A boy like you

Кацуки прислоняется к окну, смотря, как проплывают мимо зелёные холмы и маленькие городки, горы, исчезающие в светящихся оттенках серого вдали, небо, полностью покрытое белыми облаками. В пути дул ветер, но сама дорога была гладкой, широко изгибаясь по полям, отделяя едущие машины друг от друга. Они проезжали мимо дорожных знаков с обозначениями городов, которые непременно были ржавыми и погнутыми, как будто в них врезался грузовик, но ни у кого не было денег на починку. Он больше не узнавал названий - они уже слишком далеко уехали от знакомых мест. С любопытством он взглянул на часы, и, учитывая, что десять минут дерьмовой дороги уже прошли, было около четырех тридцати дня. - Не хочешь поменяться? - спрашивает Кацуки. - Мне пока нормально, - Изуку пожал плечами, и его застёгнутая на все пуговицы коричневая рубашка чуть натянулась. - Мы можем поменяться, когда остановимся, чтобы поесть. - Ладно, - Кацуки улыбнулся, посмотрев на него, и потянулся, чтобы погладить через рубашку плечо Изуку. Его рука задержалась, выводя круги, чтобы почувствовать мускулы бицепса Изуку, частью с восхищением, частью с завистью. - Эй, детка, я за рулём, - Изуку на секунду переводит взгляд на него, после возвращая всё внимание на дорогу, но на его лице расцветает глупая солнечная улыбка. - Один поцелуй? - настаивает Кацуки, наклоняясь ближе. - Я... - заикнулся Изуку, бросая взгляд сначала на него, потом на дорогу, затем вздохнул и покачал головой, прежде чем наклониться и быстро поцеловать того в губы. - Следи за дорогой, - шепнул Кацуки, отстраняясь, и Изуку усмехнулся. - Но ты же первый!.. А, неважно, - Изуку потряс головой, добавив с любовью: - Ты невыносим. ••• Они сели на траву недалеко от дороги, прямо за своей старой, раскалённой от солнца машиной. Она должна была быть красного цвета, но краска так выцвела, что сейчас с трудом напоминала бурый. Но, по крайней мере, эта тачка всё ещё двигалась и увозила их от той дыры, которая по ошибке называлась городом. Отец Изуку вряд ли заметит отсутствие этой груды металлолома, и вряд ли их родители вообще заметят отсутствие своих детей, а те в это время будут лететь по дороге навстречу мегаполису, в котором попытаются начать новую жизнь. Дома они были не больше чем проблемой, мешавшей местным жителям, и именно это заставило их уехать. - Фу, виноградное желе? - спрашивает Кацуки, внимательнее посмотрев на сэндвич, от которого он только что откусил. - Прости, детка. У нас закончилась малина, а я не мог просто зайти в магазин, когда мы, ну, знаешь, убегали, - усмехнулся Изуку. - Чёрт, знал же, что самому надо было паковать еду, - цыкнул Кацуки. - Но тогда... У нас бы не было этого, - внезапно говорит Изуку, доставая из корзины для пикника нечто, завернутое в салфетку, а затем разворачивая её и являя миру два пушистых, спелых персика. - Персики? Где они были, когда мы завтракали? - спрашивает Кацуки, чей голос подскакивает от волнения. - Хотел сделать сюрприз. Думаю, это можно... считать за десерт, - пожимает плечами Изуку. - Ты - идиот, - Кацуки забирает один персик и взамен целует щёку Изуку. - Не-а! Сначала сэндвич, - возражает Изуку, когда Кацуки пытается откусить от персика. - Почему? - вопрошает тот, топая ногой, как капризный ребёнок. - Потому что я знаю, что будет: ты скажешь, что наелся, когда доешь персик, а мой бедный бутерброд так и останется! - смеётся Изуку. - И что? - закатывает глаза Кацуки. - И то... Я видел, как ты проверял мои мускулы, и ты сам знаешь, что у тебя никогда не будет мышц, если ты не будешь есть, - Изуку напряг свою руку в подтверждение. - Я не собираюсь тренировать свои мышцы без гирь, - бормочет Кацуки, и улыбка слетает с лица Изуку. - Осталось недолго, детка, - говорит он уже мягче. - Просто съешь свой сэндвич, ладно? - Ладно, - закатывает глаза Кацуки и откусывает от треугольного бутерброда. - Никаких проблем бы не было, если бы ты не использовал это чертовски ужасное виноградное желе, - он не смог удержаться, пробормотав замечание себе под нос, и Изуку снова засмеялся: его длинные ресницы закрывали большие зеленые глаза, а веснушчатые с ямочками щеки порозовели, выделяя его широкую тупую улыбку.《Как может парень быть настолько красивым? - спрашивает самого себя Кацуки. - И почему я не могу так выглядеть?》 ••• После обеда Кацуки вёл машину в ночи, минуя фермы и холмы, пока они не выехали на шоссе, зелёные равнины казались тёмно-синими после заката, белая рябь прокатывалась по траве, когда дул ветер, и их машина блестела, отражая лунный свет, а поля вокруг казались океаном в густой черноте ночи. Не желая заправляться после наступления темноты, они остановились незадолго до того, как стрелка на датчике уровня топлива остановилась на Е, но спустя достаточно много времени после того, как цифры на часах нельзя была разглядеть из-за разбитого фонарика за ними. Кацуки открыл багажник, и Изуку достал своё походное снаряжение, приобретённое за те годы, что он был бойскаутом. Кацуки помог поставить палатку, потому что, само собой, знал, как это делать, хотя его никогда не пускали в этот неуловимый клуб, и ему вспомнились горько-сладкие ночи, проведённые на заднем дворе, когда Изуку учил его раскладывать тент, давал ему прочесть специальные походные инструкции и даже позволял примерить свой пояс со всеми этими значками. Изуку был единственным, кто никогда не спрашивал, почему он просто не присоединится к отрядам девочек-бойскаутов, и Кацуки думал, что именно это было тем, за что он полюбил его в первую очередь. Изуку включил фонарик внутри палатки, и теперь оранжевая ткань, освещённая изнутри, выглядела как некое абстрактное подобие огня: сверкающий треугольник: путеводный маяк. - Всё работает, - Изуку высовывает голову наружу, и каким-то образом его широкая улыбка светится ярче, чем всё это. - Не хочешь присоединиться ко мне? - Естественно. Двигайся, ботаник, - отвечает Кацуки, ныряя в палатку и плюхаясь на спальный мешок. Он подтягивает колени к телу и кладёт голову на скрещённые руки. Фонарик лежит между ними, создавая тени, скользящие по лицам, делая их непохожими на самих себя, непохожими даже на людей, и это заставляет Кацуки засмеяться. - Устал? - спрашивает Изуку, протягивая руку и дотрагиваясь до щеки Кацуки, лежащую на локте. - Нет, на самом деле нет, - трясёт головой Кацуки и усмехается. - Взволнован? - догадывается Изуку, и Кацуки кивает, позволяя их лицам притягиваться ближе друг к другу. - Ты не думал о том, как мы далеко? Так далеко, что никто из них не сможет увидеть нас, - говорит Кацуки, чьи глаза перемещаются на губы Изуку. - О, я знаю, - ответит тот, прежде чем так нежно поцеловать его, что это отзывается в сердце Кацуки. - М-м, - тянет Кацуки в момент, когда их губы разъединились, чтобы спустя секунду столкнуться вновь, и целоваться снова, и снова, и снова, с каждым разом всё глубже и с большей страстью, когда он дал своим коленям упасть и позволил Изуку подтянуть его ближе к себе, а своим рукам скользить по подбородку парня, чувствуя слабую щетину. Большие руки Изуку гладят его спину и тянут вверх края безразмерной толстовки. Он знает, что Изуку чувствует его выпирающие позвонки через тонкую ткань, и он также знает, что его лицо кажется моложе, чем лицо его парня, его руки меньше, а запястья изящнее, но почему-то сейчас его это совершенно не волнует. Он никогда не беспокоился об этом, точно не тогда, когда Изуку, как сейчас, обнимает его, потому что он знает, что тот не обращает внимания на эти вещи. Изуку открыл ему своё сердце, коснулся его души, он знал его таким, каким он был раньше, ещё до того, как Кацуки заговорил об этом, за что тот будет вечно благодарен. - Изуку, - выдыхает он, позволяя рукам обхватить плечи парня и коснуться его щеки, всё ещё избегая взгляда глаз напротив, несмотря на то, что они уже успели полностью потеряться друг в друге. - Почему так... Почему я чувствую себя парнем больше, когда я нахожусь с тобой? - Хм-м? - мычит Изуку, утыкаясь носом в шею Кацуки, пока его руки блуждают по чужой спине, и Кацуки может поклясться, что чувствует, как эти чёртовы ресницы трепещут возле мочки его уха. - Я хочу сказать... - Кацуки прерывается, выдыхая. - Если я по-настоящему парень, значит, меня должны интересовать девушки? - Я парень, и меня не интересуют девушки, - возражает Изуку, чей шёпот вызывает стаи мурашек на коже Кацуки, когда тот целует его в шею. Кацуки дрожит и притягивает его ближе, его грудь болит, как будто он почувствовал, как Изуку дотронулся до его сердца. - Но... - жалобно выдыхает он, и Изуку отстраняется, подтягиваясь вверх, чтобы посмотреть на Кацуки. Длинные тени полосами ложатся на его лицо, но даже они не могут спрятать серьёзное выражение его глаз. - Мне нравятся парни, Каччан. Парни, такие, как ты, - говорит он, и всё, на что хватает Кацуки - сглотнуть комок в горле и кивнуть, прежде чем их губы сталкиваются и они снова целуются, невероятно нежно в свете их оранжевой палатки.