speak it free

      Изуку внимательно осматривает стенд с продуктами для выпечки и пытается вспомнить, нужна ли Сато мука, как вдруг Шинсо хватает его за подол кофты.        — Нам нужно идти, — шипит он сквозь зубы.       Изуку глядит на него. Шинсо весь побледнел, его глаза вперлись за плечо Мидории.       Изуку оборачивается. Никаких злодеев. Никаких журналистов. Лишь несколько подростков стоят в глубине прохода. Их макушки едва заметны за стойкой с энергетиками.        — Что-то не так? — спрашивает Изуку.       Шинсо не отвечает. Он спешно хватает с полки пару пакетов муки, бросает в тележку, тянет Изуку за воротник и тащит к выходу из магазина.       Шинсо успокаивается, лишь когда они расплачиваются и наконец выходят из супермаркета. Он ведет себя так, что Изуку кажется, будто сам Шигараки вот-вот выйдет из тени и попытается прикончить их перед кассой самообслуживания.        Они доходят до середины парковки, и тогда Изуку высвобождается из захвата Шинсо.       — Что такое?        — Ничего, — отвечает Шинсо, но такое чувство, будто он ждет, что на него сейчас нападут. Постоянно оглядывается за плечо Мидории.        — Ты меня пугаешь. Что ты видел? Злодея? Мне позвонить учителю Айзаве?       Шинсо раздраженно вздыхает и быстро идет к Юэй — не с той скоростью, с какой вылетел из магазина, но так быстро, что Изуку приходится перейти на легкий бег, чтобы сравняться с длинноногим товарищем.        — Никаких злодеев, — говорит Шинсо, стараясь не встречаться взглядом с Изуку. — Увидел ребят со средней школы. Не хотел говорить с ними, ясно? Они…       Шинсо одергивает себя, в лице читается неприязнь. И уже в который за сегодня раз Изуку кажется, что такой Шинсо — с сутуленными плечами и опущенным взглядом — будто бы ждет, что в него вот-вот ударит молния.       Мидория вспоминает подростков из магазина, которые смеялись, будто и не знали вовсе боли, и как Шинсо ухватился за Изуку, словно увидел Лигу Злодеев.        — Они превратили твою жизнь в ад, — понимает Изуку. Шинсо не отвечает. Он напрягается, отворачивается и горбится еще сильнее. Молчание говорит само за себя. — Теперь ты можешь не бояться их, Шинсо. Ты учишься в геройской академии. Ты доказал, что они были неправы.        — Думаешь, им не все равно? — резко отвечает Шинсо. — Как мелочно было бы с моей стороны подбежать к ним и сунуть в нос свой студенческий? — он невесело усмехается и проводит ладонью по спутанной копне волос. — Дело не в том, заслуживаю я того или нет. А в том, что из-за них я чувствую себя дерьмово.        — Шинсо, — говорит Изуку.        — Я ничего им не должен. Если я кому-то что-то и должен, так это прошлому себе. Я должен был держаться подальше от них и их дерьма.       Изуку затихает. Он назвал себя «Деку» по той же причине: чтобы связать нового, уверенного в себе Мидорию Изуку с тем беспричудным ребенком с изодранными коленками, что прятался в туалете на обеденной перемене.       Но он ведь все еще пытается доказать что-то Каччану, разве нет?       Изуку выдыхает:        — Это восхитительно.       Шинсо переводит на него взгляд:        — Что именно?        — Хотел бы я думать как ты. Может, я бы так и думал, если… — он передумывает, трясет головой и натягивает на лицо кривую улыбку. — Не важно. В Юэй ведь мне каждый день приходится видеться с Каччаном.       Он неловко смеется. Шинсо хмурится и отходит немного. Сейчас он будто первогодка, который и не думал становиться Изуку другом.        — Эти парни мне вовсе не друзья, Мидория.        — Я-я знаю.        — Мы с тобой по-разному проходили среднюю школу, — говорит Шинсо. — У меня не было друга детства, который бы видел во мне соперника. Черт, да я был бы счастлив, если бы мои бывшие одноклассники хоть сейчас перестали видеть во мне будущего злодея.        Изуку с силой сжимает ручки пакетов. Так сильно, что внутри хлюпает молоко.       Шинсо ведь не знает, что было между Изуку и Каччаном. Мидория столько времени видел в Шинсо брата по несчастью, что и забыл о том, что Шинсо не думает о нем в том же ключе.       Изуку переводит дух и говорит:        — Мы с Каччаном вовсе не друзья детства. Э, наверное, были в самом детстве. Но как только началась школа, мы… перестали быть друзьями. Он стал самым популярным в классе. А я научился прятаться в супермаркетах, когда замечал его или других одноклассников, потому что знал: если они заметят меня, будет больно.Ты не должен ничего им доказывать. Мне кажется, восхитительно то, что ты движешься дальше, думаешь о себе и не обращаешь на них внимания. Но… Они не всегда будут видеть в тебе злодея. Ты больше не тот, кого презирала вся школа. Ты стал лучше. И-и если они все еще думают, что ты никто, пошли их нахуй.       Шинсо пораженно смотрит на него. Тишина становится настолько осязаемой, что Изуку неловко ерзает и жалеет о том, что вообще заговорил.       Затем Шинсо говорит:        — Ты матернулся.        — Я постоянно матерюсь, — усмехается Изуку.        — Все равно странно слышать от тебя такие слова, ты же булочка с корицей.       Шинсо снова идет к Юэй. Изуку спешит за ним. За их спинами исчезают супермаркет и пустая парковка.        — Так вы с Бакуго, — медленно произносит Шинсо. — Не друзья детства?       Изуку кривится.        — Я-я всегда думал о нас как о друзьях детства. Просто наше прошлое немного, э, запутанное? Я прятался от него после уроков.       И перед уроками. И в школе. И на обеденной перемене закрывался в туалетной кабинке, забирался с ногами на крышку унитаза, чтобы Каччан не заметил красные ботинки, выглядывающие из-под дверки.        — Так значит… — спрашивает Шинсо. — Он был как мои бывшие одноклассники?        — А какими были твои бывшие одноклассники?       Шинсо смотрит на него с нечитаемым выражением. Точно. Конечно же, он не будет рассказывать, если этого можно избежать. Шинсо не любит говорить о прошлом.       Видимо, в этом они схожи.       Они заворачивают на соседнюю улицу. Ни следа других учеников, лишь Изуку, Шинсо и затянувшаяся тишина.       Изуку смотрит на свои ботинки, подбирает правильные слова. Он никогда не говорил об этом вслух.        — Наши родители заставляли нас играть вместе, когда мы были маленькими, — говорит он. — Мы были одного возраста и жили рядом, так что само собой мы стали друзьями. И оставались ими какое-то время. Каччан был удивительным. Знаешь, я всегда им восхищался.       Тот трехлетний Изуку, что смотрел на Каччана с искрами в глазах, так и не исчез. Он не исчезнет, думает Изуку. В душе так и осталась то детское чувство, которое искрится, когда Каччан сияет во всем своем великолепии.        — Но потом Каччан решил, что он лучше меня, — продолжает Изуку. — Ему не нравилось, что я заступался за тех, над кем он издевался.        — Какой же ты все-таки герой, — замечает Шинсо почти с нежностью.        — Я не мог остановить его, — признает Изуку. — Но получалось отвлечь.        — И тогда он избивал тебя?       Изуку кривит лицо.        — Ну да. Само собой.       Шинсо останавливается прямо посреди улицы. Две женщины едва не врезаются в него, благо успевают вовремя увернуться. Изуку уводит его с середины дороги, чтобы не создавать толпу.       Шинсо этого даже не замечает.        — Бакуго избивал тебя на протяжении десяти лет, — говорит он, раскрыв глаза от удивления.       Изуку притягивает к себе пакеты, чтобы хоть чем-то отгородить себя от Шинсо.        — Д-да. Да.        — Пожалуйста, скажи мне, что ты отвечал ему со всей силой, — говорит Шинсо. — Этот придурок заслуживает, чтобы ему влепили сверхсильный удар в лицо.       Изуку тяжело вздыхает. Было ясно, что рано или поздно разговор подойдет к этой теме. Это было неизбежно.        — Нет, — отвечает он, стараясь говорить ровно. — Я не мог дать сдачи. Он был гораздо сильнее и…и моя причуда так и не проявилась до конца средней школы. — Он смотрит на Шинсо сквозь собственную челку. Лицо Шинсо нечитаемо. — Я думал, что я беспричудный. Все остальные тоже. В том числе Бакуго.       Шинсо отводит взгляд, сжимает челюсть и замирает, переваривая новую информацию. Изуку так и не может понять выражение его лица.        — В нашей школе была беспричудная девочка на год старше меня, — наконец говорит Шинсо. — Я видел, как с ней обращались. Тогда я даже был рад, что родился с причудой, пусть и злодейской.        — У тебя не злодейская причуда.       Шинсо на эти слова не закатывает глаза, как бывает, не прячет улыбку. Он будто вообще не слышит Изуку.        — С тобой обращались так же?        — Н-не знаю. Как с ней обращались?       Шинсо отвечает без всяких эмоций:        — Если ты был беспричудным, сам прекрасно знаешь.       Изуку опускает глаза. Лицо колет жаром, и он не знает, это из-за давнишнего стыда или пристального внимания Шинсо.        — Готов поспорить, что никто не хотел с ней сближаться, хотя прекрасно знали о ее существовании. На ее парте маркером писали всякие гадости. Про нее пускали грязные слухи. Ее вещи постоянно пропадали. И учителя ничего не делали по этому поводу.       Шинсо невесело усмехается:        — Даже не вмешивались. Я и не знал, что существуют компетентные учителя, пока не поступил в Юэй.        — Да, — признает Изуку. — Я тоже. Айзава это нечто, правда?        — Он знает? — спрашивает Шинсо.       Изуку не уверен, спрашивает Шинсо о прошлом Изуку или роли в нем Бакуго. В любом случае, ответ один.        — Нет. Всемогущий знает.        — И он ничего не сделал.        — А что тут сделать? — спрашивает Изуку.       Прошлое в прошлом. Всемогущий уже сделал предостаточно. Передал причуду, помог так далеко зайти на пути героя. Но Мидория не может рассказать об этом Шинсо.       Молча они проходят еще парочку улиц. С лица Шинсо сходит напряжение, теперь он выглядит задумчивым, смотрит вдаль. Изуку удерживает его за локоть, чтобы друг не пошел прямо под машину, и Шинсо даже не раздражается из-за вторжения в свое личное пространство.       Наконец, Шинсо нарушает тишину:        — Ты так и не рассказал, как с тобой обращался Бакуго.        — Рассказал, — оправдывается Изуку.        — Хочу услышать подробности.       Изуку не знает, зачем Шинсо знать, что он будет делать с этой информацией. Но Мидория сам поднял эту тему. Теперь от нее не укрыться.       Годы жестокого обращения комком собираются в горле, и Изуку понимает, что ему и правда хочется выговориться.        — Он никого ко мне не подпускал, — начинает Изуку. — Он был лучшим учеником и следил за тем, чтобы все знали, что я нахожусь в конце пищевой цепи. Он придумал мне детскую кличку — Деку. Это, э, другой способ читать «Изуку». «Деку» значит бесполезный. Или значило до тех пор, пока я не сделал его своим геройским именем.        — Дерзко, — замечает Шинсо.       Изуку застенчиво улыбается в ответ:        — Спасибо.        — Что еще он делал?       Как обернуть десять лет воспоминаний в слова?        — Не знаю. Забирал мои вещи и иногда взрывал их, особенно геройские дневники. Его бесило, что я хотел стать героем. Он использовал на мне свою причуду. Это… Это было неприятно, — он трет предплечье, вспоминая жуткую боль, которую причиняли взрывы Каччана; рубцы, которые расцветали как фейрверки на бледной коже.       Шинсо со злостью выдыхает:        — Ублюдок.       Оу. Изуку наконец разбирает эмоцию на лице Шинсо: злость. Шинсо злится. Из-за того, что делал ему Бакуго.       Ха, думает Мидория. Ха.       Оставшаяся дорога неуютна и безмолвна. Изуку так и не подает голос, пока в поле зрения не появляется общежитие.        — Ты же, — начинает Изуку, пальцами скручивая ручки пакетов. — Т-ты же никому не расскажешь о…?        — Нет, — коротко отвечает Шинсо.       Изуку сглатывает ком в горле.        — Окей. Спасибо.       Вот и все. На данный момент тема закрыта. Отчасти Изуку даже рад, что наконец кому-то рассказал; кому-то, кто может понять. Он любит своих одноклассников, но все они родились с невероятными — или, по крайней мере, приемлемыми — причудами. Если бы Изуку рассказал им, что был беспричудным, вряд ли бы они бы смогли понять, что за этим стоит.       С другой стороны, Мидория чувствует себя уязвимым и беззащитным, как если бы рассказав Шинсо об этом периоде своей жизни, он содрал перед ним кожу и раскрыл всего себя.       Изуку подавляет эту мысль. Теперь он здесь, в школе своей мечты, и не должен больше цепляться за прошлое.       Стоит Изуку и Шинсо вернуться в общежитие, как их со всех сторон облепляют одноклассники. Пакеты с продуктами вырывают из рук и тут же несут на кухню.        — Мы спасены, — говорит Ашидо, хрустит пакетом чипсов и засовывает в рот целую горсть.        — Мы купили все, что было в списке, — говорит Изуку.       Каминари тянется к пакету и отхватывает себе несколько чипсин.        — Мидо, ты спас мне жизнь.       Хмурый Бакуго встает с дивана, удерживая подмышкой учебник по английскому.        — Вы вообще знаете, какая это вредная херня? Разве не вы, придурки, собираетесь стать героями?        — Не порть момент, чувак.       Теперь в руках у Шинсо нет пакетов. Он обходит Изуку, подворачивает рукава и без лишних слов бьет Бакуго в челюсть. От силы удара Бакуго отлетает на пару шагов, а учебник взлетает в воздух.       Все в гостиной прекращают свои дела и тут же бросаются к ним. У Изуку получается удержать Шинсо и не дать тому снова ударить Бакуго.        — Какого хрена только что было? — ревет Каччан, пытаясь вырваться из хватки Каминари и Оджиро.        — Неприятно, правда? — спрашивает Шинсо.        — Я тебе покажу, как неприятно!        — Я бы сказал, что ты навредил уже слишком многим людям в этом помещении, — выплевывает Шинсо. Бакуго затихает, его глаза стекленеют. — А теперь выходи на улицу и…       Изуку закрывает ему рот ладонью.        — Шинсо, остановись. — они пересекаются взглядами. — Это не твое дело.       Из Шинсо выходит весь раж. Изуку с сомнением его выпускает.        — Какой же ты все-таки герой, — говорит Шинсо. Изуку считает, что другу нужно придумать оскорбления получше. — Вмешиваешься в чужие проблемы, но никто не может вмешиваться в твои?       Да, хочет сказать он. Изуку на взводе, кажется, что он сейчас выпрыгнет из собственной толстовки.       Одноклассники поглядывают на них с подозрением. Они понимают, что что-то случилось за время похода в магазин, но не знают, как это связано с Бакуго.        — Шинсо, — говорит Момо. — Ты не можешь просто так нападать на одноклассников и без разрешения использовать причуду.        — Я знаю, — говорит Шинсо.        — Я должна рассказать об этом учителю Айзаве, — она смотрит на них троих. — Если, конечно, есть причина, по которой я не должна этого делать?        — Нет. Расскажи ему. Мне плевать, — Шинсо поворачивается к ней спиной и выходит из общежития. Изуку бежит следом. Дверь за ними захлопывается, и Мидория тут же слышит эхо от взрывов. Видимо, Шинсо снял действие причуды.        — Не стоило этого делать, — говорит Изуку, догнав Шинсо.       Шинсо пожимает плечами:        — Да, возможно. Но мне понравилось. Пробовал сам так сделать?       Изуку невольно смеется:        — Да. И правда, классное чувство.       Дверь резко распахивается. Из нее выбегает Бакуго, искря взрывами в ладонях. Губа разбита. Изуку интересно, пойдет он к Исцеляющей девочке, или так и будет ходить с разбитой губой всю неделю.        — Какого хуя только что было? — спрашивает Бакуго. — Хочешь подраться? Тогда давай драться. Я тебя в клочки разорву.       Их окружают одноклассники. Момо прорывается через толпу и бежит к учительскому корпусу, чтобы привести Айзаву.        — Бакуго, — говорит Каминари, миролюбиво поднимая руки. — Чувак. Скоро придет учитель. Успокойся.        — Отъебись, пикачу. Тебя это не касается.        — Каччан, — произносит Изуку. — Прости. Я рассказал Шинсо кое… кое-что, что его расстроило. Вот и все.        — Не извиняйся, — злится Шинсо. — Он этого не заслуживает.        — Ха? И что это должно значить, ты, бездомный уебок?        — Это значит, — говорит Шинсо, обходя Изуку и приближаясь к Бакуго. — Что ты должен извиниться перед Мидорией за весь пиздец, через который ему пришлось пройти из-за тебя.        Бакуго не двигается. Его руки безвольно падают вдоль тела, взрывы исчезают. Он смотрит сквозь Шинсо прямо на Изуку.        — Шинсо, не стоит вмешиваться в чужие проблемы, — говорит Оджиро.        — Заткнись, — обрывает его Бакуго. Изуку думает, что тот говорит с Шинсо, но затем Бакуго оборачивается и обводит взглядом учеников, собравшихся у дверей, зубы его блестят в оскале. — Это не ваше дело. Свалите.        — Это как бы наше дело, если ты обратишь нашего одноклассника в пепел, — замечает Джиро. — Айзава будет вне себя, если мы дадим этому случиться.        — Что именно ты ему рассказал? — спрашивает Бакуго у Изуку.        — Все, — говорит Шинсо.        Изуку вздрагивает. Неопределенно помахивает рукой.        — Кое-что.       Я не рассказал ему про Один за Всех, не говорит он. Я не рассказал ему о том, как ты у всех на виду пролил на меня холодный суп в четвертом классе. Я не рассказал ему о том, как ты нашел меня плачущим на крыше, без обуви, и ты ничего не сделал, просто ушел, будто дал мне самому покончить со всем.       Шинсо оборачивается:        — Так это еще не все?        — Все в порядке, — говорит Изуку.        — Правда? — грозно переспрашивает Шинсо, и теперь он и правда зол, его бледная кожа прямо-таки краснеет от гнева. — Правда, в порядке?        — Нет, — отвечает Бакуго, прежде чем Изуку успевает согласиться. — Не в порядке. — Они встречаются взглядами. Изуку едва дышит. — Ничего никогда не было в порядке.        — Это не похоже на извинение, — говорит Шинсо.        — Отъебись! Я не буду пиздеть всякое перед вами, неудачники.        — Переживаешь за свою гордость после всего, что натворил? Ты и правда кусок дерьма.       Тут приходит Айзава, за ним испуганно плетется Момо. Учитель с непроницаемым лицом оглядывает раскрасневшегося и озверевшего Шинсо, Бакуго с рассеченной губой и тьмой в глуби глаз и Изуку, съежившегося между ними.        — Что здесь происходит? — спрашивает Айзава.        — Ничего, — быстро говорит Бакуго. — Мы просто разговаривали.       — Ага… И почему тогда ты истекаешь кровью?       Бакуго вытирает губу краешком рукава.        — Прикусил губу. Я виноват. Во всем.       Айзава пристально их осматривает. Его взгляд останавливается на Бакуго, который отстраненно смотрит в сторону, безвольно опустив плечи.       Изуку ждет, что их приговорят к неделе наказаний, но Айзава лишь кивает головой и говорит:        — Возвращайтесь в общежитие. У вас тест в понедельник, и лучше бы вам к нему подготовиться.       Все бегут в общежитие, как бы Айзава не передумал. Бакуго уходит наверх, и Каминари спешит за ним.       Ашидо болезненно морщится.        — Я позвоню Киришиме, — говорит она и идет вслед за друзьями.       После ее слов в воздухе повисает неловкая тишина, и Шинсо измученно падает на диван.        — Прости, Мидория. Я знаю, что это твоя война. Просто…        — Никто никогда раньше не заступался за меня, — Изуку садится так, чтобы их плечи соприкасались. — Ты ведь знаешь, что теперь мы друзья навеки, да? Не отвертишься.       Шинсо усмехается и выдавливает слабую улыбку:        — Да, пожалуй, что так.        Это было и не извинение вовсе. Они даже не поговорили нормально. Но внутренний голос вторит «ничего никогда не было в порядке», а за ним короткое «Я виноват. Во всем».       Шинсо рядом, он знает и понимает, и до сих пор Изуку не испытывал ничего подобного.       Этого хватит, думает он. Этого достаточно.