Вечеря в заброшенной церкви

      «Ну что за жизнь собачья!» — думала Лейси, в четвертый раз за утро вскидывая на плечо рюкзак. Она прошла мимо «шеви» своей так называемой подруги и снова углубилась в лабиринт улиц. Бесконечный кризис, похоже, никак не коснулся Ким. И эта самодовольная стерва не то что не пустила ее пожить несколько дней у себя — не разрешила даже принять душ! Пробормотала что-то насчет того, что, мол, ее парню это не понравится.       В зеркале заднего вида стоящей у тротуара машины Лейси заметила свое отражение. Грязно-серая футболка, о косметике и помину нет, спутанные сальные волосы отчаянно требуют мытья. И сама она в удушливой летней жаре кажется себе липкой и грязной…       Не виновата же она, что потеряла работу на фабрике! Как сказал ее начальник, кризис по всем прошелся. Никакой другой работы в Пойнетте не было, и Лейси доехала автостопом до Милуоки, чтобы попытать счастья там.       Оглядываясь назад, она понимала, что вела себя чертовски нерасчетливо. Сняла номер в мотеле, потратив на это большую часть выходного пособия — считала, что без труда найдет работу. От скуки отправилась в бар на Шестой, затусила там с одной шумной компанией — и вместе с ними спустила все свои наличные денежки. Было очень весело, но, увы, не стало денег — не стало и новых друзей. Некоторое время она скиталась по квартирам старых однокашниц по колледжу, сумевших выбраться в большой город, однако их гостеприимству давно уже пришел конец.       Последнюю пару ночей она проспала тревожным сном, прикорнув на крыльце где-нибудь в складском районе. Пока погода стояла сухая и жаркая, но на горизонте собирались грозовые тучи, и Лейси понимала, что такое везение долго не продлится. Немало напугала ее и статья в «Кларионе» о том, как какого-то бездомного бедолагу выловили из реки. В статье сообщалось, что тело было страшно изуродовано — без всяких подробностей. Возможно, думала Лейси, репортер не сообщил деталей, чтобы в полицию не принялись звонить чокнутые и рассказывать, что это они. Или же увечья на трупе были слишком ужасны, чтобы сообщать о них читателям… но нет, о таком и думать не хотелось.       Солнце палило нещадно; к тому времени, как Лейси дошла до центра города, было, наверное, уже градусов тридцать. Она прошла мимо нескольких офисных служащих, которые, сидя под дубом, наслаждались ранним ланчем. На унылую сгорбленную фигуру с рюкзаком никто из них даже не взглянул. Теперь, в довершение всего, Лейси мучили голод и жажда. Проходя по Шестой, она с тоской поглядывала на вывески баров по обеим сторонам улицы.       Путь ее лежал на Девятую. Лейси слышала, что там открыт приют Христианской Женской Ассоциации: может быть, у них найдется свободная койка? Свободных мест не оказалось: но седовласая женщина в приемной дала ей бутерброд и бутылку воды. Лейси заметила у нее на плече черную татуировку в виде козла. Это показалось ей странным, однако она слишком устала, чтобы о чем-то спрашивать.       — Попробуйте зайти к нам завтра, — с улыбкой посоветовала женщина.       Но взгляд ее подсказал: это будет напрасной тратой времени. Лейси повернулась, собираясь уходить.       — Эй! — окликнула ее женщина. — Я слышала, пустующая церковь на Тридцать Пятой нынче уже не пустует. Попробуйте сходить туда. К той компании, что там поселилась, вы как раз подойдете.       И, отвернувшись, заговорила с новой посетительницей, старухой в лохмотьях.       Лейси взвалила на плечо рюкзак и снова тронулась в путь. Дорога до Тридцать Пятой была неблизкой, но еда и питье подкрепили ее силы. Над головой нависли тучи — и задолго до того, как она добралась до церкви, хлынул дождь.       Как и дома вокруг, церковь выглядела совершенно заброшенной. Все окна забиты досками, дверь распахнута настежь. Внутри Лейси заметила мерцающие огоньки и услышала пение. В хоре выделялся женский голос, низкий и сильный. Слов Лейси разобрать не могла: похоже, пели на незнакомом языке.       Лейси остановилась у порога. Ей, молодой девушке, страшно было заходить к незнакомым людям одной. Но в этот миг молния разорвала небо над головой, дождь полил стеной — и это помогло ей решиться. Либо и дальше бродить голодной и бесприютной, да еще и под проливным дождем — либо войти. В конце концов, там еще одна женщина: эта мысль немного придала Лейси уверенности.       Она переступила порог, вошла и остановилась, ожидая паузы в церемонии. Внутри было темно и мрачно: сквозь забитые окна совсем не проникал свет. На стенах странные граффити: безобразные, тревожные рисунки, намалеванные светящимися красками, совсем не напоминали обычные «тэги» молодежных банд.       Ноздрей Лейси коснулся сладкий запах благовоний или, быть может, ароматических палочек. Странно, но аромата марихуаны совсем не ощущалось. Скорее, благовония маскировали какой-то иной запах, резкий и металлический, который она никак не могла узнать.       Все скамьи из церкви давно исчезли, однако в полумраке Лейси различила дюжину людей, мужчин и женщин, собравшихся вокруг освещенного свечами деревянного стола. Черноволосая женщина, по виду главная среди них, стояла, воздев руки над головой. В одной руке блестел длинный кривой нож, и на лезвии его играли огоньки свечей. Быть может, ощутив присутствие Лейси, женщина прервала свои песнопения.       Постепенно умолкли и все остальные — и повернули головы к Лейси. Та переминалась на месте: было неловко оттого, что она им помешала. И что это за религия, в которой используются такие ножи?       — Я… мне в приюте посоветовали пойти сюда. Вы меня не прогоните?       Черноволосая женщина опустила нож и шагнула прочь от стола.       — Что ты, конечно, нет! Входи, моя милая!       В этой женщине ощущалось нечто притягательное, и ее улыбка и ласковый голос помогли Лейси решиться. Она робко подошла к столу, думая, что выдержит проповедь в обмен на ужин и крышу над головой.       Подойдя ближе, она заметила у женщины такую же татуировку, как у леди из приюта — черного козла на плече. Другая женщина помогла Лейси снять рюкзак. Прочие столпились вокруг — ближе, чем Лейси хотелось бы, молчали и как-то очень пристально в нее вглядывались. Быть может, от того, что она столько времени провела одна на улице, сейчас ей сделалось очень не по себе.       — Я… — начала она, прочистив горло, — …на самом деле я вдруг вспомнила, что у меня встреча, и…       Кто-то захлопнул дверь, отрезая путь к отступлению. А дальше все набросились на нее, схватили за руки и за ноги, поволокли к столу. Пораженная ужасом, Лейси не могла ни сопротивляться, ни кричать. Ее распластали на жесткой поверхности стола. Лес рук пригвоздил ее к месту. Лейси отчаянно оглядывалась вокруг, взглядом моля о пощаде.       Жрица запела — и голос ее эхом отдался в высоких церковных сводах:       — Время жертвоприношения! Йа, Шуб-Ниггурат, Черная Козлица с легионом младых!       Взметнулся и опустился нож. Раздался крик — и сразу смолк.