what if we let them fall behind and they're never found?
в наушниках луки тихим голосом пел трой сиван. диджей по радио недавно с напускным весельем сообщил, что скоро пять вечера, и лалльман чуть поерзал от нетерпения. сколько же будет пропущенных на телефоне, когда он его включит? – лука, прожить жизнь, не рванув в ниццу "дикарем" в тайне от всех – значит прожить её зря. поднимай свой красивый зад, времени мало. в рюкзаке были первые попавшиеся под руку вещи, немного еды и бутылка воды. сессия была позади, а колеса электрички мерно постукивали в своём незамысловатом ритме, заставляя своих разморенных жарой пассажиров проявлять чудеса стойкости для сдерживания приступов зевоты. луке, на самом деле, было их немного жаль. они были там, где горизонт, казалось, сливается с переливающейся от солнца морской водой, и все они упускали такую красоту. вдруг им больше никогда не удастся коснуться моря? вырваться из кольца рутины и вдохнуть этот солёный воздух свободы? вдруг их не станет завтра? но никто, конечно же, не слышал его мысленного крика, продолжая ныть и обмахиваться всем, что попадётся под руку. был только один человек, который его понимал. и этот человек, смахивая с глаз надоевшую кудрявую чёлку, с горящими, как у маленького мальчика, щеками, сейчас прилип к окну, не желая упустить ни секунды, тихо и восхищенно матерясь на привычном, уже таком родном нидерландском.***
элиотт не вернулся, сухо отвечая на редкие смс-ки и ещё более редкие звонки, а лука сходил с ума, чувствуя, как родной и любимый париж словно затягивает удавку на его шее. и лука сбежал. сбежал от удивлённых переменами в нем друзей, сбежал от украдкой плачущей мамы. сбежал, в первую очередь — от старого себя. быстро и без оглядки, обрубая все, что было за восемнадцать лет, невидимым ножиком. так ему хотелось. кампус общежития утрехтского университета встретил его тишиной — в начале августа тут почти никого не было. книги снова стали его лучшими друзьями, а природа, словно считывая его настроение, посылала на землю россыпь солнечных зайчиков, желая развеять хандру. конечно, было тяжело вливаться в шумную нидерландскую атмосферу, буквально за волосы вытаскивая себя из депрессии и тоски по всему, оставшемуся так далеко. добро пожаловать во взрослую жизнь, месье лалльман – вам, скорее всего, пиздец, приятного путешествия. но назад повернуть он не мог. учёба поглотила его с головой и он готов был грызть гранит науки до смерти, желая показать всем и самому себя, что он чего-то стоит. хоть лука по-прежнему считал, что время — самый паршивый доктор, ему действительно стало легче. через три-четыре месяца, поглаживая все ещё лежащий в бумажнике ключ от их с элиоттом квартиры он вдруг понял, что не чувствует ни боли разрыва, ни злости на демори. его отпустило. он перегорел в своей болезненной страсти к бывшему парню.***
несмотря на всю боль, все ещё оставался мечтателем и хотел даже не любовника – этого ему уже хватило. ему хотелось друга, который будет рядом здесь и сейчас. и вселенная, как и природа, сжалилась над ним и дала ему передышку и второй шанс. лукас ван дер хейден был рядом с первого дня в университете, ненавязчиво разбивая скорлупу парня, который чем-то зацепил его до головокружения. наверное, это все его прекрасные голубые глаза. лукас ван дер хейден просто бросил сумки на пустующую кровать его комнаты одним ноябрьским днем и сказал, что теперь они будут жить вместе, так что надо бы им распределить полки в шкаф и холодильнике. все было так просто и легко, и лалльман со страхом протянул этому немного странному, улыбчивому мальчику свою руку. стена, которую он выстроил после элиотта, рухнула.***
чем ближе к морю – тем сильнее ветер. лука с детства помнил эту странную мамину фразу. возможно, когда-нибудь он её поймёт. лукас сжал его коленку, заставляя снова запихнуть рой мыслей в дальний ящик. – мы почти на месте, готовься, я покажу тебе такое – умрёшь от разрыва сердца и отвала мозга. эй, ты в порядке? выпей воды, наверное, укачало. вот так просто они и были вместе уже почти четыре года. любит ли его лукас? лалльман так и не решался задать этот вопрос, но чувствуя, как тонкие пальцы поглаживают едва тонкую красную борозду на уже чуть загорелой коже – браслет, подаренный мамой совсем недавно, в его двадцать второй день рождения, немного натирал, – и все становилось правильным и на свои места в ту же секунду.он в него по уши.