***
«Когда-то я была орудием для убийства, а теперь я стала Куклой, что соединяет людские сердца. Это делает меня достойной имени Виолетта?». Девушка смотрела в окно, на проносящиеся мимо деревья и бледный диск луны над ними, и никак не могла освободить голову от посторонних мыслей. Надежда, что до этого была легкой, словно искра, теперь разгорелась в груди до пожара. Не того, что оставил на душе Виолетты ожоги от совершенных грехов. А того, что заставлял сердце биться чаще и сильнее. «Если я увижу майора, что я ему скажу?» — спрашивала себя Виолетта. Его последние слова ей были признанием в любви. И девушка хотела увидеть майора, чтобы передать ему свои чувства и сказать, что она наконец поняла смысл этих слов. И точно так же Виолетта боялась их встречи, боялась, что он просто ее не узнает, что он забыл ее и те слова были просто неконтролируемым бредом перед лицом смерти. Но даже если так, девушка всем сердцем желала, чтобы Гилберт Бугенвиллея был жив. Даже если она ему больше не нужна. — Виолетта, ты не спишь? — спросила Катллея со своего места. — Я не могу. — Понимаю. Я тоже. Я все думаю о тех солдатах, — девушка ненадолго замолчала, ожидая ответа Виолетты. Но его не было, поэтому она продолжила: — Ведь прошло четыре года с окончания войны и многих из них либо похоронили, либо все еще ждут, — голос девушки дрогнул, — все они могли давно быть рядом с любимыми, если бы… если бы… Виолетта подошла к Катллее, присела рядом и утешающе погладила по спине. Механические руки не дарили людям тепло, но почему-то всегда успокаивали. — Прости, — шмыгнув носом, сказала Катллея. — Это то «прости», при котором нет вины, но оно все равно произносится из-за каких-то личных терзаний? — Да, именно оно. Просто… ты была там. Эта ситуация, должно быть, задела тебя куда сильнее. — Я не знаю. Я не настолько сострадательна. Все это время я думала не о солдатах. — Ты, — Каттлея запнулась, но все же задала вопрос, — ты думаешь, что он может быть там? — Да. Должно быть, я никогда не смирюсь с тем, что майор мог погибнуть. Катллея прижалась к Виолетте. Девушка, как и остальные, понимала, что шансы выжить у Гилберта были близки к нулю, ведь Виолетта говорила, что он был серьезно ранен. А чтобы раненый смог выжить под таким-то взрывом… но Катллея ничего не сказала подруге, как и не говорили ей ничего ни брат того самого майора, ни Клаудия, его близкий друг. Гилберт был всем для Виолетты, поэтому никто не смел разубеждать ее. Если ей легче жить с верой в то, что майор жив, значит, так тому и быть. «Боже, если ты есть, позволь этой девушке снова полюбить, — думала Катллея, — хватит уже с нее войны и страданий. Хватит». Виолетта, не догадываясь о мыслях подруги, снова сжала брошь. Словно она была связующей ниточкой между ее сердцем и сердцем майора.***
«Неужели ты не понимаешь, что ты для меня намного больше, чем просто вещь?!», — сорвавшись на крик, спрашивал Гилберт. Но она не понимала. Правда не понимала. Ей внушали, что она оружие, что ее долг выполнять приказы и ничего больше. И если майор прикажет ей перерезать себе горло, она тут же сделает это. Потому что так надо. Потому что она не человек, она просто вещь, которую при поломке можно выбросить. Виолетта не понимала, почему майор смотрит на нее так печально. Не понимала, зачем он заставляет ее думать над своими желаниями и почему ему не нравится, что она убивает врагов. «От всего сердца я люблю тебя», — сказал ей тогда майор. Она не понимала, что он хотел донести этим. Она даже не осознавала, что ее привязанность к нему, ее желание быть рядом и спасти его ценой своих рук или даже жизни, тоже было любовью. Виолетта не понимала, почему он не хотел, чтобы она его спасала, почему приказал бежать. Виолетта была оружием. Но майор считал ее настоящим человеком, но с поломанной жизнью. С тех пор прошло четыре года. И Виолетта пыталась написать письмо. Она хотела рассказать в нем свои чувства, донести их до майора, если бы она увидела его снова. Виолетта написала бы, как стала Куклой памяти, чтобы понять значения слова «любовь». И как поняла не только это, но еще и много других вещей, о которых раньше не догадывалась. Она хотела бы рассказать о всех тех письмах, что ей довелось написать: от сестры брату, от матери дочери, от умирающего солдата любимой девушке. Виолетта хотела. Но строчки не ложились на бумагу. И она решила, что расскажет майору все лично. И плевать, когда она встретит его вновь. Хоть сегодня, хоть через тридцать лет. Лишь бы он был жив.***
Их встретили радостными воплями. Истощенные солдаты, не видевшие мир четыре года, а то и больше, не могли поверить такому счастью: к ним прибыли девушки, которые помогут снова связаться с родными, а вскоре они и сами встретятся с семьями. Виолетта глазами искала в толпе знакомое лицо, находила похожие черты, но не его самого. Катллея приветливо болтала с солдатами, а некоторых даже обнимала в порыве чувств. Наблюдающий за этим Бенедикт тихо кипел от ревности. Им дали отдельную палатку, объяснив это тем, что в комнатах, где держали солдат, размещаться нельзя, ибо все они сырые и холодные. Даже комнаты персонала были немногим лучше. Бенедикт заявил, что будет спать на улице, потому что и так слишком долго был в компании Катллеи. Та пожелала, чтобы его ночью утащили дикие звери, а сама она ляжет с Виолеттой, чтобы если что быть подальше от Бенедикта. Их ссоры резко оборвались, когда разозленный парень решил как можно драматичнее выйти из палатки и… подвернул ногу. Ворча и ругаясь, Катллея принялась бинтовать место растяжения и предложила Бенедикту свои босоножки, раз ему так нравятся каблуки. Виолетта покинула палатку. К ней тут же подбежали солдаты с темными кругами под глазами и счастливыми улыбками на лицах. — Госпожа Кукла, когда вы начнете писать письма? — спросил один из них. — По графику мы должны будем начать завтра, но если не появится неотложных дел, я могу приступить сегодня. — Будем премного вам благодарны. Понимаете, нам не терпится известить родных о том, что мы живы. — Я Виолетта Эвер… — девушка резко оборвалась, потому что ей показалось знакомое лицо в толпе, но оно тут же исчезло где-то среди многочисленных палаток. Забыв до конца произнести традиционную фразу, она спросила: — не подскажите ли вы, есть ли среди вас человек по имени Гилберт Бугенвиллея? — О, мисс, так вы тут ищете кого-то близкого? — Есть такой, — ответил другой солдат, — он в зеленой палатке в той стороне за холмом. Сердце Виолетты пропустило удар. Уже по привычке она схватилась за брошь. Не слушая больше солдатов, поспешила в сторону, куда ей указали. «Он жив, жив! Я знала!», — крутилось в нее в голове. Виолетта не замечала окружающих, не обращала внимания на удивленные взгляды. Ее сердце билось о грудную клетку, словно ему мало места, словно оно пыталось вырваться и улететь к майору. Виолетта остановилась на вершине холма, вглядываясь в людей у подножья. И увидела его. Наяву. Глаза тут же заволокло слезами, и Виолетта торопливо отогнала их, потому что ей еще нужно было зрение. Гилберт, истощенный и какой-то другой, стоял, прислонившись к столбу, и разговаривал с компанией солдат. Виолетта сразу поняла, почему он кажется ей немного другим. На глазу майора была повязка, а пустой рукав рубашки трепал ветер. «Конечно его задело, — с горечью подумала девушка, — не могло не задеть. Но он жив». — Ну, нашла Гилберта, девчушка? — спросил солдат, указавший Виолетте, где искать майора. Он с трудом догнал ее. Девушка кивнула. Она не могла сдвинуться с места. Просто стояла и смотрела на своего любимого человека, которым грезила все это время. Сердце сладостно сжималось, и Виолетта не стала гадать, что это за чувство. — А ты, случаем, не Виолетта? — снова задал вопрос солдат. Она посмотрела на него и удивленно моргнула. Затем снова перевела взгляд на Гилберта, который упорно не замечал ее. И поняла, что больше не может так стоять. — Майор! — она с криком сорвалась с места. Гилберт вздрогнул, услышав до боли знакомый голос, и обернулся только чтобы увидеть, как на него несется молодая девушка в пышном синем платье. Он даже не успел удивиться, только перестал облокачиваться о столб. Виолетта снесла его с ног, обняв слишком крепко и не рассчитав силу своих механических рук. Но Гилберт словно и не заметил сжимавших его тисков, потому что девушка явно была той самой Виолеттой, что в прошлом за такие объятия могла и укусить. Он обнял ее в ответ и с трудом разобрал, что она бормочет бесконечное «я знала». Солдаты наблюдали за ними с улыбками и печалью. Виолетта, спохватившись, разжала руки, помогла Гилберту сесть, сама осталась на коленях. Слезы продолжали литься, да она и не пыталась их остановить. Глаза майора тоже увлажнились. — Я знала, — снова произнесла Виолетта, — я верила, что вы живы. Майор, я… я… — Я так счастлив, — перебил он ее и погладил по щеке. — Все это время я не знал, выжила ли ты. А если выжила, то где теперь находишься. — Я справилась, майор, — Виолетта улыбнулась сквозь слезы, — я выполнила ваш последний приказ. «Беги и будь свободна». Глядя на нее сейчас, на все те эмоции, что выражало это лицо, Гилберт знал, что Виолетта действительно справилась.***
— Я Кукла Памяти, — произнесла Виолетта. Они сидели на поваленном дереве в лесу недалеко от лагеря. Ночь была наполнена отдаленными звуками — солдаты пели песни и громко смеялись. Они праздновали свою свободу. Эмоции Виолетты и Гилберта слегка поутихли. После нескольких часов слез, невнятных рассказов о себе, принятия поздравлений от солдатов, они, наконец, пришли в это тихое место. Им нужно было многое обсудить. — Как ты устроилась на эту работу? — спросил Гилберт. Он держал ее за руку, словно боялся, что Виолетта растает в ночи. — Мне позволил президент. — Президент? — Да. Ваш друг Клаудия Ходжинс. Он привел меня работать в свою компанию почтальоном, но я попросилась на должность Куклы. — Вот как, — плохо скрывая удивление произнес Гилберт. Девушка, что сидела рядом, была Виолеттой, но одновременно и не была ею. Та, прошлая Виолетта, не попросилась бы на должность Куклы, потому что она никогда ничего не хотела, кроме приказов. Если бы Гилберт приказал, она бы и профессию балерины освоила, но чтобы сама… И эта новая Виолетта говорила по-другому и двигалась плавнее, чем та. Эта девушка охотно отвечала на вопросы, не скрывала слез и… улыбалась. «Она больше не считает себя оружием», — понял Гилберт. Он резко обнял ее своей единственной рукой, хотел сказать о том, что счастлив, что безумно рад видеть, как она повзрослела. Но слова застряли где-то в груди. А еще Гилберт не понимал, что чувствует к нему Виолетта. Поняла ли она, что он пытался сказать ей тогда? — Майор, как вы здесь оказались? Гилберт слегка отстранился от девушки. Это будет долгий рассказ о том, как выжившие солдаты сопротивления взяли его с собой в надежде, что майор из не малоизвестной семьи как-то сыграет им на руку. Как они привели его в это место, и больше он отсюда не вышел. Как он пытался сбежать много раз, но все попытки оказывались провальными. Гилберт все расскажет Виолетте, но сперва он бы хотел послушать о ее жизни. У них было много накопившихся слов. И чем темнее становилась ночь, тем охотнее лились рассказы. Гилберт говорил о том, как скучал по ней. Виолетта рассказывала, что первое чувство, которому она нашла название было одиночеством. С рассветом, с утихшими голосами солдатов, Виолетта взяла руку майора в свои, и легонько коснувшись губами его пальцев, она хотела сказать майору о своих чувствах, но он опередил ее. — Как только я окончательно поправлюсь и повидаюсь с семьей, снова вернусь на службу. Думаю, бывалым воинам найдется местечко в армии. Как думаешь? По телу Виолетты прошлась дрожь. Она медленно выпустила руку Гилберта и также медленно выпрямилась. Снова оружие, снова кровь, смерть и убийства. Не этого она хотела. Больше нет. Виолетта знала о людях, об их чувствах и мечтаниях, и не была готова снова стать послушной собачкой армии. В груди у девушки зародилось новое чувство, название которому она тоже не знала. Виолетта хотела быть рядом с майором, хотела слушать его, чувствовать на себе взгляд изумрудных глаз, хотела быть рядом, но… но… — Вы хотите, что бы я пошла за вами? — спросила она. Гилберт на секунду растерялся, а затем ответил: — Разве может быть иначе? Я не представляю свою жизнь… Он не договорил, по напряженному лицу девушки поняв, что она чем-то сильно озадачена. И прежде чем он осознал причину, Виолетта тихо, но твердо произнесла: — Я люблю вас, майор. Я верила в то, что вы живы и была уверена, что как только вы вернетесь, я снова буду следовать за вами, но… — она посмотрела в глаза Гилберту, — я больше не оружие. И не собачка. Мои новые руки не запятнаны кровью. И я не хочу возвращаться в армию. Гилберт резко рассмеялся и скрыл лицо в ладони. Настолько его ошарашили слова девушки. Виолетта растерялась, пытаясь понять значение этой реакции. Гилберт снова обнял ее и зашептал: — Я так счастлив, Виолетта. Я так счастлив. Она не понимала его реакцию. Но зато осознавала, что все сделала правильно и майор не злится. Позже она обязательно постарается найти название всему происходящему, но пока позволила себе просто насладиться объятиями любимого майора. Гилберт не знал, что Виолетта подрузомевала под «люблю», но это уже было не важно. Все эти годы он боялся, что она так и не сможет стать человеком и не обретет своего «я». Но она справилась. Его драгоценная Виолетта справилась и это последняя глава её печальной истории. Дальше будет только счастливая.