Летели пули, небо темнело, на спине у нее горел красный огонек. Все, о чем он мог думать — нет, не она, нет. Не ее, не ее, не ее.
Его кровь просачивается сквозь простыни, но ему все равно. Она здесь, и они едва живы, но вместе. Это все, что имеет значение. — Джастин, — говорит она хриплым голосом, — Твое плечо. Он кивает и садится. Она протягивает ему кусок ткани и кладет руки ему на спину. — На счет три. Один, два… Внезапно появилась боль. Белая, слепящая боль. Он плачет сквозь ткань, зажатую между зубами. Он не знает, как долго это продлится, но когда приходит в себя, тепло ее рук исчезает. — Мелани? — Здесь, — отвечает она, ее голос доносится из ванной. Он слышит шум бегущей воды. — Там горячая вода. Ты хочешь… — Нет, — почти стонет он. Джастин ковыляет от кровати в ванную, пытаясь расстегнуть застежки жилета и отбросить окровавленную, изорванную одежду за спину. Со своего места в дверном проеме Мелани кивает, понимая его намерения, и начинает расстегивать ремни и снимать перчатки. Он не преминул заметить, как дрожат ее руки. Джастин останавливает ее, когда она расстегивает молнию на своем костюме, — Позволь мне, — шепчет он. Она не протестует. Дюйм за дюймом он обнажает ее кожу, и действительно, на ее теле — на руках, плечах, между грудью, на животе — множество царапин и синяков. Он закрывает глаза, наклоняется, чтобы уткнуться носом в ее шею, инстинктивно вдыхает родной запах. — Пошли, — настаивает она. Они сбрасывают остатки одежды и ступают под струи душа. Вода горячая, даже обжигающая, но он находит ее несравнимой с жаром, исходящим от ее кожи.Там был огонь, дрожь и облака пыли. Она проскакивала сквозь врагов быстрее молнии, ее оружие грохотало. Она прыгала, кувыркалась, кружилась. Она выглядела так, будто летит.
— Ты же мог умереть, — ворчит она. Ее голос эхом отдается от кафеля. Вокруг них поднимается пар. — Для тебя, — говорит он, — Я мог бы умереть за тебя. Джастин прижимает ее к себе и зарывается лицом в изгиб шеи. Ее рука легла на рану на его груди — новое дополнение к галерее шрамов. Он достанет еще дюжину, если придется вытаскивать ее оттуда живой. — Не надо… — шепчет она ему на ухо, в то время как руки запутались в русых волосах. Он баюкает ее затылок, проводит руками по отметинам на спине, — Просто не надо, — повторяет она. Бибер открывает глаза и крепче прижимает ее к себе, — Ты же знаешь, что я все еще хочу, — он прижимается губами к нежной коже, клеймя ее своим обещанием. Она дрожит. После этого они не разговаривают. Они очищают друг друга от пота и копоти, от крови и грязи. Она утешает его своим теплом, поцелуями и прикосновениями. Он утешает ее своим шепотом, своими объятиями, своей силой. Они остаются там, пока вода не начинает остывать. — Я у тебя в долгу, — говорит она, залатывая рану. Он поднимает голову, чтобы посмотреть на нее, и притягивает к себе на колени. Она смотрит ему в глаза, проводит рукой по влажным волосам. Он двигается, чтобы захватить ее губы своими.Боль волнами прошла через его грудь, но она в его руках, и она в безопасности. Она остановилась, повернулась и встала над ним, стреляя в каждого, кто приближался. Он спас ее, она спасла его.
— Нет, Мел, — бормочет он ей в губы, — Ты не понимаешь. Она вздыхает, а он стонет. Он углубляет поцелуй, снимает с нее полотенце и кладет на кровать.Снаружи, над Будапештом, снова встает солнце.