And If For Ever

Farе thee well, and if for ever, Still for ever, farе thee well... * Дж. Байрон * Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай... Медовый закат над Энфилдом постепенно теряет свои краски, заливаясь чернилом летней ночи. Его последние отблески умирают, отражаясь в усталых глазах Хаби. Медовый, мягкий, бархатный закат. Как его волосы. Как его голос. Ты не можешь смотреть в сторону Алонсо, сидящего рядом с тобой - сразу же появляется ощущение, что шея проткнута узким тупым клинком, и с каждым движением он вонзается в тебя все глубже. Ты не привык плакать, с детства приучил себя сдерживать слезы. Потому-то сейчас глаза сухие, в горле как песком усыпано, а на грудь будто давит большая лапа, ломая кости, сдавливая отчаянно бьющееся сердце, как дольку лимона.  Вечер сегодня выдался теплым. Хабьер позвонил, попросив тебя отвезти его на машине к стадиону - забрать какие-то вещи. Говорил - выпил вина. Плевать, что в одиночестве. Вещи, впрочем, оказались сущей мелочью - шарф Ливерпуля, пара бутс, клубная футболка, да всякая ерунда из шкафчика. И вот сейчас вы сидите у кромки поля, поджав под себя ноги и упиваясь молчанием. Но для тебя это имеет смысл больший, чем разговор. Ты как будто сам слышишь размеренный напев, голос монаха в горном монастыре, шепчущего «Aita Gurea»**, видишь солнце, восходящее в Эускади***, чувствуешь запах трав с лугов на склонах холмов севера Испании... Да, кажется, ты полюбил гордую Страну Басков по рассказам Хаби. Полюбил, как и все, что связано с ним. Как полюбил морепродукты, от которых тебя всегда выворачивало, как полюбил спокойную музыку, легкий испанский акцент в английской речи и полуденный сон.  Странно понимать, что этот человек смог так тебя изменить. Ты стал более сентиментальным, перестроил свою жизнь так, чтобы в ней было как можно больше места для этого рыжего парня со всегда печальным взглядом. И вот сейчас этому суждено закончиться. Прямо сегодня. До недавнего времени ты искренне верил, что скорее растрепанные тучи над Мерсисайдом окрасятся в цвет мелиссы или Кристал Пэлас выиграет Лигу Чемпионов, чем ты сможешь сказать Хаби о своих истинных чувствах. Однако сегодня вдруг пришло осознание: если не выговоришься немедленно, потом этот груз утянет тебя на дно. Ветер сегодня южный, струится плавными потоками и играет молодыми листьями деревьев. Он такой теплый, что кажется, что ты укутан в невесомое одеяло, но Алонсо обхватил плечи руками так, будто ему очень зябко. Подбородок он опер на колени и отвернулся от тебя. Краем глаза можно заметить, что он опустил руку и провел ладонью по жесткой, недавно подстриженной траве, такой, которая может быть только здесь - на голосистом Энфилде, который стал для тебя домом, но, увы, не для него. Тут уже настала твоя очередь выхватывать из памяти яркие, пестрые, как обрывки лент, воспоминания. Ваши триумфы. Победы Ливерпуля. Объятия после забитых мячей. Стамбул у ваших ног, рев стадиона и радость, теплыми волнами растекающаяся по всему телу. Или простые вечера, не омраченные никакой болью расставания - шутки, смех, радость. Несмело протягиваешь руку к его плечу. Он не вздрагивает, как будто ждал этого. И не поворачивается к тебе лицом. Ты поднимаешься на ноги, становишься на корточки напротив Хаби и видишь, что две влажные блестящие дорожки прочерчивают его щеки. Он поднимает голову - несмело и словно стесняясь. Но ты-то все понимаешь, капитан. Твои руки исступленно гладят его напряженную спину, ты прижимаешь его к себе - такого родного, такого дорогого, такого... любимого. И только молишься, чтобы Алонсо не услышал предательськое биение твоего сердца. Но почему-то ты уверен, что он все знает о твоих чувствах. Да ты и без слов понимаешь, как много он оставляет на мерсисайдских берегах и как много забирает с собой в Испанию... ** «Отче Наш» (баск.) *** самоназвание Страны Басков