***
- Вы не особенно спешили ко мне, падре, - спокойным голосом сказал епископ, сложив руки на груди. Штефан сидел на кровати, а Амнон растерянно стоял перед ним, но епископ очевидно доминировал в разговоре. - Простите... я просто... - Амнон потер руки и нервно улыбнулся. Он не знал, что сестра Люк рассказала Штефану о нем, поэтому растерянно стоял, не зная, куда девать руки. Амнон никогда не считал себя святошей, сейчас же чувствовал себя нашкодившим котенком. Хотя он даже ничего такого не сделал. Сегодня. - Сестра Люк мне рассказала, не волнуйтесь, - Штефан пожал плечами, внимательно смотря на парня. Их разговор продолжался очень долго, Амнон старался оправдаться за каждое слово, которое ему предъявлял епископ. У него уходила земля из-под ног после нескольких часов общения со Штефаном и хотелось просто по-человечески нажраться в слюни. Но нельзя. Неизвестно, сколько Его Преосвященство пробудит в городе, нельзя же падать в грязь лицом.***
Кассиэль вернулся когда уже было очень поздно. Сатаниста он так и не нашел, к сожалению или нет, непонятно. Зато святой отец смог пройтись по городу, изучив его так досконально, как мог. Дождь не возвращался весь день, но солнце так и не вышло, будто щадя тех, кто живет во тьме этого города. Падре надеялся, что епископ уже спит, поэтому прокрался мимо его комнаты, чтобы не разбудить. Но Штефан всё же услышал шорох его подопечного, но звать не стал. Пусть мальчик отдохнет, а почему он не нашел сатаниста, они разберутся с утра. Чего сложного, найти такого заметного человека в маленьком городе. Но днем Кассиэль встретил нескольких полупьяных бродяг, которые лишь завидев рясу священника, решили исповедаться во всех грехах этого мира, а добрая душа молодого падре не смогла пройти мимо. Пару раз в голове священника пролетала мысль "а как этот сатанист терпит исповеди, когда тебе признаются в изнасиловании полугодовалой падчерицы", но он сметал эту мысль, говоря каждому: - Покайтесь, и Господь простит ваши души. Было очень сложно, до этого ему исповедовались всего лишь в изменах партнеру или краже жвачек из магазина двадцатилетней давности. Этот город несет в себе самые худшие грехи, а души жителей спасти будет сложно или даже невозможно.***
В три часа ночи Кассиэль проснулся из-за того, что его лицо практически заливает вода, которая скопилась на крыше, бессовестно протекавшей. На улице медленно начинался дождь, а значит протекать будет сильнее. В итоге парню пришлось перетаскивать кровать, которая отказывалась куда-то двигаться. Кассиэль и так пытался, и так, и даже вот так, параллельно молясь, чтобы эти звуки не разбудили епископа. Не получилось. - Какого черта ты здесь шумишь? - раздался голос Штефана из дверного проема. Кассиэль чуть ли не подпрыгнул от неожиданности, и рефлекторно перекрестился. - Простите, монсеньор, - парень поджал губы, смотря на епископа с небольшой свечкой в руках. - Крыша протекает прямо на кровать. Я просто хотел её подвинуть. Простите. Штефан прошел в комнату и присел на колени, освещая свечкой ножки кровати. Кассиэлю от стыда захотелось провалиться под землю и прямиком в Ад. Ножки были плотно приварены к полу, плотнее, чем крыша этого помещения. - Простите... - святой отец наклонился рядом и потрогал рукой ножку кровати. Нет, одними руками и в кромешной тьме он точно не сможет что-то с этим сделать. Какой садист это сделал вопрос отпадал, оставался лишь "зачем". - Перестань извиняться, - небрежно сказал Штефан, вставая с колен. - Ты разбудил меня и ничего уже не измениться. - Простите, - рефлекторно сказал Кассиэль и тут же замер, как собака, ожидающая удара от своего хозяина. Епископ обязательно бы разозлился, будь это днем. Сейчас он всё-таки больше хотел спать, чем злиться на своего мальчика. - Так, - мужчина завис на пару минут, а потом продолжил. За эти пару минут Кассиэль уже успел вспомнить одну молитву, - Бери матрас и поспишь в моей комнате. Завтра разберемся, что с этим делать. - Спасибо, монсеньор, - сказал юноша, когда Штефан уже вышел из комнаты. Кассиэль до этого никогда не спал со своим покровителем в одной комнате, и немного побаивался. В епархии ходили слухи, что Штефан храпит, как слон, но не это настолько пугало юношу. А его юный организм, который мог с утра... скажем так, отреагировать, как не полагает священнику. В комнате Штефана было куда холоднее по каким-то причинам. Кассиэль пытался укрыться тем, что сестра Люк любезно называла "одеялом", но ничего не выходило. На удивление, Штефан не храпел, он просто отвернулся к стене и вроде бы спал. На падре сон никак не шел, Кассиэль лежал с закрытыми глазами и старался ни о чем не думать. А не думать-то было сложно. В голове крутились сотни мыслей, как он вообще попал в этот город, как так сложилось, что при виде епископа у него замирает сердце, чувствует ли Штефан тоже самое. Кассиэль вспомнил даже пару молитв. Прошло несколько часов, солнце уже вставало. Кассиэль так и не смог заснуть, но не чувствовал себя плохо, будто бы смог набраться сил от простого пребывания в комнате с епископом. - Не спишь? - вдруг спросил Штефан, впервые повернувшись на другой бок. Казалось, он тоже не спал всю ночь, раздумывая о разном. - Нет, монсеньор, - послушно ответил падре, приподнимаясь на локтях. Он постарался натянуть на лицо приветственную улыбку, но вышло очень грустно. - Я хочу исповедаться, - неожиданно для них обоих сказал епископ. В голове мужчины летали сотни грехов, сотни непристойных желаний, которые мешали заснуть всю ночь. - Вы? Мне? - Кассиэль быстро встал и поправил воротник, который за ночь успел съехать. Он был весьма удивлен и заинтригован, епископ никогда никому не открывал свою душу, тем более тому, кто ниже ему по статусу. - Да. Я не собираюсь исповедоваться перед этим... прости Господи, священником-распутником Амноном или вообще перед женщиной, - Штефан тоже привел себя в порядок и сел на одну часть кровать и устремил свой взгляд в стену, - Сядь и отвернись. - Конечно, - Кассиэль послушно сел спиной к епископу, стараясь не выдавать своего волнения. Любой священник обязан хранить тайну исповеди и унести в могилу то, что ему расскажут, даже если это серьезное преступление. Поэтому у падре и дрожали руки, но он старался этого не вызывать. - Святой отец, простите меня, ибо я грешен, - начал Штефан. Он не ходил на исповеди с двадцати лет, потому что тогда сам стал слышать исповеди других людей. В чем епископу только не признавались, в кражах, убийствах, избиениях и подготовке к теракту, но мужчина поклялся унести все их грехи с собой в могилу. - В чем же грех, что тяготит вашу душу? - в конце Кассиэль хотел добавить "сын мой", но посчитал, что это будет глупо и очень неловко. - За много лет совместной работы я полюбил мужчину. Нет, не как сына, а как мужчину, - Штефану было тяжело сказать нечто подобное. С самого детства он понимал, что "не такой" и это была одна из причин, почему мужчина решил стать священником. Не должно быть никаких искушений, а если они и есть, то истинный католик должен себя сдерживать, будто это препятствие на пути к Раю. Кассиэль даже не знал, как реагировать. Любой бы подумал о том, что эти слова о самом Кассиэле, но сам падре даже не подумал об этом. В его голове крутилась мысль, которая разбивала его сердце. Неужели тот, кого я люблю так нежно и преданно, влюблен в кого-то другого? Боже, дай мне сил. Святой отец молчал, совершенно не зная, как ему себя вести и что говорить. Если бы кто-то другой рассказал это, то Кассиэль думал бы лишь о греховности и страхе, но сейчас подобной мысли не было. Только грусть и собственная душевная боль. Хотя на что парень надеялся? Надеяться в его ситуации - это оптимизм на грани идиотизма. - Не молчите, падре, - слегка усмехнулся Штефан, который никогда не был оптимистом, но всё же знал о предпочтениях своего подопечного. Почему он решил сказать именно сейчас? Почему терпел столько лет? Потому что именно в эту ночь он сдерживал себя, как никогда, чтобы не повернуться, чтобы полюбоваться этим прекрасным существом, взглянув на которое даже Иисус бы захотел исповедаться. - Простите, - на автомате сказал Кассиэль, когда луч взошедшего солнца осветил его лицо. Свет был мягким, согревающим, облака практически разошлись, а лужи от ночного дождя красиво отжала солнечные лучи. - Я освобождаю вас от ваших грехов во имя Господа, и Сына, и Святого Духа. Аминь. Кассиэль повернулся, уже собираясь перекреститься, но Штефан остановил его руку. Каким-то образом они оказались в близости, буквально пару сантиметров разделяли их лица. Священники сидели, почти касаясь друг друга, хотя изначально сидели по разные стороны кровати. Младший буквально перестал дышать, случая свое сердцебиение. А епископ продолжал сжимать руку падре, не давая ему сделать Крестное Знамение. Но ни один из них старался не поднимать глаза. Будто между ними была огромная, непробиваемая стена, которая дала несколько трещин и грозилась вот-вот рассыпаться. И с каждым ударом сердца она рассыпалась всё больше и больше. - Давай уничтожим этот город, а потом создадим новый, праведный мир, - сказал епископ, прижимаясь лбом ко лбу падре. Тот слегка усмехнулся, чувствуя полное единство душой и телом с чем-то возвышенным и правильным. - Еретики сгорят в огне, а мы будем наблюдать за их муками. Этот город еще узнает о них