Комплексы

Как всегда, проблемы начались с Сенджу. Проблемы Учих вообще всегда начинаются с Сенджу. Конкретно его проблема, которая чуть его же и не доконала, имела мерзкую самодовольную лыбу и носила гордое имя Тобирама. Как считал сам Изуна, имя для девочки, тем более Химе, совершенно не подходящее, но белобрысой заразе, с отвратительным пристрастием к нанесению вреда всем Учихам, и ему в частности, удивительно шло. Ей и белые, как нетронутый снег волосы, и кожа, почти такого же оттенка, лишенная пигментации, и глаза, похожие на две яркие капли крови на том же снегу, тоже шли. Так шли, что Изуна начинал сходить с ума. Уверенно и неотвратимо. Симптомы безумия проявлялись и раньше, но внимания не удостоились и поэтому Изуна имеет то, что имеет. А именно полный пиздец. Когда в девятнадцать ему впервые приснилась Белый Демон, он не переживал. В крови играли гормоны, жаркие сны давно его не смущали, ну, а то, что в качестве партнера его немного сбрендившее подсознание подкинуло красноглазую Сенджу… В принципе не так страшно. Наверное так подействовал их последний, не менее «жаркий» бой. Хорошо хоть, что не её странный братец или старейшины. А то мало ли… Бесить людей ему всегда нравится, аники говорил, что у него талант к этому. Зарывать талант в землю Изуна не стал и любовно пестовал и оттачивал. Страдали все. И враги, и друзья, и даже брат иногда. Разумеется, его главному врагу-сопернику-и просто той ещё сволочи Тобираме отводилось особое, элитное место. Это настоящее наслаждение видеть, как, нерушимая на вид, ледяная маска безразличия трескается под звон натянутых нервов и по кускам осыпается, обнажая, вот неожиданно, живую, способную чувствовать и гореть, а не просто замораживать, сущность. Про Тобираму говорили Юки-онна. Но Изуна знал, что та вполне может заставить сгореть до тла и не оставит пепла, хотя и предпочитала незадачливых суицидников топить или незатейливо вскрывала глотки. Он сам плавился в огне ее ненависти и находил в этом какое-то мазохистское наслаждение. Пусть лучше ненависть, чем безразличие. Когда он вдруг обнаружил, что наблюдает за движениями куноичи не просто как за опасным противником, а с эстетическим наслаждением от выверенности отработанных движений, от того, как трепещут короткие волосы и невероятная скорость смывает фигуру, оставляя темную тень с белым сполохом, то чуть не умер на месте. От катаны в бок. Вот в принципе тогда он и забеспокоился. Только рыпаться уже было поздно. Рану вылечил Хаширама, да только вот учиховская ебанутость, как и любовь, не лечится медицинским дзюцу. Это вообще ничем не лечится. Оставалось только принять тот факт, что он вляпался по уши, попутно сравняв с землей два клановых полигона. Принял, напился, успокоился, начал думать. Нежеланный ранее мир теперь играл ему на руку. Деревня, пусть пока ещё и несуществующая, это замкнутое пространство и, следовательно, Тобирама часто будет находиться рядом. В том, что его попытаются прибить, Изуна даже не сомневался, но брат Тобирамы хочет мир, дружбу, счастье и радугу, а значит та в лепешку расшибется, но все так и будет. Против брата Сенджу не пойдет, а значит и его не убьет. Во всяком случае в деревне, у всех на виду. Как добиться неприступную Сенджу, пока идей не было, но это он отложил в стопку с операциями легендарной сложности и опасности уровня биджу. Для начала надо было укрепить мир, это как-то проще. Так что Изуна очень нежно и очень ласково улыбался всем, кто начинал подумывать о нехорошем, и все как-то вдруг резко напитывались любовью к жизни, дружелюбием и поразительным желанием помочь Мадаре в осуществлении его детской мечты. И его младший брат, любовно полирующий катану и любимый пыточный набор, тут совсем не причём. Особо принципиальные и громкие показательно тихо отправлялись на бессрочный отдых. Деревня начала быстро формироваться, а Изуна неожиданно впал в депрессию. Когда на праздник в честь заключения мира Хаширама пришел в сопровождении сестры, хотя Учиха и подозревал, что не согласись та добровольно, её бы притащили заботливо связанной, все в очередной раз пошло биджу под хвост. Тобирама, та самая Тобирама, вечно закованная в доспехи, которую, кажется, и представить без них не могли, пришла в кимоно. Пусть и более свободном, и сто процентов боевом, но кимоно! Хашираму он невольно зауважал ещё чуточку больше, как ему удалось заставить сестру надеть кимоно, Изуна не знал, но подозревал уговоры, шантаж, мокутон и жалобные глаза. А Тобирама… Тобирама была красива. Не той каноничной красотой, не изящной хрупкостью, не плавностью линий и не сочностью форм. Нет, она была красива как-то по-другому. Как завораживающе красива смертоносная сталь меча — настоящее произведение искусства. Как бурлящая река, способная смыть все на своем пути, но скрытая ледяными оковами. Временно. Она стояла за правым плечом брата, одетая в серебристое кимоно, расшитое маками. Высокая, с правильными, но резковатыми чертами бледного, застывшего маской лица, алые, чуть раскосые глаза предостерегающе сверкали, короткие, вечно растрепанные волосы были убраны заколкой с красными камнями. Будто капли крови на снегу. Красное на белом. Вот она, Тобирама. А Изуна тогда прикипел взглядом к тонким губам, таким невозможно алым от помады и сухо сглотнул. Впрочем, не он один. А вот это уже нехорошо. Для них.

***

Время безвозвратно утекало сквозь пальцы, а чертова Сенджу все чаще приходила к нему в сны, в реальности же оставаясь все той же неприступной, вооруженной до зубов крепостью. Учиха по-прежнему сходил с ума, брат сочувствующе качал головой. Любовь зла, полюбишь и Тобираму. Ненавязчивые ухаживания и попытки приручить к себе видимого прогресса не давали, разве что Сенджу стала коситься на него ещё подозрительней, иногда, даже не скрываясь, взглядом проводила сеансы лоботомии, словно пытаясь понять, что ебануло Учихе в его бедовую голову и что заклятому противнику от нее надо. Изуна скрыто млел под этими взглядами, от которых у остальных тряслись поджилки, внутренности скукоживались и появлялось желание сделать себе быстрое и безболезненное харакири. Даже Мадара, и тот признался однажды, что от этого взгляда предательский холодок ползет по позвоночнику. А Изуне ничего, нормально. Внимание объекта его учиховских чувств сконцентрировано на нем, значит все прекрасно. Аники обозвал его мазохистом. Ухаживания становились более явными. Наглеть Изуна начал потихоньку, все ещё прекрасно помня и сталь, задевшее легкое, и просто масштаб разрушительных возможностей Тобирамы. Но что делать, приходилось рисковать, раз уж его будущая жена настолько непробиваемая и плохо видящая. Хотя Изуна подозревал, что Тобирама если до конца и не понимала его действий, то догадки имела. И игнорировала его попытки специально в насмешку или просто испытывая научный интерес. В полное равнодушие белобрысой заразы не верилось, слишком хорошо уж он ее знал, а вот в то, что она может ответить пакостью или громко и показательно больно его послать вполне. Но ничего не происходило, кроме того, что и так не особо общительная девушка вообще пропала в своих лабораториях, перед этим сделав внушение старшему брату, и ушла под горестные стоны Хаширамы, оставшегося наедине с горами документации. Закрылась щитами, способными послать нахрен биджу и не высовывалась наружу, кажется, временно забив и на деревню, и на брата, и на странного Учиху. А у Изуны началась депрессия. Снять стресс помогали враги, заботливо предоставленные волнующимся старшим братом, как и спарринги с ним же. Помогали ещё и обожаемые старейшины. Мадара, до глубины души терпеть не мог сварливых сволочей, с истинно учиховским характером, поэтому без малейшего сочувствия натравил на них брата. Вот уж где Изуна, плавающий в политике похлеще любой акулы, отрывался по полной. Впрочем, и старейшины были теми ещё клыкастыми тварями с бронированной шкурой. Яд лился рекой, старики скрипели зубами, но потихоньку начинали сдавать позиции. В глазах стариков, переживших многое и видевших не меньше, мелькало уважение и какое-то спокойствие, пусть яд слов и изобиловал издевкой и злобой. Они знали, что не для этого, нового, чуждого им мира, где преломляют хлеб с кровными врагами и живут под одной крышей. Старые хищники понимали необходимость изменений, но… Долгая жизнь лишила их пластичности, они закостенели. Они не нужны новому миру. Старейшины, пусть сцепя зубы, были готовы уйти. Уйти, зная, что за сильным, но непутевым Главой есть прочная опора. Но потренировать нахального мальца и вдоволь поплеваться ядом они были совершенно не против. Как и насмешливо дать парочку советов мальчишке, с глазами горящими персональным учиховским проклятием. Сколько они видели таких глаз? Много. Очень много. Сколько они видели Учих, что погубила любовь? Много больше. Мальчишка не должен сгореть и только поэтому демоническую девчонку не пробовали убрать. Когда Учиха сгорает, приходит Ад. Изуна поклонился с уважением.

***

— Не понимаю, что я делаю не так?! — Цветы дарил? — Пф! Конечно! Не в обиду тебе, аники, но из нас двоих именно меня девушки всегда любили больше. — Но из всех возможных вариантов тебя угораздило вляпаться именно в Тобираму. До сих пор не понимаю, как. — Ага… Она такая… — Молчи! Умоляю, не начинай снова свои серенады! — Никто меня не люби-и-т!.. Э-эх… А Тобирама так вообще! Уверен, она те несчастные цветы на атомы разобрала в попытке найти подвох! И от меня шарахаться начала, чуть что, сразу в хирайшин. Паранойя — это конечно хорошо, но у нее она переросла в что-то похуже. Мне кажется, она скоро меня либо на эксперименты пустит, как достану совсем, либо монаха притащит и будет демонов изгонять. Представив себе эту картину Мадара расхохотался, но под кислым взглядом отото кашлянул в кулак, заставляя губы предательски не дрожать и не изгибаться в усмешке. Мадара тоже любил издеваться над людьми, это у них семейное, но в этот раз решил брата не добивать. Вместо этого он в очередной раз наполнил пустые пиалы чуть подогретым саке. Рядом стояли ещё два токкури*, но уже пустые. Закаленные шиноби пьянеют медленно, а катонщики тем более, огненная чакра просто выжигает алкоголь. Но брата требовалось разговорить, а то больно грустный ходит. Изуна же глотал крепкий саке как воду, но быстро расслабился. Ничего, у него ещё пять полных кувшинов рядом. Отпив, Мадара предположил: — Может ты просто не в её вкусе? Ти-ши-на. Уставившийся в стену стеклянными глазами Изуна попытался осмыслить услышанное. Пока не получалось. Он потянулся к бутылке. Мадара хмыкнул и спрятал ухмылку в пиале.

***

У Изуны никогда не было проблем с самооценкой. Да, по сравнению с более мощным братом, он выглядел хрупче, а красивые черты лица — признак большинства Учих — имели оттенок женственности… Но это все было не слишком явным, а в работе шиноби очень даже помогало. Как часто его недооценивали и платились за это. При надобности он мог переодеться в девушку, вполне себе привлекательную, кстати — и это тоже шло в плюс. Девушки же его никогда вниманием не обходили, ни в клане, ни даже во дворце дайме, куда они время от времени ездили с братом по приказу. Так что да, внешность своя его полностью устраивала. Ровно до той злополучной пьянки. Вот угораздило же его полюбить Тобираму Сенджу. «Ты не в ее вкусе» Она старше его на два года — но это вообще не проблема. Хотя… Возможно ей нравятся постарше? Изуна стиснул челюсти. Ничего. Разонравятся. Изуна ещё раз оглядел свое отражение в зеркале. Он был точной противоположностью Тобирамы. Короткие белые растрепанные волосы, едва достающие до середины шеи, а у него черные, собранные в длинный хвост. Четкие, острые черты лица и его — плавные, чуть смягченные. Суженные, чуть раскосые глаза, с алым льдом внутри против его, миндалевидных и по-учиховски черных. Удивительно, но зарево шарингана чуть их роднило. Кожа, и та у Химе Сенджу была белее, что ярко выделяло ее из всего клана. Но особенно Изуну бесил рост. Учихи вообще не особо высокие и мощные, если сравнивать с Сенджу, Мадара — исключение, подтверждающее правило. А Тобирама была практически одного роста с Мадарой. При изуниных 175 эти чертовы 4,5 бесили. Ещё больше бесила самодовольная ухмылка Тобирамы и это её издевательское «ме-е-елочь» и «ма-а-алыш». От последнего хотелось и приложить великим огненным, и растечься в лужицу. Вот бы тон был немного другой… Кхм. Но проблема с тем, какие мужчины во вкусе Тобирамы, продолжала висеть нерешенная. Изуна задумался. Говорят, что девочка, вырастая, часто выбирает мужа, похожего на отца или старшего брата. На покойного, пусть в могиле и остается, Бацуму он не походил, как и на Хашираму от слова совсем. Даже с Тобирамой они и то больше схожи. Ну и что ему делать?

***

Оказалось, можно спросить. Что удивительно, его не убили сразу. Тобирама смотрела на него с высоты своих 180 см и кажется у нее дергался глаз. А-ан, нет, не кажется. — Умные, блять, Учиха. Умные мне нравятся. И не Учихи. … Это было бы проблемой, если бы Изуна не был бы Изуной. Он аж выдохнул. — С первым пунктом проблем не вижу. Второй незначителен и при желании решаем. — Например? — Я возьму твою фамилию. В конце концов учиховская ебанутость не лечится. И никуда от него Тобирама, сейчас складывающая «кай», не денется.