***
Этот Новый год стал их первым совместным праздником. Первый раз они встречали этот вечер не в кругу своих семей; не звонко и задорно, с весёлыми застольными разговорами. Напротив, камерно и уютно, отгородившись от шумного мира тёплыми пледами и превратив вечер в таинство, поделённое только на них двоих. Это был их собственный праздник, не похожий ни на один другой: на праздники родителей, братьев и сестёр. Ради него они создавали собственные традиции, неосознанно воплощая в жизнь то, чего желали, возможно, с самого детства. Так украшать квартиру они договорились вечером, в канун праздника — тридцатого декабря. Это оказалось в новинку обоим: в семье Муравьёвых-Апостолов к этому дню уже давно всё было прибрано и наряжено; зато в семье Кузьминых из глубин пыльной кладовой ещё только-только доставали ёлку и старые-старые игрушки в коробках с такой же старой, слежавшейся ватой — Анастасию они всегда очень нравились. Наверное, именно поэтому они купили несколько дорогих стеклянных шаров, которые Анастасий вешал на ёлку как в детстве — почти не дыша. Ипполит в это время восполнял недостаток креативной свободы, развешивая мишуру и гирлянды на стенах, шкафах и стеллажах, и даже на люстре. Анастасий был нисколько не против, как и в случае с разложенной у кровати нитью золотистых фонариков, лишь бы не мешалось и не оплавилось. После двухчасовых предпраздничных приготовлений они сидели на полу перед ёлкой и любовались результатами своего труда. Особенно гордился собой Ипполит, глядя, как на верхушке дерева переливается в свете гирлянд стеклянный наконечник нежно-сиреневого цвета. Ещё бы, ведь это он сам водрузил его на ёлку. Учитывая, что большую часть жизни Ипполиту опасались давать хрупкие предметы, его чувства были вполне справедливы. Утром — в пику приевшимся ранним подъёмам с целью крошить салаты — они позволили себе вдоволь поваляться в кровати, нежась в объятиях друг друга, не торопясь, дойти до ванной и даже заняться неспешным утренним сексом. До кухни, правда, добрались только ближе ко второму часу дня, но их это нисколько не расстроило. После обеденного завтрака они решились на вылазку в продуктовый: долгие переговоры наконец увенчались успехом, и праздничное меню, до этого состоявшее из коробки пиццы и газировки, пополнилось салатом. Правда, в процессе вылазки они совершенно случайно забрели на новогоднюю ярмарку: взяли на лотке обжигающе горячий кофе и чешские булочки со смешным названием «трындельники», после которых Ипполит и впрямь начал болтать в два раза больше обычного, веселя Анастасия незамысловатыми, почти нереальными историями. Возвращались они уже по темноте, промокшие и раскрасневшиеся. Ведь Ипполиту было мало того, что за пиццей они шли в разгар сильного снегопада — увидев в соседнем дворе большую снежную горку, он не смог пройти мимо, не скатившись с неё несколько раз без всякой ледянки. От попытки скатиться на ногах Ипполита удержало только то, что в случае получения переломов в травмпункт он отправится один. Однако, как заметил Анастасий, подействовало это только на один вечер и ни секунду более. Первый день нового года они встречали под бой собственных «курантов» — огромных напольных часов, гулко отстукивающих каждый удар. В этой старинной конструкции было что-то волшебное, отдающее началом всех рождественских сказок, и благородно-солидное. За полгода и Анастасий, и Ипполит всей душой прикипели к антикварному механизму, каждый раз с придыханием отсчитывая количество прозвучавших ударов. Выпив по бокалу шампанского, в котором плавали частички сожжённых записок, они сели смотреть фильмы. Но не те старые, измученные, которые каждый год крутили по федеральным каналам — любимые, тщательно отобранные в особый список на исколотой пробковой доске. Изначально она предполагалась для рабочих заметок Анастасия, но, кажется, что-то пошло не так, и вместо скучных клочков бумаги на ней всё чаще начали появляться списки, напоминалки и пожелания доброго утра с неизменным улыбающимся смайликом — в основном, от Ипполита, уходившего на субботние пары. После первого фильма Ипполит уложил голову на плечо Анастасию, на середине второго, отчаянно зевая, улёгся на колени и ближе к титрам уснул, подложив ладонь под щёку. Анастасий только улыбнулся: Ипполит был похож на большого тёплого котёнка, и ощущение его головы, лежащей на бёдрах казалось высшей степенью доверия, которую только можно было выказать.***
Анастасий осторожно тянет Ипполита на себя, пытаясь переложить его на подушку. Благо, кровать уже разобрана — раздевайся да ложись. Ипполит начинает недовольно ворочаться и даже что-то бурчит, почувствовав холод простыней вместо тёплого тела. — Тише, Поль, я здесь, — ласково шепчет Анастасий, поглаживая Ипполита по голове. — Сейчас только уберу всё с кровати. Он откладывает ноутбук на стол, к пустой коробке из-под пиццы, выключает последние гирлянды, горевшие до этого на стенах, и кое-как раздевает Ипполита. Забравшись под одеяло, Анастасий получше укутывает его и прижимает к себе. Установившаяся вдруг тишина кажется почти оглушающей — из звуков только почти неслышное сопение спящего Ипполита. В окне на фоне бархатно-чёрного неба плывут белые огоньки снежинок. Часы скоро пробьют половину четвёртого.