В горе и в радости

У Баки бывали неважные дни, когда он замыкался в себе, смотрел волком, отвечал сквозь зубы и имел вид человека, готового открутить голову всякому, кто полезет к нему с душещипательными беседами, — в такие моменты и Стив, и частенько заглядывавшие к ним в гости Наташа с Сэмом понимали, что Баки лучше не трогать, и предоставляли его самому себе до тех пор, пока он не приходил в норму. Бывали дни, когда Баки становился спокойным, задумчивым, почти ласковым — и тогда он часто лез обниматься, подходил к Стиву со спины, пока тот готовил завтрак, устраивал на его плече подбородок, обвивая руками поперек туловища, и мог так стоять очень долго, пока кухню не озаряли первые лучи утреннего солнца, проникавшие сквозь широкое окно и бликами игравшие на стенах и потолке, и Стив, конечно, не возражал против такого положения дел, мягко обнимая в ответ. Некоторые дни можно было назвать удачными — Баки громко хохотал над какой-нибудь дурацкой комедией, беззаботно болтал с Наташей и Сэмом на отвлеченные темы или пил пиво с заглянувшим на огонек Клинтом, украдкой подливая в стакан гнездившемуся на подоконнике Питеру Паркеру, облаченному в боевой костюм Паука, и ловя на себе строгий взгляд Стива, возмущенного тем, что Баки «спаивал молодежь». Такие дни, или вечера, или ночи, знаменательные долгими посиделками на летней веранде их домика, большим количеством алкоголя и разговорами обо всем на свете, были наполнены той особенной атмосферой тепла и уюта, какая бывает лишь в кругу близких друг другу людей, и Стив был безмерно счастлив, что Баки входил в этот круг, никого не чураясь, не стесняясь их переплетенных рук под столом, с удовольствием делясь похабными анекдотами времен Второй мировой и хохоча над ними до слез. Бывали очень скверные дни, в которые Стиву приходилось тяжелее всего: Баки в такие дни не помнил себя, его выламывало и выкручивало от воспоминаний о долгих годах, проведенных в плену у Гидры, все их пытки он переживал словно бы наяву — снова и снова, и его низвергало в пучины отчаяния, выворачивало наизнанку, и Стив спешил к постели Баки с большим ведром, в которое раз за разом падала рвота; терпеливо сидел с ним ночами, не смыкая глаз до тех пор, пока Баки не становилось лучше, и кормил его с ложки теплой кашей, не обращая внимания на дикий, безумный взгляд и приглушенные ругательства, прорывавшиеся сквозь зубы, и регулярно водил в туалет, а когда тот был не в состоянии подняться на ноги, Стив ловким движением приподнимал его, чтобы сменить простыни, обтирал мокрым полотенцем от нечистот и надевал на Баки сухой подгузник — так же умело, как надевал когда-то на Пегги, дежуря у ее койки в больнице. К покойной Пегги у него остались благодарность и глубокое уважение, и Стив совсем не испытывал трудности в том, чтобы ухаживать за пожилой женщиной, столько сделавшей и для него, и для всей страны, но Баки... с ним было другое. Нечто гораздо большее, чем уважение и чувство долга. Потому что за Баки Стив стоял бы до конца в любом случае, даже если б тот полностью потерял память, или если бы Гидра вновь нашла способ превратить его в машину для убийств, или если бы Баки банально сошел с ума — все это не имело значения; Стив принимал Баки любым, и, что бы тот ни натворил, Стив сумел бы вытянуть его к солнцу, плюнул бы раскаленным светом в надвигающуюся тьму. Дело было не в любви, нет. И не в том, что они периодически делили постель, хоть и официально никогда не обозначали свой статус перед другими — потому что не могло найтись подходящего названия для этого статуса, это не помещалось ни в какие рамки и было выше условностей. Полное единение. Полное понимание друг друга — даже не с полуслова, а с полувзгляда, когда достаточно малейшего движения ресниц и легкого касания пальцев, чтобы сказать о многом. Полное принятие. И Стив был уверен, что и Баки сделал бы для него все возможное, если б в том имелась необходимость. Сделал бы — потому что по-другому быть попросту не могло. У Стива тоже случались плохие дни, не настолько ужасные, как у Баки, но все же случались, и Баки неизменно был рядом, разделял с ним моменты беспросветной тоски и безудержного веселья, и Стив знал, что благодаря этому они смогут пережить каждый новый день, что бы он ни сулил, справиться с любой неприятностью, какая бы на них ни обрушилась, потому что больше никто никому не позволит сорваться в пропасть. Стив в этом не сомневался.