1
Енджун согласился на этот спонтанный кемпинг только потому, что за последнее время жутко устал от самого себя. Бомгю все равно не отстал бы от него, пока он бы не согласился, и вот, собравшись за торопливый час, они впятером рванули на дикий пляж в компании двух палаток, трех термосов с кофе и запасом снеков на любой вкус. За вечер они изжарили на костре всю еду, которую можно было пожарить, выкупались до простуженного кашля и выпили пару контрабандных бутылок сливового вина. Енджун наблюдал, как Тэхен с Субином выстраивают крепость из мокрого песка, пока в воде за их спинами Бомгю пытается потопить визжащего Кая, и старался быть только здесь и сейчас. Существовать настоящим моментом, созданным маленьким миром, который ощущается, как филлерная пляжная серия в аниме. Тот самый побег от повседневности, в котором есть только лето, море и они впятером. В котором никакие волнения и тревоги извне не отравляют ему жизнь. Ночью они прячутся по палаткам — трое младших отправляются в ту, что побольше, чтобы еще немного поиграть, а не ложиться сразу; Енджун остается в маленькой с Субином, потому что он уж точно не помешает ему выспаться. Но спать весь остаток ночи так и не может. Ровное дыхание спящего Субина должно успокаивать его, а вместо этого заставляет жадно прислушиваться, пока не заглушается собственным пульсом, шумно бьющимся в висках, взвинченным грохотом отдающимся в грудной клетке. Оставшись наедине с субиновым дыханием и необходимостью заснуть, он снова начинает ощущать, как внутри него шевелится темное и тревожное, и ловит четкий приступ отчаяния, потому что его тревога — не извне. Его тревога — в нем самом (и если уж совсем честно — отчасти в Субине), и от себя ему точно не сбежать, как ни пытайся. Но раз уж он все равно здесь… попробовать все же стоит. Енджун будит Субина, потому что ему нужна компания, и вместе они сбегают на утренний пляж смотреть на рассвет, и Енджун, плюхаясь задницей прямо на остывший песок, зябко поводит плечами. В палатке было тепло, в палатке был нагретый воздух, пахнущий сырным читосом и средством от насекомых, а здесь ветер пробирает до нутра, и тусклая полоска света над морем совсем не торопится наливаться цветом. Енджун начинает думать, что затея была глупой, и хочет вернуться обратно. Субин легонько толкает его плечом и протягивает термос. Остаток кофе недостаточно горячий, чтобы всерьез согреть, но вполне пригодный, чтобы Енджун не начал ворчать, так что он действительно вдруг чувствует себя чуть менее несчастным. Он глотает кофе, согревающий горло, и двигается к Субину плотнее. Субин ненавидит, когда его будят, он спать любит, наверное, больше всего на свете, но не сказал ни слова, когда Енджун потащил его из теплой палатки. Взял термос и пошел следом, босой и взлохмаченный, с трогательно опухшим мягким лицом, неуклюже утопая ступнями в неподатливом песке. Рассеянно посоветовал хотя бы рубашку накинуть. Енджун не послушался. Море, не желающее просыпаться. Приглушенно-далекие чаячьи крики, мурашки на голых предплечьях, колючие песчинки на коже под короткими шортами. Все-таки стоило одеться теплее — как Субин и говорил. Субин и сам в таких же шортах, прикрывающих его мягкие бедра до середины, но сверху закутался в необъятную худи с капюшоном — она мятного цвета и подходит этому утру, такая славная и уютная. Енджун, наверное, мог бы тоже в нее нырнуть, будь Субин размером с Тэхена, но Субин размером с себя самого, так что вдвоем они там не поместятся. Зато Енджун отлично помещается в субиновых руках. Субин весь, черт возьми, такой мягонький. У Енджуна вечно руки сами собой тянутся его коснуться — щеки эти помять, потрогать упругую кожу на шее, пожамкать краснеющие уши. Субин будто создан для того, чтобы его трогали — чтобы его трогали и обнимали енджуновы беспокойные руки. Енджун и трогает, так просто и так повседневно, будто Субин его личная игрушка-антистресс. Будто на самом деле это не вызывает внутри него бушующее море, шторм, цунами, аритмию. Субин — огромный енджунов щеночек — не знает, что у Енджуна буря под ребрами, а сам привычно уже подставляется в его руки, как подставляются большие лохматые собаки под ласку. Щурит блестящие глаза и улыбается, стоит Енджуну коснуться его макушки, встрепать кое-как приглаженные волосы — только что хвостом не виляет, подаваясь навстречу. Субин не знает, что у Енджуна на душе, но чувствует, что Енджун не в порядке. Не только Субин — они все чувствуют, но не лезут глубже, чем Енджун готов их пустить, но в этот момент Енджун, устроившись, согревшись в больших субиновых руках, обернувших его теплыми рукавами мятной худи, думает, что, наверное, готов быть немножко более уязвимым для Субина. Для кого еще, если не для него. У Субина красивые губы — таких восхитительно кукольных губ Енджун ни у кого больше не видел. Он, когда тискает субиновы щеки, пальцами иногда касается этих губ ненароком, заставляет сложить их прелестным бантиком, но больше всего ему хочется прижаться к ним, таким мягким и идеальным, своим дурацким ртом, и это так отчаянно глупо и стыдно. Енджуну до смерти страшно, что Субину будет противно от этого, и он больше не позволит прикоснуться к себе — совсем. Никогда. Никак. У Енджуна все внутренности до тошноты скручиваются, стоит только подумать об этом. Но хочется все равно так, что просто невыносимо, что от беспомощности Енджун едва не плачет, поэтому прячет лицо в субиновой худи и обнимает его поперек груди крепко-крепко, вздыхая грустно и тяжело. Субин неловко обнимает его в ответ. Неуклюжий, но все еще такой идеальный. — Может, хочешь поговорить, хен? — спрашивает вдруг тихим и хриплым, глубоким, как море, в котором Енджуну хочется утопиться, и должен бы звучать успокаивающе, но Енджун только пугается еще сильнее. О чем поговорить? — О чем, Субин-а? — бормочет он, совсем позабыв, что хотел побыть открытым и искренним хотя бы немножко. Если подумать, лучшего момента для «поговорить» и быть не может. Енджун это понимает — будто сейчас между ними особый канал связи открылся, по которому можно что угодно передать, и лишь бы не упустить его, пока еще не поздно, пока Субин дает ему этот шанс, пока липкое солнце не может отклеиться от горизонта, пока младшие свалкой котят дрыхнут в своей палатке друг на друге, пока изнутри его греет едва теплый кофе и воспоминание о сладком вине, а снаружи — большие субиновы руки… — Я не хочу говорить, — шепчет Енджун, добровольно отпуская самый лучший момент в мире. И Субин не настаивает. Понимающе гладит его по спине, прижимаясь мягко щекой к макушке, а Енджун краем глаза смотрит на медленно светлеющее небо и глотает горькое осознание проебанного шанса. Он думает, что должен сожрать это и не подавиться, потому что потерять Субина страшнее, чем не получить его. Они возвращаются в палатку, так и не дождавшись, когда солнце по-настоящему поднимется. Енджун говорит, что совсем замерз, Субин обнимает его сзади, и до палатки они так и идут одним глупеньким неловким пингвинчиком. Енджуна устраивает — в таком положении им не приходится встречаться взглядами. Нырнув внутрь, он сразу ложится и отворачивается, стыдясь посмотреть на Субина, потому что он такой хороший, а Енджун ужасный друг и вообще полный идиот. Он клялся сам себе минуту назад, что не будет жалеть о своем молчании, а теперь не может не думать об этом, но что он мог сказать, о чем поговорить? О том, что переживает гей-кризис? Что так настойчиво касается Субина, чтобы как можно отчетливей запомнить это ощущение его тела под своими пальцами? Что хотел бы трогать его, раздевать его, прикасаться к голой коже там, где прикасаться нельзя, что хотел бы терзать его губы своим ртом и зубами, и растягивать, и сминать их пальцами, и взглянуть, как смотрелись бы его мягкие щеки, если бы упереться в одну из них изнутри… Субин шумно вздыхает за его спиной, вырывая из судорожного потока мыслей, и Енджун заливается краской и ненавистью к себе. Физически чувствует, как пылают щеки и уши, и внизу живота пылает тоже. В нем сплетается столько всего, что просто взорваться хочется. Раскидаться ошметками по всей палатке и никогда больше не страдать от того, какой он отвратительный и мерзкий, и вообще не заслуживает такого друга, как Субин. Субин возится за его спиной, а потом вдруг снова обнимает сзади, и у Енджуна от этого совсем сердце разбивается. Ощущать его руки на себе — так невероятно хорошо. Наслаждаться этим ощущением — так невероятно стыдно. Субин прижимает его крепче к себе, сам прижимается грудью к спине, и Енджун понимает, что он наверняка чувствует, как бешено колотится его несчастное разбитое сердечко. — Хен… — снова вздыхает Субин, и его дыхание щекочет енджунов загривок, и губы так близко к коже, что Енджуна аж дергает. — Хен. — Я сплю, Субин-а, — жалко откликается Енджун, кусая губы. Он в ловушке. Енджун в самой ужасной ловушке — объятиях Субина, и вырваться из нее у него не хватает сил, но если он не сможет… Субин отчетливо дышит в его шею, Енджун каждый выдох — как электрический разряд — пропускает через всего себя, а большие ладони на его животе лежат так тепло и приятно. Заземляют. Окей, возможно, Енджун смог бы уснуть прямо так. Возможно, это было бы лучшим выходом, единственной лазейкой, при которой Енджун бы ничего не испортил. Возможно, это сработало бы, если бы субинова рука вдруг не стала сползать ниже. Засыпающий Енджун даже сориентироваться не успел. Вымотанный бессонной ночью, утомительным самобичеванием и попытками в самоконтроль, в полубессознательном состоянии он едва не захлебывается собственным стоном, когда твердая ладонь вдруг ложится на его стыдный стояк. Субин вопросительно замирает. Енджун, задохнувшись, тоже. — Ты серьезно? Ты, блять, сейчас серьезно? — неверяще шепчет он, не открывая даже зажмуренных глаз, и Субин чуть крепче надавливает ладонью. — Ты ведь хочешь, хен? Да? Скажи мне, чтобы я мог продолжить. Или остановиться. Что… что мне делать? Тихий, низкий голос Субина — стелется бархатом, ласкает, мурашками ложится на енджунову кожу, и Енджун разворачивается в его объятиях, чтобы видеть. Чтобы точно видеть, как эти идеальные губы произносят эти ужасные слова. — Спроси еще раз. — Чего ты хочешь, хен? — повторяет Субин, и Енджун почти не видит его глаз в полутьме и под челкой, но четко видит движение губ. Они не улыбаются, напряженные и, наверное, тоже немного испуганные, и Субин нервно проходится по ним блестящим языком, оставляя чуть приоткрытыми. Енджун все еще не может поверить. — Поцелуй, — торопливо требует он, — поцелуй меня, — и черт, субиновы губы незамедлительно оказываются на его губах. Ох, блять. Это и горячо, и неловко, и головокружительно, и под прикрытыми веками вспыхивают искры, и лучше просто быть не может. Субин напористый и, может быть, не очень умелый, но его неожиданная настойчивость так Енджуну нравится — не меньше, чем сами его мягкие губы, которые, наконец, можно смять своими. Горячий язык, горячий влажный рот — Субин целует его так отчаянно, так смело. Енджуну скулить охота от того, как далекий Субин неожиданно стал близко. Видимо, всегда был ближе, чем казалось. Иначе не вылизывал бы сейчас енджунов рот так старательно — стоило только попросить… — Субин, Субин-а… — Енджун хватается за его плечи, и Субин послушно останавливается, заглядывая ему в лицо. Премило надувает губы. Молчит, но не обиженно, просто выжидающе. Енджун сам толком понять не может, почему остановил его. Но он точно уверен, что ему нужна маленькая передышка. И еще кое-что. — Почему? — спрашивает он все еще недоверчиво и касается субиновой щеки кончиками пальцев. Не разрывать контакт кажется важным. — Разве ты не сам хотел? — Да, но вопрос не обо мне. Почему ты? Субин чуть подается навстречу енджуновой руке, невесомо поглаживающей его скулу. Жмется к ней щекой в поисках поддержки, набираясь смелости. Приоткрывает краснеющий рот, собираясь с мыслями, осекается, закусывает пухлую губу. Неловкий, очаровательный. Смущенный. — Ты мне нравишься, хен, — признается в конце концов — и улыбается. По-детски совершенно расплывается, и на щеках появляются красивые-красивые ямочки. — Разве незаметно было?2
В кино они идут как обычно, все вместе. Они не пропускают ни марвеловские новинки, ни пиксаровские мультики, но в этот раз фильм оказывается каким-то безобразно скучным, и Енджун, сидящий между Каем и Субином, видит, что малой умудрился задремать, а остальные тоскливо втыкают в телефоны. Енджун и сам уже думает полистать инстаграм, когда Субин, бросив на него короткий взгляд, перехватывает его руку. Обнимает его ладонь своей и переплетает пальцы. Енджун косится на его невозмутимое лицо и невольно улыбается, глупо и смущенно — держаться тайком за руки в кино кажется ему таким ребячеством. С другой стороны, они не рассказали ничего остальным, поэтому получается и правда только тайком. Тайком ночевать друг у друга чаще, чем прежде. Тайком касаться больше обычного. Тайком целоваться в туалете, пока идет занятие. Субиновы пальцы поглаживают тыльную сторону ладони Енджуна, пока сам Субин отсутствующе залипает в фильм. Енджуну интереснее смотреть на Субина. На его лице — яркие отблески с экрана, на щеке — ямочка, в которую Енджуну нестерпимо хочется ткнуть пальцем каждый раз, когда он ее видит. А еще Субин так увлечен тем, что держит его за руку, что совсем забывает контролировать лицо: Енджун ясно видит это по тому, как Субин то и дело облизывает губы. Это мило, и Енджун ободряет его, сжимая его руку в ответ. Закатное солнце ослепляет их, когда они выходят из кинотеатра, и Енджун морщит нос. Смотрит, как забавно щурится Субин, и смеется. Бомгю кидается в него остатками попкорна. — Какой-то ты слишком довольный после такого унылого фильма. — Посмотри на Хюнини и скажи, кто из нас довольней. Выспавшийся Кай потягивается всем телом, раскидывая руки, еще не совсем проснувшийся, зато действительно вполне довольный жизнью. Предлагает пойти в макдоналдс. Енджун говорит, что пас. Говорит, что лучше пойдет домой, чтобы залипнуть в фортнайт. — Я тоже домой, — говорит Субин. — Хочу теперь тоже поспать перед ночной каткой. Это вовсе не выглядит подозрительно, и младшие просто уходят наслаждаться чизбургерами с колой, а Субин снова ловит енджунову руку своей крупной ладонью. Енджун в ней буквально утопает. — Хочешь ко мне? Разумеется, Субин хочет. Они часто ночевали вместе и прежде, а теперь как будто ничего не изменилось. Они так же устраиваются на подушках с ноутбуком, так же включают какое-то аниме. Енджун так же кладет голову на удобное субиново плечо. Все как прежде, пока Енджуну не надоедает аниме после второй серии. Пока он вдруг не поднимает голову и не смотрит на субиново лицо, притягивая его взгляд. Субин улыбается ему тепло, и в его глазах столько невыразимой искрящейся нежности, что Енджуну хочется в ней захлебнуться, хочется взять все то, что принадлежит ему полностью. Он и берет — обнимает ладонями субиновы щеки, притягивает к себе ближе, прижимается к мягким губам, и сердце заходится от осознания того, с какой готовностью Субин целует его в ответ. На экране отложенного в сторону ноутбука заканчивается эндинг и автоматически начинается третья серия. С их первого поцелуя в палатке была уже, наверное, сотня других поцелуев, но Енджуна до сих пор пробивает сладкой дрожью от каждого из них. Субиновы губы быстро перестали быть неловкими. Субиновы губы стали жадными и уверенными, субиновы губы научились не только отдавать, но и брать — научились быть требовательными. Субин стал смелее, и Енджун так благодарен ему за это, но еще больше он благодарен за то, что смелый и требовательный Субин позволяет ему вести почти всегда. Енджун еще в палатке был первым из них двоих, кто забрался руками под чужую одежду. Первым коснулся субиновой кожи под огромной мятной худи (можешь потрогать меня тоже), первым потянул ее наверх, стаскивая через лохматую голову (сними и с меня). Первым подался навстречу, чтобы прижаться голым телом к его груди, притереться животом к его напряженному животу. Первым заскулил, не в силах терпеть нахлынувшее возбуждение (хотя, возможно, это сделали они оба, потому что Субин был такой же горячий и твердый). Енджун тогда почему-то не смог осмелиться и заставить себя расстегнуть свои (или чужие) шорты, и Субин не стал настаивать, легко соглашаясь на то, на что Енджун был готов. Поэтому они оба глупо кончили, не снимая шорт, просто жадно потираясь друг о друга и целуясь по-щенячьи, и потом пришлось переодеваться, но Енджуну — понравилось. Субину, кажется, тоже, поэтому в следующий раз Енджуну уже совсем не было страшно. С Субином вообще ничего не страшно, думает он, когда субинов язык жарко вылизывает его рот, а руки легко ложатся на плечи, подталкивая лечь на спину. Когда субиново колено оказывается между его ног. Когда крупные ладони оглаживают все его тело, заставляя вздрагивать и желать еще больше прикосновений. Субин такой чуткий, такой идеальный для него, и Енджун чувствует себя таким любимым, что ему почти больно, потому что в ответ он чувствует то же самое, но не может выразить это настолько же хорошо, как это само собой получается у Субина. Енджун выкручивается из футболки, которую Субин тянет с него, и сам расстегивает свои джинсы, приподнимая бедра. — Сними… Субин тут же подхватывает пальцами его джинсы и легко стаскивает с длинных ног. Енджун остается перед ним, еще одетым, в одном только белье, и его возбужденный член красиво и откровенно просматривается через ткань. Субин залипает как тогда, в кино — забывая контролировать лицо, кусая надутые губы. Это одновременно ужасно мило и ужасно секси. Енджуна крошит и от того, и от другого. — Субин-а… — мурлычет он (понимая, что его самоконтроль тоже летит к чертям, потому что обычно он не позволяет себе мурлыкать), и кусает свои губы тоже. — Субин-а, хочу сегодня немного больше. Они обычно обходятся руками, лаская друг друга, пока не кончат в чужой кулак. Енджун до смерти обожает крепкую субинову ладонь, обхватывающую его стоящий член. Ему нравится вбиваться в нее, вжимаясь до конца, чтобы блестящая розовая головка выскальзывала из хватки, чтобы рука становилась мокрой из-за енджунова члена и слюны, чтобы он в конце концов сжал кулак так, чтобы Енджун слил внутрь него… Они обычно держат поблизости салфетки, но недавно Субин поторопился, и они не успели подготовить пачку прежде, чем Енджун уже привычно залил спермой его руку. Тогда Субин просто широко провел языком по своей испачканной ладони. Енджун подумал, что это просто отвратительно, и почувствовал нестерпимую необходимость кончить еще раз. — Я готов на все, что ты захочешь, — обещает Субин, ощутимо вжимая колено в его пах. Енджун верит. — Я хочу тебя, — он охотно трется в ответ о подставленное колено, все еще обтянутое тканью штанов, и Субин покладисто кивает. — Окей, но… Как ты хочешь? — спрашивает сбивчиво, потому что должен точно знать. — Ты хочешь, чтобы я… был внутри? Или ты сам хочешь меня? Мне, наверное, все равно, если честно. Ну, знаешь, потому что это ты. Такая откровенность просто с ума сводит. У Енджуна от каждого его слова дыхание перехватывает — и от того, что Субин так очевидно хочет, чтобы Енджун направлял его. Он читает это по его смущенному лицу — дело даже не в том, что Субин не знает, что должен делать. Дело в том, что он хочет услышать, чего хочет Енджун. — Хочу твой рот, — задыхается Енджун, и Субин даже секунды не медлит, тут же ныряет вниз, словно ждал именно этого. Пытается спрятать вспыхнувшие щеки. Он действительно просто ждал его команды. — На самом деле, я и сам хотел попробовать тебе отсосать, — оправдывается он очевидно неловко. Но черт возьми, да. Енджун смотрит вниз и видит, как длинные пальцы стягивают с него трусы, освобождая член. Как губы — эти самые губы, о которых он думал, задерживаясь в ванной дольше обычного, — наконец действительно касаются набухшей головки. Субин не совсем понимает, что именно должен делать, но гладит член языком, плотно обхватив губами, и чуть медлит — привыкает к собственным новым ощущениям. Его горячий рот при этом ощущается просто восхитительно. — Можешь попробовать немного… глубже? — просит Енджун, не отрывая от него смазанного взгляда. Он хочет увидеть субинову реакцию. И Субин не заставляет ждать — кивает прямо так, не снимая губ с члена, и в самом деле старательно вбирает глубже. Брови его при этом вздрагивают в жалобном изломе, а из горла вырывается едва слышный полустон, неожиданно ласкающий Енджуна ощутимой вибрацией. — Субин-а… так хорошо, — хнычуще отзывается на это он, не в силах молчать, и Субин снова стонет на его члене, насаживаясь сильнее. — Ты такой молодец, боже… Руки Енджуна вплетаются в субиновы волосы, бедра мелким толчком несдержанно подаются навстречу жаркому рту. Субин от неожиданности давится, но держится, продолжая ритмично скользить по члену губами. Он делает это до тех пор, пока дрожащий всем телом Енджун за волосы не оттаскивает его от себя, пока не притягивает к своему лицу, чтобы впечататься ртом в яркие припухшие губы. Тогда Субин накрывает его болезненно ноющий член ладонью и доводит буквально за пару движений, улыбаясь в рваный поцелуй, и Енджун долго не может отдышаться, все еще подрагивая в его объятиях. И ведь все это время Субин не прикасался к себе, понимает наконец Енджун, когда его дыхание восстанавливается, а неповоротливые мысли становятся яснее. Мало того, даже не попытался раздеться. Енджун вспоминает, как глупенько Субин оправдался перед ним — «сам хотел отсосать» — будто бы не ждал на самом деле его приказа, и тихонько усмехается, обхватывая пальцами его твердый член через штаны. От неожиданности ощущения Субин шумно втягивает воздух сквозь зубы. — Почему ты не разделся, Субин-а? — хитро интересуется Енджун, поглаживая его через ткань. Субин пожимает плечами, отводя взгляд. — Был занят… Вещами поважнее? — и он явно думает, что это правильный ответ. — А ты хочешь, чтобы я разделся? — А если не хочу? — хмыкает Енджун и сжимает его крепче. Субиновы красные губы в ответ на это приоткрываются беспомощно и безмолвно. — Если я хочу, чтобы ты кончил прямо так? Как тогда, в палатке? И вот теперь с распухших субиновых губ срывается такой жалобный стон, что Енджун и сам тут же чувствует, как скручивается новый спазм возбуждения в животе. Секунду назад он думал, что пошутил. Что на самом деле, конечно же, не собирается заставлять Субина делать ничего такого. Он был уверен в этом на сто процентов — до того, как Субин выдал свое желание этим звуком. До того, как Субин взглянул на него с таким выражением на лице — отчаянным и просящим. — Так вот чего ты хочешь? Я правильно тебя понял? — осторожно спрашивает он, хотя на самом деле и сам догадался уже давно. — Ты должен ответить мне, Субин. И Субин мелко кивает. Полностью одетый, он кивает обнаженному Енджуну так, словно это он лежит перед ним голый и отчего-то пристыженный. — Все в порядке, — улыбается Енджун ему успокаивающе. Тянется за коротким, мягким поцелуем. А затем выскальзывает из слабых объятий и сам толкает его на спину, чтобы забраться сверху на его бедра. Обнаженная кожа поверх легкой ткани летних клетчатых штанов. Енджуновы голые ноги, крепко сжимающие одетые бедра Субина. Он еще недолго поглаживает ладонью стояк под одеждой, а потом сам двигается на него, усаживаясь сверху. Выбивая из Субина беспомощный полустон. — Представь, что трахаешь меня, — склонившись, шепчет он Субину прямо в покрасневшее ухо, и от этого Субин совсем вспыхивает. — Как бы ты делал это? Давай. И Субин — послушный Субин — действительно подается бедрами вверх, притираясь пахом между енджуновых ног, между раздвинутых ягодиц. Енджун шумно вздыхает и закусывает собственную щеку изнутри. Ощущение горячего члена оказывается таким весомым, таким настоящим даже сквозь ткань, что Енджуну становится по-настоящему интересно — каково бы это было, если бы Субин действительно мог сейчас войти в него? Раньше Енджуну было достаточно их взаимной дрочки, но теперь… может быть, скоро он попросит Субина о большем. Не сейчас, но когда еще немного привыкнет. Пока он просто слегка ерзает, раскачивается сверху, позволяя Субину в полной мере ощутить его вес на себе, и притирается к нему в ответ. Он отлично чувствует жар чужой возбужденной плоти и трется именно в этом месте, мягко двигая бедрами, надавливая собою на возбужденный член. Его собственный мягкий член от этого начинает снова твердеть, и он помогает себе рукой. — Ты ведь сможешь кончить так, Субини? Тебе придется. Я не позволю тебе снять штаны. Субин хрипло стонет, жмурится, откидывая голову, и сильнее толкается между его ног. Енджун видит, как он изо всех сил пытается сдерживать свои руки — его пальцы судорожно скручивают одеяло. — Ты можешь трогать меня, как тебе хочется, но не трогай себя, — разрешает Енджун, и Субин, кидая на него обожающий взгляд, тут же жадно обхватывает его талию своими широкими горячими ладонями. — Спасибо, хен, — жарко выдыхает, а в следующий момент сильные руки буквально насаживают Енджуна на обтянутую тканью твердую плоть, впечатывая тела крепко-крепко друг в друга, и это так неожиданно жестко, что Енджун задыхается на секундочку, представив, как это, должно быть, могло бы быть больно, если бы было по-настоящему. Одновременно с этим Енджун вдруг осознает, что это его совсем не пугает. Если Субин так же уверенно будет удерживать его, гладить и сжимать пальцами его плавящееся тело, смело и бессовестно раздвигать ягодицы, как сейчас, и абсолютно точно остановится в тот же миг, если Енджун вдруг его попросит… С Субином Енджуну и правда ничего не страшно. Они продолжают это, пока Субин вдруг не захлебывается собственным дыханием, особенно тесно вдавив себя в раскрытого Енджуна. Он сжимает пальцы на его напряженных ляжках до синяков, и Енджун чувствует, как судорожно вздрагивают под ним субиновы бедра, как пульсирует его болезненно напряженный член под одеждой, и прижимается собственным влажным стояком к субинову животу, задрав до груди его футболку. Субин стонет коротко — хныкающе и совсем беспомощно, и Енджуна снова выносит до звездочек перед глазами от такого Субина — уязвимого, зависимого от енджуновых прикосновений и енджуновых слов. — Кончай, Субини, — хрипло произносит он, и черт возьми… От этого Субин действительно кончает, судорожно дергая бедрами, крепко, почти до боли сминая пальцами енджунову задницу. Енджун и сам сливает прямо на его дрожащий живот, и, когда устало падает на кровать, старается не смотреть на испачканные субиновы штаны. — Прости? — шепчет он, не уверенный, что именно должен сказать после этого. Субин прячет лицо в ладонях, но его уши и шея все еще горят красным. — Ты в порядке? Енджуну неловко — он весь взмокший, покрасневшие внутренние стороны бедер безобразно липкие, но ему наверняка сейчас комфортней, чем кончившему в штаны Субину. Енджун осторожно тянется погладить его по волосам. Он ласковым жестом поправляет его прилипшую ко лбу челку, и Субин смотрит на него сквозь пальцы. А потом убирает руки от лица, и Енджун видит, что он улыбается. Он улыбается. В этом мире абсолютно точно нет ничего прекраснее. — Мне нужно в душ, — фыркает Субин смешливо и застенчиво, и Енджун понимающе кивает. — Хочешь, пойдем вместе? — предлагает виновато. У него все еще неудобное чувство, будто он сделал что-то не так. — Хочу, — соглашается Субин. Молчит недолго, снимая с себя футболку, и вытирает ею енджунову подсыхающую сперму со своего живота. — Мне, кажется, правда нравится такое. — Так ты в порядке? — Когда ты сказал мне кончить, я чуть не умер. Это было… вау. — То есть в порядке? Субин смущенно смеется в ладонь и кивает. И только теперь Енджун замечает, что его влажные глаза светятся от восторга. И в такого Субина — честного, открывшегося ему нараспашку, счастливого и принадлежащего только ему Субина — Енджун, кажется, влюблен сильнее, чем прежде.