***
Таким образом, я набрал полный чемодан всякого хлама так, что тот еле закрылся. Но за все вещи я отдал где-то пятьсот чеков, и этого вполне хватило, чтобы набить чемодан. Даниэль же так — же набрал вещей домой, но уже с большим трепетом и щепетильностью, высматривая лучшее для своей любимой. И он, к слову, был рад отпуску, в отличии от меня. В конце концов, колонна снова погрузилась на машины и двинулась в обратном направлении, сопровождаемая взглядами сотен пар глаз…***
Алиса нервно ходила по комнате, сжимала-разжимала кулачки, вытирала слезы с глаз, а после подошла ко мне, подняв покрасневшие глаза на меня: — Тимошенька, ты обещаешь, что меня не разлюбишь? Она ведь жена твоя, а я кто? — И лишь только Алиса собиралась снова пуститься в хождение по кругу, я прижал ее к себе — Ни за что. Ты знаешь, я люблю тебя одну. А если б я не поехал, мне бы аморалку влепили. Что жене изменяю. — Я аккуратно приподнял лицо Алисы и поцеловал, а после снова прижал ее к себе. И едва та в моих руках успокоилась и перестала всхлипывать, как в дверь постучали: — Тарщ старший лейтенант, отправка через пять минут! — Раздался голос Даниэля за дверью, а после послышались и удаляющиеся шаги. Я поглядел в глаза своей рыжей и тихо сказал: — Мне пора, милая. И я аккуратно выпутавшись из объятий девушки, усадил ее на собственноручно сделанный диван из автомобильных сидений, а после, взяв чемодан, покинул комнату модуля и рысцой побежал к колонне. Даниил Тимоха объявился через пару минут и рысцой бежал к колонне, держа в руках чемодан, доверху забитый вещами. Сам наряжен был неестественно для себя — идеально выглаженной зеленой, с коротким рукавом рубашке, джинсах и новеньких кедах. Со мной лишь обменялся кислым взглядом, после чего побрел в сторону головной БМП, где поговорив с солдатами, закинул чемодан внутрь, после чего вернулся ко мне, повесив на плечо автомат. — Ну что, поехали? — Спросил я его, запрыгнув на броню третьей БМП в колонне Тима молча кивнул и устроился рядом, положив автомат на колени. Я же, поправив очки, закурил и предложил сигарету Тимохе, которую тот принял, когда колонна вдруг начала движение. *** Незадолго до выхода колонны пара МИ 24 проутюжила склоны НУРСами. Но бравые приверженцы аллаха раскопали те из них, что не разорвались, установив вместе с минами на дороге… Об этом мы узнали, когда в голове колонны раздался мощный взрыв и первая БМП ярко загорелась и зачадила. Со скал тут же начали сыпаться автоматные очереди и ракеты, летящие мимо. Едва примерно ухватив силуэт в прицел, я дал короткую очередь, после чего спрыгнул за броню. — С-суки! — Гаркнул Тимоха, дав короткую очередь по скалам, на что те ответили швальным огнем. БМП заговорила автопушкой, выбивая из монолита скалы куски породы, обрушая камни и превращая в фарш случайно попавшихся на пути снарядов душманов. Снайпер группы Данченко Лежал перед замыкающей БМП, отстреливая высовывавшихся басмачей. В то же время, мехвод Курдюков, получивший приказ ехать вперед от командира, нажал на газ. Поймав в прицел еще одну чалму, Данченко едва только плавно потянул курок, как тут же резко дернулся, а из его рта с мерзким рвущимся звуком ударил фонтан перемолотых гусеницами внутренностей. — Стоять, Курдюк! Стоять, дебил! — Рявкнул я, глядя на растекающуюся перед снайпером буро — красную жижу. Мехвод, высунувшись, остекленевшими глазами посмотрел на то, что сделал, а затем сполз в боевое отделение. И едва я что то успел предпринять, как все прервал родной гул «Крокодилов», ударивших по скалам из всех орудий, обрушая вниз камни и превращая в кровавые комья людей. И едва только нескольких раненных и располовиненного Данченко погрузили в БМП, колонна тут же сорвалась с места, уносясь к черту с места бойни…***
Внутри самолета царила самая спокойная атмосфера. Тима углубился в чтение газеты, кажется, совершенно не заботясь о своей выпачканной в грязи и крови рубашке. На то ему и врожденный похуизм. Я поглядывал в окно, но в один момент заметил сидящего в левом ряду полного мужчину в костюме, который то и дело платочком стирал с лица пот и поглядывал на наручные часы. «Это вы зря, уважаемый так боитесь. Тут уже Узбекистан, ударить некому. Вот как с афгана забирают десантников, весь свет выключен, все сидят, притихли, а каждый думает: «Сейчас как пи-изданет ракета в двигатель и все, капут». Надеются, что не услышат. Но сложно не услышать рев трех моторов общей мощностью 30 000 л.с. Сейчас услышит какой дух, проснется. Помолится аллаху на коврике, да и наведет стингер на нас. И полетит ведомая одной ГСН болванка вперед, да ударит в нас. Но тишина. Летят дальше, так же молча. Пока в салонный динамик пилот не скажет: «Парни, союз!» И тогда пойдет радость. В салоне свет включат, по бокалам пойдет водка, чача. И все радоваться будут, что живыми долетели. А мы над союзом летим, где и стрелять никто не будет. А вы боитесь так…»***
Тима С Даниэлем мы расстались еще в зале аэропорта, где он, пожав мне руку, быстро растворился в толпе, рукой придерживая панамку. Я же, нащупав в кармане пачку сигарет, двинулся к выходу, где и увидел родные мне хвостики. Лена тоже заметила меня и засеменила ко мне, на ходу поправляя сумочку. Передо мной остановилась, оглядела меня, заглянула за мне глазами, в которых так и читалось: «Что, совсем ничего не привез?», но все же потянулась ко мне и поцеловала, сказав: «Как долго я тебя ждала», что звучало максимально наигранно и неубедительно. Я сам ответил на поцелуй, а после прижал жену к себе, поглаживая по спине. — Ну что, родной, поехали? — Сказала она, головой указав на выход. Я молча кивнул и последовал за девушкой.***
Следующий день Проснулся я с чувством какой-то тошноты. Непередаваемо. Неприятно, мерзко. Лены рядом не было, поэтому я, приодевшись, вышел в коридор, откуда уже был слышен звон посуды. Но не звоном он отдался в моем сознании. Отдался скрежетом извлеченных пуль и осколков по эмалированным лоткам, которые первыми заносили в операционную, а выносили последними, наполненными кровью, в которых плавали вишневые сгустки. — И что, совсем ничего не привез? Да как же это… — Раздался с кухни голос Василисы Георгиевны «Теща, мать ее. Ленка без моего ведома позвала, получается» И едва только я раскрыл дверь на кухню, на меня уставились три пары глаз. — А, Тимур Владимирович, проходите. Позвольте пожать вашу офицерскую руку. — Сказал своим скрипучим голосом тесть — Андрей Митрофанович Я с пренебрежением пожал поданную мне руку и уселся за стол, на котором уже стояла нарезка, салат и прочие яства. — Тимоша, будь повежливей. — Шепнула мне на ухо Лена, вплотную придвинувшись ко мне — Ну, что может рассказать герой-интернационалист о своей службе. Как оно? — Все нормально. Извините, я просто голоден. Тесть понимающе кивнул — Да, точно, вы ведь давно не пробовали гражданской еды. Ну кушайте на здоровье. И далее поглощение пищи изредка прерывалось моими односложными ответами, а в основном беседу вела Лена, иногда заставляя меня что — то из себя выдавить. В конце концов, я почувствовал несказанное отвращение к этому собравшемуся у стола кругу поэтому встал и в ответ на непонимающие взгляды сказал: — Мне нужно пройтись. — После чего, прихватив панаму и сигареты, вышел из квартиры.***
Улица встретила жарой и ветром, кидавшим по асфальту тополиный пух. И все же я шел в неком напряжении, постоянно ожидая чего то. Сколько мне Лена не говорила: «Не вскакивай ты ночью, пытаясь нащупать автомат у кровать, а на груди магазины. Не надо пугаться каждого выстрела глушителя проезжающих машин. Не оглядывайся, входя в арку, там никто не будет стрелять. Что же ты боишься ходить по траве? Мин там никогда не было.» И так тошно и ломко мне стало на душе, что я тут же закурил, до невозможности сильно сжав фильтр сигареты, чуть надорвав бумагу. А как только из-за угла показался продуктовый, выбросил недокуренную сигарету в урну и вошел. Очередь, обыкновенная. Мужчины, женщины, ожидающими своего череда. И лишь заметив меня, отступили, освободив первое в очереди место. Улыбчивая продавщица спросила: — Чего желаете? — Бутылку водки и колбасы докторской. Девушка кивнула и отошла от прилавка, когда на своем плече я почувствовал чью-то руку и услышал голос: — Афган, брат? А обернувшись, увидел перед собой невысокого, заросшего щетиной мужика со впалыми глазами, изучающе осматривающего меня. — Да. Ты откуда? — 56 ДШБ. А сам? — 66 мотострелковая. — И в тот момент я, обернувшись к продавщице, сказал — Дайте две бутылки. А как только мы покинули магазин, устроились на лавочке на аллее парка, под развесистой ивой. И, казалось, не было роднее мне того мужика, который мне имя свое даже не сказал. И эту беседу прервала бесцеремонно дернувшая меня с лавки Лена. — Ты посмотри, только приехал, уже пьешь! Пошли домой, Тима! Выдернутый с лавки, я с нескрываемым отвращением отдернул руку от Лены, пробурчав что-то вроде: — Не трогай меня! — После чего, ускорился и бегом вылетел к дороге и, поймав такси сказал водителю: — На военный аэродром, скорее! — И, сунув ему купюру, проводил взглядом удаляющийся парк…***
А в это время Алису, оставшуюся без крепкой защиты старлея вернули назад в модуль медсанбата, на ее бывшую кровать, на которой в ее отсутствие, остальные женщины делали свои грязные дела с офицерами. Девушка с отвращением смотрела на эту шконку, закиданную чужими вещами, но выбирать не приходилось. Над слезами ее лишь насмехались «Все, кончилось времечко твое под лейтенантом ходить.». Но только несгибаемая воля девушки держала ее. «Молчать, курицы драные! Подшконочные шалавы, сучки нафуфыренные. Продолжаете тут под офицерами ходить, а сами гроша ломаного не стоите…» *** «Горбатый» опустил на землю трап и солдаты посыпали изнутри, что сделал и я, но едва только отошел от самолета, наткнулся на начпо. — Кравченко, уже? Я оглядел его с ног до головы, а после ответил: — Так точно, дела зовут. И тут же бегом отправился в сторону женского модуля. *** Едва только ворвался, дав пачку сигарет охраннику, как на меня тут же уставились около десятка пар глаз, в одни из которых я посмотрел ответно. — Алиса… — Едва я это сказал, девушка кинулась ко мне на шею, а я закружил ее в объятьях. — Родненький мой, родненький… — Голос у нее охрипший от слез и сигарет, но непередаваемо приятный мне. Взяв за руку девушку, я вывел ее из модуля, направляясь к офицерскому… *** Три дня спустя Вещи, чемодан. Быстрее, быстрее, хватаю все подряд, стараясь скорее успеть, осталось немного. Это сладкое слово «замена». Домой. Это тот рубикон, переступив который не вернешься назад. Это то долгожданное, прекрасное и всегда казавшееся далеким. Вышли из модуля, а у входа стал прощаться с ротой. Вычищал зубы «Поморином», но запах перегара так и не вывелся. Всю ночь отмечал отъезд и оттого асфальт шатался под ногами. Последний глоток самогона, объятья, рукопожатия и все это в прошлом. Далеко в прошлом, в самом дальнем и невзрачном ящике. А впереди союз. — А помнишь, как мы обмывали твой первый орден? — А как я ревновал тебя, когда ты ушла одна на новый год помнишь? Но прошлое все равно не оставляло нас. А Алиса… Внезапно закрыла лицо руками и заплакала. Да что ж такое? Нам надо радоваться и плясать, ведь мы летим в союз, на веки вечные! Я успокоил девушку, а после, взяв под руку, устремился вперед, к свободе. На ВПП капитан проверил паспорта и дал разрешение пройти. Пошли к рампе, поднялись и, оглянувшись в последний раз, заняли места. Тяжелая корова МИ-6 оторвался от земли, подняв тучу пыли и, развернувшись, унесся в раскаленное небо…