Жемчужное сердце

      Временами Чонгук ненавидел свой характер. Доставшийся от отца, он нередко давал о себе знать, ставя его в очень неловкое положение, но теперь, после осознания, на что лично подписался, надо признать — виноват. Правильно болтали, научился говорить — повзрослел, научился молчать — поумнел. Ему уже одна тысяча тридцать две луны, а взрослостью и не пахнет, как, впрочем, и умом. Наследственность она такая, непредсказуемая. Другие называли это всё буйством икринки, бранили за вспыльчивость, да и он себя ругал не меньше.       От одного взгляда в таинственную глубину, откуда не доносилось ни звука — там сплошь царила безжизненная тишина, где терялось любое эхо, — все чешуйки вставали дыбом. Темнота — хоть глаз выколи, по сравнению с хорошо освещённым дном их океана эта впадина больше напоминала бездонную дыру, куда отправиться — сущее самоубийство. «Где была твоя голова?!» — мысленно стенал Чонгук, делая вид, что нисколечко не страшно. Покарай его Форкис за длинный язык!       — Отказаться никогда не поздно, — крикнул Хосок в спину и, подтянув кончик хвоста к груди, взволнованно погладил тот, чтобы успокоиться.       — Да, Чонгук, брось это. Не твори глупостей, — поддержал Тэхён, всё ещё надеясь, что он пошутил. — Вернёмся во дворец.       Неспособный отвести взгляда от пугающей черноты и неизвестности, Чонгук упрямо мотнул головой.       — Ну уж нет!       И здесь уже не выдержал Юнги.       — Это же Чонгук! — возмутился он, заставляя двух обеспокоенных русалов вздрогнуть. — Вы только больше подталкиваете! Малёк, отец узнает о твоих проделках, и до последующей полной луны будешь окружающий мир из покоев наблюдать.       Проигнорировав то, как стремительно упрашивания переросли в запугивание, Чонгук незаметно сглотнул. Братьев, может, и следовало послушать, но собственная гордыня оказалась сильнее наглых ухищрений со стороны. Ему бы покичиться в очередной раз, насколько же он вот такой молодец, держит слово, только все мысли отнюдь не об этом. И всё же настырность взыграла с новой силой.       — Не пытайся меня отговорить, Юнги, — он напоследок обернулся. — Никому ни слова, встретимся здесь перед закатом, — и ринулся вниз, на прощание резво вильнув жёлтым хвостом.       Три русала переглянулись. Обсуждать, что их младший брат бестолковый, не имело смысла. Хосок только поглядел вверх, пытаясь понять, как высоко стояло над водой солнце. Лучи вполне достигали дна, прогревая воду, — до темноты ещё полно времени.       — Ой, что будет… — тихо протянул он, хватаясь за голову.       Чонгук, будучи во впадине, огляделся. Внутри ещё жутче. Поначалу мрак буквально ослепил, но стоило глазам привыкнуть, как более–менее можно было что–то рассмотреть, хоть и насладиться тут абсолютно нечем. Пустота на пути немного смущала, но если честно — вынуждала противные мурашки выступать на спине. Как ему хватило ума вызваться опуститься на дно этого ужасного места?       Началось всё вчера вечером. Юнги решил угомонить слишком суматошного и непослушного Намджуна каким–нибудь рассказом перед сном. Чонгук сказки не воспринимал, они излишне лживы и лицемерны, да и он уже как бы вырос из подобной чепухи, но Тэхён, главный любитель послушать истории из детства, утянул его за руку к остальным. Они подсели в круг на валуны в главном зале, приготовившись слушать про чудовище, живущее во впадине неподалёку. Та самая и вовсе недобрая легенда, рассказываемая Юнги в детстве. Чонгуку тогда от роду двести сорок лун было — совсем крошка.       Слышал он её не раз и не два — это самая любимая история Тэхёна, понятное дело старшему брату приходилось рассказывать о чудовище очень много, пока они не выросли, хотя и сейчас тот не прочь послушать эту легенду, разинув рот. В ней повествовалось об одном существовавшем в Великом океане месте, где покоятся самые страшные кошмары на свете, настолько глубоком, что солнечным лучам во веки веков не достигнуть его дна. Впадина Безмолвия — так его называли, потому что от нескончаемого, ничем ненарушимого молчания в том месте кровь стыла в жилах. Взывавшие к её пустоте теряли рассудок от ужаса, что сокрыт там. По преданиям те, кто решил испытать себя в Безмолвии, редко возвращались, а если и удавалось выбраться оттуда, твердили о чудовище, бороздящем воды безграничной пустоты. То был последний предок когда–то давно существовавших акул, державших в страхе весь Великий океан. Все они вымерли, пока не осталась лишь одна–единственная акула, опустившаяся на самое дно впадины.       Юнги, видимо, тоже эту историю обожал и на красочность не скупился. Крошка Намджун поджимал трясущийся хвостик и соперничал с испуганным Тэхёном за место за спиной Чонгука, но ему простительно, он ведь ещё совсем малёк. А вот на Тэхёна, который, на секундочку, на семьсот восемь лун старше, он покосился с неодобрением и всё же позволил вжиматься себе в спину и осторожно выглядывать из-за плеча слушать дальше.       — Хватит пугать Намджуна, искусник. Мегалодон — одна большая выдумка, чтобы мальки не приближались к опасному склону. Надо просто предупредить, что там можно пораниться. К чему такие ужасы? — закатил Чонгук глаза, едва Хосок увёл упрашивающего с ним поспать младшего брата в покои.       — Если бы я тебе в детстве говорил, что там можно всего лишь пораниться, ты бы меня не послушал, — удобно разваливаясь на валуне от усталости, объяснил Юнги. — Зато вспомни, как ты плакал каждый раз, едва мы подплывали к впадине ближе. Такие истории отлично воспитывают.       Он вскочил, стискивая кулаки от злости.       — Ничего я не рыдал!       — Ага, в тебе говорит то самое буйство икринки.       — А я думаю, это правда… про мегалодона, — тихо пробубнил Тэхён. По нему было видно, как сильно он напуган, независимо от того, что тысячу раз слышал предания про древнюю акулу.       — Ты серьёзно? — взбунтовался Чонгук. У него не укладывалось в голове, как вообще можно этого бояться, не имея никаких доказательств. — Не могу поверить, что ты веришь в эту выдумку!       После истории Тэхён молчаливо сидел в стороне, обхватив себя за плечи, и на его слова только поджал губы, ничего не ответив. Юнги поинтересовался:       — Но как же слова тех, кто вернулся оттуда?       — Ложь! — отрезал он, яро жестикулируя в отрицании. — Все вокруг страшатся неизведанного, вот и выдумывают, а «счастливчики», увидевшие обычную рыбку, в чувствах приукрасили. Та–дам, легенда готова! Но мегалодоны, — он выразительно зыркнул на Тэхёна, — вымерли во времена Великого Холода.       — Ты не знаешь, о чём говоришь, — вздёрнул тот нос.       — А ты веришь в то, чего никогда не видел! — упрямый Чонгук зашёл ещё дальше: — Я докажу тебе, что ты неправ, — опущусь на дно Безмолвия.       — Чего?!       Так что теперь он здесь, вкушал плоды пристрастия к спорам и показушничеству. По жизни у него всегда так — все двигались вперёд, ну, а он наоборот. Больше всех почему–то надо, вот и пытался кому–то что–то доказать. Излишнюю гордость всегда сопровождала безмерная глупость.       По мере погружения вода становилась холоднее, тьма сгущалась, а склон по ощущениям уходил книзу под углом всё сильнее — впадина сужалась. Периодически натыкаясь на скалы, Чонгук чувствовал, как становилось трудно дышать, на грудь постепенно наваливался странный груз. Он ускорился, надеясь поскорее достичь цели и вернуться наверх, а впадины всё края не было.       «Где же дно?», — Чонгук судорожно осматривался. — «Есть ли этому конец?».       В Безмолвии время вовсе замерло, скованное гробовым молчанием. Он не мог сказать, сколько двигался в одном направлении, знал только, что долго. Нахлынувшая тяжесть неприятно щекотала нервы, выматывала, в какой–то момент русал подумал вернуться, но отступать не хотелось, как и стать предметом шуток у старших братьев.       Впадина делалась всё менее похожей на поверхность: растения редели, словно зачахшие актинии, еле–еле трепыхаясь в неподвижной воде. Из-за практически отсутствия течения вода переполнена останками планктона, придающего ей застилающей глаза мутности. Иногда ему казалось, что через эту пелену пробивался слабый блеск чешуек мелких рыбок, проплывающих рядом, но в следующую секунду вновь оказывался наедине с ощущением пристального наблюдения.       Наконец, вдалеке показался огонёк, такой слабый, в сгущающейся темноте представший единственным источником света. Чонгук редко предавался сомнениям, но мама учила его: свет во тьме для отчаявшегося путника — предвестник нехорошего. Он замер, съёжился от низкой температуры, в итоге решил обогнуть. Проплыв в сторону приличное расстояние, ускорился, собираясь разобраться с этим как можно быстрее, и через некоторое время нашёл себя вблизи источника света. Русал в панике огляделся. Как?! Он свернул направо, потом вниз, а дальше? Дыхание участилось, став самым громким звуком Безмолвия с момента его погружения, сердце набатом застучало в ушах.       Чонгук не помнил… Происходило что-то из ряда вон выходящее, стоило отказаться от затеи немедленно.       Но вопреки здравомыслию взгляд снова и снова возвращался к крошечной точке. Она мягко источала свет, озарённая нежно-жёлтым ореолом, и безобидно подрагивала, точно замёрзла так же, как и он. На секунду русал посчитал её милой, прежний страх отступил. Заворожённый чужой красотой, Чонгук незримо сократил расстояние, протянул руку к чуть сдвинувшемуся назад, будто испугавшемуся из-за незваного гостя, огоньку. А под ним, покорно отступая, темнота явила огромную уродливую морду, разинувшую набитую острыми зубами на манер частокола пасть. И это чудовище, по-другому не скажешь, нескромно пожелало цапнуть его за руку.       — Превеликая Мельпомена!       Чонгук вовремя метнулся назад, бросился, куда глядели глаза. Огонёк последовал за ним, прекрасно ориентируясь в кромешной тьме. Приходилось менять направление, петлять в надежде скрыться, и вот уже через несколько минут погони он понял, что потерял ориентир, не имея представления с какой стороны прибыл. Неподалёку он узрел подводную пещеру, образованную двумя скалами, и напряг плавник, заплывая внутрь и прижимаясь спиной к каменистой стене. Грубая порода неприятно впилась в кожу.       Огонёк покружился, вспыхивая то тут, то там, не замечая добычи, и проплыл мимо, вскоре исчезая. Русал с облегчением выдохнул, высовываясь наружу, опасливо осмотрелся по сторонам. Пусть неизвестно, с какой стороны прибыл, он был уверен — теперь исключительно наверх, плыть до тех пор, пока свет не начнёт пробиваться через загрязнённую воду. Чонгук устало опустился на выступ в стене, прижал ладонь к быстро бьющемуся сердцу. Что ещё его могло ждать там, внизу? Какие чудовища жаждали бы сделать своей едой?       — Хух, ну и денёк, — выдохнул Чонгук, обхватывая продрогшие плечи.       Он прежде не замерзал — теплокровные русалки обитали в самых верхних слоях океана под солнцем, но холод этого места невообразим. Впадина переворачивала все представления о жизни, кардинально отличаясь от их комфортного океанского дна, пестрящего красками бурной жизнедеятельности: колониями стайных рыб, суетящимися крабами, мирными моллюсками и прочими — коралловые рифы простирались на большие расстояния, становясь домом для каждого, кому то необходимо. Там свет, тепло и жизнь. Здесь же непроглядная пучина, неизвестно кем населённая, и чем ниже, тем опасней для него она становилась.       Неожиданно его слух уловил звук, исходящий из глубины пещеры, похожий на шум проходящей через препятствие воды, или он обратил на него внимание слишком поздно, пытаясь угомонить лихорадочное сердцебиение. Замутнённый страхом разум прояснился, уступая место ещё большему ужасу, прокатившемуся от корней волос до кончика хвоста. Так звучало жаберное дыхание.       Он впал в состояние оцепенения, прислушиваясь к себе. Русалки издавна могли различать изменения среды, предчувствовать надвигающуюся беду и посылать сигналы о приближении хищников сородичам, но он не ощущал никакой опасности. Боль отдалась в окаменевшей шее, когда он повернулся, медленно пятясь к выходу, стоило дыханию начать звучать всё ближе. За ним, двигаясь следом из пещеры, выплывало самое что ни на есть настоящее чудовище.       Однажды выбравшись на поверхность с разрешения отца, Чонгук удостоился чести узреть проплывающее мимоходом судно — громадную махину, бороздящую воды океана с шумом и величием. Приближаться запрещено, но даже издалека он восхитился размерами, подумал, что это — самое огромное, что русал застал при жизни. И даже это ни в какое сравнение не шло с тем, что предстало перед ним.       Не меньше трёх с половиной метров в ширину, а то и больше, пасть заглотила бы его целиком, не подавившись, а зубы размером с ладонь без труда сломали бы панцирь древней черепахи за один укус. Чонгук несдержанно дёрнулся в сторону, и блестящие во тьме глаза поразительно быстро метнулись взглядом за ним, подтверждая, что для них нет недоступного угла обзора. Они могли без проблем засечь всё, что превышало возможности зрения любого другого существа, тогда как русалу, например, чтобы увидеть происходящее где-то сбоку, требовалось повернуть голову. Если и существовало настоящее чудовище глубин, то это оно.       «Мегалодон!», — только и пронеслось в голове, едва из темноты наконец-то показался акулий плавник.       В голове раздался тот самый щелчок, звучащий в моменты опасности, и, поборов оцепенение, Чонгук бросился наверх из последних сил. Он не проклинал глупый нрав за то, что ослушался старших, не взывал к божествам о спасении, не представлял, как умирал в зубастой пасти, лишь судорожно тараторил: «Быстрее! Быстрее! Быстрее!». Где-то внутри него, срывая голос, кричало перебивающее стук кровяного давления чувство самосохранения. Акула неспешно поплыла за ним, словно незаинтересованная в свежей закуске, но это обман — хищник не упустит возможности поохотиться на русалок.       От этой мысли Чонгук практически остановился. Если он выплывет на поверхность, то самостоятельно приведёт акулу на рифы, и все, кто там живёт, окажутся в зоне риска. В первую очередь, его старшие братья, оставшиеся ожидать у Безмолвия непутёвого младшенького.       До пятен перед глазами зажмурившись, Чонгук решил сначала запутать акулу и оторваться, сворачивая вправо. Только тогда можно будет с уверенностью сказать, что возвращение домой было безопасным. Продрогший хвост подводил, утомлённое первой погоней тело становилось всё более неповоротливо, и вторая за сутки гонка давалась сложнее.       С появлением акулы Безмолвие, в конце концов, обнажило секреты, на которые он натыкался в спешке. Обитатели впадины на пути: безобразные, покрытые шипами, пучеглазые и раздутые — рождённые глубиной во тьме страшилищи — все расплывались прочь, но боялись вовсе не Чонгука. Он вспомнил ощущение слежки, присутствующей всю дорогу сюда, — все они пришли по его душу, притянутые сладким запахом добычи, стеклись в это место, но нападать не спешили, и причина показательная. Теперь ему ясно, почему та рыба не стала приближаться к пещере, потому как знала, кто сокрыт в её тени.       Акула мелькала всё дальше. Стало понятно, что пловец из неё плохой — большой размер не позволял, и атаковала она, скорее всего, обычно из засады. Но в какой-то момент, он даже не расскажет какой, это изменилось: не успел русал опомниться, хищник стремительно разогнался, нагоняя рано расслабившуюся из–за преимущества добычу. Расстояние сокращалось. Чонгук в панике забарахтался, работая руками, надеясь набрать прежнюю скорость.       Всего минута и акула подобралась настолько близко, зависнув по правую сторону, что он шокировано и испуганно вытаращил на неё глаза.       «Впереди!», — послышалось постороннее сквозь мечущиеся мысли. Чонгук повернул голову, запоздало различая во мгле цепочку из глубоководных хребтов, сплошь усыпанных острыми каменными наростами.       Хищник остановил изучающий взгляд на забредшем госте и рывком перегнал, совершая манёвр. Чонгук со всего размаха врезался в чужой бок. В голове зашумело от удара. Он начал тихо оседать, падая в холодную пучину, дна которой будто не существовало вовсе.       Последнее, что русал увидел прежде, чем опустились налитые тяжестью веки, — огромную, нависшую над ним тень.       

🤍🤍🤍

      Если по ту сторону так тихо, Чонгук отказывался здесь оставаться. Он согласен переродиться камнем и существовать хотя бы так. Попытка прислушаться ничего не дала, а валяться неподвижно ему вскоре надоело — спина неприятно ныла. На пробу он приоткрыл один глаз. Вокруг едва видно. Он несколько раз открыл и закрыл глаза, дабы удостовериться в этом, и действительно — ничего не изменилось. Тишина, темнота, боли в теле — смерть приносила сплошные неудобства.       — Я умер? — пялясь в никуда, вопросил он, будто ему кто-то ответит. — Меня съели в таком молодом возрасте… Теперь всю потустороннюю жизнь мне придётся провести так?.. — Чонгук сложил руки на животе. — Есть охота. А!.. Я же умер, еда мне больше не нужна. Смерть такая унылая.       «Да не умер ты!», — раздражённо прозвучало в голове.       Чонгуку нужно немного времени. Во–первых, чтобы осознать, как это он не умер — его же съели, во–вторых, что он вообще–то ни о чём в данный момент про себя не думал, и голос принадлежал не ему. Он подскочил, ударяясь о каменный выступ в пещере, недавно укрывшей его от прожорливой рыбы.       — Кто здесь?! — воскликнул русал, тут же хватаясь от давящей боли за виски.       Из темноты показалась та же самая тень, виденная им перед тем, как «умереть». Чонгук от страха закричал, втискиваясь в стену и закрывая ладонями лицо. Показалось ведь, да?! Через сомнения он аккуратно поглядел в щёлку между пальцами, прямо на невозмутимую акулу, взирающую на него с другой стороны пещеры. Чонгук вздрогнул, поджав хвост, поморгал, но та никуда не исчезла, а продолжила осуждающе глазеть.       «Всё?», — поинтересовался голос в голове, давая понять, кто его хозяин. Не получив ответа, акула выплыла из тени, вовсе не намереваясь нападать. «Как же давно это было. Не знал, что вы тоже выжили, — размышлял хищник, изучающим взглядом буквально вынимая из него душу. — Как тебя зовут?».       — Моё… — растерявшись, запнулся он, — я… Чонгук.       «Красивое имя».       Русал нервно улыбнулся. Это вроде бы приятный комплимент, но слышать его от кого–то столь грозного немного волнующе. Обычно с едой не разговаривают.       — С–спасибо.       Спрашивать, мегалодон ли он, Чонгук побоялся. Из-за незнания не посчитает ли акула это оскорблением, ведь и так понятно, кто он, — нарываться русал не хотел, и опять же, совершенно ясно, что это он, — достаточно лишь построить логическую цепочку. Неизвестно больше ни одной акулы, опускавшейся в Безмолвие, и она настолько древняя, что способна выходить на контакт с представителем другого рода. Совпадения исключены.       «Я ведь предупредил тебя тогда. Ты мог серьёзно пораниться, если бы я не поспел на помощь».       — Что?       Чонгук припоминает. Акула совершенно точно преградила путь, потому что желала съесть. Или же она… была вынуждена это сделать? До острых скал оставалось три рывка, он бы ни за что не успел затормозить. Не сделай хищник этого, русалу пришлось бы несладко.       Так вот почему этот голос показался знакомым!       — Ты… спас меня? — снизошло на него озарение. Акула повела себя странно — увела взгляд.       «Ты упал в обморок, пришлось самому принести тебя сюда. И я не собираюсь тебя есть», — отрезал он. Увидев, какими ошарашенными глазами на него взирали, она буркнула: — «Ну, хватит так смотреть… Ты — единственное сознательное существо в этой долине, а мне зачастую не с кем поговорить».       Русалки — высший разум в Великом океане. По большей части население не имело мозгов как таковых, лишь желание набить брюхо и наплодить потомство. Среди всех наличием умственных способностей выделялись хищники, дельфины и, конечно же, они. Но русалки не могли общаться с акулами, что в очередной раз доказывало: его собеседница — не обычный их представитель.       — То есть я здесь, потому что тебе одиноко?       Чонгук не знал, куда ещё больше можно удивляться, но ситуация располагала. Акула изрядно напугала, оказавшись всего в нескольких метрах. Увидев, как затрясся жёлтый хвост, хищник отодвинулся.       «Я хочу, чтобы ты стал моим другом».       — Д–другом?       Древняя акула, чьи предки умерли во времена Великого Холода, не упускала шанса наладить контакт с единственным, кто мог говорить в этой местности? Чонгук нервно поперхнулся. Из акулы и русалки друзья никакие, учитывая, что первая — хищник, а вторая — её жертва. Как он мог быть уверен в ком-то, для кого являлся добычей?       «Как я мог забыть?», — засуетился мегалодон. — «Тебе ведь нужно что-то, чтобы убедиться в искренности моих намерений».       Акула окунулась в тень, и оттуда выкатилась тушка той самой рыбы, преследовавшей его. Видимо, не так далеко она уплыла. Аккуратно её подтолкнули к нему и вновь отплыли подальше.       «Вот. Я поймал её для тебя».       — Для меня?! — изумился Чонгук, разглядывая длинные отростки на спине пойманного чудища в месте, где должен находиться плавник. Жуть. — О… Ну, я не очень голоден.       «Но ты же говорил, что хочешь есть» — опешил мегалодон.       Казалось, он смущён, ведь любезно позаботился о госте и преподнёс единственное, что знал из еды в качестве дружественного жеста. Знакомство на этапе хищника и добычи они давно прошли, ни одна русалка не пострадала, наоборот, была спасена.       Его с детства учили: акула — опасный враг, но, увидев, как от его слов растерялся кошмар любого жителя рифов, русал ощутил стыд за своё поведение. Внезапно они будто местами поменялись.       — На самом деле, — почесал он затылок, тоже стушевавшись, — русалки не питаются рыбой.       «А чем вы питаетесь?», — полюбопытствовала акула.       — Различными водорослями.       «Здесь такого мало».       — Да, я видел, — кивнул Чонгук, по привычке улыбнувшись, и предложил: — Может, съешь ты?       Хозяин пещеры отказываться не стал, со стуком сомкнув сильные челюсти на добыче.       «Если это сон, пусть закончится скорее», — умолял русал, всё ещё слегка не готовый поверить в реальность происходящего. Встреча с настоящим реликтом — за гранью воображения. Он с детства слушал сказки о мегалодоне и убеждал всех вокруг, что его не существует. А теперь тот мало того, что жив-здоров, так ещё и дружбу дружить надумал. Русал в себе не сомневался, но, чисто теоретически, сильный удар головой способен вызвать галлюцинации?       Чонгук вовремя отвернулся, дабы не глядеть на то, как акула перекусывала, и, удостоверившись, что с едой покончено, заговорил:       — Это ведь удильщик, — несомненно, русал его узнал, пусть с трудом, но не понимал, как он смог приманить того, кто изначально знал о его хитростях. — Почему он такой?       Рыба на первый взгляд смутно напомнила ту, что ему пару раз доводилось видеть на низших уровнях. Если русалки жили на рифах — самой населённой части их океана — ближе к свету, то подобных особей можно встретить в придонных областях, уровнем, а то и двумя ниже, но он и представить себе не мог, что они способны опускаться настолько глубоко. В общих чертах они похожи (особенно недружелюбностью, как выяснилось), только от тех удильщиков, практически живущих по соседству, у них имелась лишь светящаяся приманка. Красавцами их и так не назовёшь, но здесь они словно пытались соответствовать месту обитания. От одного вида Чонгук едва к Форкису не отправился, а поведению во время охоты поразился. Иногда они, как хищники от природы, могли заинтересоваться добычей покрупнее, но не настолько же! Или здесь с едой совсем худо, что он надумал проглотить его, невзирая на то, что этот ужин станет последним?       «Долина отличается от поверхности, многие меняются, чтобы выжить. Чем глубже, тем более изощрённо природа этого места преображает тех, кто её населяет. Здесь нужно быть очень внимательным».       От мегалодона это звучало забавно: такому–то хищнику бдительность! Скорее, это его жертвам надо держать хвост востро. Но предупредил он именно Чонгука, поэтому забавляться не приходилось.       Русал подплыл к краю пещеры, осторожно свесился вниз. На него оттуда взирала бездна, напоминавшая очертаниями вездесущий чёрный глаз. Спину осыпали неприятные мурашки. Пропасть будто разумна, беспрестанно день и ночь наблюдала за населяющими её обитателями.       — Насколько здесь глубоко?       «Мы на самом верху».       Чонгук поражённо открыл рот. Он плыл по ощущениям не меньше получаса, если не больше, но даже не достиг середины? За это время можно около трёх раз пересечь рифы.       — И ты выбрал жить здесь? — с трудом оглядел он тёмную пещеру. Невольно проскользнула мысль, что отсюда удобно выжидать.       «Да».       Больше мегалодон ничего не сказал, и они оба молчаливо уставились на «красоты» Безмолвия. Чонгук не чувствовал абсолютно никакой исходящей опасности, с каждой минутой привыкая находиться так близко к потенциальной угрозе, но всё равно бдел, намереваясь не расслабляться. Здравый смысл подкидывал безумные мысли.       «Если бы его целью являлось просто съесть, то позволить напороться на скалы — изначально верное решение, а не спасать и принимать в собственных владениях».       Но Чонгук не уверен в том, что его не съедят позже. Мегалодон пока сыт, но какова вероятность, что завтра, едва тот проголодается, не он станет претендентом на роль ужина? На распутье, где граничили оправданные многочисленными случаями сомнения и убеждения, построенные на логических умозаключениях, он судорожно метался от одного к другому. Разум сильнее инстинктов. Это сработало с русалками, почему с мегалодоном не могло? Он вполне осознан и вроде дружелюбен.       Было бы глупостью вслух произносить, что Чонгук хотел вернуться домой. Предугадать реакцию акулы на просьбу отпустить ещё сложно. Он здесь с конкретной целью. Какой хищнику с его свободы прок? Не хочешь дружить, будь добр послужить закуской. Страшно подумать, сколько придётся оставаться здесь, пока у него не выйдет подняться наверх. Следовало действовать осторожно и учиться выжидать момент.       Русал от неловкости надувал щёки, отбивая пальцами понятный лишь ему ритм. Если хищнику не терпелось с кем–то пообщаться, то почему он так упорно молчал? Это напрягало. Лично Чонгук редко затыкался, а ещё он любитель спорить, и ни о чём не болтать продолжительное время ему сложно. Мегалодон так отвык разговаривать, что не знал, как начать диалог? Или испытывал усталость от длительных бесед? Он наверняка за миллионы лет ни слова не произнёс.       — Слушай, — наконец–то отважился Чонгук, — а у тебя есть имя? Страсть как любопытно узнать, как зовут самую древнюю акулу.       «Ты вроде как умирал недавно», — мегалодон, кажется, всё-таки порядком утомился от незатыкающегося гостя. — «Моё имя Чимин».       Чонгука как–то не впечатлило, и даже величественная интонация не помогла. Вроде страшная акула, вселяющая ужас в морских обывателей, в древности и сейчас высший хищник всех времён, на одной ступени разума вместе с русалками, и просто… Чимин. Не какой–нибудь там Палиостар, Авалон и прочее.       — И всё? — брякнул он.       «Надо было тебя съесть».       Русал в знак перемирия хихикнул, подняв ладошки вверх. Столь специфичный юмор его пугал.       — Чимин? М-мило, хотя я немного другого ожидал.       «Отдохни, ты сильно ударился головой. Да и наверняка устал после таких заплывов. Я посторожу».       — Знаешь, только безмозглый сюда сунется, — Чимин кинул грозный взор. — А-ха-ха, поэтому я тут!       Привалившись к стене пещеры недалеко, Чонгук воззрился на океан. Наступила минута раздумий. Отдохнуть? Хорошая идея. Он закроет глаза в Безмолвии, а откроет уже дома, потому что всё это — сновидение, долгий-долгий кошмар, что однажды обязательно закончится. Оставалось только убедить себя «уснуть». Поначалу это казалось невозможным, но вскоре изнеможение от пережитого — какой же всё-таки сон реалистичный! — не прекращающееся давление на виски с момента погружения сморили его, и русал сам не заметил, как сомкнулись веки.       

🤍🤍🤍

      Чонгук открыл глаза и, не успев полностью проснуться, сразу же вскочил. Обстановка встретила такой же непривычной темнотой и скудным пейзажем за пределами пещеры, на который если долго любоваться, можно вскоре от скуки помереть. Он не уверен, какое сейчас время. Утро, вечер, ночь — определить трудно. Тоска навалилась следом за тяжестью: это всё не приснилось, он до сих пор внутри впадины Безмолвия.       «Выглядишь уставшим», — раздалось в голове.       От неожиданности он вздрогнул. По правде, Чонгук совсем не отдохнул, хоть и пробыл в беспамятстве какое–то количество времени, но сил не набрался. В теле слабость, и даже поджать продрогший от холода хвост трудная задача.       — Всё хорошо. Ты не спал всю ночь?       Русал принял спокойный вид, про себя думая, что если удастся раздобыть о хозяине пещеры чуть больше информации, то он непременно сообразит, как отсюда выбраться. Вдруг у него получится заручиться доверием и это обеспечит выход на поверхность?       «Я никогда в жизни этого не делал», — поделился с ним Чимин, наблюдая за тем, как он потягивался, разминая мышцы — с ложа, устланного мягкой кладофорой, на твёрдую скалу вряд ли сразу перейдёшь.       — Правда? Почему?       Ни о чём не подозревая или будучи доверчивым по натуре, хищник ничего не утаивал от гостя.       «Во сне я не дышу, для меня сон смертелен».       Эта информация Чонгука удивила. Он знал, что обычно акулы не спали, но умели дремать на ходу, тем самым отдыхая. Иногда вблизи их дома появлялись такие. И пусть слепо плыли мимо, не замечая никого вокруг, они умудрялись создавать проблемы, потому как жизнь на рифах буквально замирала до тех пор, пока опасность не миновала.       Но даже если бы Чимин дремал каждую ночь, Чонгук не рискнул бы сбежать без уверенности, что не навлечёт беды на рифы. Наблюдая за тем, как размеренно пропускала акула воду через жабры, он поспособствовал дальнейшему продвижению беседы.       — Ты всегда бодрствуешь?       «Да».       — Тогда чем же ты занимаешься всю жизнь?       Он сомневался в большом выборе развлечений в Безмолвии, а если ещё и не спать на протяжении миллионов лет, то какая же скучная должно быть у мегалодона жизнь.       «Слушаю», — акула прикрыла глаза, словно пытаясь уловить посторонние звуки.       Сидеть в отдалении надоело, скрасить время, кроме как разговорами, нечем. Поборов страх и недоверие, Чонгук подплыл ближе, осторожно присел рядом. И только тогда его осенило: за последние часы он ни разу не ощутил внутреннего предостерегающего чувства. Его тело никак не подавало сигналов об опасности, а ведь он сидел в метре от акулы. Почему?       — И что ты слышишь? — шепнул он, опасаясь отвлечь.       «Движение полипов при изменяющемся течении, шум волн у песчаных берегов… тяжёлое гудение у границ внешнего мира».       Русал восхищённо ахнул. Великий океан огромен, до ближайшей суши плыть не меньше дня, если считать расстояние от Безмолвия. Удивительно, насколько у мегалодона тонкий слух, распознающий на большой дистанции далёкие или едва заметные звуки.       — А что за гудение? — уточнил Чонгук. Под это определение могло подойти что угодно.       «Оно раздаётся иногда, усиливается, потом медленно затихает, и я не знаю, с чем это связано. Гудение сопровождает шум разной громкости, но они оба не всегда являлись частью океана».       Русал серьёзно задумался, о каком таком шуме Чимин говорил, и под описание подходило лишь одно.       — Похоже на громыхи, — размышлял вслух он, вспоминая про громкие судна, время от времени проплывающие мимо рифов. Акула увлечённо покосилась. — На них ещё человеки бывают.       «Человеки?».       — Угу, — кивнул Чонгук.       Однажды особенно шумной ночью, он отправился во внешний мир воззвать к богине Селене за советом, и в воду с проплывающего корабля упала странная особь. Ему ранее не доводилось видеть таких диковинных созданий! Верхом — напоминающее русалок, но вместо хвоста — два болтающихся отростка. Тогда с громыхи высунулись остальные такие, начиная кричать неразбериху, повторяя «Человек! Человек!». По возвращении отец объяснил ему, что это человеки, и хоть они кажутся славными, делами прославлены злыми.       — После них потом в воде занятные штучки можно отыскать. Неизвестно что это такое и как ими пользоваться, но блестит красиво.       Тэхён любит собирать их, только это большая тайна. Отец не разрешал приближаться к человекам и трогать их штучки. Хотя он и к Безмолвию запрещал плыть, в итоге один сын копил гору человековых штучек, а другой гостил во впадине у главного врага русалок.       «А человеки вкусные?».       Чонгук сначала растерялся, но затем неудержимо захохотал, прижимая кончик хвостового плавника к груди. Почему этот вопрос прозвучал не кровожадно, а невинно, даже безобидно? Меньше всего Чимин напоминал хищника, ищущего, чем поживиться.       Услышав звонкий смех, мегалодон оторопел, внимательно, не отрываясь, проследил за тем, как растянулась от уха до уха лучезарная улыбка новоиспечённого соседа. Чонгук заметил, несомненно, — так на него с упоением таращил глаза Намджун, когда он показывал, каким манёврам научился. От воспоминаний о младшем брате в груди сдавило. Как он там?       — Ну, не знаю, не пробовал. Я же говорил, что русалки едят водоросли, — и тут же замечтался: — Вот бы перекусить, со вчерашнего дня ничего не ел.       «Водоросли!», — внезапно воскликнул Чимин. Замялся, о чём-то раздумывая, и всё же отплыл чуть назад, открывая обзор.       Брови Чонгука поползли вверх, в груди резко ёкнуло, разлилось причиняющее лёгкую боль тепло. Он не верил глазам. Ранее скрытые за массивной фигурой акулы, у стены лежали те самые редко растущие здесь водоросли.       Чимин оставил комфортную глубину, лишь бы позаботиться о единственной еде, которую русалки могли есть. Ради него отыскал растения и аккуратно уложил на добытый им же камень, дабы те не валялись как попало. С виду элементарная сервировка наверняка стоила огромному, неуклюжему мегалодону больших усилий и времени.       «Все водоросли выглядели не очень съедобными. Я собрал самые молодые, какие нашёл. Такому русалу, как ты, ведь подстать только самое лучшее».       Слова хищника неожиданно ударили по Чонгуку, как ядовитые щупальца медузы безжалостно жалили нежную кожу. Как бы он не хотел, но опасения медленно и неотвратимо улетучивались. Если и было что-то в нём помимо упрямства, так это готовность довериться тем, кто однажды с ним по-доброму обошёлся. И эта забота, не оценённая по достоинству ещё вчера, подбила сердце забиться быстрее. Слышал ли мегалодон и этот звук?       Чонгук повернулся к скромно держащемуся в стороне Чимину, не скрывая улыбки. Теперь он понимал. Взгляды искоса и в сторону — признаки его смущения, а не странности.       — Спасибо тебе! — искренне поблагодарил он. — Я очень тронут.       Русал удобно устроился, собираясь наконец–то насладиться едой. Водоросли оказались необычными на вкус: пресные, вялые, с лёгкой горчинкой. Оно и ясно — вырасти во тьме чему–то довольно трудно, растительность словно хранила в себе отголоски всех тех сложных времён. Но, вопреки кардинальному отличию по всем признакам от того, что предпочитал он, на явный проигрыш, Чонгук, узрев взволнованный взгляд Чимина, так старавшегося ради него, с аппетитом прожевал и проглотил надкусанное.       — Вкусно, — изрёк он, тепло улыбнувшись, и от него не скрылось, как тот позволил себе расслабиться. Русал впервые с момента пребывания захотел по-настоящему выйти на контакт с акулой. Чтобы заполнить молчание на время завтрака или обеда, всё ещё непонятно, подобревший он попросил: — А расскажи мне о себе.       «О себе?».       — Да. На поверхности о тебе много говорят, но правды уже не отделить ото лжи. Что же вынудило тебя опуститься в Безмолвие?       Он увлечённо уставился на хозяина пещеры, которому такое внимание, по меньшей мере, несколько миллионов лет не доставалось. Чимин засуетился, и Чонгук посчитал это милым. Надо же, древняя акула беспокоилась. Ему так хотелось произвести на него впечатление?       «До оледенения мегалодоны являлись самыми опасными хищниками того времени. Мы держали под контролем весь Великий океан ровно до тех пор, пока однажды течение не изменилось. Воды стали холоднее, многие из тех, кто служил нам добычей, погибли или покинули привычное место обитания в поисках тепла. Нехватка еды косила наши ряды, из высших хищников всех времён мы превратились в вымирающий вид. Конечно, этим не могли не воспользоваться. Тогда появились киты, они быстро захватили территории, собираясь в стаи, и нам, извечным одиночкам, нечего было противопоставить. Их ум и скорость превосходили наши».       Чонгук с серьёзным видом слушал чужой рассказ и, проглотив еду, перебил:       — Но подожди, я знаю китов, русалки наравне с ними в скоростном плавании. А ты догнал меня в тот раз, поверь, я не последний пловец на рифах.       Не следовало отрицать, что он тогда оказался сильно вымотан и потерян, но всё же момент, когда Чимин смог развить наибольшую скорость за краткое мгновение, впечатляющий. У него сильный хвост.       «Такую скорость я могу набрать, но не всегда и лишь ненадолго. По сравнению с ними это ничто. Долгое время мы соперничали за еду. Иногда… её слишком сильно недоставало», — он ненадолго умолк. Чонгук не увидел в его поведении чего-то странного, но глаза мегалодона хранили столько боли, наверняка мучавшей уже не одно столетие. Это заставило его пожалеть о любопытстве. — «Когда воды потеплели, из нас не осталось почти никого, да и они доживали последние дни. Мои сородичи погибли, только один я продолжал бороздить Великий океан. На наше место пришли другие, мир после холодов отныне стал мне незнаком. Я… больше ему не подходил. После многочисленных поисков в надежде, что кто-то, возможно, жив, забрёл сюда. Мне хотелось исчезнуть, остаться пережитком прошлого».       Чимин затих, и Чонгук ощутил безграничное уныние в этом молчании. Стало так жаль мегалодона, что столько лет вынужден жить здесь, предаваясь больным воспоминаниям.       — Извини, мне стоило догадаться, — прошептал он. — На секунду… я представил, что случилось бы, если моя семья однажды исчезла. Наверное, я умер бы от горя.       «Семья?», — странно спросил Чимин, взирая на него сверкающими глазами. — «Что это?».       Видел Форкис, русал практически выронил столь драгоценные во впадине водоросли. Весьма шокирующий вопрос. Ему так много лет, а он не знал что это?       — Семья… — он был в замешательстве и не сразу нашёлся, что ответить, — это когда кто-то живёт вместе…       «Как мы с тобой?».       — Не совсем. Мне неловко спрашивать, но… у тебя не было семьи?       «Я никогда не жил с кем-то вместе».       — А твои родители? — задал он следом вопрос, отметая нехорошие мысли, надеясь, что его догадки обычные глупости.       «Самца я не знаю. Самка оставила меня акулёнком у берега».       Русал, не подавая признаков какой-либо внутренней суматохи, одновременно неистово вопил про себя. Чимин не знал, что такое семья, потому что его бросили родители! Он называл их самец и самка! Самцы являлись только партнёрами в период нереста, а самки бросали детёнышей сразу же после родов. Родители не принимали никакого участия в жизни маленького мегалодона.       Чонгук не уверен, поймёт ли Чимин вообще его чувства, ведь для него жизнь одиночки сродни нормальным вещам.       — Ладно, я попытаюсь объяснить… — хищник внимательно наблюдал, как он на примере стеблей водорослей обрисовывал картинку того, как работали взаимоотношения между русалками. — Душа Океана соединяет двух русалок — это значит, что во всём Великом океане не найти для них ещё кого-то столь же подходящего — связь возникает с первого мгновенья их встречи, с первого взгляда, брошенного вскользь. Они могут не подозревать об этом, но судьба будет сталкивать их раз за разом, и вскоре влюблённые становятся парой. Когда Селена, наша богиня, что светит нам с ночных небес, стремится к перерождению, образуя серебряный полумесяц, русалки с её позволения заключают нерушимый союз. С тех пор они считаются семьёй, с первым нерестом у них появляются мальки. И это навсегда, — обозначил Чонгук, наглядно соединяя водоросли. — Партнёры заботятся друг о друге, оберегают мальков, учат их выживать в опасном мире. Семья очень важна — для нас она опора и поддержка.       «Твоя семья такая?», — мегалодон поддался вперёд, с интересом внимая его словам. Было дико видеть кого-то, кто ни разу не чувствовал тепла семейных уз.       — Ага, — кивнул он, рассматривая водоросли, вялыми лоскутами расположившиеся в руке. Аппетит пропал. — Отец и четверо братьев. Самый старший Юнги, в детстве это он рассказывал нам про тебя. Характер у него жуть — ворчливый, скрытный, чтобы заставить его улыбнуться, нужно семь хвостов избить. Вечно строит вид, будто не переживает за нас, а на деле преуспевает в этом самый первый. Мы можем часто спорить, но я знаю, что если где–то провинюсь, то он обязательно возьмёт всю вину перед отцом на себя. Потом Хосок — первый пловец на русаличьих рифах, но однажды я непременно одержу над ним победу и стану лучшим из лучших! — Чонгук воинственно приосанился, чтобы невозможно было усомниться в серьёзности его намерений. — Он — полная противоположность Юнги, с ним комфортно проводить время, этот братец добрый, хоть и трусишка. Но это, конечно, пока он не разозлится. В гневе его даже отец боится, — он вволю болтал, не сразу замечая, каким грустным взглядом следил за ним мегалодон. — Третий Тэхён. Помнишь, я рассказывал про штучки человеков? Так вот он уже коллекцию накопил. А ещё тебя боится, хоть и от рассказов на ночь его не оторвать. Тэхён любит диковинные вещи, загадки и мечтает познакомиться с кем–то не из океана, поэтому отец часто ругает его за интерес к человекам и их громыхам. Ну, и наш малёк — Намджун, тот ещё проказник, громит всё, на что наткнётся, но так как он ещё маленький, ему всё прощается. Обычно за проделки Намджуна ругают меня, что совсем нечестно, я считаю!       Чонгук вспомнил недавний случай. Он получал за малька от Юнги, пока мелочь хихикала за спиной старшего брата. Когда он указал на него пальцем, мол, погляди, он всё специально подстроил, хитренький Намджун мигом сделался невинным, перестав корчить рожицы. Конечно же, Юнги поверил этой святой, внушающей доверие простоте, говоря, что это Чонгук поступал, как малёк.       — Но даже так, — русал улыбнулся, — я всё равно их всех очень люблю. Без них я уже не тот Чонгук, какого остальные привыкли видеть, — он поднял взгляд на притихшего Чимина. — Мне жаль, что с тобой это произошло, потому что одиночество — самое страшное испытание.       Поддавшись неведомому порыву, уязвлённый грустью о братьях Чонгук встал, подплывая к мегалодону ближе. Чимин дёрнулся назад, стоило ему настойчиво приблизиться и, насколько доставали его руки, обхватить акулу.       — Хосок говорит, что объятия способны согреть самое холодное сердце. Прости, но это всё, что я могу сделать для тебя.       Чимин замер. Он впервые слышал об объятиях и раньше не сталкивался с этим, однако ощущались они очень приятно. К Чонгуку запоздало пришло осознание, что он по собственной инициативе пошёл на столь близкий контакт с акулой, и, как можно более аккуратно отпрянув, дабы не обидеть, постарался скрыть смущение. Он ярко улыбнулся и поскорее схватился за водоросли дрожащими ладошками, начиная усиленно их жевать, лишь бы не встретиться со сверкающим взглядом Чимина.       Это были самые неловкие и необычно тёплые объятия за всю его жизнь.       

🤍🤍🤍

      — Дай угадаю, ты плох в развлечениях, верно?       Неожиданный вопрос отвлёк Чимина от занимательного действа: подсчёта изредка проплывающих мимо пещеры глубоководных креветок, мерным движением в толще воды нагоняющих на русала сон. Уже на пятнадцатой Чонгук почувствовал наливающиеся тяжестью веки и решил, что пора что-то предпринять.       «Почему ты так считаешь?», — неодарённое богатым спектром эмоций лицо акулы на самом деле скрывало настоящее любопытство. Русал давался диву, что за проведённое тут время уже научился распознавать их в его голосе. Желал ли он сам их слышать, придавая репликам Чимина жизнь, потому что так проще, или они действительно обретали начало в древнем разуме — не ясно.       Всего полчаса назад хищник мерно кружился вокруг пещеры, проверяя личные владения, а Чонгук, устроившись на животе у её края, лениво гонял воду плавником, наблюдая за периодически повторявшимся каждый час процессом, и за время него не происходило ровно целое ни-че-го. Хотя и в том была какая-то польза — это отвлекало от плохого самочувствия, что по прошествии времени отступать не собиралось, а наоборот, усиливалось.       — Ну… Как бы, — осмотрелся Чонгук вокруг, намекая на окружающую их обстановку. Чимин повторил за ним, и вот его взгляд уже говорил о многом: об абсолютном непонимании.       «А что не так?».       — Ты меня извини, не хочется задевать твои чувства, но ещё чуть-чуть и я сойду с ума от уныния. Неужели во всём Безмолвии нет ничего интересного? В конце концов, мы могли бы просто поплавать тут недалеко.       Тому, кто привык к подобному образу жизни, трудно объяснить тягу к авантюрам без шанса обидеть открыто проявляемой скукой. Внутреннее чувство такта подсказывало, что Чонгуку это может обойтись и боком, но акула не разозлилась и не приняла всё на свой счёт, что свидетельствовало о наличии у той мягкого и беспринципного характера. А на рифах все считали, что хищники только питаться горазды, как любой другой бездушный убийца. Чимин исключение? Вполне вероятно. Русалки тоже не всегда имели разум, долгие годы привели их к этому, а уж у мегалодона времени было достаточно.       «Это слишком опасно. Ты не знаешь, кто тебя поджидает в темноте».       Ужас, навеянный ответом акулы, затмила только приятная мысль о причине беспокойства Чимина. Пусть обстоятельства неподходящие, это не мешало Чонгуку довольствоваться такими мелочами — о, сомневаться не стоило, в Безмолвии забота акулы о том, чтобы его друга не съели, являлась ключевой! Будь они на рифах, в более безопасных условиях, слова Чимина вряд ли показались бы хоть сколько-то милыми, но каково место, такова и романтика.       — Ты ведь будешь рядом, — ворковал русал, игриво толкая мегалодона локтем в бок. — Что такого страшного случится? Брось, ты самый сильный здесь.       Чимин как будто замялся от сего жеста, и будь он теплокровным, то мигом покраснел бы. Чонгук сделал взгляд умоляющим, поддаваясь ближе, сбивая тем акулу с толку.       «Я подумаю над этим», — мимо проплыла шестнадцатая креветка, прежде чем он отважился поинтересоваться: — «Тебе, правда, скучно?».       — Немного, если честно. Ты в этом не виноват, не подумай, с тобой интересно, но само Безмолвие такое… сонное. Будь тут Юнги, он бы оценил, я же, скорее, предпочитаю активность с утра до ночи: пересекаю рифы, исследую подводные скалы и любуюсь закатом. Ты ведь помнишь, каким он был тысячи лет назад?       После нахождения во тьме впадины воспоминания казались такими далёкими, как сладкий сон из прошлого. Прикрыв веки, Чонгук окрасил их в розовые и лиловые тона, нарисовал черту горизонта, тихую водную гладь, напоённую теплом и душевностью. В его груди росла необузданная печаль, как скопившаяся у берегов соль рождала соляные островки, из-за незнания, как скоро он сможет ещё хотя бы раз полюбоваться закатом.       «Красивее всех рифов и подводных скал вместе взятых».       Распахнув глаза, русал окунулся во мрак, от неохоты медленно отпуская грёзы, и увидел, что Чимин тоже прикрыл глаза. Наверняка, его закат куда прекраснее, ведь в тысячи раз желаннее.       — Ты хотел бы увидеть его снова?       Мегалодон вздрогнул. И опять этот взгляд! Тоскующий. Приземлённый. Мечты и память о хорошем делали Чимину больно. Русал не рассчитывал на положительный ответ, и не получил его.       «Нет».       Чонгук счёл себя виноватым за то, что задал этот вопрос, тем самым разрушив воцарившийся момент уюта, и решил взять за это ответственность, переводя тему. Делать это получалось всё лучше, они как будто и вправду стали если не друзьями, то хотя бы приятелями.       — Помнишь, ты сказал: «не знал, что вы тоже выжили»? Что ты имел в виду?       Пребывающий в тяжёлых раздумьях мегалодон постепенно вернулся к нему и, что порадовало, не стал замыкаться.       «Незадолго до Великого холода я встретил в океане существ, очень напоминавших тебя, это было всего раз, и больше мне не довелось наткнуться на них. Стая жила у скал, проход к ним тщательно охранялся. Любой, кто приближался слишком близко, оказывался в их власти. Те, кому не хватало ума не соваться, как ты уже понимаешь, погибали».       Чонгук улыбнулся, понимая, о чём речь.       — Это называется властью голоса! В далёком прошлом русалки обладали божественными знаниями. На руинах скал у берегов высечена древняя вязь об оберегающей Нимп — песне, способной уберечь от любого, кто прибывает с недобрыми намерениями, — от понимания, что всё сходится, его пробрала волнительная дрожь. — Ты видел наших предков, Чимин, это удивительно! Какими они были?!       «Крупными и ловкими, с длинной растительностью на голове, и до хвоста всё покрыто чешуёй, переливающейся, как жемчуг».       — Кажутся такими красивыми! — восторженно воскликнул русал.       «Отнюдь», — отрезал мегалодон. — «Они куда менее красивые, чем ты. Русалки сейчас совсем не похожи на тех, что видел я. Первым делом, увидев тебя в пещере, я подумал, что мне пришёл конец, а вышло наоборот».       — Да, — вздохнул он грустно. — Мы утратили голос много лет назад. Отец рассказывал, что мы происходим от сирен, необыкновенных и могущественных существ, в прошлом умевших летать совсем как птицы. Однажды они разгневали божеств, и те в наказание лишили их крыльев и согнали со скал в океан, где те долгие годы оставались уязвимы. Сирены приспособились, отрастив хвосты, нашли убежище на рифах, однако со временем часть знаний оказалась безвозвратно утеряна. Конечно, мы не наши предшественники, у нас нет той силы и величия для собственной защиты. И разум нисколько не делает нас выше других, — Чонгук не заметил, с каким сожалением и горечью это прозвучало — к нему они являлись в моменты, когда он задумывался, какие же русалки на самом деле беспомощные. Это так злило! — Я часто думаю… Будь у нас голос, вряд ли мы тряслись бы в страхе перед каждым проплывающим близь рифов хищником.       Отец, как бы ни был могущественен, не всегда успевал защитить кого-то, хоть и старался минимизировать риски. Сколько погибло русалок в пастях акул, и каждую смерть он принимал как личную ошибку, хоть и не всегда зависели те от его решений, а всё равно считал, что не доглядел, не предусмотрел, не позаботился лучше. Отец брал на себя слишком много, и от того становился более чувствительным к стрессовым ситуациям. В том есть и провинность Чонгука, за что старшие братья советовали не лезть на рожон, потому что именно он из раза в раз испытывал родителя на прочность. Больше по глупости, но отцу от этого знания легче не делалось. До этого момента он боялся думать, какими мыслями полнилась голова родителя. Тот ведь даже не в курсе, жив его малёк или давно умер. До Безмолвия Чонгук балансировал на грани, доставляя проблемы, а, спустившись в него, снёс все границы.       — Ты знаешь, — продолжил он, пытаясь отвлечься, дабы не впасть в ненужную панику, — мы не потеряли веры, думаю, это главное. Даже столь шаткое положение стараемся оборачивать в собственную силу — держимся вместе и приходим на помощь друг к другу в трудную минуту.       Он гордился тем, как рифы готовы организованно ответить на нападение, будь то атака копьями или возведение щитов из черепашьего панциря. Чего стоил только ответный удар молниями отца, после чего акулы в страхе расплывались кто куда.       «Это достойно восхищения, — отметил Чимин. — Нам не хватало такой сплочённости, а ведь она от многого бы нас уберегла».       В его голосе проскользнуло уважение, и Чонгук обрадовался, что кого-то так же восхитил их боевой дух и стремление к свободе. Акулу к тому же. Чувствовалось, как они становились близки за разговорами подобного характера. Извечные враги, сопереживая друг другу, создавали забавное противоречие. Травоядный — поддерживал хищника, хищник — восторгался травоядным.       — Слушай, — русал замялся, неловко почёсывая затылок, — извини, что испугался тебя в первую встречу… Да и во вторую тоже. Ты хороший. Раздумывал сказать это ещё в прошлый раз, но постеснялся.       «Тебе не стоит извиняться. Я понимаю. Но я хочу, чтобы ты не забывал и о том, что ты мой друг. Не еда».       Чонгук смущённо улыбнулся, стараясь скрыть сам факт смущения, отвернув голову. Его сердце замерло и забилось так быстро, что, если бы имело возможность, посоперничало бы с Хосоком в скоростном плавании. Мегалодон явно не осознавал, как влиял на него.       — Если быть до конца честным, — Чонгук замолк, ощутив укол, как предостережение. — Я стараюсь доверять тебе, хотя это непросто. Для меня непросто.       «В твоей жизни случилось что-то, что мешает взглянуть на меня по-другому?», — обеспокоенно поинтересовался Чимин, и был так искренен в своих чувствах и желании понять причину недоверия. Его честность очаровывала. Хищник догадался: — «Кто-то, кто тебе дорог, пострадал от акул?».       Чонгук поёжился, неуверенно поджав губы. Ему трудно об этом говорить.       — Моя… Моя мама, — он не смотрел на Чимина, бесцельно исследуя темноту за пределами пещеры, едва проглядываемый рельеф скал и косые бледно-голубые лучи света, рассеянные во мгле, что их едва можно заметить.       Чимин не торопил, терпеливо дожидаясь рассказа, но он излишне погрузился в воспоминания. Ему пришлось подать голос:       «Как это случилось?».       — С самого утра мы готовили торжество по случаю рождения мальков сразу в трёх молодых парах. Для нас это всегда большой праздник, новая жизнь, новое начало. Моя мать в таких случаях постоянно чувствовала особую ответственность, — он намеренно опустил её статус, предполагающий заботу о других, пока что не желая выдавать свою принадлежность к королевской семье. — Она была невероятно деятельной и серьёзно подходила даже к самому незначительному занятию, стремглав смело неслась к другим на помощь. Вечером всё складывалось замечательно, рифы праздновали, с каждым часом отрываясь от забот, но вскоре с окраин поступил сигнал о приближении опасности. Мы делали всё, как обычно, готовые переждать какое-то время, это происходило с нами уже сотни раз. Мой отец раздавал распоряжения стражам-русалам, братья, так как ранее покинули празднество, на тот момент находились в безопасности, я же до сигнала оставался рядом с мамой, чтобы помогать ей по возможности, поэтому мы оба нашли убежище и передали отцу, что всё в порядке, так что поводов для беспокойства не было.       Чонгук часто вспоминал тот день и не удерживался от возможности предположить, как мог предотвратить беду: уговорить маму вместе отправиться к братьям, удержать её с собой рядом во что бы то ни стало. Но теперь он не знал, какой из них мог бы перевернуть ход событий, и предположения теряли смысл.       — Рифы затаились, — продолжил он с трудом, — акула подбиралась всё ближе. И тогда мы почувствовали их — едва ощутимые, отчаянные сигналы. Именно такие посылают мальки, но они настолько слабые, что распространяются на маленькие расстояния, это значило, в ту самую секунду кто-то находился в опасности и не мог найти убежище. Возможно, они, воспользовавшись праздничной суматохой, улизнули от взрослых и не смогли вовремя вернуться.       Чимин напряжённо слушал, не смея прервать. Он уже знал, чем закончится рассказ.       — Вероятность, что никто, кроме нас двоих, не услышал этот призыв о помощи была очень велика. Мы передали сигнал отцу, но промедление могло стоить малькам жизни. Мама велела дождаться подмоги, пока она отправится на поиски. Сначала я отказывался. К тому моменту я уже подавал большие надежды в скоростном плавании и мог пойти вместо неё, с чем она была не согласна. Мы долго спорили, но кто-то один должен был остаться, чтобы указать другим дорогу. Я не мог отговорить её от затеи, как ни старался, и она, пообещав, что мы обязательно встретимся позже, уплыла, — он впился ногтями в ладошку, и, переборов себя, прошептал: — Больше мы не увиделись. Спасённые мальки рассказали, что мама увела акулу подальше от них, так и пропала.       Кто бы знал, сколько раз Чонгук ненавидел себя за то, что не отправился следом, с какой болью представлял, как это произошло, и как мучился, думая о том, какая последняя мысль посетила её голову.       «Твоя мама поступила очень смело, она невероятно сильная», — русал сбился со счёта, сколько раз он слышал эту фразу, и как она с годами приелась, но почему-то именно слова Чимина его по-настоящему утешили. — «Спасибо, что поделился со мной. Ты имеешь право сомневаться, это справедливо. Мне стоит извиниться».       — Нет! — воскликнул русал. — Ты не должен. Тут нет твоей вины.       «Но мне кажется, я давлю на тебя».       — Не вздумай извиняться за то, кем ты являешься. Я проникся тобой, твоей историей, и с каждым днём всё меньше обращаю внимания на наши, так скажем, различия. Это ведь неважно, верно? — он взволнованно подсел ближе, чувствуя потребность объясниться, потому что по какой-то неведомой причине меньше всего хотел обидеть Чимина. И причина эта далека от опасений стать закуской, если меголодона разозлят его слова. — Этим рассказом я лишь хотел показать, что действительно принимаю и ценю твою доброту. Ты другой, и что-то подсказывает мне, тебе я могу доверять.       Он затих, находя сказанное смущающим, его румянец, проступивший на щеках, в холодной воде ощущался лихорадочно пылающим. От прилива крови к напряжённо гудящему затылку закружилась голова. Чимин выглядел невозмутимым, но его голос после долгой неловкой паузы, во время которой сердце Чонгука интенсивно грозилось пробить грудь, был полон странных интонаций.       «Да, пожалуй, завтра поплаваем недалеко».       Русал коротко кивнул, отворачиваясь к Бездне с таким выражением лица, что пучеглазая рыба позавидует. Ну и, чем не развлечение?       

🤍🤍🤍

      Безмолвие вряд ли назовёшь уютным, так как от него неизвестно чего ожидать. Это точно не та часть океана, куда можно отправиться на прогулку и приятно провести время, но Чонгук без испытываемого ранее опасения с интересом знакомился с окружением, ловко огибая стайки крошечных рачков. Ему впервые не о чем переживать — Чимин на его фоне грозной скалой возвышался рядом, обещая, что откроет Чонгуку пусть и небольшое, но всё же очарование этой долины, как он и просил.       У них наконец–то получилось найти общий язык спустя долгие разговоры о прошлом мегалодона. Русал затруднялся ответить на вопрос, сколько тому на самом деле лет. Чимин стал свидетелем движения участков суши, чей рёв — самое громкое, что он улавливал за долгую жизнь; до мельчайших подробностей обрисовывал сложный рельеф и красоту дна, сплошь поросшего бурыми водорослями; рассказывал, как медленно всё охватил холод, и обширные участки океана покрылись льдом, разрастающимся на огромные расстояния. Он застал удивительные изменения, а Чонгук даже не способен воссоздать их в уме.       Прошло неведомое количество суток, может, три, а, может, целых десять — русал не мог сосчитать. Всё чаще на него стала наваливаться тяжесть и головная боль, и Чонгук устало отправлялся передохнуть, зная, что мегалодон оберегал его сон, но, открывая после глаза, он не улавливал изменений в состоянии.       Мегалодон, являющийся его прямым врагом, открывался с неожиданных сторон. Русал ему не уступал, рассказывая, каким на данный момент представало океанское дно, совершенно отличное от того, каким было миллионы лет назад. И тот внимал, пока он кружил по пещере, в красках стараясь передать всю красоту русаличьих рифов. Чимин, наслушавшись его восторгов, почувствовал давление и пообещал, что покажет ему что–то, чего он в родных краях точно не встретит.       Даже силясь разглядеть во тьме признаки хоть какой–нибудь жизни, Чонгук оставался слеп, но уверенно плыл рядом с акулой, держась максимально близко, и если испытывал нужду в защите, прижимался к боку. Его пугала темнота, точнее, то обитающее в ней, скрытое от его глаз, а чужое присутствие как раз успокаивало. Стоило признать, с Чимином, чьи сдержанность и опыт внушали доверие, не страшно опуститься и на самый низ Безмолвия. В этом месте Чонгук полагался только на него.       Вдалеке загорелся огонёк, сразу же привлёкший внимание русала, впредь с сомнением относящегося ко всему светящемуся. С одной стороны безобидные вещи вблизи превращались в самые вредные.       «Мы почти прибыли», — безмятежным голосом пронеслось в голове.       Точка плавно и неторопливо перемещалась во мраке, так что подобраться к ней не составило труда. Чонгук удивлённо ахнул, вскоре различив в ней одновременно знакомое и особенное существо. Мегалодон замер недалеко, на удобном для наблюдения расстоянии, и он последовал его примеру, неотрывно рассматривая одинокую медузу, выделявшуюся на общем фоне пропасти.       Её шаровидный купол, местами окрашенный в яркие бордовые полоски, более круглый и продолговатый по сравнению с медузами на рифах, размером не больше ладони; короткие и длинные щупальца расходились от его краёв аккуратными белыми нитями. Но тем, что так поразило Чонгука, стали семь маленьких, сокрытых под прозрачным куполом светящихся шариков, нежно подсвечивающих его изнутри тёплым жёлтым.       Он встретился взглядом с нервничающим Чимином, прямо как в тот день с подарком в виде водорослей. Неужели ему так хотелось произвести на него впечатление? И ведь получилось — Чонгук не видел медузы красивее этой.       — Удивительно, — он любовался настоящим чудом, порождённым этим отчуждённым местом. Разве мгла способна создать что–то столь прекрасное?       «Хочешь посмотреть на неё поближе?».       — Да! Очень хочу!       Они подплыли к яркой жительнице долины, никак не отреагировавшей на их появление. Та невозмутимо поджимала края и выталкивала воду, совершая рывок вперёд. Неосознанно рука потянулась к завораживающему куполу.       «Аккуратно. Тебе лучше не прикасаться, мы не знаем, ядовита ли она».       — Ой, — смутился Чонгук, настолько очарованный существом, что совсем забыл о скрытой угрозе, какую то несло.       Значение света во тьме возрастало в Безмолвии. Красота здесь взаправду опасна, так как служила приманкой, нежели приятным дополнением. Он не мог выкинуть из головы их недавний разговор, как раз случившийся перед сном. Чонгук проявил любопытство: как всё же удильщику удалось завлечь его, какой хитростью овладел хищник в несколько раз меньше добычи? Ответ был неутешительным. «Ты сам к нему пришёл». Нет-нет, того не может быть, он знает, что ни за что бы не поддался, это сработает с бестолковыми анчоусами, но не с ним — умным и осмотрительным русалом. Чимин не стал спорить, но от слов не отказался. И это не давало покоя. Неужели он действительно сам отправился в пасть к хищнику? Иллюзия спасения? Пытаясь избежать угрозы, ты лишь приближаешься к ней. Даже сейчас она едва не сыграла с ним злую шутку, но мегалодон, конечно же, оказался рядом, дабы предупредить об опасности.       — Как она очутилась здесь? — русал кружился вокруг красавицы на безопасном расстоянии. — На такой глубине способны вырастать полипы?       «Здесь чудеса имеют оболочку и форму. Долина удивит тебя ещё не раз. С первого взгляда так не скажешь, но чем глубже, тем она живее. Полюбоваться тут есть на что».       «Ага, и смертоносно оно настолько же, насколько красиво», — усмехнулся он про себя. Тут же неосознанно проскользнуло: — «Другое дело — ты».       Их взгляды скрестились. Именно в эту секунду русал понял, что не мог сдвинуться с места, так и замерев с приоткрытым в полуулыбке ртом. Медуза между ними служила источником освещения, позволив ему наконец-то разглядеть того, с кем он проводил последние дни за длинными, занимательными беседами. В чужих глазах, бликуя, так удивительно отражался свет, затягивая Чонгука в свои сети. Он манил и нежил, подпитывал зарождающееся где-то под грудью чувство, наполняющее её, как коралловые ветви стремились заполнить пустоты океана.       Чимин прав. Наверху, где полно света и жизни, обитателей так много, что с очередным годом удивляешься меньше. Другое дело Безмолвие — тут любая вещь казалась редким явлением, оттого и потрясающим. Ему стало невероятно радостно от мысли, что с ним пожелали поделиться этим чудом.       — Она… прекрасна, — улыбнулся Чонгук, ничуть не лукавя.       Но медуза давно уплыла, а никто из них двоих этого и не заметил, открыто разглядывая друг друга и не скрывая собственного интереса — на свету всё казалось иным. Русал очнулся первым и отвернулся, последовав за ней, ведомый идеей полюбоваться светящимися шариками под куполом.       — Если бы она участвовала в радужном шествии, то непременно бы выиграла.       «Радужное шествие?» — мегалодон поспешил нагнать. — «Что это?».       — Отец устраивает его на наши дни рождения, — он притормозил, раздумывая, стоит ли выложить всё как на духу, выдав при этом себя, и, в конце концов, набрался смелости: — Все жители рифов собираются у нас во дворце, чтобы отпраздновать, и под конец устраивают шествие, кто–то в одиночку, но можно и в паре. В завершении вечера гости выбирают победителя, — объяснял Чонгук, отмечая, как внимательно собеседник слушал, никак не отреагировав на раскрытие его статуса. — В последний раз, на день рождения Юнги, Тэхён впервые участвовал и выиграл — он действительно самый красивый русал на рифах. А ещё в этот день устраивают бал! Гости становятся в пары и целый вечер танцуют.       Он закружился, демонстрируя талант в танцах, обнимая невидимого партнёра и слыша в голове что–то похожее на смех Чимина, — приятный булькающий звук. Чонгук, напевая знакомую с детства мелодию, изящно выгнул хвост, делая пируэт, и демонстративно поклонился, раззадоренный чувством удовлетворения от того, что смог рассмешить настоящую акулу.       «Ты замечательно двигаешься».       — Я люблю танцевать, но ещё не делал этого на балу, всё тру́шу позвать кого–то на танец, — он раскраснелся от похвалы, стеснительно пригладил волосы за ушко. — Но скоро мой день рождения, так что я втайне учился танцам всё свободное время. Надеюсь, у меня будет шанс пригласить кого–нибудь.       «Жизнь на рифах из твоих рассказов полна радости».       — Угу, — кивнул он. — По большей части это из–за моих братьев, без них любой праздник будет уже не таким весёлым. Некому поворчать и не с кем попроказничать. Мы можем ругаться и спорить, но держимся вместе невзирая ни на что.       Его улыбка померкла, стоило повернуться в сторону Чимина. Снова тот самый взгляд — грустный, слегка отрешённый. Отправляясь отдыхать, Чонгук до того, как его быстро сморит усталый сон, исподтишка наблюдал за мегалодоном, мелькающим за пределами пещеры или направившим взор куда-то далеко за её пределы. В его присутствии Чимин не умолкал, делая это только в том случае, если принимал позицию слушателя, но стоило Чонгуку оставить того на время сна, он превращался в отчуждённого и отвергнутого всем миром одиночку, чья участь быть запертым в Безмолвии до самой смерти.       Чимин — единственный выживший. Наверняка ему и так приходилось нелегко. Но Чонгук ничего не мог поделать с тем, что тосковал по родным, и те всё чаще начинали фигурировать в его речи.       — То есть… Я хотел сказать…       Чимин виновато потупил взгляд, закрываясь от него, от мира, познанного им едва ли на треть чужими глазами, ведь это то, как он привык справляться. Отстраняясь от ядовитых щупалец до того, как они ужалят. Почему-то в эту секунду он выглядел ещё более одиноким, чем когда слепо смотрел из пещеры на окружающий её пустой океан. Должно быть, он понимал, что удерживал Чонгука, и страдал от этого.       — Чимин, — осторожно позвал русал, но тот отстранился, попятившись, будто желал скрыться.       «Давай вернёмся», — еле слышно ответил мегалодон, разворачиваясь и уплывая в обратном направлении.       Чонгуку сдавило лёгкие. Вдалеке упущенная ими медуза уныло мерцала во тьме Бездны, безжалостно забирая с собой светлое чудо, словно того и не было. Он редко ощущал вину, и если уж приходилось, его она изводила особенно сильно, так что с уверенностью можно сказать: это её тяжесть не давала продохнуть.       Русал не хотел, чтобы Чимин подумал, будто ему с ним неинтересно, напротив. Мегалодон всегда с таким волнением и надеждой заботился о еде, о сне и развлечениях, а ведь никто так для него не старался. И так же, как тот пёкся о нём, он желал показать, что ценил его труд.       Чонгук вздохнул в последний раз и поспешил нагнать акулу, уповая на шанс исправить ситуацию.       

🤍🤍🤍

      Впервые пещера пустовала так долго. Он давно проснулся, пялясь в каменные своды, в ожидании прошло несколько часов точно, но на горизонте знакомый силуэт всё не появлялся. Вчера Чимин известил его о том, что отправится на охоту на большую глубину и поиски пищи для него, и вернулся довольно поздно. Русал ничего не стал говорить, хотя недалеко отсюда давно заприметил небольшой кустик водорослей, а обитающие жители не слишком изворотливы и быстры, чтобы тратить целый день на их ловлю. Мегалодон не горел желанием разговаривать или расспрашивать о жизни на поверхности, впредь не смотрел в глаза, упорно пялясь на пейзаж долины. Сегодня же тот и вовсе не дождался, пока он проснётся.       Чонгук не знал, как подступиться к нему. Он удивлялся тому, как чрезвычайно легко они сошлись, обменивались знаниями, находили общий язык не взирая на разницу в опыте поистине эпохальную. Как же так получилось, что им стало некомфортно в присутствии друг друга?       Часы в одиночестве замерли. Разве можно жить в такой удушающей тишине? От неизменного молчания затихали даже мысли, атмосфера сводила с ума. Быть отшельником русалу не по нраву, мегалодон же добровольно опустился в Безмолвие, обрекая себя на жизнь, где каждый день — настоящая мука.       Он съёжился от холода и, заметив тень за пределами пещеры, проклял богатое воображение, подкидывавшее образы, приводящие в шевеление мурашки на его спине. Русал медленно поднялся, слабо качнувшись из–за головокружения, и попытался напрячь зрение. Кончик хвоста дёрнулся в тревоге. Чонгук подплыл к краю выхода, но высовываться не спешил.       — Чимин, это ты?       В замкнутой пещере негде прятаться, поэтому не получив ответа, он напряг в готовности плавник. Что-то не так. Снаружи исходила опасность и самое страшное — направление определить трудно. В груди забилось сердце, интуитивно предчувствуя бурю, прибывающую с затишьем. Колебания среды становились продолжительнее и чаще, пульсацией расходясь по округе, и тогда он увидел её. Тень отделилась от темноты, на огромной скорости приближаясь к пещере, привлечённая единственной едой на расстоянии километра — русалкой.       Чонгук, испустив испуганный вздох, метнулся прочь, направляясь вниз, и так же быстро передумал, помня, что чем глубже во впадину, тем невыносимее она для него становится. Он боялся обернуться, изо всех возможных сил пытаясь оторваться, пока медленно к нему приходило осознание, что одному ему не справиться. Ослабленный головными болями, холодом и непрекращающейся тяжестью, русал начинал впервые в жизни предаваться панике — в этот раз смерти не избежать.       — Чимин! — мегалодон не мог не услышать. — Чимин, мне нужна твоя помощь!       Он всеми чешуйками ощущал преследователя на хвосте и, набравшись смелости, резко оглянулся, с трудом узнавая в нём акулу. Обезображенная, с вытянутым толстым носом, позволяющим учуять жертву, где бы та ни пряталась. Она точно наблюдала за пещерой издалека, выжидая подходящего момента, и не упустила возможности, ведь просто так другие хищники не приближались к месту, где обитал мегалодон.       Акула открыла зубастый рот, намереваясь рывком заглотить добычу, и русал, натужно вскрикнув, резко поменял направление. Плыть вверх оказалось ещё тяжелее, и Чонгук, видя, как его нагоняют, снова свернул влево. Острые зубы захлопнулись в сантиметре от кончика жёлтого плавника. Он не знал, сколько ещё выдержит — изнурённое тело ломило от боли, но, превозмогая трудности, петлял, не оставляя надежды запутать акулу. Вправо, вверх, и снова вправо. На поворотах хищник немного затормаживал, не обладая такой же изворотливостью, но вскоре восстанавливал прежнюю скорость, практически хватая его за хвост, как он тут же менял направление.       Погоня во тьме. Загнанное, будто чужое, дыхание. Беспорядочность мыслей. Бьющее в висках «Неужели Чимин не услышал?» вместе с кровью, прогоняющей через вены холод и ужас, присущие жертве. Вскоре его озарило — особенность мегалодона! Из него никудышный пловец, даже если он поспешит прийти ему на подмогу, то вряд ли успеет.       Силы стремительно убавлялись, заплывшие глаза неясно видели в темноте, так что показавшийся склон он разглядел слишком поздно. Близкое расстояние, изнурённость на грани истощения не позволили маневрировать, единственное, что ему удалось — уйти немного левее. Сдирая кожу, Чонгук с размаху врезался плечом, и его протащило несколько метров. Вгоняя ногти здоровой руки в грубую породу, он впечатался лбом, чтобы удержаться на плаву. Хищнику до добычи оставалось два рывка. Чонгук заслонил лицо локтем, не желая смотреть смерти в лицо.       Перед глазами пронеслась вся жизнь на рифах. Дайте ему шанс, и он больше не ослушается отца, не будет спорить с родными братьями и вообще станет лучше, честное слово. Он ожидал конец, крепко зажмурившись, однако вместо ожидаемой боли и темноты до него донеслись лишь клацанье мощных зубов и омерзительный хруст. Чонгук боязливо приоткрыл глаза, вздрагивая от неожиданности: всего в метре от него, разинув пасть, откуда смрадило, находилась акула. Она, странно выпучив глаза, замерла, не подавая признаков движения, вскоре, перебивая вонь гнилого мяса из чужого желудка, до него донёсся характерный запах крови. Лишь тогда Чонгук разглядел знакомый силуэт.       Чимин вонзился в бок преследовавшего его хищника, проломив тому часть грудной клетки и спины. Он сжал огромные челюсти намертво, пополам перегрызая позвоночник акулы, и отодвинулся, позволяя расслабленной туше медленно оседать вниз, где её обязывалась принять глубокая пучина. Дышащий загнанно от усталости и ужаса Чонгук, ощущая как колет в носу, сорвался к нему.       — Ты меня нашёл! — рыдал он от облегчения, прижимаясь к мегалодону что есть силы.       «Я услышал, как ты зовёшь меня».       — Я так боялся, что ты не успеешь, — он вжался в шероховатую из-за мелкой чешуи кожу. — Одному Форкису известно, как я испугался!       Чимин давал ему время прийти в себя. Акульи плавники не позволяли обнять трясущегося русала, а ему так хотелось выразить поддержку, как для него сделал Чонгук в прошлый раз. Тот жался всем телом, боясь отпускать спасителя. Вдруг это всё ложные воспоминания в потухшем сознании, и на помощь к нему никто не поспел? Когда он перестал жалобно ткаться носом куда–то рядом с жабрами и восстановил сбитое дыхание, акула предложила:       «Забирайся на спину, нам лучше вернуться, твой хвост слишком яркий. Это только кажется, что здесь никого нет, но ты просто не видишь».       Русал тревожно закрутился, пытаясь выискать кого-то, кто мог за ними наблюдать, и кивнул, измождённо наваливаясь на Чимина сверху, обмякшими руками обхватывая в районе головы. Они направились обратно, более не проронив ни слова.       Чонгук исподлобья внимательно всматривался в окружающий их океан, отовсюду ощущая на себе голодные взоры. От мысли, что любой хищник поджидал подходящего момента, чтобы напасть на него, становилось невероятно жутко. Спасало лишь присутствие мегалодона рядом, к которому неосознанно выходило прижиматься сильнее.       Они без происшествий добрались до пещеры, где Чонгук свалился у стены, подтягивая хвост к груди. «Сегодня я едва не встретил смерть. Как моя мать. Но позорно, без капли героизма», — крутилось одно и то же в голове. Ему ещё никогда не было так страшно. Все разы, стоило ему очутиться в опасности: врезаться в рифы на соревнованиях с Хосоком, кубарем полетев вниз, угодить в рыболовные сети, откуда удалось выбраться в последнюю секунду, при встрече с реликтовым чудовищем по впадине Безмолвия — ни разу он не чувствовал себя таким уязвимым и слабым. Он и сам не знал почему. Его испугало то, что ему в этот раз оказалось не под силу сражаться за жизнь. Чонгук до этого самого момента никогда не сдавался.       Чонгук не сразу понял, что дрожал. От холода, от переживаний, от страха, что, вцепившись щупальцами, отпускать не намеревался. Этот мир несправедлив, но создан с умом: сильный принижал слабого, хищник ел травоядного. Так уж получилось, что являясь представителем высшего разума, русалки всё равно оставались добычей для акул.       «Ты очень бледный», — Чимин возник перед его лицом, и Чонгук инстинктивно дёрнулся. Мегалодон тут же виновато отстранился. — «Ты боишься меня».       — Нет–нет, — стал отнекиваться он, пытаясь перестать дрожать. — Я не собирался.       «Но страх сильнее тебя».       Он сгорбился, прячась за хвостом. На его раненой руке проступили капли крови, и Чонгук спешно накрыл порез — Чимин наверняка уже уловил её запах. Но тому словно не было до этого дела — кровь не превратила его в монстра.       — Это так, — русал помедлил. — Все русалки боятся акул. Я — русалка, ты — акула. Это в нашей природе.       Чимин зримо прибыл в шок и малую степень обиды.       «Но я не считаю тебя едой! Тебе я не причиню зла».       — Зато с радостью это сделают другие, — не хотелось признавать, но без него он стал лёгкой целью, и глупо считать, что тот не догадывался об этом, оставляя его в одиночестве на столько часов. — Где ты был?       Мегалодон сразу же сник, снова уводя взгляд. Чонгук уже не рассчитывал на ответ, судя по тому, что они так нормально и не поговорили за последние двое суток, но Чимин не смолчал.       «Ты стал часто вспоминать о доме, и я понял, что держу тебя рядом с собой, отнимая возможность быть с родными. Я боялся, что ты выразишь желание уйти, а я не готов отпустить».       — Чимин… — ошарашенно просипел он.       Хищник остановился у входа пещеру, откуда как с обрыва открывался вид на бездну. Его одинокий силуэт ранил сердце. Русал решил не отступать и присоединился к нему.       «На самом деле я тебя не держу. Если ты пожелаешь, то тут же можешь хоть сейчас вернуться на рифы», — быстро затараторил тот, пока он не успел что–либо сказать.       — Я знаю, — тихо прошептал Чонгук.       Покарай его Форкис, будь это ложью. Сколько у него имелось возможностей уплыть, особенно в последние два дня периодического отсутствия акулы, но ими русал не воспользовался, а мегалодон ни разу не пригрозил, не заикнулся о том, что ему запрещено покидать пещеру. Это понимал и сам Чимин, удивлённо воззрившийся на него с явным вопросом «почему?».       — Я скучаю по дому, по братьям, отцу, хочу вновь их увидеть, но не могу уплыть. Мне не нравится это место, однако я не хочу покидать тебя, если это значит, что ты вновь останешься один.       «То есть, это не из-за опасения, что я отправлюсь следом, чтобы из ненависти сожрать всех твоих родственников?».       Он выпал в осадок. Забавно. Чонгук, пытаясь оторваться от великой и страшной акулы в день первого погружения в Безмолвие, размышлял так же, а теперь это даже смешно. Он хихикнул, на мгновение забывая о боли в голове.       — Нет, конечно! Просто я подумал, как ты тут без меня будешь, и, в общем, по моим скромным предположениям, пропадёшь. А друзья, знаешь ли, друг друга в беде не бросают, — глаза Чимина даже в темноте пещеры засияли точно луна в ночи. Если и существовал самый счастливый житель Безмолвия — это он. Распознав в его глазах помимо благодарности и ликования ничем неприкрытое восхищение, русал застенчиво замялся. — Кхм… Если не возражаешь, я немножко отдохну, ладно? Устал что–то. Ну и холодина тут у вас.       Расположившись у стены, он прикрыл веки, расслабляясь, как вдруг ощутил прикосновение к плечу. Это мегалодон, подплыв ближе, прижимался к нему боком. На его ошарашенный взгляд тот невозмутимо пояснил:       «Ты сказал, здесь холодно, а друзья заботятся друг о друге».       Русал расплылся в улыбке, ощущая, как зарделись щёки, — Чимин пытался его согреть. И эта разница между устрашающей внешностью и чутким сердцем убеждала: не всегда злобный с виду таков в душе, как могло показаться. Стоит только постараться окунуться глубже, изучить отдалённые закоулки чужой души, на что не любой согласен, и всё встанет на места.       — Не оставляй меня больше надолго одного.       «Не оставлю».       И пусть акулы хладнокровные по природе, и они априори, даже если очень захотят, не способны поделиться частью тепла, в эту ночь Чонгук не чувствовал холода.       

🤍🤍🤍

      Сон долгий, туманный. Где-то вдалеке раздался шум, но голова не желала поворачиваться. Тяжело. Чонгук дышал слишком тяжело, медленно вдыхая, словно на него навалилась каменная глыба. Этот кошмар не прекращался. Он пробовал пошевелить рукой или разлепить веки, чтобы проснуться, но каждый раз терпел поражение. И только спустя долгие минуты, смазанные в целую вечность, его озарило — это не сон. Тревога захлестнула очень скоро, но он продолжал обездвижено лежать. Холод пещеры стал в разы явнее, шорохи громко ударяли по ушам, сравниваясь с ужасающим рокотом человеческих кораблей.       Сколько пролежал в таком состоянии Чонгук не знал. Через долгие мгновенья наконец-то вышло открыть до этого лихорадочно дёргавшиеся под веками глаза, и он сделал глубокий вдох, от которого закружилась грузная голова. Со стороны выхода снова послышалось копошение, он с невероятным усилием из-под полуприкрытых век постарался узнать, кто являлся его источником. По тени можно было чётко различить мегалодона, возящегося с чем-то в углу.       — Чимин? — еле слышно обратился он. Акула довольно резко для собственных размеров обернулась, застигнутая врасплох.       Чонгук не с первого раза, счесав кожу на локте, приподнялся, пока вокруг всё плыло, будто его захватил водоворот течения, несущегося по океану. Силуэт акулы двоился.       «Я не хотел тебя будить», — виновато признался Чимин.       — Чем занят?       Русал наклонился вперёд, подглядывая, и мегалодон сразу же спрятал от него что-то усерднее, разбудив в нём жгучий интерес. Именно он придал сил на то, чтобы подплыть ближе, опираясь о стену. Чонгук отвлекался и забывал о боли рядом с Чимином.       — Что там?       Мегалодон признаваться стеснялся. От волнения он замельтешил, но вскоре покорно отступил.       «Это подарок для тебя».       Чонгук обомлел. В дар он часто получал различные вещи от братьев, особенно от Тэхёна, тайно таскающего во дворец блестящие безделушки человеков, правда, ему потом приходилось прятать их из-за страха быть пойманным. Но так его сердце учащённо билось впервые.       — Подарок? — звучал он так, словно не верил.       Если бы мог, Чимин непременно покраснел, но лик акулы всё так же невыразителен. Чонгук расстроился от того, что не способен видеть и сотой доли его эмоций: досады, удивления, спокойствия, волнения, радости. Какое на вид его счастье? Имело ли оно морщинки вокруг глаз? Широкая ли у него улыбка? Неожиданно пришла на ум занимательная мысль: а каким бы русалом он был? И тут же Чонгук себя одёрнул. Почему он думал об этом?       — Можно?..       Мегалодон молча подтолкнул подарок плавником, и сразу стало ясно, почему тот долго копошился — по сравнению с ним презент крошечный. Чонгук, стряхивая с поверхности песок, с интересом разглядывал древнюю раковину, как сам Чимин, а может, и старше.       Её необычные волнистые створки потемнели, грубые, шероховатые под пальцами, но, исходя из опыта, судить с первого взгляда он не спешил. Русал аккуратно приоткрыл и не смог удержать восхищённого вздоха. Внутри на гладкой поверхности возлежала крупная идеально белоснежная жемчужина. В руках она неожиданно тяжёлая.       «Когда я остался один и спустился в долину, то встретил в этой пещере небольшого моллюска. Как он сюда попал? Как выжил? На многие вопросы мне никто не мог дать ответа. Так как здесь больше никого не обитало, я, честно извинившись, его немного потеснил. Он был соседом молчаливым, но мне нравилось. Я назвал его Соль, он единственный, о ком мне довелось заботиться».       Чонгук представил, как огромный мегалодон старательно оберегает крошку моллюска. Это так ему пришлось по душе, что он не сдержал улыбки.       «Прошло сколько-то времени, мы всё так же делили эту пещеру, пока неожиданно Соль не умер. Пусть мы пробыли вместе всего ничего, я чувствовал пустоту. Мой друг покинул этот мир, оставляя меня вновь в одиночестве проводить эти бесконечные дни и ночи без сна. Но в самый последний момент я увидел её», — указал взглядом мегалодон на белоснежную бусинку, — «такую маленькую и необыкновенную. Соль оставил после себя эту жемчужину, а я обязался хранить её в напоминание о дружбе и днях, сделавших меня снова счастливым».       Русал внимательно слушал, не представляя, как Чимин наверняка переживал из-за смерти друга. По сути это просто моллюск, но мегалодону было важно иметь рядом кого-то, кто помог бы ему нести нелёгкое бремя.       «Раз не имеешь друзей, то и терять некого. Долгие года я считал, что если отгорожусь от внешнего мира, то всё будет хорошо. И вот однажды, скрываясь от прожорливого удильщика, ко мне в пещеру забрёл русал, умевший говорить. Его яркий хвост напомнил мне об океанском дне, покинутом мной в далёкие времена».       Чонгук вскинул брови, смущённо виляя жёлтым хвостом, так привлёкшим Чимина в их первую встречу. На рифах часто с доброй завистью упоминали его хвост, и он тут же надувал от гордости грудь, а сейчас не мог перестать глупо улыбаться. Как каждый раз мегалодону удавалось делать с ним это?       «Ты стал моим спасением, Чонгук. Я хранил эту жемчужину, как самое дорогое, что у меня есть, мне ничего не было важнее неё. И теперь я хочу, чтобы она принадлежала только тебе».       Скрытое послание заставило задохнуться. Почему он чувствовал себя так странно, словно сердце готовилось выпрыгнуть наружу?       — Она… — пытался Чонгук подобрать подходящее выражение.       «Недостойна тебя», — перебил Чимин, неотрывно глядя ему в глаза. — «Она необыкновенна, только тебя всё ещё недостойна и вряд ли будет. Ты говорил, что Тэхён — самый красивый русал на рифах, но для меня самым красивым русалом во всём Великом океане являешься ты».       Чонгук оказался настолько поражён признанием, что едва дышал. Мегалодон внушал ужас во всех, кто слышал о нём, но на деле его сердце способно на многие чувства, иногда не ведомые даже русалкам — чуткость, ранимость, искренность, забота… Его слова невозможно прикрыть «дружеской привязанностью», как бы Чонгук ни пытался. Такие вещи русалки сентиментально называли влюблённостью. Он отказывался верить, но сам трепетал, его продрогшее тело горело изнутри.       О, превеликая Мельпомена, Душа Океана, должно быть, с ума сошла!       Чимин не торопил, преданно взирая на него в ожидании. Чонгук, поражённый сделанным выводом, сидел перед ним как окаменевший. Он вовсе не испытал ужас, не испугался. Он, да простит его Форкис, где-то глубоко внутри рад это слышать, но всё ещё не понимал, хорошо это или плохо.       Тупая боль, прошедшая через затылок, вернулась совсем некстати. Это случалось не впервые и он привык, ожидая её отступления, но она с новой силой ударила, достигая висков, так что из него непроизвольно вырвался вскрик.       — Я… Я… — он отступил к стене в поисках опоры, пытаясь сфокусироваться на то и дело расплывающейся акуле.       «Чонгук?».       На глаза опустилась мутная пелена. Он как можно сильнее сжал в ладони подарок, лишь бы не выронить по нелепой случайности. Чонгук слышал голос в голове всё дальше, и в следующую секунду окружающий мир померк окончательно.       

🤍🤍🤍

      Вокруг раздавались многочисленные голоса, непонятные рыдания и просьбы не орать. Кто-то сновал туда-сюда, не переставая. Чонгук отчего-то не спешил открывать глаза, нежась на волнах лёгкой дремоты. В голове то и дело всплывали разбитые на клочки обрывки сна.       Сумрак и холод, какая-то погоня. Последнее он помнил особенно ярко. Акула с разинутой зубастой пастью, перебивающее стук сердца чьё-то частое дыхание, проносящиеся табуном по телу мурашки. Его плечи напряглись, и голоса, слышавшиеся с момента пробуждения, разом замолкли. Но вскоре наступил покой. Как луч света после долгой ночи в воспоминания просочился чужой голос. «Красивое имя». Он как наяву видел пещеру, ощущал фантомную горечь странной травы на языке, вот наблюдал за плывущей в пустоте светящейся медузой, и, не переставая, говорил с кем-то укрытым в темноте. Чей это голос? Кто-то находился прямо перед ним, но его лица не разглядеть.       Обломок воспоминания с древней ракушкой, где хранилась белоснежная жемчужина, вытолкнул его из дремоты.       «Чимин!».       Он слабо зашипел из-за пульсации в виске. Первое, что предстало перед ним, едва заспанные глаза привыкли к свету, это красное пятно — мягко струящиеся волосы Тэхёна. Вместо пещеры он лежал на мягком ложе в собственных покоях во дворце, и никаких следов Чимина или намёка на него. Это всё оказалось…сном?       — Чонгук, ты меня слышишь? — громко вопросил брат, размахивая ладонью у его лица.       — Конечно, слышу, я же не глухой.       И сдавленно крякнул, едва на него набросились как минимум трое пар рук. Русал ошарашено хлопал ресницами, не различая в суматохе ни слова из обрушившихся тарахтений и стенаний.       — Потише, — вмешался Юнги, стоящий у ложа и наблюдающий за младшими братьями. — Он ведь только проснулся. Дайте ему прийти в себя.       — Слава Форкису, всё обошлось! — одна пара рук отлепилась — Хосок, уложив ладонь ему на шею, внимательно вгляделся в лицо, убеждаясь, что он в порядке.       — Мы очень испугались! — мягко сказал Тэхён, послушав Юнги, и осторожно отодвинулся, будто опасался навредить. Вместо этого близко подсел, хватая за руку.       — Братик, я так по тебе скучал, — Намджун, в отличие от остальных, прижавшись к его животу, отпускать не собирался. Чонгук слышал, как он сдерживался от слёз, хлюпая носом, и ласково погладил брата по голове, желая успокоить.       — Ребята, что случилось?       Возможно ли так, что он и вовсе не был ни в каком Безмолвии? Ударился головой на очередном соревновании с Хосоком и стал бредить? Если Чимин… не существовал, кроме как в его воображении? Нет, глупость какая!       Присутствующие сконфуженно переглянулись. Юнги поинтересовался:       — Ты не помнишь?       — Не то чтобы… Я не знаю, что именно помню, — он задумчиво потёр щёку.       — Ты отправился в Безмолвие, — выдал Хосок. Ага, всё же, опускался — это точно правда. — И пропал. Чонгук, тебя не было целую неделю.       — Неделю?       Этого не может быть.       — Ты обещал вернуться до заката, и мы ждали тебя у впадины, — подхватил Юнги рассказ. — Но ты всё не возвращался. С наступлением ночи стало ясно, что с тобой что-то произошло. Мы приплывали на место, где виделись в последний раз, каждый день, отец поднял весь дворец на твои поиски. Безмолвие обыскивали вдоль и поперёк, но рисковать и заплывать никто не стал.       Чонгук слушал и не мог поверить — неделя. Он исчез на такое большое количество времени в самом опасном месте Великого океана, но каким-то образом выжил. Вероятно, ему стоило обидеться, что за ним следом не отправили поисковый отряд, но он понимал, почему этого не произошло. Для многих Безмолвие — верная смерть.       — Три дня назад утром мы пришли снова и увидели тебя, лежащего на краю пропасти. С тех пор ты не просыпался.       — Да, — кивнул Тэхён и протянул раскрытую ладонь, — в твоей руке лежало вот это. Ты так крепко её стискивал, что мы еле разжали пальцы.       На его широкой, светлой ладони он узрел жемчужину, точно такую же, как во сне. Тэхён передал её, попеременно бурча:       — Что с тобой приключилось? Откуда она у тебя?       Но Чонгук не реагировал, заворожённый белоснежными переливами — на свету она ещё прекраснее. Скрывая жемчужину в руке, бережно прижал к груди. Какое счастье, не обронил. Она слишком драгоценна, чтобы так просто её потерять.       — Так он действительно не плод моего воображения, — губы дрогнули в улыбке. Тут же опомнившись, он бросил пронизанный беспокойством взор на Юнги: — Сколько, ты говоришь, я спал?       Все остолбенели, крошка Намджун вытер слёзы.       — Трое суток.       Три долгих дня! Чимин наверняка себе места не находил или, ещё чего хуже, уже подумал и за это время убедился, что Чонгук, вернувшись домой, решил не возвращаться, бросая его одного. Он ведь даже не знал, каков ответ на признание.       Подскакивая с места, русал сгрёб родных в охапку.       — Я очень вас люблю и непременно всё объясню, но мне надо спешить!       Те, обескураженные поведением обычно своевольного, обожающего спорить и пререкаться брата, не сразу очнулись, упуская тот момент, когда он выскочил из покоев второпях. Запоздало они рванули следом.       Чонгук не медлил. Он пошёл на это, потому что знал, что теперь ему ни за что не дадут вернуться в Безмолвие, будут сторожить день и ночь, а попытка объяснить из-за кого ему необходимо срочно обратно изначально обречена на провал. Его запрут до того, как он выложит правду, от одного упоминания слова «акула». Ждать ночи, чтобы сбежать из дворца, ему не хватило бы ни сил, ни духа. Каждая секунда на счету, он и так сильно задержался.        Однако на горизонте объявилась проблема куда большего масштаба — отец, направлявшийся в покои проведать непутёвого сына. Завидев того, несущегося по коридору, Тритон радостно раскинул руки:       — Всего мокрого, сынок! Ты пришёл в себя! Я так переживал!       — И тебе, папа! — бросил Чонгук, огибая крупную фигуру родителя. — Прости, я спешу!       И, наверное, воды Великого океана обмелели бы, если бы тот не преградил путь.       — Куда собрался? — строго поинтересовался он. — Ты едва очнулся.       — Папа, это дело жизни и смерти, — зная отца, бесконечно опекающего мальков, он, скорее, плавниками пожертвует, чем отпустит.       — Нет, мой милый, тебе всего лишь одна тысяча тридцать две луны, и я против того, чтобы ты в данный момент был где-то, помимо покоев. Хоть взгляни на себя… Нет, не надо — обомрёшь от ужаса. Такой бледный и тощий!       Русал почти взвыл. Ему уже не триста!       — Меня там ждут, — умолял Чонгук, огромными глазами исподлобья смотря на взрослого и слыша крики приближающихся братьев. — Там мой друг и я ему нужен.       — Где там? — густая бровь отца вздёрнулась.       — Во впадине. Прошу, поверь мне, его зовут Чимин и мне срочно нужно отыскать его!       Позади раздалось запыханное от Тэхёна: «Какой ещё Чимин?». Всего через несколько мгновений они окружили его, заключив в плотное кольцо, откуда не вырваться. Ловушка захлопнулась прежде, чем удалось придумать убедительную ложь. Все ждали ответа. Ничего в этой семье не утаишь!       — Русалки в Безмолвии не водятся, Чонгук, ты бредишь.        Мысль о нахождении представителя их расы в подобном месте кажется безумной по многим причинам, он изведал это на своей шкуре, так что аргументы для опровержения сего факта не находятся. Почему-то он не подумал, каким будет его следующее действие после того, как опустится в Безмолвие. В любом случае кто такой Чимин так или иначе стало бы известным.       Заглядывая в растерянные глаза, Юнги догадался первым.        — Он не русалка.       Чонгуку, не выдержавшему всеобщего давления, пришлось честно признаться:       — Чимин… Он… Он акула… — и тут же поспешил оправдать: — Но он хороший!       — Что?! — истерично воскликнул Хосок. — Чонгук, ты с ума сошёл?!       — Знаю, это звучит странно, — не сдавался он. — Помните ту легенду про древнюю акулу? Я думал, это выдумки, пока не повстречал её.       Юнги всегда выступал в спорах в качестве судьи, проницательный ум позволял ему хладнокровно подходить к ситуации, так что он попытался наладить диалог:       — Ты хочешь сказать, Чимин и есть мегалодон?       — Я жил в его пещере на относительно впадины небольшой глубине. Он кормил меня водорослями и даже спас от другой акулы! Эта жемчужина, — Чонгук раскрыл ладонь, всем демонстрируя, — его подарок. Поверьте, я не выбрался бы оттуда самостоятельно и ни капли не лгу. Чимин помог мне.       Отец позволил ему закончить, задумчиво почёсывая подбородок. Не скрывая грусти, доверительно положил руку на плечо, чуть выше заживающей раны.       — Если настолько хороший, как ты о нём отзываешься, почему же он сразу не помог тебе, а посмел держать целую неделю, да и ещё в таком состоянии?       Обида обожгла грудь. Его никто не держал, он сам пожелал остаться, но отцу не докажешь. К сожалению, всё выглядело неоднозначно и играло против него, а кроме слов, пусть и искренних, у Чонгука ничего не имелось. Здесь на все вопросы один ответ: «Акула — хищник, ты — её добыча».       — Я думаю, тебе лучше забыть об этом, Чонгук, — Тэхён, не сдержавшись, обнял разбитого их недоверием брата.       Они все выглядели виноватыми из-за того, что огорчали его. Но даже будучи готовыми оказать поддержку и произнести слова утешения, всё ещё оставались при своём мнении. В таком случае требовалась особая тактика. Состроив смиренную мордашку, он кивнул.       — Вы правы.       — Это верное решение, сынок, — отец прижал к себе за макушку, ласково поглаживая. — Тебе необходимо отдохнуть.       Подыгрывая, он прикладывает пальцы к виску, якобы жмурясь от боли.       — Кружится голова?       — Да-да, немного. Переутомился.       — В покои сейчас же, — скомандовал родитель, давая ему опереться на себя. — Намджун, милый, найди дворцового лекаря, приведи к нам.       Чонгук безрадостно подметил, что остальные решили проводить его и дождаться осмотра, поэтому быстро просчитал, как спровадить каждого, не вызывая подозрений. В комнате родные обступили ложе, ни на секунду не спуская с него глаз. Он мысленно попросил прощения за вынужденную ложь и, отринув стыд, весьма правдоподобно, сам себе удивляясь, закряхтел.       — Ох!       В итоге Хосок предложил притащить лекарство, помогающее ему при болях, и тем облегчил Чонгуку задачу. Отец поинтересовался, не нужно ли ему что-то ещё, обещая, что это непременно достанут.       — Я бы не отказался от еды, — не раздумывая, схитрил он и для лучшего эффекта страдальчески надул губы. — Три дня ничего не ел.       Тритон, хватаясь за сердце, отправил Тэхёна и Юнги за водорослями. Они тут же умчались, оставляя их наедине. Он нервно дёрнул щекой, опасаясь неудачи, из-за которой окажется под строгим надзором, но если не попробует сейчас, позже под присмотром старших братьев ему это подавно не удастся.       — Пап, не мог бы ты, пожалуйста, принести мне ещё одно покрывало, — он указал на то, что укрывало его хвост, мягкое, сплетённое из молодой, едва начавшей зелениться кладофоры. — Это меня не греет.       — Конечно, я скажу стражам, они передадут слугам.       Провожая спину родителя взглядом, он огляделся в поисках выхода. Его осенило — окно! Чонгук рассчитал секунды на побег, в целом составлявшие всего пару мгновений, и юркнул к оконному проёму, выходящему на дворцовую площадь — в противоположную от Безмолвия сторону. Он раньше не пытался в него пролезть, надобности не было, поэтому понятия не имел, хороша ли идея. Ссутулив спину, Чонгук протиснулся плечами практически без труда, насчёт талии волноваться не пришлось подавно, чего не скажешь о хвосте. Но самая его широкая часть у основания на удивление легко прошла меж преграды, не задерживаясь, — он действительно исхудал не на шутку.       Отец вернулся в покои, но застал лишь кончик жёлтого плавника в оконном проёме, словно махнувшего на прощанье, и виноватое лицо сына.       — Папулечка, извини, что поступаю так, — сказал он кинувшемуся за ним Тритону, тот только и мог, что растерянно глядеть на него по другую сторону стены. — Я скоро вернусь, не волнуйся, ладно?       Чонгук ринулся к дворцовой площади, где, свернув к саду, можно срезать путь. Он расторопно перемещался меж колонн, скрываясь в тени, едва замечал стражей-русалов на постах, и, не привлекая внимания, достиг сада. С главной башни раздался утробный рёв горна — общий сигнал о тревоге. Русал без промедления ускорился. Всего через несколько жалких минут всем станет известно о его побеге, но не самой погони как таковой он хотел избежать, а Хосока — всё же, самый быстрый русал на рифах. Брату нагнать его труда не составит, если не поторопиться.       И он не заставил себя долго ждать: показавшаяся со стороны дворца зелёная точка стремительно начала приобретать очертания.       — Чонгук, остановись! Ты совершишь ошибку!       Увы, но долина всё же кое-чему Чонгука научила: борьба — ничто без усилий на грани изнеможения. Поэтому он плыл так, будто на хвост вновь грозилась наступить смерть. Русал с облегчением заметил впадину, и, не сбавляя скорости, погрузился во тьму, оставляя брата далеко позади.       Русал волновался, ведь прошло много времени. Вдруг Чимин отчаялся, так и не услышав ответ, и опустился на огромную и недоступную для него глубину? Посчитал, что Чонгук покинул его навсегда, солгав в тот день? Что променял на жизнь на рифах?       Вода медленно похолодела, и вновь привычная тяжесть сдавила грудь и голову. Пока есть силы, стоило действовать. Но сколько бы ни пытался, Чонгук не мог вспомнить, где именно расположена пещера. Определить её местонахождение — задача не из лёгких. Водоросли тут везде редко росли, а пейзаж практически одинаковый что на десяти минутах пути, что на тридцати. В первый раз он наткнулся на удильщика и поплыл, куда глядели глаза, так что оставалось плыть если только наугад. И не хватит целой жизни, чтобы исследовать Безмолвие вдоль и поперёк в одиночку.       — Чимин! — позвал Чонгук, уверенный в том, что услышат — кроме как слушать, ему ничего в одиночестве не оставалось.       Но мегалодон не спешил ему навстречу. И он искренне не понимал, почему.       В отдалении показались очертания неровности склона, наверняка там находилась пещера, куда он сразу же отправился, заглядывая внутрь, и едва успел отклониться, чтобы стая рыбок не сбила его с перепугу. Крепко сжав кулак от неудачи, он вновь продолжил путь, не теряя надежды отыскать Чимина. В следующей пещере его встретила пустота, после неё ещё одна с тремя креветками. Боль в висках подбивала ускориться.       Еле-еле различимая точка далеко на севере — последний шанс. Слыша собственное учащённое от нехватки кислорода дыхание, Чонгук поплыл в том направлении, и его счастью не было предела — в ней угадывалась родная пещера.       — Чимин, ты здесь? — взволнованно крикнул он в темноту.       Попытался вглядеться, узреть знакомый силуэт, но не увидел ничего, с болью осознавая, что не успел.       «Ты должен уплыть», — спустя долгое молчание прозвучало в голове, заставив его вздрогнуть.       Русал выдохнул от облегчения, заплывая внутрь. Мегалодон нашёлся у самой дальней стены и на его появление никак не отреагировал, даже не двинулся.       — Я так боялся…       «Чонгук, уплывай!», — неожиданно взревел Чимин, уставившись злым взглядом на оторопевшего русала. — «Тебе лучше вернуться на поверхность, пока не поздно».       — О чём ты говоришь? — недоумевал он, упрямо приближаясь к нервной акуле. Чимин впервые повысил голос, но его ярость была направлена совсем не на Чонгука.       «Долина истязает тебя с каждой минутой сильнее. Она — порождение тьмы и создаёт тварей по своему подобию, а ты другой. Здесь тебя ждёт лишь смерть. Мне стоило догадаться об этом раньше».       Чонгук вспомнил, как усталость сводила с ума, сон становился всё дольше, но отдохнувшим он себя не чувствовал, вскоре ему едва хватало сил, чтобы оторвать голову от холодного пола. И сейчас после недолгого нахождения в Безмолвии, бодрость сменилась давлением, и природы его русал не понимал. Выходит, неважно на какой глубине, бездна в любом случае вытянула бы из него силы, просто где-то ему пришлось бы мучиться дольше.       — Но как же ты?       «А я останусь», — поникнул Чимин, уводя взгляд. — «Здесь мне самое место».       Чонгук уважал выбор мегалодона опуститься в бездну много лет назад, но неужели ему не хотелось увидеть мир таким, какой он ныне есть? Боль и борьба теперь в прошлом, настало время двигаться вперёд. Неужели он отвергнет после всех тех слов, что сказал, вручая подарок, олицетворявший не что иное, как вложенное русалу в руки собственное сердце?       — Поплыли со мной! — предложил Чонгук.       «Рифы — дом русалок, а я акула. Разве может такой, как я, спокойно жить среди вас? Вряд ли твои родные обрадуются хищнику, способному растерзать, как их с детства этому учат. Ты очень хороший, Чонгук, но теперь наши пути должны разойтись», — мегалодон отвернулся, чтобы больше его не видеть. — «Возвращайся к семье. Пожалуйста, уплыви и забудь сюда дорогу, потому что я больше не хочу наблюдать за тем, как ты медленно умираешь».       Чонгук потерян. Его сердце заныло от мысли, что Чимин останется в одиночестве, предаваясь иллюзорным воспоминаниям. А ещё он не представлял своё завтра без мегалодона, сторожащего его сон, обещающего защитить от прожорливых удильщиков и заботливо добывающего для него еду. Как же он посмеет забыть сюда дорогу? Чимин отдалялся, не желая его потерять, но и Чонгук не готов проститься.       Он стиснул в ладони жемчужину, долго размышляя. Как сделать так, чтобы твой заклятый враг перестал представлять опасность? Кому и почему русалы готовы довериться и подпустить к себе ближе?       Мегалодон удивлённо дёрнулся, ощутив на голове тёплую ладошку.       — Посмотри на меня, — мягко попросил Чонгук. — Ты говорил, что она, — кивок на жемчужину, — самое дорогое, что у тебя есть. И я спешил сюда, потому что хотел сказать, что принимаю её. Принимаю, слышишь?       Чонгук замолчал на секунду, в последний раз обдумывая пришедшую на ум идею, и поинтересовался:       — Ты доверяешь мне?       

🤍🤍🤍

      Наверху творился настоящий хаос. Стражи-русалы неподолёку прочёсывали всё у впадины, высматривая принца. Отец нарезал круги от волнения, то и дело оглядываясь на Безмолвие, где ещё около часа назад скрылся его непослушный сын. Время шло, а он никак не возвращался. Тэхён грыз ноготь на правой руке, обхватив левой собственное плечо, — не знал куда деться. Как они могли упустить этого дурака?       — Пап, не мельтеши, — тихо попросил Юнги. На вид он был спокоен, в отличие от остальных, но все прекрасно знали, что это не так. Ему тоже тревожно за брата, восставшего недавно из мёртвых и вновь кинувшегося совершать очередной глупый поступок. Именно потому, что родные на взводе, он взвалил на плечи ответственность за здравомыслие. — Не мельтеши, говорю.       — Да как? — орал взвинченный отец, ещё усерднее гоняя песок по дну плавником. Его громкий голос разбудил молчаливого Хосока.       — Я поплыву за ним, — он дёрнулся, и его тут же осадили.       — Нет! Это слишком опасно. Моё старческое сердце не выдержит, если двое моих сыновей исчезнут. За что же мне это наказание? — горевал отец. Уверенно можно заявить, что половина седины в волосах родителя — заслуга Чонгука. — Вы должны были сказать мне сразу…       Он распинался, вынуждая их понуро опускать головы. И чего они только не выслушали, смиренно принимая тумаки за то, что три взрослых лба не уберегли младшего брата. Потом настало время наказаний: никаких больше прогулок, на что Тэхён чуть дара речи не лишился, соревнований пловцов, что возмутило уже Хосока, и вообще — сидеть всем пятерым дома, там безопаснее. Только Юнги свезло, он и так никуда не выплывал, предпочитая компаниям одиночество.       Тэхён нервно вздрогнул, замечая позади отца на секунду мелькнувшее жёлтое пятно.       — Пап…       — Я ещё не договорил.       Юнги и Хосок ошарашенно заглянули за широкий силуэт родителя, последовав примеру Тэхёна. Виновник боязливо мялся у края пропасти.       — Пап, — хором позвали братья, указывая назад.       Отец молниеносно развернулся, собираясь то ли кричать от досады, то ли радоваться от счастья.       — Папулечка, — крикнул русал подозрительно ласково, — обещай не ругаться.       — Обещаю, только плыви скорее сюда!       — Точно-точно обещаешь? — решил удостовериться Чонгук.       — Точно-точно.       Он махнул кому-то рукой, и из впадины показалась огромная голова акулы. Реакция отца была мгновенной: золотой трезубец материализовался и ярко засиял в крепко стиснутом кулаке, остриём метя в угрозу, готовый в любую секунду устранить её. Стажа напряглась, направляя копья в их сторону.       — О, великий Форкис! — взвизгнул Тэхён, шарахающийся по ночам от любой тени, и бросился на остолбеневшего Хосока.       Юнги, напрягшись, о чём говорил его заострившийся подбородок, заслонил братьев в защищающем жесте, чтобы, если понадобится, встать у хищника на пути.       — Нет-нет! — остановил Чонгук. — Он не причинит вам зла, честное слово!       Чимин рядом снова нырнул в Безмолвие, таращась сверкающими беспокойными глазами на оружие Тритона, осторожно ткнулся носом в тёплое плечо. Из многочисленных рассказов он взял на заметку, что отец Чонгука непростой русал. И прожигающие его убийственно тяжёлым взглядом глаза тому подтверждение. Температура воды заметно повысилась на несколько градусов.       — Я нуждаюсь в объяснениях, — потребовал Тритон.       — Это мой друг Чимин, я о нём говорил.       — Твой друг понимает, что появляться здесь было большой ошибкой?       Чонгука, открывшего рот для ответа, опередили.       «Понимаю», — и по побелевшему лицу всегда непробиваемого Юнги, он догадался, что услышал его не только в своей голове.       Родные переглянулись, в их движениях угадывалось сомнение и неверие.       — Тогда зачем ты здесь?       — Это я позвал, — признался Чонгук. — Поставил условие, что не вернусь без него, и ему пришлось подняться наверх. Пап, послушай, — наконец, Тритон перестал пытаться изничтожить Чимина взором и посмотрел на него, — это похоже на уловку. Мне тоже так казалось первое время, это нормально, у нас у всех есть горький опыт, — кивнул он, источая искренность. — Но ты сам постоянно говоришь, что существуют исключения в любом случае. Если не исключения, то допущения. Это оно, пап! Подумай сам, неужели ты прежде мог себе представить, что акула убьёт сородича ради какой-то русалки?       Чонгук обернулся через плечо, одаривая нежной улыбкой мегалодона, трогательно жмущегося к его тёплой коже холодным носом. В данную минуту он — тот, кто нуждался в защите.       — Цель не оправдывает средства, будь она лишь желанием набить брюхо. Да если бы он только захотел, рифы и недели не продержались, а Чимин стремится жить в покое, никому не мешая, как бы одиночество его не угнетало. Именно поэтому я остался — проникся его историей и надеждой отыскать кого-то, о ком можно позаботиться, он не держал меня, — Чонгук повернулся к отцу, поражённо внимавшего его словам. — Разве сейчас, когда акула так близко, не должен ли ты ощущать опасность? Не веришь нам — обратись к собственному разуму.       Чутьё не обмануть, каким бы сильным и древним хищник не являлся. Это тонкое чувство, сродни интуиции, но более точное, незнакомый с этой особенностью назвал бы его предвидением. Знания о Нимп, оберегающей от незваных гостей, утеряны, но предчувствие у русалок в крови, даже беспощадному времени оно неподвластно. Чонгук знал, что это — чистая победа. Отец потерял на секунду равновесие, поддавшись назад, от озарения. Позади него братья пребывали в той же прострации.       — Что это значит? — тихо сказал Хосок, поддерживая Тэхёна за локоть.       — Пап… — позвал Юнги, но тот не ответил.       Они не ощущали ничего, как и Чонгук, находящийся с Чимином в нескольких миллиметрах друг от друга. Он не желал им зла, поэтому вместо привычного тревожного шевеления где-то в центре грудной клетки зияла пустота и безмятежность.       Тритон судорожно пытался понять, как поступить, но не соглашаться со словами сына не стал. Однако присутствие хищника на рифах невозможно. Какие бы цели он не преследовал, подпускать его ближе, чем на сто рывков не станет — риск слишком велик. Прежде всего безопасность жителей.       — И что это меняет? Твой друг — хищник, Чонгук, рано или поздно ему захочется есть. Предлагаешь мне дать ему свободно охотиться на тех, кого я поклялся защищать? Предлагаешь поселить у себя во дворце? Допустим, ты убедишь всех вокруг, что он не причинит зла, но какую гарантию ты им можешь дать? Страх и паника — вот, что нас ждёт, если мы позволим ему остаться. Я понимаю твою точку зрения, но и ты пойми, акуле не место на русаличьих рифах.       Чонгук выдохнул, чтобы успокоиться, и, выступив вперёд, громко сказал много раз обдуманную по дороге сюда мысль:       — Акуле — нет, русалу — да.       Он робко поглядел из-под ресниц на ошарашенного отца. За спиной его братья недоумённо хмурились, в отличие от родителя, не поняв сути фразы. Чонгук не знал наверняка, но, чисто теоретически, это не проблема для того, кто обладал самым сильным оружием в Великом океане. Трезубцу подвластны бури и молнии, он преобразовывал неподдающиеся обработке материалы в необходимые вещи и множество других чудес. Отчего ему не попытаться превратить акулу в русалку? Реакция Тритона только подтвердила догадки.       — Ни за что! — взревел отец. Недалеко группа полипов колыхнулась в смятении.       Но он, выпятив грудь, отступать не собирался. Ему не впервой проявлять дерзость, пусть даже и выходящую за рамки. Чонгук пообещал Чимину, что сделает всё, что в его силах, найдёт выход.       Наблюдавший за этим мегалодон не хотел быть причиной ссоры, учитывая, как взбешён первый и серьёзен второй. Если бы только мог, коснулся чужой руки в поддержке, а так он лишь ткнулся носом в спину, представляя, как неуклюже выглядел по сравнению с высоким и утончённым русалом. Это всё — слишком. Никто не должен ругаться из-за него.       «Твой отец прав, я должен уйти», — Чимин постарался скрыть грусть, произнося это.       Когда к нему в пещеру забрёл неизвестный, его это не обрадовало, но умение говорить привлекло акулу, и идея оставить заблудившегося жить у себя показалась хорошей. С каждым днём он привязывался к неугомонному соседу, любознательному, весёлому и красивому. Думал, так странно, чем чаще он его касался, тем больше хотелось. С ним одиночество сносить стало очень просто. Но Чимин не такой, как Чонгук, он ему и в подмётки не годился — скучный, серый отшельник не подходил яркому русалу.       Мегалодон попятился назад, но уплыть ему не дали. Чонгук, гневно смотрящий на отца, цепко схватился за его спинной плавник.       — Тогда мы уйдём вместе!       Чимин попытался мотнуть головой, чтобы образумить упёртого русала, грозящегося бросить любимую семью из-за какой-то акулы. Он увидел, как вытянулись лица его братьев, бедный, побледневший Тритон так вообще проглотил язык. Тяжко иметь в руках власть, но не мочь совладать с собственным сыном. По рассказам так вообще у него должно быть нелёгкое родительское бремя.       Чонгук гордо развернулся, подталкивая мегалодона в Безмолвие, намекая, что им пора.       — Чонгук… — позвал русал с ярко-красными волосами — насколько ему известно это Тэхён.       — Малёк, ты чего? — с нервным смешком поддался вперёд Юнги, что он определил по голубому хвосту. Он словно был готов броситься за ними. — Мы — твоя семья.       — И я вас люблю, но Чимин… — Чонгук с сожалением коснулся головы акулы, видя в сияющих глазах собственное отражение, — нуждается во мне больше. Вы даже представить себе не можете, какая это мука — жизнь в Безмолвии, без семьи, без сородичей. Ты один во всём Великом океане и никому нет до тебя дела, — он пообещал: — Я буду навещать вас иногда, не переживайте.       — А как же Намджун? — воскликнул третий, и Чимин, следуя логике, понял, что это и есть тот самый Хосок, на эту мысль так же наталкивал изумрудный цвет его хвоста. — Что нам сказать, если он спросит, почему ты не вернулся?!       Толкающий его русал на секунду замер, губы его поджались. Оставлять совсем ещё маленького брата оказалось самым трудным. Он прерывисто вздохнул и всё же ответил:       — Скажите, что я обязательно покажу ему новый трюк по возвращении, так что пусть не скучает.       У Чимина имелась призрачная надежда, что Намджун станет тем якорем, способным удержать Чонгука дома, не позволив ему бросить родных, но его настрой воинственный. Они уже почти скрылись в Безмолвии, как вдруг молчавший Тритон, на чьи плечи после смерти жены легла обязанность оберегать сыновей, не смог позволить одному из них отправиться в опасное место, да ещё и с акулой. Его рука крепко стиснула трезубец.       — Хорошо.       Чимин услышал тихий облегчённый вздох Чонгука, ни за что не признавшегося бы, как на самом деле он переживал — в бездне его дни сочтены. Русал обернулся, благодарно улыбнувшись и сцепив ладони.       — Ты осчастливишь меня на веки вперёд!       Тритон бросил взор на Чимина, сначала нахмурился, потом на его лице застыла маска смиренности, и снова злости. Он не мог осмелиться, и наконец произнёс:       — Это только ради моего сына.       Мегалодон понимал это и то, что в будущем ему вряд ли будут рады.       — Одна ошибка — я превращу тебя в креветку и раздавлю, ни секунды не сомневаясь.       «Этого не случится, клянусь».       Тритон, не привыкший слышать чужой голос в голове, скривился, поднял золотой трезубец. Океанское дно, подобно солнцу, озарило величественное сияние, лучами расходящееся от его остроконечного навершия. Чонгук отплыл на безопасное расстояние от Чимина. Чужой силуэт медленно обволок свет, больно ударивший по глазам, и он вынужденно закрыл лицо локтем, чтобы не ослепнуть. Расположенные вблизи от Безмолвия полипы и камни окрасились в золотой, отбрасывая на песок длинные тени. Прокатившаяся яркая вспышка скрала их и погасла, свет медленно рассеялся в темноте предстоящей ночи. Чонгук осторожно выглянул.       На том месте, где ещё минуту назад находилась акула, показался в сравнении с ней стройный русал. От прежнего хищника остался лишь тёмный длинный хвост и бледно-серая кожа рук и торса. Он поднял голову — в воде играючи взметнулись смоляные волосы. Чёрные глаза смотрели поразительно знакомо, выдавая в нём Чимина. Они потрясённо изучали друг друга, пока мегалодон, ещё не разобравшись в том, как работал хвост, не потерял равновесие. Чонгук успел подхватить у края впадины, вместе с ним неуклюже рухнув на песок. И каково было его удивление, едва Чимин заговорил, только уже вслух.       — Ты всё ещё самый красивый в Великом океане, — теперь, увидев Тэхёна наяву, он не отказывался от слов, чем тронул его сердце. Чонгук не удержался от смущённого хихиканья. — И я давно хотел сказать, что люблю твою улыбку.       В округе зазвенел счастливый смех русала с жёлтым хвостом, заключившего в крепкие объятия мегалодона. Под его тёплыми руками отдавала холодом серая кожа, а мягкие волосы щекотали лоб и щёки, не давая усомниться, что у них всё вышло. Этого бы не случилось, если бы не его самый лучший в мире отец.       — Папочка, спасибо-спасибо! — кричал он.       Снедаемый сомнениями Тритон, пошедший на поводу у сына, стремительно развернулся и в сопровождении обескураженной стражи поплыл прочь во дворец предаваться самокопаниям. Смотреть на всё это — выше его сил. Чонгук не обижался. Отец слишком привык опекать детей, и для него они всё ещё мальки, которым нужна защита. Но он обязательно полюбит Чимина.       Братья подплыли к ним ближе, всё ещё немного опасаясь. Тэхён продолжал хвататься за руку Хосока, держась дальше всех. Юнги как самый старший собрал в кулак всю храбрость и помог удержать Чимина, увлечённо осваивающего новый хвост. Держать равновесие теперь дело не из лёгких. Столь маленькие габариты и то, что любое его действие ощущается раз в сто быстрее, удручали и пугали — мир отныне двигался медленно, а он будто нёсся на всей скорости.       На фоне других Чимин выделялся буквально всем: чуть бо́льшим размером, цветом кожи, хвоста и волос, глазами с беспросветной радужкой, заострёнными кончиками ушей. Раздумывая, каким бы русалом он был, он и не представлял, что таким.       Тэхён, задумчиво проследивший, как Чимин крепко стиснул ладонь его младшего брата, игнорируя Юнги по другую сторону, разом растерял любой страх, произнеся:       — А я так и не понял, где здесь истинно дружеские намерения.       И остался без ответа.       

🤍🤍🤍

      — Может, поплаваем по рифам? — откровенно скучая и периодически подкидывая маленькую ракушку вверх, протянул Тэхён. Он надул губы, лениво повиливая плавником, — от нескончаемой тоски превратился в Юнги, сладко подрёмывающего на соседнем валуне.       — Вдвоём невесело, — горестно вздохнув, отказался Хосок. — Юнги ведь не согласится с нами.       — Я пас, — даже не открывая глаза, тот перевалился на другой бок.       Тэхён диву давался. Как же так произошло, что стало нерадостно жить! Братья отказывались от любой затеи, всё им уныло, чего не предложи. Раньше ведь никто не жаловался.       — А Чонгук? — приподнялся на руках русал, из последних сил стараясь оставаться бодрым.       — А что Чонгук? — Хосок откинул голову назад, провожая плывущих мимо рыбок взглядом. — Чонгук влюблён.       Со страдальческим «грррхх» Тэхён рухнул локтями снова на камень. Чонгук и есть та самая причина, почему любая затея казалась неинтересной. Их брат — извечный источник веселья. Он загорался мыслью, а они трое спешили за ним — предотвращать последствия. Взбалмошный и упёртый, он был способен растормошить любого, и даже Юнги насилу утягивал за руку вперёд к новым приключениям, другим его энергии оставалось только завидовать. Теперь же как будто подменили!       Никто Чонгука не узнавал: из проказника, по чьей вине сотрясались целые рифы, он превратился в тихого и неприметного русала. Вот уж не думал Тэхён, что их младшенький перерастёт возраст озорства и потех. Его нынче трудно привлечь сумасшедшими идеями — всё свободное время тот проводил с Чимином. Тэхён поначалу обижался, что он перестал вспоминать о братьях и вечно говорил о занятости, но так уж вышло — Чонгук влюбился. Пока в его приоритете не так давно ставший красавчиком русал мегалодон, нуждающийся в заботе и освоении вещей и местности, для них являющихся привычными.       Он знакомил его с жителями, рассказывая о самых красивых местах на рифах, приторно хихикая из-за Чимина, ради интереса стремящегося тыкать в ползущих рачков или золотых рыбок. Один раз краб, не оценивший внимания, цапнул его за палец, так Чонгук весь искрутился, чмокая больное место, как будто оно могло зажить от этого быстрее.       Если бы кто-то поинтересовался о самом странном уроке, Тэхён ответил бы «урок по использованию хвоста». Это океан, обмочи тебя волна, кто здесь плавать не умеет? А вот не умеет, и это настоящая правда. Абсурд? Не то слово! Чонгук учил Чимина использовать хвост, крепко держа за руку, потому что у бывшей акулы неожиданно проблемы с равновесием. Он помогал плыть, ловил, если необходимо, и вообще неизменно оставался таким милым и добродушным с Чимином, что это заставляло дёргаться глаз. Тэхёну он как-то грозился голову откусить, когда один плавцовый трюк ему не давался, на минуточку, первые полчаса от начала урока. Им он, кстати, так и не овладел.       Тэхён вчера заглянул к ним, надеялся повидаться с братом, но вскоре, так и незамеченный никем (обидно вообще-то), удалился, мучимый рвотными позывами. Чимин спустя долгие попытки справился без поддержки, но Чонгук продолжал держать его за руку. Осознав, что это необязательно, а отпускать друг друга не хочется, они оба засмущались. Тэхён едва неприлично не захохотал в голос с произошедшего далее. Чимин наигранно споткнулся буквально о ничего, чтобы не отпускать его брата, чьи щёки сильно раскраснелись. Они вроде как в курсе, но делали вид, что не в курсе. Такая вот логика.       Отец горевал и ревновал дорогого сына к бывшему хищнику, а Чимин в его присутствии был смирнее нашкодившего малька. Он боялся при нём шелохнуться или посмотреть в сторону Чонгука, улыбающегося терпеливому и идущему ради него на жертвы родителю, хотя все вокруг понимали, что недолго они будут ходить вокруг да около, в конечном итоге образовав русаличью пару. Знал это и Тритон, но это не мешало ему переживать за Чонгука, строгим взором подозрительно сощуренных глаз провожая будущего зятя, как его втихую называли Хосок, Юнги и Тэхён.       Несмотря на то, что Чимин пребывал на рифах уже неделю, он и остальные с ним малознакомы. Долго живший в одиночестве мегалодон обычно сторонился других, общаясь только с Чонгуком, и братьев это печалило. Стань они ближе, во дворце не было бы так уныло.       Тэхён подскочил, усаживаясь на камень сверху.       — А что, если мы устроим вечер рассказов? Позовём этих двоих, это позволит нам всем подружиться, и Чимин быстрее освоится!       — Ты думаешь, он согласится? — скептично спросил Юнги. — Если нет, то Чонгук без него не придёт.       — Так надо попробовать.       — Вообще, звучит неплохо, — согласился Хосок, и он резво закивал головой. — Мы все живём во дворце, но до сих пор так и не познакомились нормально.       Тэхён хлопнул в ладоши, заканчивая разговоры.       — Мне нужно их найти!       Он, не раздумывая, поплыл на поиски влюблённых. Время полдень, эти двое могут где-то обедать, прививая бывшей акуле новый рацион питания. И как предполагал, услышал в одной из комнат знакомый голос, заглядывая внутрь.       Перед сидящим Чимином на каменной столешнице лежали водоросли: красные, жёлтые, зелёные — различные по вкусу и консистенции. Рядом с ним крутился Чонгук, указывая пальцем на какие-то из, и интересуясь, чего бы тот хотел первым делом попробовать. Бледный из-за особенности кожи на фоне брата мегалодон выбрал жёлтые, когда Тэхён наконец-то отважился появиться. Выбор русал одобрил — ему они тоже нравились, хотя Чимин, если приходилось делать выбор и в списке было что-то жёлтое, всегда тыкал в жёлтое. Может, это у него такой способ сделать Чонгуку и его хвосту комплимент?       — Чем занимаетесь? — невзначай спросил он, привлекая внимание парочки.       Брат заметно обрадовался, встретил лучезарной улыбкой. Не секрет, что Чимин в тихую, пока тот не видел, на неё загляделся.       — Я вот рассказываю, чем ещё мы тут питаемся, — объяснили ему.       — Ну и как?       — Не думал, что водоросли могут быть вкусными, — ответил Чимин, тем самым делая Чонгука донельзя счастливым. Любой его сдвиг в обучении брата очень ободрял, и оттого тот старался ещё сильнее.       Тэхён молчаливо стоял в стороне, закатывая глаза, потому что парочка забыла о нём едва не сразу, увлечённо переглядываясь.       «Да сделай хоть кто-то из вас уже шаг, хватит сохнуть друг по другу!», — бесился он про себя и, не стесняясь, громко прочистил горло.       — Я вообще-то по делу.       — Д-да? — робко прошелестел брат, прячась от чужого взгляда. Он заправил прядь волос за ухо трясущимися пальцами.       «Форкис, дай мне сил дожить до их мальков».       — Мы устраиваем перед сном вечер рассказов и хотим пригласить вас.       — Ну, — замялся Чонгук, посматривая на жующего водоросли Чимина, — я не знаю.       — Давайте! Будет здорово, обещаю! Я вижу, как глаза Чимина прям таки горят, — он несдержанно рыкнул на этом слове, давая тому понять, что ему лучше согласиться, — от жажды узнать про древнюю акулу из глубин.       Чимин сглотнул, понимая, что это у Тэхёна глаза не то что горели — пылали. Ему и самому неловко. Чонгук давно не проводил время с близкими, у них не подвернулось даже возможности побыть вместе после пропажи брата и сына, чтобы поговорить обо всём и убедиться, что тот в порядке.       — Да, — согласился он, удивляя Чонгука, не ожидавшего данного расклада. — Мы обязательно приплывём перед сном.       — Замечательно! Это то, что я хотел услышать, не буду более отвлекать. Советую попробовать ещё зелёные, — кивнул он на водоросли. — Не такие вкусные, как жёлтые, но тоже ничего.       Мегалодон улыбнулся, обнажая белоснежные клычки, — ещё одна вещь, оставшаяся из акульего прошлого. Они органично и даже приятно сочетались с его необычной для их расы внешностью. Чимин вообще выглядел довольно мило и мирно, по нему и не скажешь, что именно он являлся страхом всего Великого океана. Чонгук неспроста в нём души не чаял.       — Думаю, они все хороши, — его улыбка исчезла в поджатых пухлых губах, взгляд рассредоточился. — Но иногда мне кажется, что я всё ещё хочу сожрать какой-нибудь рыбки.       Тэхён выпучил глаза. Чонгук, понимая, что их гостя всё ещё немного побаивались, пусть и не показывали этого, схватил водоросли, запихивая их Чимину в рот, и очаровательно улыбнулся.       — Он шутит! Шутит! — рассмеялся брат, указывая на русала с травой во рту, послушно начинающего жевать. Чимин кивнул, его глаза сощурились в улыбке. — Встретимся вечером!       Остолбеневший Тэхён никак это не прокомментировал, развернулся и уплыл прочь, слыша за спиной тихий голос.       — Не говори такое никому! Тебя неправильно поймут, — за чем последовала череда наставлений, как в приличном обществе подтрунивать не стоит.       Он не слышал возражений или извинений, но прежде чем скрыться за углом, уловил странный звук, напоминающий сконфуженный писк, и из-за опасений, не сожрал ли там бывший мегалодон его родственничка, вернулся, осторожно заглядывая одним глазком.       Чимин, к слову, его страха не оправдал, а, притянув неугомонного Чонгука, которого заткнуть — тот ещё подвиг, усадил на себя и чувственно поцеловал, удерживая за покрасневшие щёки. Брат, конечно, посопротивлялся для приличия, но очень скоро расположил руки на чужих плечах, позволяя прижать себя. В тишине на пол плюхнулись разноцветные водоросли, забытые влюблёнными.       Ну, наконец-то!       

🤍🤍🤍

      Чонгук счастливо танцевал в линии вальсирующих, родные руки надежно хватали за талию, подкидывая вверх, чтобы потом поймать, вновь бережно обнимая и кружа вихрем по бальному залу. Сегодня его день рождения. Сбылась заветная мечта, — он приглашён на танец, а партнёром стал самый необычный русал во всём Великом океане. Пусть неуклюжий, совсем недавно научившийся элементарному управлению хвостом, но ради него освоивший за несколько дней вальс, дабы Чонгук засиял на собственном празднике.       В самой гуще событий, под многочисленными взглядами именинник безустанно отдавался музыке, не скрывая широкой улыбки, пока гости шептались, обсуждая и восхищаясь новой парой. Наверняка их удивляла разница между ним и Чимином, но никто не мог не отметить, как гармонично сочеталась серая кожа с кожей цвета песка; чёрный хвост с жёлтым. Они — самая видная пара на празднике, что доставляло русалу превеликое удовольствие.       Иногда он видел, как хмурился отец, наблюдая за сыном, и сжимал кулак, едва рука Чимина опускалась с его лопаток на поясницу, но ненадолго — лёгкий удар молнии, срывавшейся с кончика золотого трезубца, возвращал ту на место. Родные братья, собравшиеся в углу, любовались тем, как возлюбленный заставлял его смеяться, и наверняка отпускали забавные шутки в их сторону. Чонгук доволен всем, и именно в этот вечер, свой день рождения, если позволит ситуация, надеялся под конец остаться с Чимином наедине. Надо лишь суметь перевести внимание отца на кого-то ещё.       У него энергии немыслимо, но партнёр стал запинаться чаще, однако стойко терпел, не признавая, что вымотался. Милый, галантный и только для него одного. Спасение пришло неожиданно — церемониймейстер громогласно в раковину, любезно позаимствованную у их дворецкого, объявил о начале Радужного шествия, попросил участвующих встать в центр, а других гостей занять места. Чонгук схватил кавалера за руку, чтобы отправиться к братьям.       — Разве ты не хочешь поучаствовать?       — Ну, я не знаю. Не вижу в этом смысла.       И буквально ощутил, как отец начал прожигать в них дыру, стоило Чимину обнять его, остановившись в опасной близости от губ.       — В таком случае, гости упустят шанс увидеть самого красивого русала на свете.       Он покраснел, не припоминая, когда это уже стал самым красивым во всём свете. Только этим утром Великий океан едва выдерживал его очарование и ещё несколько десятков достоинств.       Чимин потянул его к эпицентру действий.       — Сделаем это вместе.       — Но ты устал, — вяло сопротивлялся русал.       — Сегодня особенный праздник — твой, разве я посмею устать в такой день?       И Чонгук позволил тащить себя, куда заблагорассудится. Почему он так поступал — околдовывал впечатлительного его и атаковал любовью в самые неожиданные моменты? Если им удастся сбежать с бала, он Чимина до самого утра не отпустит, пока вдоволь не насладится сладкими поцелуями.       Он глядел на красивую спину, понимая, что последует за ней куда угодно, лишь бы его всегда держали за руку, как сейчас. Прерывистый, полный влюблённости вздох не остался без внимания глазастых Юнги, Хосока и Тэхёна, тут же заулюлюкавших между собой. Они встали в конец образовавшейся толпы как раз вовремя — процессия медленно двигалась вперёд, все участники раскрывали запрятанные секреты, показывая, по какой причине достойны называться самыми красивыми, а Чонгук просто плыл, ведомый Чимином. Если и не выиграет, поскольку ничего не приготовил, возлюбленный всё равно скажет, что он самый-самый.       За полчаса шествия они не оторвали друг от друга взглядов практически ни на секунду. Со стороны казалось глупым то, насколько очевидно и одновременно серьёзно они влюблены? По правде, Чонгук не смотрел на гостей, решавших, кто станет победителем, он млел рядом с Чимином. После всего они встали поодаль, крепко схватившись за руки.       Троица в углу их уже ждала. Тэхён уважительно захлопал в ладоши.       — Это ваш первый раз, и он был превосходен.       Чонгук смущённо хихикнул. В поддержке на поясницу легла холодная ладонь — она всегда придавала ему чувства уверенности.       — Почему ты не участвовал?       — Тогда бы у вас не было и шанса, — Тэхён важно вильнул красным хвостом, за что получил болезненный тычок локтем от Юнги. — Это шутка!       — Чем планируете заняться после праздника? — оживился Хосок, не заостряя внимание на перепалке братьев. — Отправитесь на свидание?       Чимин кашлянул в кулак. Он тоже планировал остаться наедине, только втайне ото всех. Неужели их желания так очевидны? Ему дико неудобно: в спину впивался грозный взгляд Тритона, в очередной раз ударившего по руке разрядом молнии, он был убеждён, что его малька бесстыже совращали прямо перед родительским носом, а эти трое неумолимы — постоянно подталкивали действовать. Развитие отношений с третьим лишним зрелище увлекательное. Так как Чонгук единственный, у кого имелась потенциальная пара на данный момент, именно они попали под новую стадию становления в отцовстве Тритона. Хотя Чимин сам пока даже не знал, как бы вёл себя, если бы его мальки готовились образовать с кем-то русаличью пару. Стресс, да и только.       — Отец не позволит, — неловко рассмеялся Чонгук.       — Значит, нужно сделать так, чтобы он… не узнал, — пожал Юнги плечами, выразительно посматривая на Чимина, как бы намекая не оплошать при первой же возможности.       — Доверьтесь нам, — заверил Хосок, подмигивая. — Мы возьмём его на себя.       Услышав это, Тэхён деловито тряхнул волосами.       — Только без меня, ладно? Мне нужно отойти… кое-куда, в одно место. В общем, я буду занят.       — Опять поплывёшь смотреть на человеков?       — Сегодня от них может что-то интересное остаться в океане! — восхищённо затарахтел русал. — Так что вам придётся помочь не только нашей парочке, но и мне, пока я быстренько присмотрю несколько штучек. Иначе отец уничтожит их завтра, и плакала моя коллекция блестяшек.       — Ничем хорошим это однажды не закончится, — пробурчал Юнги, но кто бы его слушал.       К ним подплыл один из радостных коньков, собирающих голоса, и Чонгуку даже не нужно гадать, за кого отдали голоса братья — хихиканья говорили сами за себя. Вскоре наступило время объявлять победителя, и Тэхён воспользовался шансом улизнуть, теряясь в толпе гостей. Церемониймейстер взбудоражено потирал руки, играя бровями, то и дело задерживаясь взглядом на ком-то из участников шествия, подогревая интерес.       — Дамы и господа, хочу поблагодарить всех вас за участие в нашем всегда горячо ожидаемом Радужном шествии. Мы подсчитали множество голосов и готовы объявить результаты. Напоминаю, победитель станет носителем титула самого красивого обитателя на рифах!       Гости зашумели, им не терпелось узнать, кто же удостоился подобной чести. Церемониймейстер улыбнулся, плавным движением рук устанавливая тишину.       — Встречайте… — Чонгук ощутил, как холодная ладонь сжала его пальцы, — наш всеми любимый принц Чонгук и его загадочный черноволосый спутник-красавец!       Поначалу они подумали, что послышалось, но все вокруг, повернувшись в их сторону, хлопали, выкрикивая поздравления. Чонгук взволнованно потряс за плечо Чимина, улыбаясь в его ничего не понимающее лицо. Тому не верилось. Стесняющийся появляться в свете рядом с сыном самого Тритона,Чимин сразил за одно появление весь зал, взорвавшийся аплодисментами.       — Гости очарованы этой парой. Выйдите же к нам!       Чонгук взял на себя ответственность за более неспособного функционировать кавалера и потащил его в центр, где им на головы водрузили диадемы из розового коралла. Их взгляды нашли друг друга, и Чимин наконец-то улыбнулся во весь рот, не боясь показать милые клычки. Сердце всякий раз сжималось от этой улыбки.       — Они прекрасно смотрятся вместе, не правда ли? — продолжал болтать церемониймейстер, вгоняя пару в краску.       — Ну всё-всё! — отец возник из ниоткуда. Чимина будто шлёпнула медуза — от головы до хвоста все позвонки встали на место.       Тритон втиснулся между ними, начиная нахваливать сына, какой он распрекрасный, и как бы лицо мамы светилось от гордости, будь она здесь. В какой-то момент речь заставила всех прослезиться, потом приобрела радостный оттенок и неминуемо затягивалась. Родительские порывы и статус, при котором тебя не посмеют прервать, совмещать категорически не следует. Неизвестно сколько бы это ещё продолжалось, если бы не Хосок, усердно машущий отцу. Юнги обнаружился рядом с ним. Вот она — возможность.       — Пап!       — Что такое, сынок?       — Тебя Тэхён зовёт, — Чонгук до конца не в курсе, что они собирались провернуть, но младшего брата, исследующего где-то за дворцом океанское дно, точно не выдали бы, значит, что-то придумали. Они же придумали? — Говорит, очень срочно.       И только отец, нехотя оставив их, поплыл туда, куда повёл доброжелательный Хосок, чьей улыбке нельзя не поверить, он дёрнул Чимина за ладонь, скрываясь от толпы. Чонгук собирался провести ни минуты этой ночи впустую, а перед Тэхёном он, так и быть, извинится в следующий раз.       

🤍🤍🤍

      Чонгук тянул возлюбленного на поверхность к тёплому ветру, хоть и не к закатному времени, а чуть позже. С появлением второго на океан обрушилась сила ливней, небо оказалось затянуто серыми облаками вплоть до сегодняшнего дня, поэтому Чимин не смог увидеть первый после возвращения закат. Но кто поспорит, что полная Луна менее красива, чем окрашенное Солнцем в яркие краски небо? В будущем у них этих закатов будет тысячи, не сосчитаешь.       — Разве это не опасно, всплывать ночью на поверхность? Поблизости могут находиться акулы, — обеспокоено поделился мыслями Чимин, едва свет пробился сквозь толщу воды явнее.       — С чего бы это? Ты здесь самый сильный, помнишь? Куда этим жалким акулкам до тебя? — хихикнул русал, ласково переплетая их пальцы и прижимаясь плечом к его плечу крепче, но неуместный для этого разговора игривый настрой нашёл отклик в абсолютно каменном выражении лица мегалодона. Ну, что он мог сделать, если его сердце так и парило от любви, требуя в последние дни всё больше романтики? Ох, эта природа! — Ладно, это было не к месту. Но с чего ты взял, что мы не можем выбраться на поверхность?       — Ты ведь сам говорил…       — Мой жемчужный, послушай, — Чонгук остановился перед ним, не отпуская руки, практически у границы внешнего мира, — можно бояться акул до конца жизни, не выплывая дальше рифов, но в таком случае это не жизнь вовсе. Страх перед ними только усиливает их власть как хищников, делает тебя заведомо слабым перед судьбой, которая может и вовсе не настичь. Мы должны бороться: за право жить, любить друг друга, делать то, что желаем сделать, без оглядки на акул. Наша борьба не уменьшит их количество, не изменит их пищевые привычки, но убережёт от сожаления, что всю жизнь ты всего лишь существовал как чья-то безвольная жертва.       Чимин задумчиво глядел на него долгое время. Его глаза то делались непроницаемыми, как таинственное Безмолвие, то обретали живость, подобно пробуждающимся с рассветом рифам. Ему ли не знать, как акулы чутки к страху жертвы, значит, противостоять им могла только смелость.       — Умно, — хмыкнул он. — Жизнь без риска равносильна смерти. Так получается?       Чонгук услышал в его словах двойной смысл: русалка, что искала счастье, говоря о бесстрашии по отношению к акулам, и акула, что, проявляя бесстрашие, находила счастье с русалкой. Он радостно кивнул и сделал последний рывок, всплывая на поверхность.       Чимин глубоко вдохнул, прежде чем распахнуть веки. Вдох застрял в глотке покорённого видом мегалодона. Тёплое море искрилось в свете Луны, во тьме насыщенно сапфировое и безграничное у горизонта, где стёрлась линия небесной тверди. Мерцали россыпью где-то очень далеко отражённые в воде звёзды, укрыв океан сказочным куполом, как полотном.       — Невероятно, правда? — шепнул Чонгук, обнимая со спины. Чимин почувствовал, как он уложил подбородок ему на плечо, наблюдая вовсе не за звёздами и не за белеющей полосой, пересекающей тёмный свод, словно кем-то небрежно пролитое молоко, а за реакцией пары, и накрыл чужую ладонь, умостившуюся на груди. — Такое же, как миллионы лет назад?       Мегалодон повернул голову, заглядывая русалу в глаза. Честно признался:       — В миллионы раз восхитительнее, — и звучало это так, словно он не только о небе.       Их губы слились в сладком поцелуе, выражающем нежную привязанность и желание проявлять её наедине, не скрывая чувств. Чимин думал, что, наверное, это и есть то самое, о чём твердили на рифах — связь, которой наделяла Душа Океана пару, подходящую друг другу особенно сильно. Его сердце застучало мощно и гулко, стоило Чонгуку выдохнуть в поцелуй, позволяя обвить себя всем телом; кончики их хвостов трепетно переплелись под водой.       Как там Чонгук рассказывал? Они образовали русаличью пару, сегодня получат благословление Селены. Что у них дальше по плану?       Русал отстранился от мегалодона, осыпал пухлые губы несдержанными поцелуями, открываясь перед ним полностью. Наполняющее откуда-то из середины живота волнующее чувство несравнимо ни с чем испытываемым ранее. Чонгук слышал о нём от русалов и русалок, явление это нередкое, и из наблюдений за другими такими же, как он, сделал вывод, что они невероятно счастливы со своими партнёрами, поэтому не боялся. Ни приобретённой мягкости и чувствительности, ни неожиданной усидчивости.       То, что это произойдёт с ним, он знал с самого начала: мегалодоны очевидно не обладали способностью к изменениям, присущим русалкам, иначе бы не вымерли в прошлом, имея альтернативу. Он не против, наоборот, счастлив, что у них есть шанс. Чонгук знал, Чимин ощущал, как его организм уже подвергался кардинальным переменам, остальные, возможно, тоже, но не хотел пока говорить во всеуслышание раньше времени.       Прижавшись лбом к чужому, Чонгук прошептал:       — Давай побудем здесь вдвоём.       Находясь посреди океана из звёзд, они, взявшись за руки, плыли по лунной тропе, игриво кружась друг возле друга, ныряя в воду и тут же всплывая, чтобы вновь искупаться в серебряных лучах благосклонной богини. Чимин как маленький вихрь поднимал Чонгука над водой, а тот, надёжно обхватив руками его шею, блаженно хохотал, нарушая тишину ночи.       Чувственные поцелуи с переходом в нежное хихиканье куда-то в уголок губ, капли воды драгоценным жемчугом на щеках Чонгука — мегалодон был очарован, всё чаще притягивая к себе манящего русала, лишь бы ещё раз коснуться его скулы или уткнуться носом во влажные волосы.       Незадолго до того как первые краски рассвета начали рдеть у горизонта, пара остановилась, взирая на Луну. Чимин прижал Чонгука к себе, ожидая чего-то, в конце концов, он не знал, как происходил обряд. Более того, он нервничал из-за того, что божество не одобрит их союз своего дитя и бывшего хищника, хитростью ставшего русалом. Однако Чонгук убеждал его: раз Душа Океана соединила именно их, союз не являлся противоестественным, и те, кто был однажды связан, всегда получали благословление.       — Богиня Селена, услышь мой зов, — обратился русал к холодному светилу, но едва не сразу вернулся взглядом к мегалодону. — Позволь нам попросить у тебя разрешения заключить этот союз. Если любовь между нами искренна, освети наш путь сиянием.       Чимин нетерпеливо завертелся, ожидая невиданных чудес, означающих отказ или согласие, но океан оставался безмятежен. Чонгук одарил его улыбкой, желая унять тревогу.       — Смотри.       Одинокий луч опустился на воду, слишком медленно, по меркам притихшего Чимина, достигнув пары. И свет — чистый, яркий, как сама Луна, — озарил пространство вокруг, заключая их в кольцо, сужающееся до тех пор, пока оно не превратилось в крошечный шарик между ними. Вспыхнув, он разделился надвое и прошёл через грудь Чимина и Чонгука, растаяв там.       Мегалодон заискивающе посмотрел в лицо напротив, находя там широкую, лучезарную улыбку, и закружил любимого в объятиях. В глубине океана пели коралловые рифы, воспевая сим звоном новую пару.       

🤍🤍🤍

      Испытывающий взгляд Тритона мог бы, наверное, задушить, если б тот только пожелал. Бегущая стая мурашек по спине Чимина не даст соврать, он испытывал священный ужас от одной фигуры властителя рифов. Перед приходом сюда мегалодон успел десять раз перенервничать и одиннадцать смириться с судьбой, главное, не поджимать хвост, иначе доблестная бравада обречена на провал. Рядом, перекатывая висящую на шее белоснежную жемчужину, притихший Чонгук собирался с духом.       Тритон, восседая на обычном валуне в трапезной, как на троне, показывал лишний раз, что его дети высокого положения и подход к ним должен быть тоже особым. Чимин обо всех премудростях в отношениях русалок не ведал, но готов доказать, что без этого любил его сына не меньше, чем кто-либо другой.       — Пап, — подобрался к сути Чонгук, не скрывая трепета, — мы хотели тебе кое-что сказать.       Со дня рождения прошло два полнолуния. После празднования и получения благословления они объявили себя парой, новость облетела все рифы за сутки. Тритон едва не рыдал, грозясь повысить уровень океана на несколько сантиметров, сын резко стал в его глазах взрослым. Отческое сердце болело от мысли, что его «славный малёчек, едва справивший полных тысяча сорок четыре луны» решил создать собственную семью с бывшим хищником. Какой на этот раз будет его реакция? В первую очередь, достанется Чимину, сына Тритон ведь стоя в песок не закопает, а отдуваться кому-то надо. И всё же он стоял гордо, можно сказать стоически, как герой.       — Пап, — выдохнул Чонгук, чувствуя руку на талии, её хозяин обещал, что обязательно будет рядом. Именно она придала ему храбрости. — Ты станешь дедушкой.       Тритон сначала улыбнулся, пара даже подумала, как хорошо всё складывалось, но потом его брови изогнулись змейкой, причудливо украшая изумлённое лицо. Он покраснел, побелел, позеленел — такой смене окраса мог позавидовать любой осьминог. Старший русал сложил рот в беззвучное «о» и многозначительно схватился за сердце.       Ох, и переполох они учинили — на весь дворец! Пролежав бездыханным телом добрых полчаса под надзором обеспокоенных слуг, детей и лекарей, отец невозмутимо очнулся только чтобы протянуть мигом подскочившему Чонгуку руку.       — Сыночек, ты…       — Да, папочка, — кивнул он, предугадывая вопрос, так как родитель едва мог говорить.       — Вы с этим негодяем будете…       — Будем, папочка. Ты ведь рад?       Тритон истерически ахнул и свалился в повторный обморок. Присутствующие переглянулись меж собой.       — Очень рад, видимо, — в некомфортной тишине заключил Юнги.       Уже позже у них состоялся разговор. Он заскочил к отдыхающему отцу в покои перед сном справиться о его здоровье, оставляя Чимина у двери волновать воду плавником. При появлении Чонгука Тритон зажмурил веки, притворяясь спящим. Ну что за буйство икринки, в самом деле?       — У тебя возле рта кусочек ламинарии, ты ещё несколько минут назад ел. Сразу после ужина твой сон не ладится, так что меня не обманешь.       Тот обиженно надул губы, отрывая голову от подушечки и прослеживая, как он победно скалится, присаживаясь на краешек ложа у его локтя.       — Я утомился, зайди завтра.       — О, нет, ни за что! Пока не узнаю, что происходит, не отстану. Так что тебе лучше уже начать. Ну? — подначил русал.       — Тебе будет неинтересно это слушать, — неожиданно сказал отец с такой печальной интонацией, посещавшей его разве что в разговорах, касающихся мамы. Шуточная обстановка, возникшая между ними, обернулась в нечто противоположное. Чонгук обеспокоенно поддался вперёд, рассматривая лицо родителя.       — Почему ты так решил?       — Кому сдались слова назойливого старикашки, только и умеющего, что мешать всем вокруг? — он, наконец, повернулся к нему, и боль, таившаяся в изломах его невесёлой ухмылки, разбила Чонгука.       Он не осмелился взять отца за руку, где-то на подкорке сознания признавая его правоту. Они порой стремились избежать опеки, если та начинала давить, выбирались за пределы дворца под покровом ночи, дабы провести время наедине, и вопреки запрету проворачивали побег множество раз, не принимая во внимание наставления. Но они и мыслить не смели в подобном ключе, как он себе представлял.       — Кто тебе наговорил такое?       — Думаешь, я не вижу? Раньше мои мальки были маленькими, они нуждались во мне, вот они повзрослели, и я стал им обузой. Разве что Намджун относится ко мне ласково, как и прежде, но вскоре и он вырастет, — Чонгук сидел, утратив дар речи, что-то неприятное и колкое разрасталось у него под рёбрами. — Юнги редко бывает со мной откровенен, Хосок получает травмы на соревнованиях, но молчит, Тэхён скрывает от меня какую-то тайну, и даже ты, мой дорогой сын, стал так часто пренебрегать моими словами.       Чонгук сглотнул вязкую слюну, не смея шелохнуться. Он не мешал выговариваться — отец и так долго оставался отвергнутым.       — Ты, наверняка, посчитаешь такое поведение глупым, но скоро у тебя у самого появится малёк, и ты поймёшь. Лалинель каким-то образом удавалось найти к каждому из вас подход, — прозвучавшее имя матери заставило его нахмуриться, — а я не смог поддержать это. Плохой из меня вышел отец, раз прещу́ собственным малькам.       Он бросился на родителя с объятиями, утыкаясь носом в изгиб сильного плеча. Вина давила тяжёлым грузом. Неразумным поведением и недомолвками они вынудили отца считать себя недостойным родителем, и рядом с ним не было никого, кто мог бы переубедить его в этом. Удивительно как долго и умело он скрывал ото всех истинные чувства. Стыдно, что он и братья даже не заметили этого. Это не должно было разрастись до таких масштабов!       — Папочка, это всё неправда!       — А что? — его широкая рука бережно гладила затылок Чонгука, как в детстве. — Стоит мне выразить опасения, все вокруг только и твердят мне: «Ты переживаешь зря», «Тебе кажется». Словно моя тревога о мальках ничего не стоит, так, глупости. Мир опасен, Чонгук, — он поднял его голову за подбородок, заглядывая в глаза, — я потерял вашу маму, потому что не учёл каждую возможность, и не хочу потерять ещё и вас. Но чем больше забочусь, тем сильнее вы отталкиваете меня.       Русал потёр нос — ему хотелось расплакаться от горечи вместо отца, пока тот спокойно наблюдал за ним, будто сотни раз уже смирился с положением. И всё равно глаза его добры по отношению к неблагодарному сыну.       — Тебе стоило сказать об этом раньше. Почему ты не обсудил это ни с кем из нас?       — Зачем вам знать о таком?       — За тем, что мы бы не позволили додумывать за нас! Неужели ты действительно решил, что мы сторонимся тебя?       Тритон поджал губы, не найдя, что ответить. Чонгук легонько стукнул его кулаком в плечо.       — Если мы и утаиваем что-то, то только по одной причине — это забота о нашем мнительном, слишком много выдумывающем отце. Братья и я не хотим беспокоить тебя, потому что как никто другой знаем, как ты привык за любую провинность корить себя и сколь большая ответственность лежит на твоих плечах. Если возникает проблема, Юнги как самый старший спешит покончить с ней ещё на стадии зарождения, чтобы ты не отвлекался от важных дел. Хосок молчит о травмах, потому что чувствует вину и стыд из-за того, что ты предупреждал, а он не послушал. Тэхён… С ним мы поговорим на эту тему позже. А я, да, уделяю много времени Чимину, иногда позволяя себе лишнее, — отец скривился, — но это не значит, что я тебя перестал любить или начал считать обузой. Это не так, и мне жаль, если ты чувствовал себя покинутым из-за этого.       Родитель с надеждой поглядел на него невинными глазами.       — Правда?       Не принимать его заботу было ошибкой. Мамы давно нет, отец день ото дня не молодел. Годы пролетали быстро. Это кажется, что впереди целая жизнь и будет ещё много хороших возможностей, откладываешь на следующий день разговоры, слова о любви и уютные вечера, а потом становится слишком поздно. Всего будет мало: не наговоришься, не насмеёшься, не насмотришься, и только бездна горького сожаления, на которое тому, по ком плачешь, уже нет дела.       — Конечно! Мы все тебя очень сильно любим!       Тритон крепко прижал к себе сына, раскачивая его на груди, как маленького. Прежняя энергия наполнила его с лихвой. Несколько минут они слушали тишину, пока её не прервал Чонгук:       — Кстати, если бы кое-кто не противился моей паре, нам бы не пришлось выкрадывать любую возможность побыть вместе.       Отец фыркнул, поглаживая пальцем его плечо. Недолго подумал.       — Ты его сильно любишь?       — Пап, у меня от него малёк будет, — Чонгук выпутался из объятий, садясь на ложе, Тритон повторил за ним. — Мне кажется, прошло достаточно времени, и всё, что нужно, он уже доказал. Чимин — моя пара, то, что это стало возможным, лучший его аргумент, — он видел, как отец колебался, но в итоге затих.— Он за дверью. Хочешь сказать ему пару слов?       Волнение на лице Чимина можно было назвать поистине шальным. Он вытянулся у ложа, взглядом жертвы следуя от фигуры Чонгука к Тритону. Убивать его не собираются вроде. Уже хорошо.       — Ты… — строгим басом позвал отец и тут же почувствовал ладонь на руке. — Это ничего не меняет, так и знай, ты всё ещё у меня под надзором, — предупредил русал, — Но… — его голос стал мягче, — я рад видеть, что мой сын счастлив рядом с тобой, и знаю, что ты хорошо позаботишься о нём. Так что продолжай быть для него лучшей парой, иначе превращу тебя в креветку и сам знаешь, что сделаю.       Чимин быстро-быстро закивал. Чонгук ликующе оглядел их обоих по очереди, не веря, что, наконец-то, с этого дня установится пусть условный, но мир в их уютном кругу, и украдкой чмокнул отца в щёку.       Так потекли весёлые недели, наполненные счастьем будущих родителей и всех, кто их окружал. Тритон тоже в их числе, одним из первых ухаживал и исполнял прихоти сына, считая своим долгом облегчить ему задачу выносить икринки непосредственно до нереста. Опыт у него блистательный — пятеро спиногрызов, так что сопротивляться его указаниям бесполезно, да и ни к чему — кто, как не он, понимал толк во всём, что касалось мальков. Предаваясь ностальгии, отец вспоминал самого Чонгука в мальковом возрасте, рассказывал, каково это было, и представлял, как бы обрадовалась мама, если бы только узнала, что один из её мальков собирался сам стать родителем.       Больше всех нервничал Чимин. Благодаря силам трезубца он стал русалом, но они изменили лишь физическое обличие, многие особенности, присущие русалам, ему по сей день недоступны. Тогда как готовящиеся к нересту пары интуитивно знали, что им делать, он природы такого поведения не понимал. В нём ничего не отзывалось, не подсказывало, как позаботиться о будущем потомстве. Никогда так раньше он ненавидел себя за то, что родился акулой. Что, если Чонгук в нём разочаруется, посчитает его неспособным сделать элементарные вещи? Едва заходила речь о подготовке, он силился выразить предвкушение, но внутри грустил и злился на собственную бесполезность, чего не удавалось скрыть от проницательного Чонгука. Русал проявлял поддержку, но никчёмности бывшей акулы это не убавляло.       Важный момент настал слишком скоро. В день начала строительства любовного гнёздышка, где впоследствии будет проходить весь нерест, он печально взирал на кладофору в руках, не понимая, что делать. И вроде бы, для начала необходимо хотя бы попытаться, но боязнь совершить ошибку пугала, вынуждая отступать. Ему не хотелось оправдывать отношение Тритона, не хотелось, чтобы Чонгук испытывал неудобство за пару, с гордостью представленную жителям рифов.       Одиночество не покидало — никто не мог понять его проблему, и даже то, что возлюбленный разделял с ним минуты грусти, не меняло сути: эта пустота ему недоступна. Руки Чимина опустились раньше, чем настигла неудача, как вдруг плеча коснулась тёплая ладонь. Пришедший Чонгук подбадривающе улыбнулся и, отвергнув общепринятые правила, поделил кладофору на двоих. Они построили гнёздышко вместе, руководствуясь не инстинктами, а любовью и заботой к партнёру. Распределили трудности поровну.       Ведь это именно то, что делало их настоящей семьёй.       Время шло, Чонгук становился всё более мягким и хорошел на глазах. Красивая песочная кожа приобретала блеск, сверкая как россыпь звёзд в ночи. И, кроме того, что невероятно прекрасен, излучал здоровье и потаённую энергию. Её источник оставался для Чимина загадкой. Русал давно претерпел изменения, но то, какие чувства сам мегалодон начал испытывать к партнёру, пугало его — до этих самых пор не ощущал ничего и близко. Озадачившись не на шутку, он обратился с советом к единственному, у кого на первый взгляд мог заручиться поддержкой, исключая возлюбленного.       После обеда, сопроводив пару в комнату и пообещав вернуться через несколько мгновений, Чимин поспешил к Юнги, пока тот не предался сладкому сну, нападающему на того в дневные часы. Встретили его, даже не вставая с мягкого настила, подкрепляя делом главное правило старшего сына: «Гостеприимность — это святое».       Как если бы выведывал что-то секретное, он спросил:       — Тебе не кажется, что Чонгук изменился?       — Возможно, — хозяин покоев с хрустом потянулся, разваливаясь на удобном ложе, что даже он на секунду позавидовал его комфорту. — Привычки там, поведение… Да, вполне. А ты что вообще имеешь в виду?       — Хм… Ну, — говорить с Юнги об этом как-то неловко. — Его облик… Э… Здоровый. Кожа сверкающая, а чешуя на хвосте ослепительно яркая, — Чимин стушевался под чужим взглядом. — И запах… Он такой тонкий, как у… Жëлтых водорослей! Да, Чонгук пахнет жёлтыми водорослями.       — Хочешь сказать, он стал вонять?       Мегалодон остолбенел.       — Что?! Я же говорю, тонкий запах. Жёлтых водорослей. Понимаешь, о чём я?       Юнги уставился на него, как отбившийся от стаи анчоус, поинтересовался:       — Тебе не нравится?       — В том то и дело, что очень. И облик, и запах. Это так странно! Я постоянно думаю об этом, это пугает меня.       С полминуты русал наблюдал за ним, а потом разразился неудержимым хохотом. Пытаясь унять его, Юнги заливался смехом с новой силой, пока не упал на спину, хватаясь за живот.       — Ты что, подумал, что хочешь съесть его?       — Я не знаю. Мне страшно даже думать об этом.       — Что ж ты будешь делать, — Юнги снова сел, сдерживая смешок. — Глупый, то, что ты испытываешь к моему брату, не голод. И «изменения» ощущаешь только ты — его пара.       Стыдно признаться, Чимин запутался ещё больше.       — Он выглядит здоровым и привлекательным именно для тебя. Это обычное подсознательное привлечение партнёра к периоду нереста. Он даёт таким образом понять, что готов, — как маленькому объяснял русал. — И ты тоже привлекаешь Чонгука, я часто вижу, как ты ухаживаешь за ним. Проявляешь признаки самца, если так тебе угодно.       До Чимина дошло с неким опозданием. Его глаза практически вылезли из орбит.       — О-о-о-о-о-о-о! Так это… А-а-а… Ничего себе, — Юнги невозмутимо наблюдал за его прозрением. Грандиозным, стоило заметить. — В смысле, я тоже его привлекаю? — напрягся мегалодон. — Я же… Разве я могу?       Русал потëр виски, будто сетуя: «Ох, уж эти парочки».       — А то, что он может, тебя не смущает? — и правда ведь, подумал Чимин. — Чонгук рассказывал мне, что у вас, акул, всё устроено немного по-другому, поэтому тебе понять мир русалок труднее, но ты уж постарайся. Душа Океана соединила вас, Селена сделала возможным существование этого союза. Поверь, всё, прилагающееся к обычным русаличьим парам, уже предусмотрено. В нерест делай, как подсказывает внутреннее чутьё, как если бы Чонгук был акулой или ты настоящим русалом. Понимаешь? — Чимин кивнул. — Ну, вот и хорошо. Теперь плыви, твоему партнёру необходимо участие и забота. А я вздремну маленько, — Юнги широко зевнул, уютно укладываясь на подушечке из кладофоры и подкладывая ладошки под голову.       То есть, всё нормально? А он-то напридумывал! От незнания сути счёл, что пробудился внутренний хищник. Кто ж ведал, что это от любви его так распирает в преддверии нереста, а не от голода. Чимин преисполнился надежды.       — Ты думаешь…       — Тебе пора-а-а, — заворковал Юнги, не открывая глаз.       — …у нас получится?       Раздражённо засопев, русал, не знающий жалости к тем, кто отрывал его от важных дел, вскочил, вперивая взгляд в нарушителя спокойствия.       — Во имя Форкиса, Чонгук вынашивает икринки! Какие тебе ещё доказательства нужны? У тебя в прошлом мальки были?!       — Н-нет, — мялся Чимин, почёсывая макушку. К чему подобные вопросы? — Это мой первый…       — Поздравляю, папаша! Теперь плыви, познавай прелести предотцовства, дай нормальным русалам отдохнуть в одиночестве. Всеми вопросами будущего занимайся с Чонгуком, ему это очень по душе будет, а у меня и без тебя пятеро мальков!       Вытолкав потерянного, но одухотворённого гостя за дверь, Юнги вернулся на место, уткнувшись в настил, и на благодарное «спасибо!» только фыркнул, буркнув с улыбкой на лице:       — Ну, надо же, подумать только.       Не считая частых у Чимина проявлений мнительности и неуверенности, обстановка стояла благоприятная. Дворец находился в радостном ожидании, проявляя обходительность к Чонгуку, то и дело воспевая ему дифирамбы. А то, первый внук или внучка Тритона. Братья обступали русала с утра до самого вечера и, пока пара не обосновалась надолго в любовном гнёздышке, с благоговением бдели над младшеньким.       Хосок смешил до слёз, разыгрывая сценки, театрально спотыкаясь и ахая. Тэхён, себе не изменяя, втихую таскал и вручал блестящие безделушки, делясь опытом, как он ими мог наиболее выгодно воспользоваться, так что Чонгуку потом приходилось с ещё большим усилием прятать его «подарки» от отца под страхом быть пойманным. Юнги наблюдал за сей вакханалией, бесстрастно возлежа на валуне, из заботы включая различные поправки, будучи самым здравомыслящим, чтобы, побереги Форкис, чего не случилось. А Намджун с интересом разглядывал слегка выпуклый живот Чонгука, порой задавая весьма непосредственные и очень смущающие вопросы. Все они их, конечно, избегали, в итоге скидывая всю ответственность на Чимина, мало чего смыслящего в физиологии русалок. В итоге он честно признавался, что не знал.       Через ещё несколько дней пара уже нуждалась в уединении и стала проводить больше времени вдвоём, что предвещало скорое их отбытие в гнездо. Чонгук захотел, чтобы этим местом стала его комната — там ему будет комфортнее и спокойнее. В ней они обустроили всё так, как и задумывали: побольше кладофоры, чтобы уютно, и поменьше света для обеспечения чувства безопасности. Чонгуку то требовалось по нужде — в период нереста русалки склонны ощущать тревогу и желание уберечь икринки, а акуле по привычке. Приготовления закончились прямо в срок.       Вечером после ужина Чонгук понял, что началось, так что пара, сопровождаемая подбадривающими объятиями, предназначенными для сына, и грозным взглядом, направленным на его партнёра, отправились в гнёздышко, где несколько дней по приказу заботливого отца не будет ни шороху.       — Пап, всё будет хорошо, — успокаивал Тэхëн, пока Хосок в знак поддержки гладил родителя по плечу.       — Ы-ы-ых.       — Чимин не самый плохой вариант, ты знаешь.       — Возможно, — удивил Тритон сразу троих, но быстро уточнил: — Но пусть только попробует…       — Ты непробиваем, — хихикнул Тэхëн, слушая о сотне извращённых способов расправиться с «наглой мегалодоньей мордой».       — Да я его…       Юнги, прикрываясь тыльной стороной ладони, чтобы не услышал распалившийся отец, тихо шепнул:       — Хвост на отсечение даю, он его уже принял.       

🤍🤍🤍

       Уход за Чонгуком — самый лёгкий и самый трудный процесс одновременно. Ему требовалось немногое: еда, покой и ощущение безопасности. Если с первыми двумя условиями Чимин не испытывал проблем, то третье заставляло усердствовать.       С нерестом чувства русалок обострялись, обоняние становилось чутким, они более восприимчивы ко всему, что их окружало, а уязвимость возрастала до невиданных пределов. Иногда он тревожно ворочался на ложе, зарываясь в плотно уложенный слой кладофоры, желая спрятаться. Стоило Чимину отойти за перекусом, Чонгук капризничал и не успокаивался, пока он не опускался рядом, что заставило его проявить смекалку и начать беспокоиться о пище заранее во время сна русала.       Прошлые опасения улетучились с той секунды, когда за ними закрылась дверь. Им руководствовало желание уберечь Чонгука, подсказывающее, что необходимо делать в каждой из ситуаций. Чимин учился в процессе и быстро подстраивался, у него не было времени думать о чём-то другом. Его пара нуждалась в нём и его уходе.       Нерест отныне не представлялся ему как примитивный шанс защитить род от вымирания. Это ритуал обоюдного доверия, где твой партнёр как на ладони. Тебе известны его мысли, желания и страхи. Из того, что Чимин слышал, у всех нерест протекал по-разному: тем, кто уже однажды спарился, достаточно пары суток, у новичков оно длилось примерно трое-четверо. Главное, обеспечить пару комфортом и не отлучаться надолго, создавая уютный пузырь, чтобы русалка захотела зачать потомство, сочтя обстановку подходящей.       К третьему дню их пребывания в гнезде Чонгук проснулся невероятно расслабленным, сладко потянулся на ложе, расправляя плавники. Несмотря на отсутствие Чимина рядом, спокойно исследовал взглядом покои, находя того в углу у трепещущей актинии, подкармливающего питомца растительным планктоном. Тихий шорох привлёк его внимание, и он настороженно обернулся, подумав, что разбудил.       — Как ты себя чувствуешь?       Чимин опустился рядом, заглядывая в глаза. В последнее время сон Чонгука чуткий, но нынешней ночью он спал так крепко, что мегалодон осмелился встать покормить актинию, покорно ждущую своего часа. Партнёр больше не испытывал страха и доверял обстановке, что свидетельствовало о достаточно хорошем уходе с его стороны.       — Лучше. Наконец-то выспался.       Он прильнул к его груди в поисках стороннего источника прохлады, температура его оказалась немногим больше обычной. В гнезде в том состоянии, в котором он сейчас находился, становилось слегка жарко. Чимин обвил руками ощутимо вздрогнувшие от прикосновения плечи — реакция его тела на прикосновения пары бесценна. Раскачивая их на ложе в такт ненавязчивой мелодии в голове, он ласково поинтересовался:       — Поешь?       Дождавшись кивка, Чимин дотянулся до края ложа, где на подставке приготовил блюдо с любимым лакомством Чонгука — зелёной ульвой. Она прекрасно насыщала и благодаря этому входила в рацион нерестящихся, нуждающихся в легкоусвояемой и питательной пище.       Русал с неохотой жевал водоросли. До нереста аппетит Чонгука был умеренным, после — станет богатым, но во время него ему меньше всего хотелось есть, однако питание всё равно необходимо — в процессе спаривания у них будет отсутствовать доступ к еде и придётся расходовать лишь накопленную энергию.       Вообще поначалу создавалось ощущение, что нерест — это сплошное ожидание, как волнительная подготовка к важному событию, но часы, которые, казалось бы, должны длиться бесконечно из-за однотипного распорядка дня — сон, еда, ухаживания и по кругу — текли как вода сквозь пальцы. О течении времени давали знать только солнечные лучи, заглядывающие в окошко.       Они были чрезмерно поглощены действием, лаская тела друг друга, исследуя собственные пределы, и через преодоление их пара достигала верха чувствительности. Чем ниже целовал Чимин, тем насыщеннее становился запах жёлтых водорослей, источаемый Чонгуком, и действовал на его рецепторы совершенно странным образом. В мегалодоне превалировала энергия, придавая ему наступательного, даже агрессивного настроя в моменты ухаживания, а русал пропорционально этому становился уступчивым, обмякая в объятиях и позволяя потираться о бок.       Впервые испытав порыв явить настоящую сущность, Чимин сдерживался. Повадки, присущие представителям его рода при завоевании самок, пугали, но вскоре, после многочисленных попыток достучаться до внутреннего хищника и взываний к совести, ему удалось с ним договориться. В ходе препирательств Чимин узнал, что они оба не желали причинить вред паре, просто методы у них разные, и борьба между ними стала бессмысленна. Акула, живущая где-то глубоко за новой хрупкой плотью, смиряла нрав, если начинала переходить черту, а он взамен иногда давал ей «погулять». Чимин, долгими месяцами прячущий клыки, стесняющийся расцветки кожи и хвоста, напоминавшей о мегалодоньем прошлом, и корящий себя за отсутствие инстинктивной заботы о потомстве, научился доверять отвергаемой стороне. Идиллия наступила вслед за этим.       Практические доев всё блюдо, Чонгук неожиданно содрогнулся, откладывая остатки, чем взволновал Чимина, подальше убравшего весь перекус. Он спрятал любимого в объятиях, чувствуя его участившееся дыхание и слабо скребущие ногти на спине и рёбрах. Буркнул:       — Что случилось? Тебе больно?       Но русал в его руках не подавал признаков неудобства и не корчился от боли. Он осмотрел прикрытые веки с подрагивающими ресницами и прикушенную губу. Полные немого обожания большие глаза распахнулись, и Чимин в ступоре замер. Пылающее румянцем лицо отражало… наслаждение? Удовлетворение? Радость?       — Нет-нет. Всего лишь прилив…       Что он имел в виду, мегалодон не понял. Чонгук сидел перед ним в полном порядке и улыбался совершенно счастливо и искренне. Напряжённые плечи Чимина опустились.       — Я уже подумал, что началось, — он прижал ладонь к едва выпирающему животику русала. — Постоянно представляю, как ты говоришь, что готов… И мои руки дрожат. Знаю, мы обсуждали это две недели, но это так волнительно… Не знаю что и делать…       — Я готов.       Каждая косточка Чимина от кончика хвоста до шейного позвонка встала на место. Он громко сглотнул, уставившись огромными глазами на русала. Чонгук мягко улыбался, всем видом опровергая мысли о неудачной шутке.       — Скажи, что тебе показалось, — с мечущимся взглядом взмолился мегалодон.       — Нет, — усмехнулся Чонгук, сжимая чужую ладонь на животе. — Я уверен.       От ужаса до растерянности — эмоциональный диапазон Чимина представлял собой тысяча и одно настроение. Будучи акулой, он обходился одним — каменно-безмятежным выражением, теперь же мимика его лица полна деталей. По ним можно было проследить, что он готов смыться или, что хуже, умереть. Предвосхищая побег, русал переплёл их пальцы и, прислонившись к чужой груди, уложил голову на узкое плечо.       — Чего ты боишься? Малька?       — Нет! — живо отозвался он, чтобы не дать Чонгуку сделать ложные выводы. — Я рад, что мы станем родителями. Уверен, из тебя получится замечательный отец, но…       — Что? — аккуратно подтолкнул возлюбленный, одной рукой путешествуя по его пояснице и поглаживая в утешающем жесте. И Чимин действительно успокоился, облегчённо выдохнул, обнимая русала в ответ.       — Получится ли он из меня? — зажмуривая веки, он не спешил отвечать на ошарашенный взгляд Чонгука, каким тот, отстранившись, одарил. — Ты ведь знаешь, акулы не сильны в вопросах воспитания, по сути, мы не способны позаботиться о ком-то, кроме себя. Что, если я не почувствую абсолютно ничего, когда мой малёк увидит свет? Смогу ли я дать ему столько любви, сколько он заслуживает? Это словно страшный сон.       Чонгук долго молчал, переваривая услышанное. Чимин всё ещё сидел зажмурившись, а ему было необходимо показать, что ничего после признания не изменилось, он так же, если не больше, любит свою пару.       — Посмотри на меня, — обхватив ладонями скривившееся в сожалении лицо, он заставил взглянуть на себя. — То, что ты переживаешь об этом и какие цели ставишь на первое место, уже доказывает, что он заслуживает такого отца, как ты. Я верю, Душа Океана не стала бы соединять нас, будь мы с тобой хоть в чём-то не подходящими, значит, нам уготовано будущее. И только подумай, — возмущённо всплеснул он руками, — ты переживаешь из-за малька, которого даже нет! Может, сперва попробуем зачать, а потом станем волноваться? Иначе одно без другого не имеет смысла.       Чимин застенчиво рассмеялся. Он действительно много размышлял на эту тему. Странно по факту не иметь малька и заведомо знать, что отец из него никудышный.       — Но мне это нравится, — признался Чонгук, прижимаясь лбом к его и почти касаясь губами пухлых губ напротив. — Пожалуйста, верь в нас. Мы имеем право на существование, как любые другие пары. Я знаю, что выбрал того самого. Даже если ничего не получится, мы будем пробовать снова и снова, и так, пока наш случай не станет исключением или допущением. А если окажется так, что не суждено, — пусть. Ты есть у меня, того мне и достаточно.       Сказать, что он обомлел от любви, — не сказать ничего. Чонгук, как бы сентиментально не звучало, стал его глазами. С ним мегалодон познавал мир и видел свет будущего. Не будь того рядом, он бы так и оставался во тьме. Бережно, с зарождающейся надеждой Чимин заключил русала в объятия, достигнув блаженного покоя. От нежности смешка, раздавшегося возле уха, у него спёрло дыхание.       — Перестань сомневаться в себе.       Мегалодон нашёл чужие губы и самозабвенно поцеловал, ощущая, как в его руках Чонгук дрожал с каждой секундой сильнее. Мягкая кладофора скрадывала всякий звук. Он уложил его на ложе, вынуждая из-за путешествующих по шее и груди губ выгибаться в пояснице. Тело под ним, горячее и восприимчивое к ласке, извивалось подобно молодому стеблю.       Острое акулье обоняние уловило свежий травянистый аромат жёлтых водорослей. Он забивался в ноздри и влёк за собой, вниз по груди и торсу, к месту под животиком, где находился продолговатый неприметный бугорок, обычно скрытый под чешуйками. Чимин упёрся носом, и Чонгука подбросило на ложе, он трясущимися пальцами зарылся в слой кладофоры, наблюдая, как мегалодон мягко ткнулся в клоаку. Она уже набухла и пульсировала в ожидании, раскрываясь под плавными поглаживаниями, выступала сильнее. Чимин, проходясь по краю, дразнил её губами, проникал внутрь языком, действуя скорее интуитивно, как сам того хотел, и не остановился до тех пор, пока та вызывающе не покраснела и не начала даже от едва ощутимого касания приглашающе сжиматься.       Ладонь Чимина путешествовала по краю хвоста сбоку, где после трансформации жёлтая чешуя прибрела полоску иного окраса, как происходило у самок русалок перед нерестом. Цветом Чонгука стал броский золотой. Он провëл вверх, задумчиво погладил выпирающий животик. После спаривания он станет медленно округляться. Наклонившись, мегалодон оставил на нём крохотные поцелуи, едва щекочущие, невероятно нежные. Чонгук трогательно улыбнулся, поглаживая его чёрную макушку.       — Ты будешь замечательным папой.       Чимин подтянулся на локтях, захватывая в плен опухшие губы. Русал под ним постарался прижаться ближе, водя руками по его спине, такой мягкий и сладкопахнущий, так что он в животном порыве вдавил его в ложе, и тут же осознав это, отодвинулся, виновато потупив взгляд.       — Извини.       Разнеженный Чонгук оторопел, приподнявшись следом.       — За что?       — Я был груб, — но лицо партнёра отражало удивление. Похоже, он и не заметил. — У акул это происходит немного не так. Для тебя это будет слишком.       — Слишком…?       — Напористо. Если бы ты стал свидетелем спаривания акул, то, думаю, был бы шокирован. Назвал бы это свирепостью.       Чонгук нахмурился, укладываясь обратно на подушечки, кончиками пальцев начал выводить круговые узоры на его предплечьях, расположенных по обе стороны от своей головы.       — Что подходит под понятие свирепости?       — Весь процесс выглядит как жестокое… нападение? — неуверенно попытался он объяснить. — Самец, можно сказать, вонзается в плавник или любую другую часть тела самки, чтобы спариться. Даже сейчас что-то внутри уговаривает меня укусить тебя. Надеюсь, ты не сильно испугался.       Чонгук выглядел ошарашенным. Очень своевременная информация! Ох уж этот суровый мир суровых хищников.       — Да немного, знаешь, — он поджал губы. — Так… твой хищник желает меня укусить?       — Акула, не хищник, — поправил мегалодон. Это невероятно важно подметить, ведь тебя определяло то, кто ты, а не то, как ты предпочитаешь питаться. И акула стремилась спариться, вот и спешила явить себя.       — Что тебе мешает это сделать?        Чимин с трудом удержал челюсть на месте. Он серьёзно?       — Твой отец меня уничтожит.       — Я тебя защищу, — предложил тот заговорщицки, любовно поглаживая его загривок. — Не думаю, что меня сломает один маленький укус. Допустим, в плечо.       — Ты не в себе, — рассмеялся Чимин. Всё нормально, это бредни, перевозбуждение. Завтра уже пройдёт.       — А что, если я хочу этого? — Чонгук внезапно оказался очень близко. Сердце мегалодона стукнуло где-то в глотке. — Если меня привлекает эта мысль? Как поступишь?       — Х-хороший вопрос.       Акула встрепенулась от мысли, что ей, по сути, дали разрешение. Он тоже хотел. Хотел быть укушенным им. За какие такие заслуги Душа Океана одарила его этим не от мира сего русалом? Чонгук прыснул от смеха, чмокая его в щёку.       — Ты настолько же нерасторопен, насколько древен, — он оттолкнулся от поверхности, завалив Чимин на спину, проявляя прыть наравне с самцами в нерест, и навис сверху. — Подумаешь в процессе. Я, знаешь ли, не такой старый и долго ждать не умею.       Нерест — это игра, чей задорный темп сменялся ласковой негой, умиротворением, каким наполнялось всё тело и разум. Шторм сменяется штилем, и ты плывёшь по волнам, наслаждаясь их мелодичным шумом и вкусом сырости вперемешку с солью. Ты пропитан чувством комфорта, поддаваясь течению.       Так что вскоре они преодолели бурю, слегка устало осели. Чимин непрерывно смотрел в глаза Чонгука, перебирающего его волосы тонкими длинными пальцами, обвился вокруг, накрывая пару собой, сплëл чёрный хвост с жёлтым.       — Я весь твой, — прошептал русал, откидывая голову, тем самым сосредотачивая его внимание на прежде никем не тронутых шее и ключицах.       Мегалодон поддался вперёд, клыками вонзаясь в правое плечо, неглубоко, но его акула заревела так, словно вышла победителем в схватке. След от укуса, который с патнёром теперь на всю жизнь, тому доказательство. Чонгук сдавленно застонал от боли, его хвост трепетал, но Чимин обвил тот сильнее, пригвождая к поверхности ложа.       Мягкими касаниями он успокоил пару, давая понять, что она всё так же в безопасности и, желая оттенить неудобство, пристроился ко входу. От долгожданного соприкосновения клоака русала запульсировала сильнее, а Чонгук нетерпеливо вцепился в его лопатки, толкаясь вверх. Нечленораздельный звук, сорвавшийся с его опухших губ от наслаждения, наконец-то разбудил Чимина, поощряя к действию.       Он вошёл, аккуратными поступательными движениями проталкиваясь глубже, чувствуя, как Чонгук сжимался вокруг него, и именно это вывело мегалодона из равновесия. Каждое сокращение стенок клоаки опаляло низ его живота. Чимин удивлённо замер, на секунду теряя контроль и прислушиваясь к ощущениям, но капризный стон русала и ощущение тепла и тесноты, зазывавшие окунуться целиком, подбили продолжить. Оказавшись полностью внутри, он отпустил покрасневшее плечо, убеждаясь, что рана не доставит проблем, упёрся руками по обе стороны от головы партнёра.       Чонгук раскраснелся, расслабленно взирая на него, притянул к себе и вовлёк в поцелуй, совершая круговое движение тазом. Ведомый манящим жаром Чимин повторил следом, слушая долгое постанывание, потёрся, но проникнуть глубже, чем уже есть, не мог. Его и самого трясло от происходящего. Так и должно быть? Он словно готов взлететь, как птица, ввысь, пусть крыльев не имелось, а хвост всё ещё при нём.       Чимин окружил Чонгука любовью, как он того заслуживал, и не дал почувствовать себя хоть сколько-то неудобно или тревожно. А тот расцветал и хорошел от его ухаживаний, скрывая лицо в изгибе шеи любимого. И пусть у них, возможно, не будет мальков, они есть друг у друга.       

🤍🤍🤍

      Юнги вгрызался в ноготь большого пальца, чтобы справиться с волнением. Получалось из рук вон плохо.       — Их уже так долго нет, — бормотал он в седьмой, если не восьмой раз. На любой шорох в коридоре вскидываясь, спешил убедиться Хосок это с Тэхёном или нет, и разочарованно усаживался обратно на валун, беспокойно шлёпая плавником по земле.       — Успокойся, прошу тебя, — молил Чимин над ним.       — Что, если он его не нашёл?       Мегалодон шикнул.       — Тише, Чонгук ведь услышит!       Он окинул взглядом возлюбленного, радостно играющего после трапезы с Намджуном в кулачки на другом конце обеденного стола и ни о чём не подозревающего.       Этим утром Тэхён покинул дворец в одиночестве, пропажу заметил Юнги, поплыв поинтересоваться, почему тот пропустил завтрак, и сообщил об этом Хосоку и Чимину в надежде, что так они отыщут брата быстрее. Чонгуку рассказать не рискнули, зная, как тот станет нервничать. Они быстро последовали указаниям слуг и очевидцев, видевших Тэхёна. След оборвался за рифами, в той стороне, где не находилось места, куда русалу могло так срочно понадобиться, что он никого заранее не предупредил. Кроме одного. Пещеры ведьмы-отшельницы. О ней в приличном обществе даже говорить не принято. Что ему от неё потребовалось?       Они разделились. После долгих споров Хосок отправился на поиски брата, а Юнги и Чимин вернулись во дворец прикрывать, если кто-то вдруг станет искать принцев. Прошло несколько часов, но никто так и не появился до сих пор. Узнай отец… Даже представить его реакцию страшно.       — Что-то произошло? — вклинился в их беседу Чонгук.       — Что произошло? — резко обернулся к нему Чимин, находя того нахмуренным. — Ничего не произошло. С чего ты взял, что что-то произошло?       — Спокойнее, акулёнок, — зашипел Юнги за спиной. — Ты нас сдашь.       Чонгук сощурился, упираясь руками в ноющую поясницу для поддержки. Чимин сразу же подскочил, помогая потянуться в спине для снятия нагрузки, и вздрогнул от пальца, ткнувшего ему в грудь и следом указавшего на молчаливого Юнги.       — Вы оба подозрительно себя ведёте. Шушукаетесь между собой, думая, что я не замечаю.       — Шу-шукаемся?       Русал скосил взор на Чимина, теперь точно удостоверившись в том, что чутьё его не подвело, и эти двое скрывали от него что-то. Не зря Юнги выглядел так, словно камень проглотил, и он застрял у него в желудке. Намджун у его бока заинтересовано крутил головой, тоже пытаясь понять причину их поведения.       — Ты сейчас заикнулся?       — Нет.       — Ты заикнулся, — настойчиво сказал Чонгук. — Или вы признаётесь сами, или я…       — Не нервничай, ты только не нервничай, — заюлил мегалодон, поглаживая его плечи. — Тебе… Юнги скажет.       У старшего из братьев проступили жилки на шее. Он вытаращил на него глаза, не ожидая столь наглой подставы, — тревожить Чонгука, как считалось во дворце, неблагородное дело. Смирившись с невесёлой долей, спокойным голосом оповестил:       — Тэхён уплыл из дома.       Реакция Чонгука была ожидаемой.       — Тэхён пропал?!       — Нет, — его утрированное спокойствие выглядело как попытка внушить, в первую очередь, себе, что всё под контролем. Чимин наблюдал за этим с кислой миной. — Он просто гуляет вне дома. Скоро вернётся. Хосок уже его ищет. Тебе не стоит волноваться.       Ошарашенный Чонгук со священным ужасом на лице выбрался из-за стола, хватаясь за огромный живот. Его партнёр поспешил предложить руку, и он опёрся для устойчивости — последний месяц беременности давался невероятно трудно.       — Не волноваться? Мой брат пропал! Он неизвестно где, а я не могу даже отправиться на поиски!       — Зато теперь ты понимаешь, что чувствовали мы, когда ты опустился в Безмолвие, — почесав щёку, пробубнил Юнги.       Возмущённый замечанием Чонгук повернулся к Чимину для поддержки, но тот пожал плечами.       — Он прав.       Закатив глаза, русал взмолился:       — Почему вы сообщили об этом так поздно? О, превеликая Мельпомена, что скажет отец, если узнает?       — Узнает что? — раздалось у входа, и все находящиеся в трапезной напряглись.       Улыбающийся Тритон заинтересовано наклонил голову набок. Рядом с ним оказался ещё один русал — его давний друг Амика, прибывший этим утром, и причина, по которой он всё ещё не в курсе о побеге сына, так как всё внимание приковано к гостю, с самого его прибытия они прогуливались по дворцу.       В основном их разговоры были полны ностальгии, что не угол или коридор, так забавное воспоминание. В молодости, пока Амика не отправился в путешествие, они с Тритоном представляли собой неразлучную шайку-лейку, натворившую дел на годы вперёд (тут-то и становилось понятным, отчего он любой их шаг стремился контролировать — наследственность всё-таки штука непредсказуемая). Поэтому неудивительно, что им есть, о чём говорить днями напролёт, для скучающего отца это и вовсе главные дни в году.       Намджун, узрев гостя, радостно сорвался с места прямо на руки Амике, закружившего малька вокруг себя.       — Ты так вырос, Намджун, милый. Я боялся, ты не узнаешь меня.       — Он постоянно спрашивал, навестишь ли ты нас снова, — объяснил Тритон, — остался под впечатлением после твоего последнего визита. Черепахи, к слову, тоже, но не в таком приятном, как Намджун.       Гость залился смехом на па́ру с младшим братом. Только этим двоим известно, насколько вымотались черепахи, едва им вздумалось кататься на них верхом. Рифы гудели в прямом смысле этого слова, ведь никто так не умел веселиться до упаду, как Амика. Отец, глядя на них, хмыкнул и снова обратился к сыну:       — Так что я должен узнать?       — Что… — колебался Чонгук, придумывая на ходу. — Что если будет сын, назовём в честь отца Чимина.       Тритон съёжился как от кислого вкуса забродивших водорослей, сочтя эту идею ужасно неподобающей. Ага, разогнались уже, не пойми как сына назвать! Мегалодон сжал плечо возлюбленного, надеясь, что правитель рифов не выкинет его из дворца после таких новостей.       — Какого отца? — практически не двигая губами, тихо прошипел Чимин, улыбаясь во весь рот.       — Не знаю, — в той же манере ответили ему.       — Я вообще-то рассчитывал, что если родится внук, то он будет назван моим именем, — не заметив странности, вмешался Тритон.       — Всё ещё неточно, — расплывчато ушёл от ответа Чонгук.       Обнимая Юнги как второго родного сына вместо обычного «всего мокрого», Амика поинтересовался:       — А если внучка?       Отец грустно повесил нос, видя, как сын любовно погладил круглый живот, ласково улыбаясь. Впервые несколько месяцев назад услышав то, как пара хотела бы назвать дочь, он, не сдержавшись, расплакался, взяв с этих двоих обещание, что никто об этом не узнает.       — Лалинель. В честь мамы.       — Её имя обретёт вторую жизнь, — кивнул Амика. — Думаю, она была бы не в себе от счастья. Поздравляю вас, — он потянулся для объятий, но обхватить руками полностью так и не смог, вторя смеху смущённого Чонгука. — Ты изменился больше всех с моего последнего визита! А это, как я понимаю, твой партнёр, — Чимин взволнованно выпрямился. — Тритон упоминал о тебе, но рассказывать не спешил. Клешнями вытягивал, не поверите!       Отец закатил глаза, делая вид, что это не про него говорят.       — Что? — возмутился Амика. Хлопнув Чимина по плечу, громко шепнул: — Он тебя особо не хвалил, но видно, ты ему нравишься.       — Это неправда, — но отца никто не слышал.       — Чонгук хорошеет, Тритон молодеет, значит, всё делаешь правильно, — Амика бросил взгляд на друга. — Уж не думал, что у тебя будут внуки, ты ж деспот настоящий! Ты его наверняка извёл, а вот он тебя вдвойне осчастливил.       Присутствующие не поняли, в каком это смысле. Тритон приблизился, оказавшись к Чимину так близко, что тот вздрогнул.       — О чём это ты?       Амика загадочно улыбнулся.       — Не кажется ли вам, что живот большеват для одного?       Чимин едва не шлёпнулся в обморок, вовремя подхваченный Юнги и Намджуном и усаженный ими на валун, где ранее сидел Чонгук. Подобная плодовитость, да ещё и в первую беременность, для русалок невероятная редкость. После нереста они договорились, что не станут расстраиваться, если зачать не получилось, но пара и помыслить не могла, узнав о прибавлении, о том, что их двое. Для Чимина, несущего тяжёлое бремя одиночки и находящегося под давлением всё время до беременности, двойное отцовство стало шоком. Ему тяжело поверить, что он достоин стать папой одному малышу, не говоря уже о большем.       Чонгук присел рядом, сам до конца не веря в услышанное, понимающе заглянул в его глаза, скрывавшие не только боль, но и безграничное счастье, делавшее их сияющими, и крепко обнял. Ошарашенный мегалодон, дыша через раз, прижал его к себе, после чего отстранился и по-новому, не так, как прежде, коснулся его живота. Сколько он провёл бессонных ночей, засыпая под утро, чтобы, вставая, спешить удостовериться, что это не его воспалённая фантазия, и жизнь в долине осталась в прошлом! Кошмар действительно закончился.       — Я много путешествовал и повидал всякое. Так что вполне возможно, что у вас будет и Лалинель, и Тритон, если вы, конечно, примите предложение отца, — подмигнул гость рассмеявшейся паре, крепко держащейся за руки. — А как вам Амика? Хорошее имя.       Опустившаяся на плечо ладонь Тритона до жути испугала Чимина, затравленно посмотревшего снизу вверх. Каким же стало для всех удивлением выражение лица отца, сминавшего губы и подавлявшего в себе бурю эмоций от новости, что он станет дедушкой дважды. Он сжал его плечо, проявляя этим жестом уважение и, наконец-то, поддержку. Они обменялись долгими взглядами, словно переосмысливая всё произошедшее и убеждаясь, что, похоже, отныне их дрязгам пришёл самый настоящий истинный конец. Мальки станут их последним шагом к примирению.       Трогательный момент, заставивший Чонгука прослезиться, прервал ворвавшийся в трапезную Хосок.       — Беда! — возопил брат. — Тэхён обменял хвост на ноги ради человеческого принца!       На этом полномочия отца кончились, и он благополучно грохнулся в обморок.       

🤍🤍🤍

      В саду из камней и зелени, вдали от мельтешащих дворцовых слуг отдыхала королевская семья. Увлечённо жестикулируя, Хосок с Чимином о чём-то переговаривались в стороне, отец с Намджуном строили из мелких окатышей высокую башню. Царил желанный покой, но долго ему продержаться оказалось не суждено. Юнги, взывая о помощи, крикнул:       — Чонгук! Сделай что-нибудь!       Его жалкие потуги управиться в одиночку с мальками не увенчались успехом — Лалинель, бросив игрушки, радостно дёрнула за волосы брата, как обычно не разделяющего её активности и предпочитающего сонно пускать носом пузыри. Заблестевшие чёрные глаза и грозящаяся вот-вот затрястись нижняя губа так и кричали об обиде, но он молчаливо взирал на сестру исподлобья, морща нос и сводя к переносице грустные брови. Русал подхватил на руки дочь быстрее, чем та снова начала буянить. На плечо ему легла ладонь — Чимин тут же возник рядом убедиться, что всё в порядке.       — Проказница, — хихикнул Чонгук. — Сколько раз я тебе говорил так не делать?       Мегалодон, погладив неугомонную Лалинель по волосам, наклонился к сыну, потянувшемуся навстречу, и, нежно баюкая, прижал к груди.       — Иди сюда, — позвал ласково. — Она не со зла, Вивьер, не обижайся.       Лалинель озадаченно посмотрела на хмурое лицо младшего брата, пока он жался к шее отца пухлой щекой, настороженно наблюдая за ней. Её рука взметнулась в их направлении, и поскольку малышка говорить ещё толком не умела, взволнованно выдала набор понятных только ей звуков.       — Ты хотела с ним поиграть?       Та закивала.       — Может, попробуешь ещё раз? Только по-другому, как я учил.       Чонгук поднял большую сверкающую ракушку, предлагая ей, остановился рядом с предвкушающим Чимином. Лалинель протянула игрушку Вивьеру в знак примирения и в качестве предлога к игре. Малыш долго думал над ответом, с опаской протягивая ладошку и забирая ракушку себе. Тогда Лалинель пригладила ту прядь, какую ещё минуту назад дёргала, и, наклонившись вперёд, неуклюже чмокнула брата в висок. Вивьер засмущался, постаравшись отвернуться, чем рассмешил родителей, следящих за происходящим с нежной улыбкой.       — Давай её мне, — предложил Чимин. — Отдохни, я справлюсь.       Он передал дочь, устало присаживаясь рядом с Юнги, но всё ещё следя за тем, как его партнёр управлялся с мальками, послушно внимающими отцу. Иногда он завидовал его способности утихомиривать проказников. Их подход к воспитанию кардинально отличался друг от друга как тепло и холод. Чонгук работал над внешними характеристиками такими, как общительность, любознательность, интерес к приключениям. Чимин же сосредотачивался на внутреннем наполнении: развивал мышление, сопереживание и осмысленность. Так с Чонгуком они могли как следует натворить дел, а с Чимином задуматься о своём поведении.       — С каждым днём они становятся всё более разными, — усмехнулся Юнги.       — Порой я забываю, что им уже сто двадцать лун, — с ностальгическим вздохом сказал Чонгук, задумчиво поглаживая низ живота. — А ещё совсем недавно их хвостики обрели цвет, и все мы счастливо наблюдали за первой попыткой плыть без поддержки.       Насколько они были похожи, настолько и отличались друг от друга. Лалинель стала продолжением Чонгука и взяла от него не только внешние данные вроде цвета волос, песочного оттенка кожи и больших карих глаз, но и озорной характер, сочетающий в себе бойкую и заботливую натуру. Её всегда переполняла энергия, идее легко захватить её ясный, открытый ум, поэтому она спешила поделиться с миром пережитыми ею эмоциями, находя всё новые способы выражения себя. Лалинель без труда находила друзей и с радостью принимала участие в играх с другими мальками, но единственным, к кому она сама испытывала интерес, это младший брат. И без него её тяжело привлечь к забавам.       Когда Вивьер появился на свет, все они нашли его удивительным. Он — точная копия Чимина, от серой кожи и чёрных глаз, которые они обозначили как грустные из-за опущенных уголков и чистого выражения, до самобытности. Сын ублажал взор Чонгука: его робость и ласковость напоминали ему любимого. Лалинель тянулась к нему, а Вивьер по большей части предпочитал играть в одиночестве, но если она присоединялась, любезно делился с ней всем, что имел сам. Он очаровывал неторопливостью и самостоятельностью.       Чимин и Чонгук любили смотреть на то, как играли их мальки, как они по-разному подходили к этому процессу. Больше всего это прослеживалось в построении башенок из гальки. Лалинель стремилась строить выше и быстрее, что демонстрировало её стремление быть во всём первой и готовность претендовать на большее, по многу раз руша конструкцию из-за излишней поспешности, но с энтузиазмом приступая снова. Вивьер же уделял время на поиск наиболее плоских камушков и продумывание всей конструкции так, чтобы она простояла дольше, не следя за временем. Он мог возвращаться к этому занятию, если ему не удавалось закончить за один раз, и не давал о себе знать весь день, кропотливо возводя башню. Часто выходило так, что Лалинель уставала строить, с надутыми губами обидчиво глядела на груду развалившихся окатышей и обнаруживала, что у брата получалось успешнее. Он замечал это и протягивал камешек ей, освобождая рядом с собой место.       Мальки с рождения держались вместе, за что получили прозвища Солнечная луна и Лунное солнце. Являясь отражением себя, они — две части единого целого, чего-то неделимого и вечного. Чимин и Чонгук сочли забавным эту символичность. Богиня Селена и Душа Океана явно состояли в сговоре.       — Скоро обед, долго их ещё ждать? — прерывая его размышления, озадаченно поинтересовался Хосок.       Он подплыл к ним, решая потеснить братьев, но удивлённо вскинул голову, заслышав громкое «хэй!». Они увидели направлявшегося сюда Тэхёна с улыбкой от уха до уха машущего им издалека, за собой он, ухватив за руку, тащил человека, смешно перебирающего ногами из-за поспешного темпа.       — Очень вовремя.       Вся семья собралась в круг, встречая новоприбывших. Намджун хихикнул, привлекая внимание остальных к отцу, вяло сверлящего гостя будто незаинтересованно. Дети рассмеялись над ним и его резко изменившимся настроением, даже Чимин, не удержавшись, прыснул. Он просто был счастлив, что не ему в очередной раз предстояло стоически выдерживать взгляд Тритона. Тэхён принёс новую жертву. Всё хорошо, пока это не он.       — Почему так долго? — бросились братья расспрашивать, обнимая Тэхёна после длительной разлуки.       — Мы спешили, как могли.       Все загалдели, обмениваясь объятиями. Со стороны наверняка невозможно разобрать ни слова из того, о чём они говорили в суматохе. Сказалось долгое ожидание перед встречей, семья давно не видела Тэхёна, спеша расспросить обо всём и сразу. Стоило разговорам утихнуть, он взволнованно встал рядом с гостем, в первую же очередь поспешившего поздороваться с главой семейства.       — Я очень рад увидеться с Вами так близко, — его голос немного приглушён — пузырь воздуха, позволявший ему дышать под водой, задерживал звук. Тритон недоуменно уставился на его протянутую руку.       — Пап, люди пожимают друг другу ладонь, приветствуя кого-то, — подсказал Тэхён. — Этот дружественный жест располагает к себе.       Отец хмыкнул, хватаясь за предложенную руку, и сжал так, что у человеческого принца едва не засвистело из ушей.       — И тебе мокрого, конёк ты…       — Мы всегда тебе рады, Сокджин, — встрял Чонгук до того, как родитель выругался. — Спасибо, что навещаете нас здесь. Грот слишком тесный.       Принц, несмотря на недоброжелательность отца, улыбнулся. Его красивый, светлый лик внушал доверие, хотя поначалу они так не думали. Все были ошарашены пропажей Тэхёна и долго не могли принять факт того, что он отказался от семьи и океана ради человека, пусть и принца. Чонгук не смел осуждать брата, он даже понимал его и всячески успокаивал родных, хотя в глубине сердца переживал сам. Кто знал, какая на суше грозила русалу, чья стихия — вода, опасность? Их родной мир, Великий океан, полон угроз, чего уж говорить о мире человеков.       Он надеялся, что Тэхён объявится ближе к родам, чтобы стать свидетелем рождения его первых мальков и разделит с ним радость, но так и не дождался. Никто не знал, где он, как он и чем занимался. Русал часто рассматривал вещи, которые тот таскал ему во времена беременности. Среди откровенных безделушек, потрёпанных и очевидно выброшенных из-за ненадобности, выделялась продолговатая трубочка; глядя в неё можно рассмотреть все предметы в мельчайших подробностях. Отдавая вещицу, Тэхён сказал, что часто баловался с ней на пологой скале у края рифов, откуда в обеденное время открывался красивый вид на океан. Чонгук вспомнил, что вечером, перед тем, как исчезнуть, брат удостоверился, что подарок всё ещё при нём, и спокойно отправился спать к себе в покои. На следующее утро он исчез.       После долгих раздумий Чонгук попросил Чимина отправиться вместе на поиски скалы. Ему казалось, что Тэхён отдал эту трубочку с какой-то конкретной целью. Возможно, она могла привести их к месту, где хранились чужие сокровища, а оно дало бы им какую-то подсказку. К обеду, как и говорилось, они отыскали необходимую им скалу, Чонгук посмотрел в трубочку, медленно исследуя округу, и узрел, как что-то маленькое вдалеке едва различимо сверкало под солнечными лучами.       Открывая тайник брата, он понимал, что не встретит его там, но каракули, нацарапанные на стене, указали на одинокий грот недалеко на севере. Прежде чем сообщить родным, пара отправилась туда проверить и, едва вынырнув в подземной пещере, увидела одиноко сидящего у края берега Тэхёна. Он грустно запускал камешки по воде и вскочил как ужаленный медузой при их появлении. Тогда-то брат рассказал, что в день его рождения он отправился присмотреть штучки человеков и на проплывающем мимо судне увидел красивого молодого человека. Пару раз после этого он замечал его снова, любуясь им со стороны, даже провожал до суши, рискуя жизнью, так как находился далеко от рифов.       В очередную ночь этот человек возвращался домой и на экипаж напали, ему чудом удалось выжить, выпав за борт, где за всем происходящим наблюдал испуганный Тэхён. Он поплыл с ним на сушу, чтобы ему подобные оказали человеку помощь, так как лучшего варианта он не придумал. Человек ещё не раз приходил к берегу, мучимый странными воспоминаниями, где его спасал русал с красными, как рубиновая заря, волосами. Тэхён явил себя не сразу, но долго сопротивляться собственному желанию узнать новое не стал.       Чонгук и Чимин были поражены историей. Брат сказал, что счастлив там, где он есть сейчас. Сокджин хороший человек и многое для него делал, они по-настоящему любили друг друга. Чонгук обнял брата, выражая поддержку, а тот попросил прощения за своё отсутствие в такое тяжёлое для них с мегалодоном время — первое отцовство. Возвращаться Тэхён боялся да и не знал как, ни плавать, ни дышать под водой он уже не мог, ведьма забрала у него самое дорогое — свободу. Селена награждала ей русалку при рождении, делая её вхожей в мир необузданной стихии воды. Отныне он узник суши, а она, воспользовавшись шансом, покинула Великий океан, сбросив оковы, держащие её в пещере долгие столетия. Всё время до этого дня он ждал, догадается Чонгук и найдёт ли грот, где он надеялся снова встретиться с ним.       Тэхён долго отнекивался от предложения о помощи со стороны отца, боящийся одной лишь мысли об их встрече, но спустя неделю сдался — океан нескончаемо звал, скучая по потерянному дитя, а ведь он предал его. Визиты то Чонгука, то Чимина заставляли скучать по рифам куда сильнее, чем раньше, бывшего русала, давно не общавшегося с братьями, отцом и ещё не видевшего маленьких племянников, что терзало больше всего.       В день, когда родные узнали правду, океан взбушевался, предрекая бурю. Тэхён собрался с духом и смиренно отправился в грот. Тритон уже ждал внутри. Они долго говорили, придя к выводу, что для начала необходимо отыскать ведьму для расторжения договора, иначе никаким другим образом русалом ему обратно не стать. За время поисков братья и Сокджин успели познакомиться. Мир, как оказалось, людей, не человеков, действительно раскрывался как удивительный, принцу же не терпелось разузнать о культуре русалок и подводных достопримечательностях.       Ведьму вскоре нашли, и Тэхён обрёл возможность возвращаться в океан, — ноги обращались в хвост, стоило ему очутиться в воде по грудь. Сокджин путешествовал вместе с ним к превеликому неудовольствию отца. Тритон внезапно оказывался занят, если брат приплывал вместе с парой, и чудом освобождался, если тот был один. Сегодня он впервые смилостивился над сыновьями, умоляющими его поумерить гордость. Им предстояло долгое сближение.       — Сезон скоростного плавания уже начался? — поинтересовался Тэхён, играя с Вивьером и Лалинель на руках Чимина. — Я так спешил до первого заплыва, не хотел упустить ничего.       — Начало только завтра утром, — с сожалением сказал Хосок.       Русал уныло опустил голову, осознавая, что никак не попадал на событие, чьего наступления ждал несколько месяцев. Сокджина хватятся во дворце, не появись он на следующий день до обеда. Узрев опущенные плечи возлюбленного, принц внезапно предложил:       — Можем переночевать, — Тэхён с надеждой вскинулся, в противовес этому лицо отца исказилось в забавной гримасе, — я посмотрю с тобой первый заплыв и вернусь ко двору, а ты сможешь остаться здесь до конца и провести время с родными.       — Спасибо, — он завалился на него всей грудью, счастливо потираясь щекой о щёку довольного Сокджина, и вскрикнул: — Хосок! Ты участвуешь?       — Непременно, — поставил брат грудь колесом. — Обещаю, буду в числе первых.       Юнги, услышав это, толкнул русала локтем в бок, отчего тот смущённо рассмеялся, почёсывая затылок, — он всегда так говорил, но неизменно становился победителем каждый год.       — Не скромничай.       — Братик лучший! — воскликнул Намджун.       — Кхм, — застеснялся Хосок. — Я много для этого тренируюсь, как и все остальные, конечно же. Постой, — поднялся он, — я покажу.       Все загудели, раззадоривая его. Под одобрительные подначивания разминая плавник, — травмироваться прямо перед соревнованиями нежелательно — он предложил:       — Чонгук, давай со мной.       Русал, не слушая оживлённой беседы, с нежностью наблюдал за Чимином и мальками. Мегалодон, как мог, управлялся с двойней. Тогда как Вивьер умиротворённо сидел на руках, прислонившись щекой к прохладной шее, и выводил пальчиками узоры на его груди, Лалинель вскарабкивалась по плечу отцу на голову, а Чимин позволял ей это, придерживая дочь ладонью. Сердце Чонгука так и таяло от любви. На предложение Хосока он отреагировал, неловко прикусив губу.       — Ему пока стоит воздержаться от нагрузок, — загадочно сказал за него мегалодон, после чего обменялся с партнёром странными улыбками.       — Почему? Что случилось? — взволнованный отец тут же оказался рядом, набрасываясь с вопросами: — Ты плохо себя чувствуешь? Ты заболел? Вызвать лекаря?       — Ну… — протянул Чонгук, пытаясь найти слова, но его прервал Намджун.       — Брат весь день бережёт живот, прикрывает рукой.       Он потрясённо поглядел на него, так как не думал, что кто-то заметит. Младший брат всегда был самым наблюдательным из их семьи, поэтому и заострил внимание на том, как он осторожно обнял его после завтрака, подставляя ладонь и не позволяя излишне надавить на живот. Те, кто ни о чём не подозревал, недоуменно хлопали глазами.       — Чонгук, — отец с надеждой поддался вперёд, боясь предположить и обрадоваться раньше времени, — вы решили зачать ещё малька?       Они с Чимином снова переглянулись, не сдерживая улыбок, и одновременно кивнули. Родные, получив подтверждение, разразились восторженными криками. Тритон поспешил обнять сына и уважительно похлопал мегалодона по плечу, ликующе потрясывая, мол, «молодец!».       Чонгук видел Чимина, зажатого в объятиях братьев и отца, мальков, незамедлительно реагирующих на счастливые улыбки звонким смехом. Такую ли жизнь представляла та осиротевшая акула, глядя на океан из темноты пещеры? О чём молчала долгие столетия? Сердце мегалодона сотворено из жемчуга, оно драгоценно и необъятно. Чонгук бережно держал его в руках, отгоняя от него одиночество и тени прошлого.       Он наблюдал со стороны, пока они не повернулись, замирая от вида его грустной улыбки. Чимин аккуратно присел рядом, и Вивьер переполз к нему, прильнув к тёплой груди. Все ждали, что он скажет, но Чонгук молчал, поглаживая сына по черноволосой макушке и рукой проводя по щеке дочери, удобно устроившейся на плече отца. Когда твоя душа поёт, слова без надобности. Мегалодон видел это в его нежном взгляде, в уголках сжатых губ, мягких, пропитанных заботой жестах и так же без слов прижал к себе, разделяя эти чувства.       Потому что их долго и счастливо только начиналось.