Но да будет сказано в назидание мудрецам наших дней, что из всех дарителей эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно мудры лишь подобные им. Везде и всюду. Они и есть волхвы. © О. Генри
— Прости. Я виноват. Снова. — Мне не нужны твои извинения, мистер «моя жена — моя работа». Тебе уже сколько лет, а ведёшь себя как нашкодивший мальчишка! Каждый раз обещаешь, что «этого больше не повторится», а спустя неделю-другую я вновь слышу заученные фразы. Тебе самому не стыдно? Не чувствуешь никаких угрызений совести, что я в этих четырёх стенах гнию в полном одиночестве, пока ты там копошишься в никому ненужных бумажках? Эгоист! Почему я должна краснеть за тебя, когда ты вновь куда-то уходишь посреди дружеских посиделок? Почему я обязана оправдывать тебя и твоё поведение перед другими людьми, хотя из нас двоих это не я не умею расставлять приоритеты? Мне это надоело, Майлз Эджворт, я по горло сыта твоими отговорками. Уходи. Я не хочу видеть такого лжеца и лицемера как ты. Эджворт, всё это время сидевший на диване и покорно выслушивавший заслуженные упрёки молодой жены, вспыхнул, не выдержал, вскочил на ноги и уже хотел выйти из комнаты, хлопнув дверью, но передумал и остановился на пороге. Майя, стоящая у окна, обернулась как раз в тот момент, когда Майлз, побледнев и поджав губы, посмотрел на неё в упор и тихо, но твёрдо ответил: — Мне действительно жаль, что всё снова так получилось, однако я не жалею, что работаю прокурором, потому как знаю — от того, как я выполню своё дело, зависит жизнь другого человека. И если ты этого не понимаешь… Мне не о чем с тобой говорить. Надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь понять и принять мой выбор. А сейчас… Прощай. Дверь за Эджвортом захлопнулась с такой силой, что в кабинете зазвенели не только дверцы книжных стеллажей, но и двойное стекло в толстой раме. Майя вспыхнула, щёки заалели, словно два бутона мака, из-под нахмуренных бровей зло засверкали два чёрных уголька, и девушка, взмахнув рукой, звонко ударила ладонью по столу и крикнула в догонку: — Ну и пожалуйста! Такие извинения не стоят и гроша. Женись на своей работе, раз ставишь её превыше всего. Можешь подавать на развод — я всё равно жалею, что когда-то сказала тебе «да»! Майя закусила губу и, сдерживая подступившие к горлу слёзы, вновь обернулась к окну. За ним волнами колебался пожар заката, то ударяя в стёкла многоэтажек, ломая копья горящих лучей о матовую поверхность вещей, облизывая жаром уставшие лица людей, то тёмными вытянутыми удочками закидывая в низкие комнаты тени пролетающих мимо птиц, вытягивая вверх журавлиные шеи фонарных столбов, укутывая гранит высоток в лиловые шёлковые одеяла. Подобные ссоры были редкостью в доме молодожёнов. Майлз всегда старался держать своё слово, не разбрасывался обещаниями направо и налево и только в самых крайних случаях, когда работа буквально вырывала его из атмосферы спокойной семейной жизни, он позволял себе оставить Майю одну. Она же, в свою очередь, прекрасно понимала, за кого вышла замуж, и никогда не говорила подобных дерзостей в сторону Эджворта, тем более, что он всегда спешил загладить свою вину перед ней. Девушка периодически находила то пышный букет цветов рядом на подушке, то сервированный завтрак с ещё дымящейся чашкой чая на маленьком серебряном подносе, то пару билетов за кулисы на ближайшее представление «Стального Самурая». Может быть, этой ссоры бы не было, если бы только Майя помогала Эджворту на работе, но он был категорически против этой затеи. Во-первых, у девушки не было как такового юридического образования, так что никому не требовалась её помощь в каких-либо правовых вопросах. Во-вторых, в силу своей профессии Майлз вместе со следователями обязан был присутствовать на многих, если не на всех этапах расследования дела. Это означало не только «заполнение ненужных бумаг», как выразилась Майя — этой мелочью занимались в последнюю очередь. Эджворт вертелся в заколдованном круге ставших для него привычными мест: отдел убийств — архив — место преступления — морг — лаборатория — рабочий кабинет. Майлза буквально передёргивало от мысли, что Майе придётся видеть те же омерзительные вещи, что и ему. А в-третьих, Эджворт никогда не говорил девушке об этом, но он бы не хотел видеть её в своём кабинете просто потому, что тогда бы он часами не работал с документами, а самозабвенно слушал бы её лепет про всякие безделицы. Майя разделяла его беспокойство и, как уже было сказано ранее, всегда понимала форс-мажорные обстоятельства, в последней степени зависящее от её мужа. Однако сейчас… Она и сама не знала, почему разговор о том, что придётся отложить поход в кино на ближайшие выходные, незаметно для них обоих перешёл в ссору и откровенную ругань. « — Это день не задался с самого утра, а я срываюсь на Майлзе, — пронеслась в голове догадка, и девушка приобняла себя за плечи, как это часто в подобные минуты делал Эджворт. — Действительно, в чём он виноват?». «Ни в чём» — приходил в голову простой ответ на этот риторический вопрос. Вины Майлза не было ни в чём: ни в разлитом на постель чае, ни в упавшей на ногу коробке с DVD-дисками, ни в прорванной недавно водопроводоной трубе на кухне. Ожидаемый поход в кино должен был стать своеобразной «наградой» не только для девушки, на «ура» справляющейся с нескончаемой домашней рутиной, но и для устававшего на работе Майлза. Наверное, именно поэтому Майя так остро отреагировала на его слова о том, что с отдыхом придётся повременить… « — Боже, я же такого ему наговорила! — по спине пробежал холодок, и осознание чего-то непоправимого на секунду сжало сердце девушки колючим металлическим обручем. Майя схватилась за голову, обернулась и закусила губу, сдерживая порыв тут же броситься вслед за Майлзом. — И это в ответ на всё то, что он для меня делает… Как у меня язык повернулся сказать ему, что мне не стоило выходить за него замуж? Из-за какого-то кинотеатра! Какая же я дура… Скорее, скорее к нему!» Скорее всего, после этого порыва последовало бы бурное объяснение Майи и Эджворта. А меньше, чем через час, кончилось бы всё тем, что она сидела бы у него на коленях и, уткнувшись в ворот жилета, плакала о том, какая она плохая, а Майлзу ничего бы не оставалось, кроме как сочувственно улыбаться, гладить её по волосам, целовать в макушку и утешать словами «пожалуйста, не плачь, дорогая», «это не так, милая» и «ты же знаешь, что я люблю тебя». Тем более был вероятен подобный исход этой ссоры, что Эджворт, прекрасно слышавший брошенные ему вслед слова, всё это время продолжал стоять за дверью и боролся с желанием действительно собрать свои вещи, позвонить Райту и остаться у него на ночёвку, чтобы завтра утром на свежую голову попытаться вновь поговорить с девушкой и уладить конфликт. Однако одна маленькая вещь пустила подобный счастливый исход ссоры под откос… Майя глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, сдерживая подступающие к горлу слёзы, и, твёрдо решив извиниться перед Эджвортом, сделала шаг навстречу двери, как тут же услышала тихий хруст под ногами. — О боже… — непроизвольно вырвалось у Майи в первые мгновения после случившегося. Она снова схватилась за голову и несколько раз воровато оглянулась, как бы в надежде, что никто ничего не увидел. Блестевшие на ресницах слёзы тут же исчезли, и раскаянье в глазах сменил ужас. Это была катастрофа. « — Мне конец. Майлз будет в ярости, если узнает, что я… Он точно подаст на развод. Господи, что я наделала!» — девушка наклонилась и негнущимися пальцами подняла с пола какой-то вытянутый предмет. Она тут же вспомнила, как минуту назад стукнула по столу ладонью и, видимо, не заметив подобной мелочи в пылу злости, рукавом платья смахнула что-то на пол. « — Ну, если Майлз не убьёт меня сразу, как только увидит, то это только потому, что… Он не сразу меня увидит…» Майя держала в руках разбитые очки мужа и мысленно молилась всем известным ей духам с одной только просьбой: пусть Майлз Эджворт простит её. Или хотя бы не убьёт. На минуту оставим Майю одну, мой дорогой читатель, и разберёмся, почему же эти очки для них обоих так много значили. Надобно сказать, что у новоиспечённой четы Фей-Эджвортов (хотя сам Майлз по старой привычке иногда продолжал говорить о своей жене как о «мисс Фей») было два предмета, составлявшие их гордость: памятная для Майи ваза и, собственно, очки Эджворта. И если с вазой всё было понятно — это была передававшаяся из поколение в поколение семейная реликвия с прахом основательницы дома Фей, — то очки стали дороги Майлзу относительно недавно. Однажды работая с документами, Эджворт не заметил, как поставил чашку чая на важный отчёт для начальства и впервые в жизни получил выговор за такую неряшливость, несвойственную ему прежде. В этот день с ним приключилось ещё много бед: он по случайности пролил на пиджак кипяток из чайника, долго искал и не мог найти перьевой ручки, лежавшей перед ним, уронил шахматный столик в кабинете, задел локтем две стопки с подписанными и неподписанными документами (поэтому пришлось ползать по полу и полчаса сортировать их), дважды возвращался в свой кабинет (в первый раз он забыл ключи от машины на столе, а во-второй — ключи от самого кабинета в дверной скважине)… И как вишенка на торте — Эджворт едва ли не сбил пешехода на перекрёстке, не заметив стоп-линии и сменившегося сигнала светофора. Последней каплей в этот злосчастный день стало то, что в полумраке квартиры он споткнулся о последнюю ступеньку лестницы и только чудом не упал на разбуженную его руганью Майю. Надобно заметить, что именно ей принадлежала идея сходить Майлзу к окулисту. Эджворт почему-то долго отнекивался, угрюмо молчал и под конец часового разговора лишь вздохнул, нахмурился и сказал: — Даже если, как ты говоришь, у меня упало зрение, то я уж лучше откажусь от вождения автомобиля, чем надену очки. — Но почему, Майлз? Тогда-то он достал из своего портмоне бережно хранимую пожелтевшую фотокарточку и протянул её Майе. С фотографии на неё смотрел высокий статный мужчина в очках как две капли воды похожий на Майлза. В горле встал ком, дыхание перехватило — она сразу же узнала Грегори Эджворта. — Твой отец тоже носил очки? — Да, как видишь. Моя близорукость — это наследственный недуг. Очки с детства были неотъемлемым образом отца, и постоянно носить их — лишний раз напоминать себе о том, что произошло. Прости, но мне достаточно моих ночных кошмаров. — Кошмаров? Так Эджворт впервые рассказал ей всё: что он помнил об отце, о кошмарах, преследовавших его на протяжении пятнадцати лет, о своём детстве в доме фон Кармы. Зрение Майлза стало падать ещё в начальной школе, но вместо того, чтобы посочувствовать мальчику, старый прокурор почему-то пришёл в ярость из-за этой новости и наотрез отказался покупать ему очки. «Или линзы, или ничего!» — Эджворта поставили перед этим фактом ещё много лет назад, поэтому он смирился с тем, что ему придётся молча страдать из-за своего недуга, чтобы «не пятнать честь семьи Кармы». От линз, к сожалению, вскоре пришлось отказаться, поскольку из-за больших нагрузок (Майлз работал днями напролёт, едва ли вспоминая, когда нужно вовремя снять линзы) стал развиваться рубеоз радужки. Не желая рисковать своим зрением, Эджворт больше не предпринимал никаких попыток исправить его — ограничился зарядкой для глаз и частыми прогулками на свежем воздухе. Однако наследственность с возрастом стала брать своё, и прогрессирующая близорукость снова напомнила Майлзу о себе. Это был второй раз в жизни Майи, когда она разговаривала с Эджвортом на такие больные для него темы: первый разговор был странным, сумбурным и речь в нём шла, конечно же, о чувствах Майлза. Но это уже другая история, достойная отдельного рассказа. В конце концов, благодаря стараниям Майи, было принято решение: Эджворт отправится к окулисту, проверит зрение, а там уже будет видно, понадобятся ли ему очки. Про себя Майлз решил, что в худшем случае он в тайне от Майи даст согласие на лазерную коррекцию в частной клинике и раз и навсегда положит конец своим проблемам со зрением. Трудно бы пришлось Эджворту, откажись он от старых привычек из-за своего зрения, если бы не Майя. Тот день рожденье, когда она подарила ему очки, стал одним из немногих счастливейших в его жизни. Майя объездила весь город, прежде чем нашла мастера, который смог выполнить её заказ. Она добилась своего: в обитом фиолетовым бархатом футляре сверкали своими тонкими качественными немецкими линзами те самые очки в строгой оправе, что когда-то носил Грегори Эджворт. Для того чтобы удачно провернуть это дело, Майе пришлось забрать из оптики медицинскую карточку мужа, переписать рецепт на линзы, а потом ещё собрать детали этих очков по всему городу, подобно кусочкам пазла. Индивидуальный заказ на оправу, разработанную и изготовленную мастером, единственным в городе согласившимся работать «вслепую», по фотографии Эджворта старшего, сильно ударил по карману Майи. Однако стоило ей увидеть за недовольным ворчанием Майлза искренний детский восторг, как она поняла — всё это было не зря. — Майя, это прекрасный подарок, но… — Эджворт отвернулся от девушки к зеркалу, пряча от неё заблестевшие от подступающих слёз глаза. Голос его дрогнул. — Я не могу носить эти очки. Я уже говорил тебе… — Майлз Эджворт, — Майя перебила его и, обхватив ладонями красное от стыда и смущения лицо мужа, развернула его к себе, и посмотрела на него в упор. Она говорила медленно и с расстановкой, будто бы вбивая гвозди в крышку гроба его внутренних страхов. — Ты самый сильный и стойкий человек, которого я когда-либо знала. Да, это будет не просто, но рано или поздно ты сможешь отпустить своё прошлое. Ты перестанешь винить себя в том, что произошло, и я ни за что не позволю тебе похоронить своё будущее и поставить на нём крест. Я буду рядом и всегда поддержу тебя. Ты… Она не успела закончить фразу — её речь прервал долгий и полный нежности поцелуй. Но оставим эти воспоминания для более уместного случая. Сейчас же, стоя у окна с этой разбившейся драгоценностью и надеждами на прощение, Майя пыталась срочно придумать, что ей делать. Первая идея — не показывать Эджворту очки прямо сейчас — представилась девушке как нечто само собой разумеющееся, и Майя решила именно так и поступить. Спрятать очки не составило бы труда, но тут возникал другой вопрос: как долго бы их пришлось прятать? Можно было, конечно, их куда-нибудь подбросить, но у девушки бы не хватило наглости так грубо обманывать мужа. Бурный поток мыслей прервала неожиданно скрипнувшая дверь, и бледная Майя, ловким движением спрятав сломанную оправу в широкий рукав платья, встревоженно обернулась. На пороге стоял не менее бледный взлохмаченный Майлз, держа в руках маленькую белую корзинку с букетом помятых, скромно прячущихся за тонкие ленты бантов незабудок. — Представляешь, я совершенно забыл, что в машине оставил букет для тебя… — Эджворт запнулся, и на лице его на мгновение отразилось странное замешательство. Ему не хотелось признаваться в том, что он нашёл этот букет не потому что вспомнил о нём, а потому что уже собрал спортивную сумку и когда стал садиться в машину, то случайно придавил своими вещами стоявшую на соседнем кресле корзинку. — Пожалуйста, не пойми меня превратно, будто бы я надеюсь загладить свою вину цветами. Безусловно, что я не могу одним букетом избавить тебя от подобных сильных переживаний. Тем более, что я не отказываюсь от своих слов о работе… — Господи, и ты ещё хочешь «загладить вину» передо мной! — Майя бросилась к нему и, крепко обняв за шею, начала извиняться за все те слова, что она сказала ему в сердцах. Глядя на Майлза, она и думать забыла о сломанных очках, пока те через несколько минут не напомнили ей о себе, больно ткнувшись в локоть. В этот же момент девушка поспешила отстраниться от Эджворта и виновато улыбнулась. — Уже поздно… — Да, я тоже подумал о том, что сегодня стоит лечь пораньше, да и ты, наверное, очень устала. — Нам обоим стоит отдохнуть, — компромиссно согласилась Майя и, приняв из рук Майлза корзинку с цветами, вдруг как-то радостно добавила: — Ты бы ложился спать, а я пока цветы переставлю в вазу, хорошо? — Как скажешь, — улыбнулся в ответ Эджворт, но почти тут же спохватился — вещи! — Только я сначала заберу из машины документы по работе. Не возражаешь? И кивнув друг другу, Майя и Майлз быстро разбежались по своим делами: она — прятать поломанные очки, он — спешно разбирать сумку с собственными вещами.***
— Майя, ты меня слушаешь? Ты сегодня сама на себя не похожа. Что-то случилось? — девушка вздрогнула и подняла на Эджворта испуганные глаза. Она выглядела бледной и разбитой, глаза покраснели, руки слегка дрожали и бессонная ночь оставила фиолетовые круги на опухших веках девушки. Сама она уже пятнадцать минут не могла расправиться со стопкой сладких блинчиков, за которые, пожалуй, могла бы и душу продать, и человека убить. Из-за произошедшей вчера ссоры кусок в горло не лез, поэтому Майя только и делала, что пила чай маленькими глотками. Услышав последние слова Майлза, она поспешила его обнадёжить: — Нет-нет, что ты! Прости, я просто задумалась. — Точно? Ты себя хорошо чувствуешь? Не тошнит, не чувствуешь слабости? — те, кто говорят, что Майлз Эджворт — самый бездушный человек в мире, просто никогда не жили с ним под одной крышей. Удивительно, как в одном человеке спокойно могло уживаться чувство обострённой заботы о близких с полным пренебрежением к самому себе. — Всё в порядке, не стоит так беспокоиться, — Майя постаралась улыбнуться, но у неё вышло это так вяло и натянуто, что она поспешила оправдаться: — Я сегодня не выспалась, вот и выгляжу такой усталой. — Прости, это я разбудил тебя вчера… — Эджворт почему-то покраснел и повернулся к окну, избегая взгляда жены. — Просто я до сих пор не могу нигде найти свои очки. Ты их часом не видела? — А? Нет-нет, не находила, — Майя уткнулась в тарелку, чтобы по её лицу нельзя было понять, что она на самом деле чувствует. Они помолчали. Каждый думал о своём: Майлз — о том, что вчерашним скандалом и устроенным в полутёмном коридоре грохотом, он не дал выспаться жене; Майя же, естественно, размышляла, о том, в какой мастерской города ремонт обойдётся дешевле и быстрее. В конце концов, Эджворт не выдержал, посмотрел на часы, вздохнул и, накинув на плечи пиджак, осторожно сказал: — Я сегодня постараюсь вернуться пораньше, но, боюсь, что могут задержать в полицейском департаменте. Я позвоню тебе за час до конца, хорошо? — Конечно! — Майя постаралась не показывать своей радости при словах «могут задержать», поэтому прижала к губам салфетку и спрятала за ней невольно появившуюся озорную улыбку. Если раньше для неё такие слова звучали, словно смертный приговор, то сегодня лишний час-другой отсутствия Майлза дома мог спасти её. — Пожалуйста, если я вновь задержусь, то не жди меня до часу ночи, а лучше сразу ложись спать, — Эджворт поцеловал жену в щёку и, захватив рабочий портфель, скрылся в коридоре. Уже в дверях до Майи запоздало донёсся его голос. — Обо мне не беспокойся, со мной всё будет в порядке, а вот твоё здоровье вызывает у меня серьёзные опасения. Береги себя. До вечера! — До вечера, милый! — Майя замерла, прислушиваясь к быстрым щелчкам дверного замка и приглушённым удаляющимся шагам. Она выдержала паузу в несколько секунд и, подбежав к окну, глазами нашла машину Майлза. Уже открыв дверь иномарки, Эджворт обернулся и, заметив провожающий взгляд девушки, помахал ей рукой. Майя слабо улыбнулась, помахала ладошкой в ответ и, дождавшись, когда знакомая красная машина выедет с территории двора, бросилась к домашнему телефону. — Юридическая фирма «Райт и Ко», чем могу… — после длинных гудков в трубке послышался знакомый, однако какой-то уставший голос. Майя не стала дожидаться конца фразы и грубо перебила: — Ник, это ты? — Майя? — спустя несколько секунд послышался всё тот же, однако уже более радостный голос. — Что-то случилось? — Ник, пожалуйста, выручай! Мне очень нужна твоя помощь… — И каковы же масштабы проблемы? — Скажем так, потянет на вагон и маленькую тележку… — Ох, Майя… — голос в трубке вздохнул, и девушка буквально увидела, как его владелец скрестил руки на груди, покачал головой и закатил глаза. — Надеюсь, что твоя «проблема» не связана с Эджвортом. Если я ещё раз услышу его фирменное «Райт, нам надо поговорить»… — Не беспокойся, эту фразу сегодня услышу я…***
— Майя, нам надо поговорить… — если вам когда-либо хотелось провалиться под землю от стыда и от ужаса одновременно, то фраза генерального прокурора Майлза Эджворта как нельзя лучше подходит для подобной затеи. По одному только тону, каким обычно говорил эти слова Эджворт, можно было понять, что последующий разговор закончится или истерикой, или панихидой. — Да-да, конечно… — мысленно девушка была одной ногой уже на том свете. Она как-то решила про себя, что принять смерть из рук любимого всё же лучше, чем умереть, подавившись шестым бургером из любимой закусочной. — Подожди, что за шум у тебя на заднем плане? Ты сейчас не дома? Ты ведь не одна? — в голосе Эджворта зазвучали непривычные для него обеспокоенные и металлические ноты, поэтому Майя поспешила объясниться. — Да, мне стало получше и я решила проветриться. Мы сейчас с Ником в центре города, гуляем по парку, если хочешь, то могу дать трубочку. И да, пожалуйста, не беспокойся так обо мне, ладно? — Я рад, что тебе полегчало и ты нашла, чем занять себя. Прогулки на свежем воздухе в хорошей компании — замечательное времяпрепровождение. Тебе стоит выбираться из дома почаще, особенно в такую погоду… Ах да, пока не забыл, по какому поводу я тебя набрал: милая, прости, но, как я уже и говорил, меня сегодня задержат в офисе. Правда, не на час, а куда дольше… Скорее всего, вернусь уже рано утром, но зато в это воскресенье я целиком и полностью в твоём распоряжении! Ты не слишком сильно сердишься? — Майя не то, чтобы сердилась на начальство Майлза, — она была готова расцеловать всех и каждого, кто хотя бы косвенно, но являлся причиной такой страшной задержки её мужа. — Конечно, нет! Тем более, что ты сможешь позволить себе такую непозволительную роскошь — побыть дома в свой законный выходной аж полных 24 часа. — Майя, прошу тебя, не язви, — девушка улыбнулась, на секунду представив, с каким раздражённо-смущённым выражением лица сейчас сидит в офисе Майлз. Майе каждый раз доставляло удовольствие в такие моменты смотреть на него в упор, потому что серьёзные вещи, о которых говорил Эджворт, теряли свою важность из-за его пристыженного вида. Уж что-что, а правда-матка всегда жалила его самолюбие больнее всех вещей на свете. — В такие моменты ты ведёшь себя, как ребёнок! Пожалуйста, давай не будем развивать эту тему. Мне бы не хотелось, чтобы то, что было между нами вчера, повторилось бы и сегодня. А сейчас, пожалуйста, позови к телефону Райта… После разговора с Эджвортом Феникс выглядел точно выжатый лимон, а вот Майя, наоборот, сияла, как звезда на новогодней ёлке. Ну, это было неудивительно, особенно учитывая, что было предметом каждого разговора. — Зачем ты только дала ему трубку? — возмущался Райт, когда они свернули с широкой дороги сквера в дворы. — Он сам попросил, я просто выполнила его просьбу, — пожала плечами девушка, глазами отыскивая среди узких расщелин домов нужный поворот. — Эджворт слишком сильно о тебе печётся. Он снова прочитал мне целую лекцию о том, что я не должен спускать с тебя глаз и что я обязан буду сделать, если тебе вдруг станет плохо, — не унимался Феникс, машинально сворачивавший вслед за девушкой то вправо, то влево. — Он хочет контролировать каждый твой шаг! — Во-первых, ты ещё не знаешь, на что способен Майлз, если он действительно захочет контролировать каждый мой шаг, — Майя то прибавляла ходу, почти что переходя на бег, то останавливалась и растерянно смотрела по сторонам, будто бы припоминая дорогу. — А во-вторых, ты никогда не думал, что он просто… Скажем, не совсем уверен, что ты сможешь правильно поступить в некоторых ситуациях? — И почему-то эти «некоторые ситуации» целиком сводятся к тебе! — Погоди, ты сейчас что… Ревнуешь? — Майя резко остановилась, так что Райт едва ли не налетел на её спину. Девушка чуть обернулась, и одной её лёгкой, озорной улыбки было достаточно, чтобы заставить Феникса покраснеть до кончиков ушей. — Нет, с чего бы вдруг?.. — Райт замялся, пытаясь подобрать нужные слова, но Майя, не дожидаясь ответа, схватила его за руку и потащила вперёд. — Ну вот и отлично! Мы как раз пришли, — большая прямоугольная вывеска «ОПТИКА», точно страшный морской дракон, неожиданно выплыла из-за угла и широкой лентой развернулась на крыше двухэтажного дома. — Надеюсь, ты помнишь, что эта оптика — наша последняя надежда? — Феникс покачал головой, и Майя кисло улыбнулась. Действительно, этот магазин очков оставался единственным, в котором они ещё не успели побывать. Солнце уже перевалило невидимую черту полудня, и горячий красный шар всё быстрее клонил свою золотую голову к закату. — Ох, не напоминай. Если и они нам откажут, то я ума не приложу, что нам в таком случае делать! Жаром дышало всё: ссохшиеся в нити стебли клевера, выбивающиеся из-под плотной мантии горящего асфальта, скупые тени поникших кустарников, за которыми невозможно было укрыться от солнца, даже накалённый и не раскачивающийся воздух не «плыл», медленно плавился. Казалось, будто бы день замер в неудобной для себя позе и вот-вот утонет в собственной духоте, упадёт и откатится назад, к свежему и прохладному утру или в сладкую, медовую негу летней ночи. Жаром дышало всё, и даже чья-то громкая речь из-за широких тополиных лап тонула в патоке зноя. — Они нам отказали! Я не знаю, что нам делать… — Майя, ещё не всё потеряно! Вспомни, что они сказали? — Сказали, что подобная оправа будет готова только через две недели! Ещё и за такую бешеную цену… Это катастрофа! — девушка бухнулась на скамейку рядом с Фениксом и, поставив локти на колени и удобно подперев ладонями подбородок, стала смотреть куда-то впереди себя на медленно кружащийся под ногами тополиный пух. — Хм… — Райт поднялся со скамейки, оглянулся на здание оптики и о чём-то задумался. — Скажи, а ты не помнишь, в каком именно магазине ты выбирала очки? — В том-то и дело, что ни в каком! — Майя откинулась на спинку скамейки, и, подняв голову наверх, подставила лицо под кусачие лучи солнца. — Линзы я действительно заказывала в крупной оптике в центре города, но не в них дело. Как раз-таки линзы остались целы, а вот оправа… Девушка вынула из рукава платья небольшой чехол и, осторожно приоткрыв крышку, вынула испорченные очки. — Оправу делал на заказ один мастер, но когда я позвонила по старому номеру, то трубку никто не взял. Оказалось, что мастерская закрылась ещё полгода назад… Феникс ещё немного помолчал, почесал затылок, развернулся и бросился к оптике. — Ник, ты куда? — Майя обернулась, но в этот момент тополь зашуршал своими отяжелевшими ветвями и последние слова Райта растворились в шелесте листьев.***
В низкой комнатке мастерской было холодно и темно. Косые лучи солнца, заглядывающие в помещение через грязную стеклянную вставку в двери, покрывали бронзовым светом всё, на что им только удавалось упасть. Тёмным золотом отливала седая голова мастера, лучистые трещинки между его бровей и в уголках губ, короткие ресницы, казавшиеся невероятно длинными сквозь толстое стекло небольшого пенсне. Даже в серебристой бороде старика прятались и игриво выглядывали солнечные зайчики. В его крючковатых пальцах попеременно мелькали то винтики, то плоскогубцы, то вогнутые и выпуклые линзы, и всё это со стороны больше напоминало какой-то странный и завораживающий древний ритуал, чем привычный процесс починки очков. На столике мастера стояло несколько небольших ящичков, покрытых облупившимся от времени слоем лака. Старик то и дело бесшумно открывал и закрывал их, доставал какие-то бумажки и кусочки проволоки, перекладывал их с места на место и вновь принимался за ящики. Вся эта пыльная комната одним своим запустелым видом уже напоминала музей, где замерло время, и только топчущаяся фигурка девушки в коридоре говорила о том, что жизнь в мастерской ещё теплилась. — Так-так-так… — мастер крутил в дрожащих руках очки и медленно качал головой. Мост очков держался на честном слове, а из испорченного крепёжа уже вываливалась левая дужка. — Скажите, можно ли что-нибудь сделать с очками? — Майя неуверенно выглянула из-за плеча Феникса и покосилась на толстые кусачки, лежащие рядом с мастером. — Можно, конечно, правда, я не совсем уверен, что от моей починки будет толк, — старик оторвался от разглядывания очков и перевёл взгляд на расстроившуюся девушку. — Вам бы полностью оправу поменять… — Нет, этого никак нельзя! — Майя грустно улыбнулась и тихо вздохнула в ответ на вопрошающий взгляд мастера. — Эти очки дороги моему мужу как память о его отце. К тому же, он не знает, что это я сломала очки. Он очень расстроится и рассердится, если узнает о произошедшем. Прошу, если вы можете хоть что-то исправить… Я заплачу любые деньги, только назовите сумму! Но старик только покачал головой и с укоризной сказал: — Это плохо, что вы скрыли от мужа, что сломали очки. Простите, что лезу не в своё дело, но вам бы стоило извиниться перед ним, а не скрывать этот печальный факт. И раз эти очки так важны для вас и для него… Я возьмусь за эту работу и попробую починить хотя бы дужку. Честно признаюсь, мне не хочется что-либо исправлять, потому как предыдущий мастер постарался на славу. Оправа добротная, цельная, многого я тут не сделаю. — Вы правы, я должна буду извиниться перед мужем сразу же, как только вернусь домой… — Майя потупила взгляд и смутилась, но тут же поменялась в лице, услышав последние слова старика. — Спасибо вам! — Феникс невольно улыбнулся, глядя на засиявшую девушку, однако раздавшаяся из кармала платья мелодия «Стального Самурая» разом стёрла радость с лица Майи. «Это Эджворт!» — скорее догадался, чем прочитал по губам Майи Райт, когда она выскочила за дверь и через стеклянную панель испуганным взглядом указала на экран телефона. — Майя! Надеюсь, ты уже дома? — раздался радостный голос Эджворта, и девушка услышала лёгкий стук в трубке. Удивительно, но судя по этому стуку, гремела коробка передач, потому как Майя ясно слышала голос радиоведущего из стереосистемы автомобиля. Ничто и никогда не могло заставить Майлза пренебрегать правилами дорожного движения, разве что кроме… — Милая, представляешь, мне удалось сегодня вырваться с работы пораньше! Мне повезло, что часть дел отправили в другой отдел. В общем, я буду дома где-то через час. Ты рада? — Что-что? Через час?! — спросила Майя упавшим голосом и в этот же миг почувствовала, как у неё похолодела спина. — Прости, я и так стараюсь срезать дорогу через дворы, но на улице сейчас час пик: все возвращаются с работы. Может быть, минут на десять я и смогу сократить дорогу, но не больше. Погоди, ты ещё не вернулась с прогулки? — Да мы с Ником ещё в гуляем… — девушка замялась, пытаясь переварить только что услышанную информацию. — Ты не торопись, мы, может быть, ещё задержимся в городе. — Вам что-то нужно купить? Ты скажи, я заеду в продуктовый магазин, он тут по пути… — Да нет, просто мы… Мы смотрим новый постер «Стального Самурая» ему в кабинет, вот и всё. — Райт же не смотрит «мультики для детей», как он любит выражаться, — в голосе Эджворта промелькнуло какое-то раздражение и недовольство. — С каких это пор он решил изменить своё мнение? — Это я настояла, — Майя вздрогнула и обеспокоенно обернулась, услышав, как скрипнула дверь за ней. Феникс кивнул, будто бы спрашивая, всё ли у неё в порядке. Девушка махнула рукой, пожала плечами, как бы говоря «это уж как посмотреть», и вновь повернулась спиной к двери. — А ты завидуешь, что я с ним по «детским» магазинчикам таскаюсь? — Ах нет, что ты! — Майя готова была поклясться, что Майлз сейчас залился румянцем и резким движением головы поправил упавшую на глаза чёлку. — Я просто считаю, что Райт немного… Как бы по-корректнее сказать… Не совсем тот человек, который смог бы разделить твой восторг от просмотра «Стального Самурая» на старом DVD-плеере. — То есть ты бы лучше подошёл на эту роль? — хитро улыбнулась девушка, в душе радуясь, что ей удалось перевести разговор в привычное русло. — Заметь, не я это сказал, — голос Эджворта потеплел, и разговор на отвлечённые темы потёк сам собой. Майя, слушая спокойный голос мужа, продолжавшего аргументировать свою позицию, на какое-то время забылась и свободно вздохнула. Для неё сейчас будто бы не было разбитых очков, и чувство вины ненадолго отступило перед лицом тихого семейного счастья. Они бы ещё долго разговаривали о мелочах, если бы через пятнадцать минут в дверях вновь не показалось обеспокоенное лицо Феникса, знаками показывавшего, что её уже ждут. — Майлз, прости, но мне надо идти. Меня уже потерял Ник, — Майя вздохнула, чувствуя, как вновь наливается свинцовой тяжестью что-то внутри, в душе. Девушка почувствовала себя так, словно бы не разбила очки, а предала и убила человека, и этим человеком был никто иной, как её муж. — Конечно, беги, я тебя не задерживаю, — голос Эджворта отдалился, Майя едва ли расслышала последнее слово. Скорее всего, всё внимание Майлза уже переключилось на дорогу. — Увидимся дома! « — Увидимся дома… — девушка мысленно повторила последние слова мужа, сбросила звонок и, глубоко вздохнув, взялась за ручку мастерской. — Интересно, пустил бы ты меня за порог дома, знай, чем я тут занимаюсь?» Комната вновь встретила Майю приятным полумраком и прохладой. Теперь казалось, будто бы мастерская была отлита не из чистой бронзы, а покрыта плотными искрящимися панно из смолы и янтаря. Очки Эджворта багряным огнём горели в умелых руках у мастера, и перед Майей вновь проплыли те приятные воспоминания, когда она впервые увидела Майлза в этих очках. — Дужку я отремонтировал — заменил испорченный винт на новый, но вот с мостком… — старик протянул девушке очки, и та, осторожно взяв их дрожащими руками, прищурилась и стала рассматривать работу мастера. — С мостиком не всё так просто. Спаять его не получится, слишком тонкий металл, да и у меня уже не то зрение и не те руки, чтобы браться за такую ювелирную работу. Я замотал мост проволокой покрепче и обрезал концы, чтобы они не царапали нос при носке, однако это едва ли поможет. Всё-таки нужно полностью менять оправу, а подобная починка лишь даст отсрочку. Действительно, даже невооружённым глазом было видно, что тонкий мостик, соединяющий две линзы на переносице, был замотан тёмным металлом проволоки. Она чуть блестела и отливала тяжёлым медным светом, подобно змее обвивая чёрную оправу. Эта проволока так сильно бросалась в глаза, что мешала любоваться красотой и строгостью самих очков. — Спасибо вам за то, что согласились взять эту работу, — голос Майи дрогнул, и она поспешно замолчала, сдерживая подступивший к горлу ком. Девушка молча расплатилась, аккуратно убрала очки в футляр и, переглянувшись с Фениксом, попрощалась с мастером. Райт приоткрыл хлипкую дверь и прежде, чем затворить её за Майей, ещё раз окинул беглым взглядом комнату, как бы прощаясь с этой удивительной, меняющей свои маски комнатой и её хозяином. Петли двери тихо стукнули, мастер грустно улыбнулся вслед своим редким посетителям и мысленно пожелал удачи этой странной девушке в её покаянии.***
« — Лишь бы не успел, лишь бы не успел!» — Майя топталась на крыльце своего дома, глазами выискивая на парковке знакомый красный спорткар. Девушка торопилась попасть в квартиру, надеясь, что она успела вернуться раньше, чем её муж. Майя, несмотря на все протесты Райта, настояла на том, чтобы Феникс не провожал её до дома. Во-первых, он и так сделал для неё слишком много: весь день протаскался по городу, в тщетных попытках найти необходимую оптику. Во-вторых, именно Феникс не поленился вытрясти из работников последнего магазина, в который они заходили, адрес единственного в городе работающего круглосуточно мастера, а в-третьих… « — Всё-таки это я виновата в том, что произошло, поэтому отвечать перед Майлзом придётся мне», — Майя наконец-таки вытащила из кармана ключи и, убедившись, что машины Эджворта на парковке перед домом вроде как нет, стала открывать дверь. С одной стороны, она уже мысленно приготовила себя к тому серьёзному разговору, что будет между ними, когда Майлз обо всём узнает, а с другой… Она боялась увидеть в глазах мужа не злость и не гнев, а разочарование. Этот страх заставил её так тщательно высматривать его автомобиль во дворе, крепко прижимать к груди футляр с треклятыми очками, из-за которых всё это началось, и сейчас потихоньку, бесшумно поворачивать ключ в замочной скважине. Майя перешагнула порог квартиры, встретившей её тишиной, и, не дожидаясь, когда глаза привыкнут к темноте, сделала несколько шагов вперёд. Вдруг она вскрикнула и пошатнулась — в двух шагах от неё стоял незнакомый ей раньше человек. Майя бросилась к выходу, но в полумраке споткнулась об этажерку с обувью и едва ли не упала на пол. Раздался жуткий грохот, и сердце Майи на секунду пропустило удар. Девушка пискнула, зажмурилась и ещё сильнее прижала к себе футляр с очками, зная, что она вот-вот упадёт, но тут же почувствовала, как её поймали за талию чьи-то сильные руки и крепко прижали к себе. Когда же через секунду включился свет, Майя осторожно раскрыла глаза и ахнула. Эджворт глядел на девушку таким удивлённым взглядом, будто бы видел её в первый раз в своей жизни. Он интуитивно прижал Майю к своей груди, не позволяя ей растянуться звёздочкой в коридоре. Фей, глядя в его широко распахнутые серые глаза, уже и забыла, что у неё в руках был футляр с «потерянными» очками. — Майя, ты в порядке? — сначала девушке показалось, будто бы Эджворт хотел сказать что-то другое, потому как на его лице сначала отразилась целая гамма разнообразных эмоций: от испуга до недоумения — однако это длилось лишь мгновение. — Да, всё хорошо, — Майя осторожно отстранилась и слабо улыбнулась. — Ты просто до смерти напугал меня! — Пожалуй, надо было сразу же по приезде включить свет в прихожей… — Майлз облегчённо вздохнул, но почти тут же нахмурился, так что у Майи замерло сердце. В ответ на немой вопрошающий взгляд девушки, Эджворт вздохнул, кивком головы предложил ей присесть на небольшую табуретку, стоящую рядом с упавшей этажеркой, и, наклонившись, стал собирать рассыпавшуюся по полу обувь. — Майя… Ты знаешь, что такие разговоры даются мне тяжело, поэтому перейду сразу к сути. Помнишь, сегодня утром я сказал тебе, что меня могут задержать на работе до утра? Прости. Я соврал. Я сегодня даже не появлялся в офисе… Фей на автопилоте медленно кивнула и почувствовала, как у неё начинает кружиться голова. В ушах зазвенело, волна спазма скрутила живот и девушка вцепилась в табуретку, лишь бы не свалиться с неё. Боже, неужели… — Где же ты был? — кровь так резко отхлынула от её лица, что Майя со стороны сейчас была больше похожа на приведение. Она едва шевелила губами, боясь услышать, что Майлз уже узнал о разбитых очках и решил бросить её ради другой девушки. — Я почти весь день провёл с… С твоей племянницей, — девушку, наверное, подвёл слух. Может быть, Майя ошиблась и не расслышала, что сказал Эджворт? Перл сейчас была в деревне, так зачем Майлзу потребовалось ехать в Кураин, да ещё и скрывать это от жены? Майя от удивления то раскрывала, то закрывала рот, будучи не в силах подобрать подходящие слова. — Ты был весь день с Перл?! — Я понимаю, что это звучит абсурдно, но… Помнишь, как я вчера разбудил тебя грохотом в коридоре? Я ещё сказал, что уронил этажерку в темноте, прямо как ты сейчас. На самом деле, после нашей ссоры я из машины забирал свои вещи и когда шёл по коридору, то не заметил и налетел на тумбочку с вазой. Я разбил её вдребезги… И не сказал тебе об этом. Я знал, как много для тебя значит эта ваза, поэтому решил всё скрыть и попытаться исправить. Вчера ночью я собрал все осколки, которые смог найти, а сегодня утром первым же делом отправился в Кураин, чтобы попросить Перл о помощи. Видишь ли, я вчера потерял где-то дома очки и не смог их найти, поэтому бы не склеил вазу без чьей-либо помощи. Я думал сначала позвонить Райту, но рассудил, что не стоит его впутывать в это дело. Мне было как-то неловко просить его о помощи, поэтому… Эджворт встал с колен и сделал шаг в сторону: из-за его спины виновато выглянула кривая ваза, с неправильно склеенным именем основательницы дома Фей. Видимо, Перл снова по ошибке неправильно собрала кусочки фарфора. Да и не всех кусочков хватало — наверное, Майлз без очков так и не смог найти их всех, поэтому горлышко у урны напрочь отсутствовало. — Я не знаю, сможешь ли ты это сделать, учитывая то, что произошло между нами вчера… — Эджворт опустил голову на грудь, так что из-за упавшей на лицо чёлки нельзя было увидеть его глаз. Он на секунду плотно поджал губы и тихо закончил: — Прошу, прости меня… В коридоре повисла гнетущая тишина. Майя хватала ртом воздух, даже не зная, какое из чувств было сильнее: злость на Майлза за то, что он скрыл от неё разбитую вазу, или радость того, что её опасения оказались ложны. Однако стоило девушке перевести взгляд с поникшего мужа на футляр, который она до сих пор сжимала в руках, как чувства стыда и бесконечной любви захлестнули Майю с головой. Она медленно встала, на ватных ногах подошла к Эджворту, взяла его за руку и осторожно вложила очечник в его ладонь. — Где ты его… — Майлз недоумённо вскинул брови, но тут же замолк, заметив слёзы на глазах у девушки. — Милая, что случилось? В ответ на этот вопрос, Майя лишь шмыгнула носом, глубоко вздохнула и начала свой длинный, местами сбивчивый рассказ. Она рассказала обо всём: о том, как разбила очки, как не могла уснуть всю ночь из-за мучившего её голоса совести, как объездила весь город в попытке найти оптику, где бы согласились починить эти очки… Майя говорила и забывалась, и иногда её слова полностью тонули в потоке слёз и судорожных всхлипов, так что ей приходилось прикрывать лицо рукавами платья и несколько секунд молчать, чтобы прийти в себя. — В этой вазе нет никакой ценности — её уже дважды разбивали, так что она служила лишь напоминанием тех дней, что давным-давно прошли и, наверное, стоили того, чтобы быть забытыми. А эти очки… — Майя громко икнула и отвернулась, боясь взглянуть на мужа. — Они так важны для тебя, а я разбила их! Мне стыдно за то, что я сделала. Из нас двоих это не ты должен просить прощения, а я… — и девушка стихла. Эджворт молчал. Он смотрел будто бы сквозь пристыженную и смущённую Майю и удивлялся тому, что получил слишком большой подарок за такой бесценок. Майлз вынул из футляра испорченные очки, осторожно обнял Майю, улыбнулся, нежно поцеловал жену в лоб и тихо сказал: — Всё хорошо, дорогая. Пойдём пить чай. Безусловно, те волхвы, что принесли младенцу дары в день его рождения, были мудрыми людьми. Однако те двое дарителей из восьмидолларовой квартирки были ещё удивительнее их. Раз Делла и Джим из всех дарителей были мудрейшими, то и дары их были мудры, и уже на следующее Рождество черепаховые гребни гордо украшали отросшие русые волосы и платиновая цепочка — старинные часы. А я тут вам рассказала историю двух глупых детей, которые ничем друг для друга не пожертвовали, ничего друг другу не подарили, а только испортили хорошие вещи. Но да будет сказано в назидание мудрецам наших дней, что настоящая любовь прекрасна не жертвой величайших сокровищ, а скромным прощением. Из всех, кто кается и прощает, истинно мудры лишь подобные им. Всегда и во веки веков. Они и есть волхвы.