***
Паше чуть больше трех. Он уже уверенно вышагивает по пешеходной дорожке одного из парков. На улице настолько душно, что даже от черного асфальта и то веет душащим зноем. И если бы не тень высоких деревьев и кепка, покрывающая голову, Паша схватит солнечный удар. По разные стороны его заботливо удерживают две ладони. Справа — тётя Эля. Улыбчивая и красивая, с глазами из синего льда и сладким запахом духов на тонкой коже шеи. Слева — ее муж. Мужчина чуть старше, с хитрым прищуром темно-карих глаз и бархатно-хриплым голосом. С ним двумя маленькому Пашке очень весело. Он с интересом рассматривает их двоих снизу-вверх. Внимательно вслушивается в их голоса, и хотя не улавливает сути диалога, на ура воспринимает атмосферу вокруг. Еще с Виктором и Элеонорой спокойно и уютно, как дома. Почти.***
Окутанный дымкой воспоминаний, Паша не сразу замечает, что наворачивает уже пятый круг в сквере возле отеля. Остановившись возле скамейки, молодой человек неловко ощупывает свои карманы на предмет наличия в них чего-либо, что смогло бы отвлечь его от самобичевания. Как назло, под руку ничего не подворачиваются. Серб давит внутри себя разочарованный вздох и неловко присаживается на край лавочки. Он все еще отчаянно пытается собрать мысли в более-менее ясную картину, сверлит пронзительным взглядом стоящую на парковке иномарку. Спустя некоторое время Павел оборачивается на присевшего рядом человека. По лицу инстинктивно скользит легкая искренняя улыбка. Пару секунд понадобилось, чтобы установить зрительный контакт с темно-карими. Плечи серба непроизвольно сутулятся рядом с внимательным взглядом. Еще некоторое время они проводят в тишине. Никому не хочется нарушать атмосферу такого хрупкого спокойствия. — Тётя Эля ждет тебя в ресторане. — Наконец произносит серб, слегка повернувшись к собеседнику. — Я насилу сбежал от ее неугомонных «подружек». Оба давят в себе искренний смех. Вспоминают, как однажды, Паше тогда было шесть, они столкнулись с рыжеволосой девушкой в нелепом, цветастом платье. Институтская подруга Элеоноры. Увешанные пакетами из ГУМа, они обессилено бродили по офонаревшему Арбату, лишь изредка поглядывая в сторону неугомонно болтавших подружек. Лишь только маленькая Катя видела десятый сон, лежа в своей новенькой прогулочной коляске. Ей в тот вечер повезло больше всех. — Я… — Несмело хрипит Павел своим сербским акцентом, — Мне противно от самого себя. — Он с шумом выдыхает, зачем-то резко поднявшись на ноги. — С чего бы вдруг? — Виктор сдвигает густые брови к переносице. Павел морщится от холодного ветра по щекам. Молчит, лихорадочно раздумывая: стоит ли вообще продолжать дальше? Ведь он никогда не любил выворачивать собственную душу на суд посторонних. Посторонних… Ему на миг становится смешно и одновременно неловко от промелькнувшей мысли. Если бы обстоятельства его жизни сложились бы другим образом, Паша едва ли мог считать Баринова близким. А теперь? Теперь он с горечью во рту понимает, что ближе тети и ее мужа у него, по сути, никого и нет. Родственники отца находятся в Белграде, чисто физически не могли быть рядом все эти годы. Они едва ли знают обо всех его проблемах и сложностях, и даже представления не имеют: каких дел наворотил здесь их любимый Паша. А молодой человек особо и не стремится их во все посвещать. Незачем.***
В просторном зале аэропорта было прохладно. На напольной плитке отражались огни взлетных полос. Вдали все еще гудели двигатели самолетов. Он шел медленно, боязливо семеня ногами, словно по тонкому льду. До дрожи в коленях боялся упасть и больше не подняться. А зачем вообще подниматься и идти дальше, если вся его жизнь осталась там? В Сербии его решили не оставлять из соображений безопасности. Когда закончится все это, неизвестно было никому. Семейным советом было решено отправить подростка в Москву — к родственникам матери. По крайней мере, пока все это не успокоится, а уж потом… Потом Павел сам примет решение: возвращаться в Белград, или нет. Тетя не приедет встречать его в аэропорт. Это подросток знал наверняка. Она — женщина, причем очень эмоциональная. Недавно потеряв сестру, она едва ли найдет в себе силы столкнуться с племянником лицом к лицу в эти первые минуты. Встретит его Виктор. Бывший муж тети. Когда о данном факте стало известно кому-то из сопровождающих, они всего лишь покрутили пальцем у виска. Едва ли каждый мужчина станет до такой степени вникать в жизнь своей бывшей. А вот Паша этому факту ничуть не удивился. Родители всегда говорили, что эти двое все равно когда-то вновь будут вместе. Главное — чтобы не было слишком поздно. Остановившись ровно посредине огромного помещения серб вглядывается в крепкую мужскую фигуру напротив. Шеф приближался также медленно, словно боится стать причиной трещин на зеркальной поверхности. Спустя еще несколько маленьких шагов Баринов сталкивается со взглядом светло-карих глаз. Со взглядом рухнувшего счастья и разбитого вдребезги детства. Паша останавливается в полуметре. Брюнет останавливается тоже. В молчании проходит несколько минут. Мужчина ждет. Непонятно, правда, чего. Но что-то внутри подсказывало, что нельзя, ни двигаться, ни говорить. По крайней мере, пока.Что можно сказать подростку, который несколько дней назад потерял родителей?
Этот вопрос откровенно загоняет Виктора в тупик. Его— сильного, умного и уверенного в себе. Все, что бы сейчас ни прозвучало, было бы лишь мелким, сопливым и пошлым бредом. Паша судорожно шмыгает носом, буквально вжимая самого себя в фигуру напротив. Обнимает крепко и молчит. Он выбился из сил, устал тащить на своих пока еще не окрепших плечах, все то, что на него свалилось. Паша — еще ребенок, даже в свои пятнадцать. Ему все еще нужна защита и поддержка взрослых. Баринов с силой прижимает мальчика к себе. Физически ощущает дрожь в его теле. И даже представить не может: что теперь станет с этим солнечным и улыбчивым пацаном. — Ты сейчас скажешь, что время все вылечит, и что обязательно станет легче, — Паша слегка отстраняется, переводя сбивчивое дыхание. — Нет, не скажу, — с силой чеканит Виктор, не отводя взгляда, — Я, если честно, вообще не знаю, что говорят в таких случаях. Я не могу понять, что ты сейчас чувствуешь… — Шеф честен с ним. Впервые настолько, что сводит скулы. Паша благодарен ему за эту самую честность. За то, что он не стал уподобляться большинству знакомых и друзей. Не стал произносить всех этих дешевых и ненужных фраз. Он просто был с ним. В тот момент парню было этого достаточно. Весь тот час, что они ехали по пустынному шоссе парень спал. Спал крепко, впервые за несколько дней. Почему-то именно теперь он чувствовал себя в безопасности. Впервые за все это время. По венам текло что-то отдаленно похожее на покой.***
— Я собираюсь ее унизить, — Наконец выдавливает из себя молодой человек, отчаянно борясь с преобладающим в его речи сербским акцентом. — Дашу? — Шеф сдвигает брови к переносице, сверлит взглядом собеседника напротив, — не смотри на меня так, весь отель уже в курсе твоей «неразделенной любви». На каждом углу шипят. Павел резко кивает. Облокачивается на покрытый ледяной коркой низенький забор. И рассказывает, уставившись в стену противоположного здания. Рассказывает обо всем. Не упускает ни одной детали, пусть даже самой нелицеприятной для самого себя. В мелочах передает все их реплики и разговоры. Взглядом буравит стену напротив. Баринов слушает. Внимательно и вдумчиво. Вникает в каждое слово. Измеряет Павла внимательным взглядом, отмечая, что с каждой новой минутой Пашины плечи опускаются все ниже, а движения становятся все более резкими и хаотичными. — Я как подумаю об этом, меня разрывает… Баринов понимающе кивает, с силой подавив в себе горькую усмешку, непроизвольно рвущуюся с губ. Павел сразу замечает перемену в темно-карих. Боязливо оглядывается по сторонам и ненадолго замолкает. — А ты с кем был тогда? — Вопрос Виктора ударяет подлых. Павлу, почему-то становится невыносимо стыдно и страшно, и глаза сами собой пытаются избежать зрительного контакта с собеседником. — Да знаю я, что я — урод моральный… — Резко выдыхает парень, сдавив до боли собственные пальцы. — Просто, она именно с ним… С этим бараном кучерявым, понимаешь? — Павлу почему-то становится невыносимо душно под этим холодным январским снегом. — Так это у тебя с Никитой проблемы, — Баринов коротко усмехается, сщурив глаза, — Вы, как два трехлетних ребенка, которые не могут игрушки в детском саду поделить. Паша не сразу находит, что возразить. Да и возражать то, наверное, нечем и незачем. Лишь только мокрый снег скрипит под тяжелыми размеренными шагами.***
Тетя Эля его откровенно жалела. Нет, любила, конечно, тоже, но жалость к осиротевшему племяннику в ней била через край. Задаривала дорогими подарками, задабривала хорошими связями. Пыталась унять Пашины боль и одиночество с помощью купюр с портретом Франклина. Женщина так увлеклась этой самой разрушающей жалостью, что со временем Павлу все это понравилось. Бессознательно, он начал пользоваться своим положением. Просил все больше денег, все чаще прогуливал занятия в школе, а потом и в университете. Паше двадцать, и в его голове нет ничего кроме тусовок и девушек- однодневок. Он забросил учебу и целыми сутками пропадает непонятно где. Тырит деньги из комода в гостиной и тратит их на развлечения для себя и «друзей». Вокруг него всегда толпы каких-то пустых людей, которым нужен не сам он, а лишь деньги его тети.«Паша за все платит…»
Молодой человек видит, как тетя Эля переживает все то, что с ним происходит. Видит как на ее тонкой шее, все также пахнущей сладкими духами, выступает маленькая жилка. Он слышит, как срывается ее голос и ее сдавленные всхлипы в тишине огромной квартиры. Паша все знает и чувствует. Однако, все также продолжает действовать брюнетке на нервы, доводя ее чуть ли не до истерик. Зачем он это делает Паша и сам не понимает. На самом деле, серб ненавидит, когда его жалеют. К своей боли он привык, приучил себя жить с этим грузом на плечах. Он живет, как живется и не хочет посвещать никого в свою боль. Он с ней уже ужился, инстинктивно понимая, что никуда она уже не денется. А это значит, что остается одно: сладить с ней и заглушить ненадолго. До очередного дня рождения, крыши и нетронутой пачки сигарет. После очередной ссоры парень долго стоит у дверей ее спальни, не решаясь зайти внутрь. Однако все же переступает порог просторной комнаты. Скрип дубового паркета заставляет Галанову вздрогнуть. Неловко обернувшись, женщина тяжело вздыхает. Паша медленно сокращает расстояние между ними. Сначала присаживается на пол, возле ее ног, уподобляясь побитой собаке, а затем кладет свою голову на ее колени. Элеонора тупит взгляд и осторожно гладит племянника по мягким волосам. Ему дико стыдно за все свои выходки и проделки. — Прости…— Сдавленно хрипит парень, чувствуя теплоту родных ладоней. — Я и сам не знаю, что со мной происходит. Женщина в который раз глотает обиду, поправляя сбитый воротник его помятой рубашки. А Паша искренне не понимает: почему она не отказывается от надоевшего племянника. Ведь чего проще: отправить обратно в Белград, а там и трава не расти. Но она не бросает. — Зажалела ты его… — Осуждающе повторял Элеоноре Баринов, кивая на так изменившегося парня. Шеф вдруг осекается и давит в себе усмешку. Кто он такой, чтобы осуждать бывшую жену за ее действия. Сам ведь — вовсе не Макаренко. И деньгами от дочерей откупается, и видится с ним крайне редко. И уж точно — не ему осуждать все ее решения. С Виктором, кстати, как ни странно, дела обстоят куда лучше. Он — единственный из всех ее мужчин, к которому Паша хоть как-то прислушивается. Всем остальным он неприкрыто хамит. Шеф его не жалеет. Чувствует к нему сострадание, но ведь это — совсем другое. А еще, он его не обманывает, честно обрисовывает все перспективы жизни бок о бок с тяжелыми наркотиками. В таких красках, что парень в свои двадцать два трясется, как мальчишка, отчаянно не желая заканчивать свою жизнь «под перекошенным забором» Серб сам приезжает в центр на лечение от зависимости. Отчаянно хватается за остатки своей нормальной жизни обеими руками. Ему невыносимо сложно, и если бы ни повзрослевшая Катя, он бы взвыл волком. Девушка часто приезжает к двоюродному брату в его личную глухомань, и они подолгу сидят на веранде, уставившись в бескрайнее небо. — Я выгляжу жалко? — Павел вдруг нарушает звенящую тишину между ними, пытается заглянуть в огромные серо-зеленые глаза. — С чего бы вдруг? — Катя в непонимании тарищит на него огромные от удивления глаза, — Каким образом, человек, который нашел в себе силы, чтобы избавиться от своей зависимости, может выглядеть жалко? — У вас тут говорят, что бывших не бывает… — Ты справишься…— Без тени сомнений утверждает блондинка, крепче прижимаясь к его широкой груди. — Мы с тобой. Он стал бывшим. Через полтора года вернулся в Сербию. К себе домой. Жил неподалеку от разрушенного дома, пытался начать новую жизнь и выстроить что-то более прочное, чем замок из песка, который вот-вот норовит скрыться в потоках холодной реки. Получается из рук вон плохо. Паша не употребляет наркотики, а вот в спиртном себе не отказывает. Вечерами давится коллекционном виски, пытаясь заглушить боль, которая вновь и вновь нарушает их мирный договор и просится наружу.***
— Знаешь, Паша… — Баринов наконец подает голос, — Ты ответь себе на один вопрос и тогда поймешь: правильно ли хочешь поступить. Павел с интересом вглядывается в темно-карие глаза. Явно ожидая продолжения. — Ты готов к тому, что после твоей выходки у вас с Дашей все закончится? Паша как-то глупо хлопает глазами и невольно усмехается. Он ведь даже и не думал об этом. С медвежьим упорством он порывается раскрыть ту самую правду, искренне не понимая, что тем самым разрушает свою жизнь до основания. — Скажи еще, что после этого моя жизнь потеряет всякий смысл, — болезненная усмешка скользит с искривленных губ. Шутить не хочется. — Ты что, бульварной прессы начитался? — Виктор неприятно морщится, сдвигая брови к переносице. — И смысл у тебя будет, влюбишься еще в кого-нибудь, и возможно, что она будет даже лучше. И дети родятся, если захочешь. Работать будешь, деньги зарабатывать, и счастлив будешь. Вот только без нее. Баринов замолкает, переводя дыхание. Краем глаза повар замечает точеный женский силуэт в роскошной норковой шубе. Элеонора неловко семенит ногами по обледенелой дорожке. Виктор медленно подходит ближе, с улыбкой протягивая брюнетке свою ладонь. — Мог бы и побыстрее появится, — укоризненно, но с теплой улыбкой на губах начинает Галанова, — сколько ждать, то тебя можно? Баринов молчит, только крепче обнимает бывшую супругу за плечи, ласково целует в макушку, вдыхая запах ее мягких волос. А затем заботливо застегивает пуговицы на ее верхней одежде. Элеонора улыбается. Искренне и без фальши. Обнимает Баринова за шею и целует в уголок губ. Паша наблюдает за ними и улыбается. Он сразу замечает выпавший из кармана листок. Спустя пару секунд, в его руках оказывается смятый листок, исписанный крупным почерком. Он написал это сегодня утром. Но теперь текст этой песни не кажется ему блестящим, а он уже и вовсе не считает себя правым. В хмельной ресторанной толпе Павел слышит лишь ее мерное дыхание и цветочный запах туалетной воды. Его сильные руки обнимают девушку за тонкую талию. Павел осторожно целует тонкую кожу возле Дашиных ключиц. — Паш, я все хочу тебя спросить… — Начинает Канаева слегка неуверенно, — Кто это рядом с Элеонорой Андреевной? — Горничная кивает в сторону столика у окна. Серб оборачивается в сторону. Наблюдает за тем, как Баринов по-хозяйски обнимает брюнетку и шепчет ей на ухо что-то, от чего та улыбается. — Просто все так рады его видеть, — совершенно справедливо замечает Даша, — а мне интересно… — Это — очень важный человек. — Паша замолкает, не зная, как правильно сформулировать собственные мысли. — Для нас. Для всех. Ее первый муж. Брюнетка кивает, а молодой человек, воспользовавшись тактом музыки, прижимает ее еще ближе. Вдыхает пьянящий запах ее волос, чувствует, как бьется ее сердце. И вновь он мирится с собственной болью и гордыней. Серб осознает, что без нее он не хочет.Не хочет быть счастливым без своей Госпожи Горничной…