Одно сердце на двоих

Часы пробили далеко за полночь, когда проклятая дверь подалась и Жерар, буквально, ввалился в свою обитель. Честно говоря, он бы и не вспомнил, как добрался до своего дома, да и единственное, что он помнил - это сбитое дыхание, боль в ногах и страх. Лютый, неудержимый, животный страх и ещё красные огни в тёмном окне, когда он имел неосмотрительность поднять голову уходя. Снося с полок сухой паёк, мешая гречку с манкой, Фернандес дрожащими руками достал с дальних закромов слегка начатую бутылку коньяка, после чего не опускаясь до стакана, осушил треть с горла. К чёрту морали, к чёрту перегар, к чёрту Эльзу и её работу: ему было плевать на выговоры, которые она ему завтра устроит, пусть катится со своими правилами и порядками туда, где МакГарден достала своего пёсика! Надо было выпить! Много! Срочно! ПРЯМО СЕЙЧАС!!! Без закуси вливая в себя коньяк, Жерара трясло, однако осушив уже две трети, мужчина мало-помалу начал успокаиваться. Если бы эта дичь задалась целью его разорвать, то он бы и пискнуть не успел, а значит он может дать себе шанс расслабиться… Пока. Медленно опустив голову, мужчина смотрел в кожаный переплёт и затёртую тетрадку. На данный момент это были единственные улики, а потому он должен был срочно доставить их в участок и сообщить Эльзе новую информацию. Однако, вместо телефона руки услужливо тянулись к бутылке, а мозг проигрывал в голове диалог с начальницей. Вот он является к Эльзе с какой-то сатанинской библией и непонятной тетрадкой. Вот - говорит о том, что нашёл так называемого «Линчевателя». Вот - говорит о том, что собака МакГарден превращается в непонятную говорящую дичь и рвёт преступников на части. Вот - говорит о том, что холодильник Леви битком набит головами… А вот Эльза по рации зовёт подмогу и просит его подышать в трубочку и сдать тест на наркотики. Был, конечно, вариант показать фото голов, но что-то ему подсказывало, что штурм квартиры прольёт больше крови. Обойма. Он выпустил в эту тварь целую обойму. Ни одно живое существо во всём нашем блядском мире не смогло бы выдержать такого!!! Эта тварь… Она не отсюда, но как-то сюда пришла; как-то оказалась у МакГарден и по какой-то неведомой причине слушается её! КАКОГО ХУЯ ОНА СЛУШАЕТСЯ МАКГАРДЕН!? На иссохшей поверхности переплёта остались следы от ногтей, на часах было около двух ночи, но Жерар не мог заснуть; он не хотел спать от слова «совсем»… Он вообще сомневался, что сможет теперь заснуть хоть когда-нибудь. Всё было так нереально, так страшно, так неправильно, но это не помешало мужчине вооружиться коньяком и отправится изучать прелести потусторонней литературы. Читать было сложно, очень сложно, да и книга была ветхой и затёртой, а потому в некоторых местах текст смазался. Какой там только дичи написано не было, но Жерар рьяно, с упорством, присущим только следователям, копался в каждом предложении, ища ответы на вопросы. Это был какой-то сборник мешанины и заговоров, сатанинских призывов, в которых мужчина мог копаться вечность, однако, на его счастье, Леви забыла вкладку на одной из страниц. - Голод. – вслух прочитал мужчина, при этом глядя на картинку страшного чудовища. – Ну, напиздели, ребятки. В жизни ты страшнее. Медленно вчитываясь в каждое слово, мурашки на коже Жерара становились всё болезненнее и болезненнее. Он бы запросто захлопнул эту книгу, восприняв всё, как ерунду и сказки, если бы одна такая «сказка» едва не сожрала его. Он явно нашёл то, что искал, но легче почему-то не стало, ведь в книге был призыв и ни слова о том, как его убить. Голод. Неудержимый Голод. Он всё время голоден, всё время хочет есть. Он не спит, не устаёт, его невозможно убить ни одним известным миру оружием, он только ест, всё и всех, и ничто не способно его остановить. В поисках пищи он убивает всё живое рядом с собой, кроме хозяйки. Ему нужна хозяйка - он выполнит любой её каприз, любую прихоть, любое желание. Он не чувствует боли и страха; у него нет сердца, во всех смыслах этого слова, его невозможно умолить, призвать; он чувствует только голод и живёт только во имя воли своей хозяйки. М-да, безвыходная ситуация. Сердца нет, пуль не боится, а на часах уже около пяти утра. Благо, выходной, если это безумие можно было так обозвать, но Жерар и не думал успокаиваться. Эта тварь как-то появилась в нашем мире, а значит есть возможность отправить его обратно, а потому мужчина найдёт её, даже если это будет стоить ему жизни… А в том, что так и будет, он не сомневался. Вцепившись в синие волосы, тот просто рухнул на стол, пытаясь понять, что делать дальше. Он один в этом проклятом мегаполисе, который и до этого ему особо-то не нравился, а теперь по нему бегает тварь из Ада, которая знает, что её обнаружили, знает, что её бесчинства могут обнародовать, а потому он будет дышать в затылок Жерара и одно неверное движение может стоить помощнику следователя жизни. Может и правда, собрать монатки и бежать наутёк? Оставить всё, как есть? Послать Эльзу матом, забить на мечту, вернуться в провинцию, устроиться грузчиком, жениться и прожить мирную и спокойную жизнь вдали от всех этих сатанизмов и Железиков. Просто, взять и уехать. Медленно подняв голову и окинув взглядом свои немногочисленные пожитки, мысль свалить ещё сильнее укоренилась в голове. Он ненавидел этот город ещё задолго до того, как Леви обратилась за помощью к Дьяволу: его бесила Эльза, раздражало пренебрежение коллег, его ничего не держало. А как же МакГарден? А что МакГарден? Она водит на коротком поводке самого Сатану, которого ласково называет Железиком или Гажилом. С этой тварью она полноправная хозяйка всего этого мегаполиса, а ему следует валить отсюда подобру-поздорову, пока Леви не начал раздражать лишний свидетель… И Гажила тоже. Медленно закрыв огромный фолиант, Жерар потянулся в кресле и, уже было, начал продумывать, что поковать первым, как вдруг на глаза попалась неприметная тетрадка, которую Леви пихнула ему вместе с переплётом. Осторожно взяв в руки тетрадь, Жерар внимательно осмотрел её. Обычная толстая тетрадь на сорок восемь листов, какими пользуются ученики и студенты. Никаких рисунков, ярких обложек - просто полуобщая тетрадка в клеточку, но что-то Жерара напрягло, даже не столько в самой тетради, сколько в том факте, что такую неприметную вещь приложили к такого рода книге, а ощущение, что её наличие неспроста заставило мужчину осторожно подцепить студенческий атрибут и повременить с переездом. Честно говоря, Жерар думал, что читать сатанинский фолиант – это тяжело, но открыв несчастную тетрадку, ему показалось, что кровь вот-вот польётся из его глаз и зальёт витиеватую татуировку. То, что эту бредятину писал «грамотей восьмидесятого уровня» - это ещё пол беды. Судя по всему, он ещё и разговаривать не умел нормально, так как изложение было ещё хуже грамматики. С целым океаном грамматических, синтаксических, пунктуационных и прочих ошибок, текст явно дал Фернандесу понять смысл выражения: «бумага всё стерпит», однако что-то внутри парня не давало ему просто захлопнуть писанину. Медленно вглядываясь в абсолютно отвратительный подчерк, мужчина не сразу допёр, что перед ним дневник, написанный от руки, и тот, кто это писал, явно не имел опыта прежде в подобных делах. Прошло немало времени, прежде чем глаза привыкли к неподвластному подчерку и стилю письма, однако, чем дальше убегали глаза, тем разборчивее становился текст, стиль письма аккуратнее, а сердечко неприятно сжималось раз за разом. «21 июля. Дорогой дневник, меня зовут Флёр. Мне девятнадцать лет. Я никогда прежде не вела дневник. Не умею. Не знаю. Не нравится вести дневник, но Иван сказал, что дневник вести надо. Не знаю, почему надо, но Ивана люблю. Иван сказал, что мы скоро поженимся. Я верю Ивану, поэтому буду вести дневник». «22 июля. Не знаю, что писать. Мне хорошо с Иваном, но мне не нравятся его друзья. Они странные и немного страшные. Иван заставляет писать дневник. Говорит, что так мысли собираются в какие-то кучи. Не знаю, какие там кучи. Не люблю писать, но люблю Ивана. Значит придётся писать». «23 июля. Наконец нормальная жизнь! Я счастлива! Мы с Иваном переехали в новый дом! Лучший день в моей жизни!!!!!!!!!!!!!!!!!». Далее листок был разрисован сердечками и прочими кляксами. Со стороны казалось, что это дневник обычной школьницы или, быть может, студентки и в нём нет ничего дельного, однако это не помешало Жерару перевернуть страницу и до боли в глазах начать вглядываться в, с трудом усвояемый, почерк. «27 июля. Губа разбита, но я сама виновата. Мы крепко поругались с Иваном из-за его друзей, после чего он меня ударил и запретил поднимать этот вопрос. Он опять ушёл на ночь глядя, правда, утром вернулся с цветами и просил прощения. Я его простила, потому что я его люблю и всегда буду любить, но мне обидно. Надеюсь, этого больше не повторится». «4 августа. Я злая! Я ужасно злая!!!!!!!! Иван сказал, что мы заведём собаку! Я не люблю собак, они воняют! Так ещё ладно бы какого-нибудь французика завели или мопсика! Притащил какую-то страшную лохматую псину и посадил в подвал. Мне кажется, она бешенная. Я боюсь спускаться в подвал. По ночам она громко лает и воет, как ненормальная! Иван говорит, что всё в порядке, мы должны преодолевать трудности, а не бежать от них. Я люблю Ивана, но я до одури боюсь этой собаки! Она страшная! Мне страшно! Не люблю собак!». «12 августа. Сегодня ходили в кино и Иван подарил мне кольцо. Боже, я так счастлива, что даже не знаю, что писать. Завтра мы пойдём подавать заявление в ЗАГС. У нас всё будет: и дети, и быт, и может я даже смогу полюбить эту собаку. Отношения с друзьями Ивана улучшились, оказывается довольно хорошие и вежливые ребята. Они подарили нам сервиз, так сказать, подарок на помолвку. Я счастлива. Я просто счастлива». Жерар перевернул страницу и вновь вгляделся в текст, однако рассудок помощника следователя резко уцепился за даты и почему-то ему показалось это важным. На листе бумаги были разводы от потёкших чернил гелевой ручки, словно на неё что-то капало, оставляя за собой мутные круги. Так же внимание привлекли почти до дыр замазанные слова, словно человек отчаянно не знал, с чего начать писать. «14 сентября. Я не знаю, что писать. Я не знаю, что думать. Мне страшно. Я даже не знаю, зачем я сейчас это пишу. Наверное, он был прав - это помогает собрать мысли в кучу, хотя мне бы эту кучу разгрести. На часах около полуночи, я сижу в домашних тапочках в междугороднем автобусе, спасибо хоть водитель пустил и не стал задавать вопросов. Мне страшно. Я еду к своей тёте. Она живёт в городе Клевер - это на другом конце Фиора, но это не важно. Я приеду к ней часов через семь, просто сяду на крыльцо и буду ждать. У меня нет с собой телефона, куртки, только паспорт, немного денег, этот дневник и эта проклятая книга. Я не знаю, кто друзья Ивана, да и, кажется... Хотя, почему кажется? Я не знаю Ивана совсем. Я не знаю, кто они, чем они занимаются, но они ненормальные. Они какие-то сатанисты или кто там. Боже. Мне страшно. Мне реально было жалко эту собаку. Боже. Я хотела избавиться от этой собаки, хотела, чтобы она исчезла из моей жизни, да хоть сдохла! Но не так же! Они привели меня в какую-то заброшку. Чем я вообще думала, когда шла туда!? Они сказали мне, что будет весело: посидим, пивка выпьем, но там не было пивка. Там было какое-то Сатанинское скопище! Свечи, какие-то пентаграммы, ещё невесть что, и эта собака. Они связали эту собаку на какой-то перевёрнутой звезде на полу. Они резали её ещё живую! Она выла и вырывалась, пока какой-то псих стоял с этой проклятой книгой и читал какую-то хрень! Я плакала! Я умоляла Ивана уйти отсюда, но вместо этого его дружки скрутили и отвели меня к этой собаке! Они за ломали мне руки, после чего один из этих психов взял нож и, я клянусь, он резанул меня по венам рук. Я видела это! Я чувствовала это! Мне было невозможно больно, я кричала, но они все стояли и несли какую-то чушь, читали какие-то стихи, я не знаю, но я знаю, что видела! Я знаю, что видела, я не сумасшедшая, но на следующее утро я проснулась в своей комнате. Мои руки были в порядке. Всё было, словно ничего и не было, а Иван пришёл ко мне с улыбкой и принёс завтрак в постель. Иван сказал мне, что мне просто приснился дурной сон. Я хотела ему верить, я так сильно хотела ему верить, и может даже и поверила бы, если бы не эта собака. Я не знаю, что с ней стало, но это не та собака, которую привёл Иван домой. Я даже не до конца уверена, что это вообще собака. Она всё время молчит, не скулит, не воет, как делала это раньше, а молчит и очень внимательно смотрит на меня. Она очень много ест, Иван кормит её, как тигра, она съедает столько мяса, сколько весит сама! Иван говорит, что мне приснился кошмар, что я что-то выдумала, накрутила себя, но я помню адскую боль на своих запястьях и то, как эти ублюдки потрошили собаку! Она изменилась, это не собака! Я не знаю, что это, но это не собака! Сегодня Иван запер меня в моей комнате и сказал, что я веду себя странно, а потому мне стоит посидеть и успокоиться, а когда он вернётся, мы поговорим. Он обещал привезти мои любимые суши и забрал телефон, чтобы я не начудила чего-то. На моё счастье, он не забрал сумку, видимо думал, что в окно я не полезу. Я бы не полезла в окно, я боюсь высоты, даже на втором этаже, но он сказал, что к нам придут его друзья и мы всё обговорим. Когда он ушёл, я перерыла всю комнату, чтобы найти хоть что-то, что можно было надеть на себя, и когда перерывала комод, нашла эту проклятую книгу! Эта чёртова книга, она реальна! Боль реальна! Собака реальна! Я не верю, что это был просто сон! Не верю! Я собрала всё, что нашла, взяла сумку и в тапочках выскользнула в окно второго этажа. Я очень сильно ударилась, пока падала, но благо упала на какие-то кусты. Ничего не сломала, лишь ободралась немного и прямо так побежала сломя голову на вокзал. Это просто чудо, что автобус должен был отъехать в течении двадцати минут, честное слово, вот сама судьба помогла! Уезжаю от Ивана, от его сумасшедших друзей и этой ужасной собаки! А чтобы неповадно было, ещё и книгу забрала, а то мало-ли что, ещё кого вскрыть захотят! Приеду в Клевер утром и будь, что будет. Тётка та ещё ведьма, но она хоть в жертву приносить меня не будет». «17 сентября. Щека болит, ушат помоев в мой адрес льётся уже два дня, но мне всё равно. Не вышвырнула на улицу в тапочках, и на том спасибо. У меня неделя на то, чтобы найти себе работу, иначе она меня за шкирку отсюда вкинет. Идти мне некуда, а даже чтобы снять квартиру, нужны деньги. Пошла в ломбард, чтобы заложить кольцо, которое мне подарил Иван, а оно не стоит ничего. Так, красивая стекляшка, даже не серебро, даже не циркон. Мне, когда сумму озвучили за него, даже стыдно стало. Продуктов на неделю не купить за эти деньги. Чувствую себя просто использованной, хотя может оно и к лучшему? Завтра собеседование, устроюсь продавцом в магазин, а там посмотрим, вся жизнь впереди. Так или иначе, я рада, что Ивана больше нет рядом и этой собаки тоже». «22 сентября. Я сижу в ванной. Я не знаю, сколько времени я уже сижу в ванной. Может час, может два, может уже утро следующего дня. Я не знаю. Я сижу в пустой ванне и пишу этот дневник, чтобы не сойти с ума. Тётя уехала за город и будет не раньше понедельника, а это значит, что три дня я буду сидеть в пустой ванне. Я слышу, как в соседней комнате разрывается мой новый, старый тёткин телефон. Я не считала, сколько раз мне звонили, но думаю, что это работа. Я не знаю, сколько прошло времени - я сегодня прогуляла работу, и более чем уверена, что завтра опять прогуляю. Я буду сидеть в ванной, пока тётя не приедет, и пусть она назовёт меня сумасшедшей наркоманкой, что в её отсутствии жрёт дурь, но я не выйду, пока тётя не приедет, даже если мне придётся три дня сидеть в пустой ванной. Оно здесь. Я не знаю, что это, но оно здесь. Это что угодно, но не собака. Когда я утром подошла к окну, чтобы раздвинуть шторы, оно сидело во дворе и задорно виляло хвостом, глядя на меня. Блять. До Ивана восемь часов езды по трассе. Как эта тварь меня нашла? В том, что это та самая псина, я не сомневаюсь, потому что этот взгляд. Это не взгляд собаки! Я не знаю, что это, но оно здесь. Оно знает, что я здесь. Оно ждёт, когда я выйду и я буду ждать, пока не вернётся тётя». «23 сентября. Я продрогла насквозь, с работы прислали сообщение, что я могу не приходить больше, но это не важно. Я очень хотела есть, поэтому пошла вниз на кухню. Эта тварь... Она скребётся в двери и так жалобно скулит. Мне кажется, она тоже плачет, она тоже голодная. Боже, что мне делать? Я боюсь открыть эти двери, я не знаю, что это, но оно смотрит на меня так жалобно. Ладно, была ни была! Если записей в дневнике больше не будет, значит меня съели!». «26 сентября. Тётка рвёт и мечет. Обзывает драной шаболдой и дармоедом, что собирает всякую шваль по улицам, грозится выгнать из дома, но знаешь, мне уже всё равно. Во дворе наматывает круги огромный пёс. Мне его даже жалко в какой-то степени, но о том, чтобы пустить его в дом не может идти и речи. Оказывается, очень воспитанный и хороший мальчик, в отличие от всех, кто меня окружает. Тётка сказала, чтобы я собирала вещи и у меня три дня на съезд. Чтоб ты сдохла, старая сука. Завтра поеду искать новое жильё и снова попытаюсь устроиться на работу, а даже если и выгонят, то у меня всегда есть верный пёс. Он такой ласковый, может я зря себя накрутила? Может его просто Иван очень сильно обижал, и поэтому он убежал аж до Клевера? Ничего, меня Иван тоже обижал. Больше не обидит». «29 сентября. Наверное, это должен был быть самый лучший день за последние несколько месяцев, но мне почему-то страшно. Я нашла подработку, не лучшую, но лучше, чем ничего, а также я нашла новое жильё, но мне не хватало на первый взнос. Я ловлю себя на мыли, что это единственная причина, почему я пишу сегодня дневник. Мне хочется об этом с кем-то поговорить. Я не знаю, почему, но сегодня собака Ивана принесла мне пачку денег. Я не знаю, где он их взял, не знаю, почему принёс сюда, но сумма приличная. Я не знаю, что думать, куда обращаться и очень боюсь, что тётка прознает. Этой самовлюблённой твари плевать, она с боем кинется на эти деньги, пока не сгребёт всё, что только можно. Кстати, о тёте. Я не видела её со дня ссоры из-за собаки. Мне всё равно, что с ней, но я должна вернуть ей ключи и часть денег за дом. Мне почему-то кажется, что что-то случилось, но я не могу быть уверена, да и не хочу обращаться в полицию. Она часто уезжает в командировки, а ещё и проблемы с полицией от меня точно будут не кстати. Жду неделю, не объявится – слава богу». «5 октября. Вчера звонили из участка, вызвали на опознание. Видимо надо было позвонить в полицию неделю назад, а не ждать у моря погоды. Страшно. Я упала в обморок на опознании, от тёти мало чего осталось, но следствие лишь разводит руками. Говорят, медведь зашёл в черту города, больше никто такие травмы не мог нанести. Мне страшно, только медведей в городе нам не хватало, но нет худа без добра. Теперь я могу пустить своего пёсика в дом. Надо его как-то назвать, а то негоже так с животиной. Как же ж это без имени!? Может Шарик? Нет, банально! Хочу что-то интересное! Как придумаю, сразу напишу». «6 октября. Он ест, как вне себя! Я не знаю, сколько его можно кормить! Он съедает всё мясо в доме и при этом ищет, чтобы ещё поесть! Я не понимаю, как в него столько вообще помещается!!!??? С ним вообще всё в порядке!? Так и должно быть!? Он болен!? Я не понимаю! Я боюсь за его здоровье, может его стоит отвести к ветеринару!? У меня никогда не было собаки, я вообще не люблю собак, а тут свалился, как снег на голову! Ладно, обещала себе не ныть! Завтра на работу, а значит нужно выспаться, а не плакаться о том, что жизнь не удалась. Уже достаточно наплакалась, а значит нужно собраться и наконец повзрослеть. Сказки кончились, иллюзии тоже, а вот счета вполне себе реальные и за них надо платить! Завтра на работу и будь, что будет». Очередной очень резкий скачок дат заставил Жерара слегка напрячься, но всё же он собрался с духом, отпил ещё коньяка, внимательно вглядываясь в строки. «19 ноября. Дорогой дневник, я не писала тебя больше месяца и, клянусь, я хотела бы тебя сжечь к чертям, но ещё никогда мне не было так страшно. Сейчас я сижу в ванной и боюсь даже лишний раз дыхнуть, не то, чтобы издать хоть звук. Мне срочно надо хоть с кем-то об этом поговорить, иначе я точно сойду с ума. Говорят, бумага всё стерпит, я очень на это надеюсь, потому что, не знаю, как бумага, а вот мой рассудок точно в пролёте. Я хочу позвонить в полицию, сообщить о том, что знаю, кто убил тётушку, а также менеджера, что лапал меня, пока никто не видел. Я хочу, но я знаю, что мне никто не поверит. Я знаю, что они повесят всё на меня, они не будут разбираться, да и я на их месте бы не стала, но… Мне страшно. Мне страшно даже дышать, а он всё бродит и скулит за дверью, словно ему тоже страшно. Я не знаю, верить этой твари или нет, но теперь я точно убедилась, что это не собака. Акнология. Он сказал, что его имя – Акнология. Да, я знаю, как это звучит, но эта псина реально разговаривает!!! Он сказал, что его зовут Акнология!!! Реально!!! Он убил тётку, за то, что та смела поднять на меня руку! Он убил этого похотливого менеджера, что грозил мне увольнением, если я не стану с ним спать! Он убил их, их всех, и я даже не знаю, что думать по этому поводу. Он скребётся в дверь ванной, говорит, что любит, но мне уже один говорил, что любит! Я на это больше не поведусь! Я не знаю, что творил Иван, но я более чем просто уверена, что это его происки и его рук дело! Собаки не должны говорить, даже самые одарённые, а значит – это не собака! Я знаю, что рано или поздно, но мне придётся выйти из ванной, и там за дверью меня будет ждать он. Акнология. Он сказал, что его зовут Акнология и он любит меня. Я ему не верю. Я себе не верю!!! Наверное, я просто сошла с ума. Надо позвонить в неотложку, но даже для этого нужно взять телефон, а это значит – выйти из ванной. Я знаю, что рано или поздно мне придётся это сделать, но я не могу. Не сейчас. Надо подождать, пока голод возьмёт своё, а там посмотрим. Он снова скребётся, снова жалобно скулит голосом моего менеджера. Да, у него голос менеджера, этого ублюдка. Он сказал, что может поменять голос на любой, какой я захочу. Я не хочу знать, как он это делает, я просто хочу, чтобы это мракобесье, чем бы оно ни было, просто исчезло из мой жизни. Он скулит у меня под дверью, просто надрывается, почти плачет и скребётся в дверь. Можно подумать, что ему больно и он воет о помощи, но я не знаю, верить ему или нет. Я не знаю. Я боюсь. Я боюсь этой собаки или что это такое? Я не знаю, что это и мне страшно! Я пишу это просто потому, что мне больше не с кем поговорить... Я знаю, что меня запрут в психушку, если я хоть кому-то об этом скажу. Но я не сумасшедшая! Я НЕ СУМАСШЕДШАЯ!!! Эта тварь реальна! Я знаю, что она реальна, а не мой бред!!! Я не лягу в клинику, из принципа не лягу, потому что знаю, что эта тварь реальна и она убила тётку и менеджера! Да, они были последними моральными уродами, но это неважно! Пора выходить. Если бы хотел сожрать, уже бы давно сожрал, а значит нет смысла сидеть в этой ванной. Надо просто собраться с силами и выйти. Как повадились, если записей больше не будет, значит меня съели». Надо признать, Жерар не хотел переворачивать очередную страницу, опасливо глядя по сторонам, но всё же он это сделал. К его огромному облегчению дневник не закончился, и всё же сказать, что на этом закончилось всё остальное было бы не корректным. Да, записи продолжились, но на сколько они вели к «счастливому финалу» - вопрос был больше риторическим. «21 ноября. Меня не съели – это хорошая новость. Плохая – сказали, что в связи со смертью менеджера, на его место пришёл новый работник и не хочет видеть меня на месте работы. Причину не объяснил, но я на испытательном сроке, а значит меня тихо под шумок турнули. Акнология крутится вокруг и явно прибывает в куда более хорошем расположении духа, чем я, а потому сегодня утром принёс очередную пачку денег. Где он их берёт? Ворует? Да однозначно! Но у кого? В банке? В кассе магазина? Он ничего мне не говорит по этому поводу, просто облизывается и виляет хвостом. Мне кажется, что он выполнит любой мой указ, если я его об этом попрошу, но меня пугает не это. Меня пугает то, что я начинаю реально рассматривать это, как выход. Он убил тётку и теперь у меня есть дом. Он убил менеджера и достал деньги, а значит на одного ублюдка стало меньше, а я решила свои финансовые проблемы. Я начинаю ловить себя на мысли, что мне хорошо с этой собакой, я хочу, чтобы он дальше выполнял всё, что я хочу и чтобы никто не смел мне что-то сказать поперёк. Это неправильно, это плохо, но я ничего не могу с собой сделать, да и почему я вообще должна это делать!? Никто в это проклятом мире не опустился до девочки без денег и родителей, так почему я должна опускаться до простых людей!? Я хочу, чтобы эта псина делала всё, что я хочу и мне плевать, что будет дальше! Надо выйти, а то собачку надо покормить. Она, наверное, голодная, а это не дело. Авось, ещё чего достанет, как поест». «30 ноября. Дорогой дневник, я счастлива. Я никогда прежде не была так счастлива, как с Акнологией. Я не работаю уже целый месяц, но он всегда находит решение всех моих проблем. Я уже не смотрю, сколько он ест, тратя большую часть денег на то, чтобы его прокормить. Мне всё равно, я буду тратить хоть все деньги на мясо и бычью кровь, чтобы Акнология был сыт и даже больше, если понадобится. Эта собака… Нет, это не собака, а настоящих член семьи. Я так рада, что он есть у меня, что даже не знаю, с чего начать писать. Он каждый день будит меня, лизнув за ухом, и это приносит мне столько радости, я, наконец-то, чувствую, что я не одна в этом проклятом и бессмысленном мире. А вчера… Вчера я впервые увидела его человеком. Да, он может обращаться в человека, оказывается. У него были собачьи ноги и когти, а морда была слегка вытянутой. Увидев меня, он растерялся, сказал, что ему не хватает деталей. Каких деталей? Я не понимаю, о чём он говорит, но мне было всё равно. Боже, я люблю эту собаку, такой, какая она есть, и каких бы деталей ей не хватало, мне хватит и тех, что есть». Жерар вдруг резко положил тетрадь на стол и очень опасливо смерил дневник немного неоднозначным взглядом. «Не хватает деталей»: эта фраза пронеслась в голове, озвучиваемая голосом Жозе, из-за чего Жерар весь напрягся, резко подорвался на месте и подошёл к своему рабочему столу. Резко выудив какой-то карандаш, помощник следователя тут же вернулся к дневнику и начал подчёркивать какие-то отдельные фрагменты. Ему казалось это важным, а в его положении лучше перебдеть. Сделав какие-то отдельные пометки, помощник следователя вновь приступил к изучению документа. «7 декабря. Сижу на полу в ванной и пишу дневник чисто из вредности. Пишу медленно, выводя каждую буковку, чтобы видел, наблюдал с каким трепетом я вывожу каждую буковку. Он лежит в ванной, что-то мне скулит, что-то заливает про любовь, а я не верю ни одному его слову. Ты никогда меня не любил, Иван, и ты дорого пожалеешь о том, что добрался до Клевера. Говорит, что любит, что я ему нужна, но я точно знаю, что ему нужна не я. Ему нужен Акнология. Он искал его, а не меня, ему нужен он, а не я и я больше не та наивная дурочка, что верила в сказки о принцах и грезила замком! Спросила его, зачем он хотел, чтобы я писала дневник. Молчит. Может из вредности? Может дурак? Не люблю писать дневник, просто не люблю, но надо отдать должное, мне это помогает. Когда вокруг нет никого, кому есть до тебя дело, мысли начинают роиться, а на бумаге как-то складываются в красивые абзацы. Я стала лучше писать, а вообще, мне есть за что сказать Ивану спасибо. Без него у меня не было этой собаки. Акнология пришёл. Иван был готов снести дверь в ванную, если бы хотя бы смог подняться. Я не знаю, что с ним сделал Акнология, но у Ивана как-то странно вывернуты ноги и руки, ему страшно, он дрожит, а мне всё равно. Акнология молчит, он не выгоняет меня из ванной, хотя мне кажется я знаю, что будет дальше. Я лучше уйду, не хочу на это смотреть. В ванной тихо, я думала будут крики, а там гробовая тишина, словно и нет никого. Наверное, это неправильно, но мне стало легче. Ивана больше нет в моей жизни, теперь в ней только Акнология и мне хорошо от этого. Надо что-то приготовить, сделаю мясной пирог, хотя можно и какой-то другой, Акнология всё равно есть не будет. Так выковыряет всё мясо, остальное бросит. Мой любимый мальчик». Жерар в очередной раз перелистнул страницу и тут глаза резко упёрлись взглядом в рисованный от руки портрет. С него на законника глядел довольно молодой парень с широкими плечами и слегка самодовольной ухмылкой. Длинные густые волосы, тонкие черты лица и выразительный взгляд. О цвете волос и глаз судить было сложно, так как портрет был нарисован карандашом, но всё же. «19 декабря. Боже. Он прекрасен. Он именно такой, каким я хотела его вдеть. Высокий, сильный, он просто идеален, мне ничего больше в этом мире не нужно, только он. Он понимает меня с полу слова, с полу взгляда, он любит меня, а я просто без ума от него. Три дня назад я впервые увидела его таким, а вчера у нас была просто нереальная ночь. Я помню, как писала сюда, что мне хватит и тех деталей, что у него были, но сейчас я понимаю, что он просто совершенен. В нём идеально всё, я даже не представляю жизни без него! Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, я хочу от него детей. Наверное, я просто сошла с ума, но я не могу пережить тот факт, что не могу выйти за него замуж. Это единственное плохое, во всей этой ситуации, а так я самый счастливый человек на свете!!! Скоро Новый Год и, воистину, он будет самым лучшим за всю мою жизнь». «27 января. На улице мерно падают белые хлопья снега. Я смотрю в это окно уже три часа, пока Акнология скребётся в дверь и жалобно просит впустить его. Такое ощущение, словно ему страшно. Мне тоже страшно. Мне так страшно, что я уже три часа сижу в своей комнате и смотрю в это проклятое окно. Я прожила с этой тварью четыре месяца, но мне кажется, что я только сейчас стала понимать, что он такое. Я начала понимать, зачем он нужен был Ивану. Я начала понимать, какой слепой дурой я была. Он делает всё, что я хочу, достанет всё что я пожелаю: деньги, драгоценности, цацки и прочее и последнее моё желание не стало исключением. Я хотела ребёнка от него. Самого милого, самого хорошенького, любимую маленькую очаровашечку… И он достал мне его. Он достал мне этого ребёнка. Это девочка, а быть может и мальчик. Я не знаю, потому что всё, что я могу разобрать в этом кровавом месиве – лишь крохотные ручки и голубенький комбинезончик. Он принёс мне его, принёс то, что я так хотела, но чёрт тебя подери! ДЬЯВОЛ!!! У меня в ванной лежит мёртвый ребёнок!!! Ему от силы лет пять, может шесть!!! Но даже не это самое страшное. Если бы он хотел вынести дверь в мою комнату, он бы даже не стал задумываться, но он скребётся и жалобно скулит под ней. Просит впустить, словно его заперли в кладовке и не выпускают за плохое поведение. Он не понимает, он реально не понимает, почему я заперлась и не выхожу, он не понимает, что сделал, не понимает, за что наказан… Мне кажется, он даже не понимает, что наказан в принципе. Мне страшно. Я не знаю, что думать, я не знаю, что делать. Господи, дай мне силы просто всё это вынести. Надо спать. Да, надо просто лечь спать, а завтра я со свежей головой придумаю, что делать дальше». «29 января. Акнология съел малыша. Он просто его съел, пока я спала, потому что он был мне не нужен. Сказал, что найдёт того ребёнка, который мне понравится и принесёт. У меня сдали нервы, я схватилась за кухонный нож и бросилась на него. Он даже не упирался, а потому лезвие вошло в шею. Дьявол. Это просто дьявол. Он даже не дрогнул, не заскулил, не убежал, а всё так же смотрел мне в глаза с какой-то… Раздражённостью, что ли. Я отпрянула от него и меня вырвало на пол. Он смотрел на меня, словно не замечал рукояти ножа в собственной шее, я видела в его глазах тревогу и какую-то неприкрытую злобу. Я кричала, чтобы он сгинул с глаз моих долой, а он лишь молча достал нож из шеи и ушёл, а сегодня утром в новостной хронике я увидела, что в городе Клевер найдены трупы двух моих бывших одноклассниц. В новостях говорят, что их, предположительно, разорвал медведь, а я знаю, что это был не медведь. Я знаю, я даже знаю, почему именно их! Они гнобили и унижали меня всю среднюю школу, отбирали деньги, издевались и далеко не воспылали высокой моралью после её окончания. Они были мерзкими тварями, но… Он убил их. Я знаю, зачем, но… Зачем!? Мне страшно, я не знаю, где он бродит, я не знаю, что творится у него в голове! Я не знаю, как это остановить! Всё же было так хорошо! Почему всё в одночасье стало так плохо!? Боже, мне надо просто успокоиться. Сегодня он придёт домой и дома я запру его на цепь. Сейчас я поеду в строительный магазин и закуплюсь самыми прочными цепями. Я запру его в подвале и всё будет хорошо! Всё будет хорошо, я уверена!». Очередная страница захрустела в пальцах копа, но стоило ему перевернуть её, как вдруг в глаза тут же кинулись очередные следы от слёз. Крупные капли размазали чернила, а Жерар лишь тяжело вздохнул и отпил ещё коньяка. «15 февраля. Я сижу в подвале и мне страшно. Он не отбирает от меня дневник и ручку, и я не знаю, хорошо это или плохо. Он ходит вокруг меня, я слышу, как его когти бьются о бетонную поверхность, а ещё я слышу, как он рычит. Я не знаю, почему ещё жива и почему он ещё меня не убил. Три раза. Я пыталась посадить его на цепь три раза. Посадить на цепь проблемы нет, она наступает через сутки. Я думала, что его можно удержать, но это невозможно. Он рвёт цепи, как нитки, вырывая крепления вместе с обломками стен. Он голоден, он всегда голоден, но относительно спокоен, пока поевший, а меньше, чем через сутки начинается настоящий ад. Он приходит в бешенство, ломает стены, он вынес железную дверь и кинулся на поиски жертвы, которую, конечно же, нашёл. Мой бывший, который бил меня и изменял. Его не опознали, а потому пришлось делать ДНК тест. От него почти ничего не осталось, но Акнология и на этом не остановился. СМИ бьют тревогу, охотники сбиваются в патрули, город хочет ввести комендантский час, а я сижу в подвале и боюсь дышать. Я знаю, что пули не убьют его, также, как и ножи. Он не горит, даже если вылить на него канистру бензина и поджечь! Я столкнула его с крыши шестнадцатиэтажного дома, а он просто встал, отряхнулся и укоризненно на меня посмотрел, после чего пошёл дальше, как ни в чём не бывало. Я травила его всем, чем только можно было, я перечитала весь интернет в поисках самых изощрённых способов убить, но это просто невозможно. Его невозможно убить. Нет оружия, его нет даже в этой злосчастной книге, оно просто отсутствует в этом мире! Сходила в церковь, молилась, ставила свечку. Я смотрела на иконы и вслушивалась в проповеди, пока Акнология сидел рядом на лавочке и осторожно лакал святую воду. Это всё херня про изгнание дьявола и величие божественной силы, ему хоть-бы хны! Он принёс мне китайской лапши, моя любимая. Он всё обо мне знает, всегда очень переживает, когда со мной что-то случается, но мне почему-то не кажется, что это любовь. Он кормит меня, не отходит ни на шаг... Но я знаю - он дождётся, когда я усну, чтобы уйти покушать. Я так больше не могу. Я этого больше не вынесу. Эта тварь дождётся, пока я усну, но я тоже дождусь, чтобы выкроить момент. Я его выкрою». «19 марта. Я знаю, как его убить. Я знаю, как это сделать, но я уверена, что он тоже это знает. Его можно убить одним единственным способом, но это можно сделать. Он снова скребётся в мою дверь, чует неладное, а может то, что я нервничаю? Я выпила пачку валерьянки, глаза слипаются, но я обязана это дописать. В том, что это моя последняя запись, я не сомневаюсь, но она того стоит, во всяком случае, я хочу в это верить. Я боюсь писать открыто, потому что мне кажется, что эта тварь читает мои мысли. Может это паранойя, но сегодня она закончится. В книге есть ответ, как убить эту тварь; он написан на самом видном месте и от этого читается вскользь, но я нашла его. Ошибки быть не может, так или иначе, проверить теорию на практике я уже не смогу. Эта тварь не умеет любить, не умеет ненавидеть, она ощущает только голод и ничего больше. Все его эмоции проходят через палитру голода, и это делает его воистину величайшим хищником, поэтому сегодня я убью этот венец эволюции. Скребки в дверь стали настойчивее, ещё бы, я с трудом могу держать ручку в ватных пальцах. Главное не нервничать, он чувствует страх, а я, наконец, спокойна. Теперь я спокойна, но единственное, что мне не даёт расслабиться - это то, что я ничего не смогу проверить, но я искренне надеюсь, что этот дневник окажется вместе с этим проклятым фолиантом. Я надеюсь, что тот несчастный, кому попадётся в руки это чтиво, сначала прочитает дневник, а уже после возьмётся за призыв этого чудища. Его можно убить, я уверена, но это не меняет очень неприятного факта. У меня только одна попытка… Не получится – простите». На этом записи в дневнике закончились, а Жерар лишь нервно дышал, разрываемый на части смешанными чувствами. В дневнике написано, что эту тварь можно убить, но как? Ответ в книге на самом видном месте, но это не единственное, что волновало мужчину. Сегодня у него выходной, но что-то ему подсказывало, что любимая начальница сегодня не насладится уединением в своём личном кабинете. К полудню в убойном отделе кипела жизнь, а Эльза устало перебирала кучу документов. Ничего не хотелось делать, только, разве что, на Гоа с Пина Коладой, а вместо этого был океан нераскрытых дел и кружка кофе с надписью: «Не будите во мне зверя – он и так не высыпается». И вот, Эльза наконец настроилась на относительно рабочий лад, когда в дверь постучали, а «не выспавшийся зверь» таки продрал свои злые очи. - Войдите. – обречённо выдохнула следователь, но вдруг резко оживилась, когда увидела на пороге своего помощника. – А ты что тут делаешь? У тебя выходной. - Да, я в курсе. – Жерар опасливо держал дистанцию. – Я просто… Мне надо сделать один запрос в архивы города Клевер. - По какому делу? - Это просто личное исследование, ничего такого. – как-то неуверенно отмахнулся парень. – Я могу запросить одно дело? - … - Эльза с пару секунд смотрела на подчинённого, после чего немного гаденько улыбнулась. – Нет. - Эльза, мне просто нужно… Кое-что проверить! - Тебе нужен запрос касательно происходящего в Магнолии? Если так, я сделаю его для тебя, но для этого мне нужны, хотя бы, косвенные причины. Озвучишь? - Нет, Эльза, это… Это… - Да. – взгляд из-под алой чёлки просто сиял самодовольством и издёвкой. – Я слушаю. - Это личное исследование! - Ах, личное! Тогда нет. - Почему!? - Потому что ты увольняешься, Фернандес, а я не могу предоставлять людям на увольнение подобную информацию. Ничего личного, чисто протокол. - Дьявол. – выругался Жерар. – Тогда я хочу забрать заявление! - Хер тебе, а не заявление ты заберёшь. И да, это уже личный момент. А вот тут Жерара резко свело изнутри под гаденький взгляд его начальницы. Да, наверное, он это заслужил, отчего Эльза лишь меланхолично отпила кофе из любимой кружки и улыбнулась шире. Она не говорит ему нет, но требует доказательства необходимости предоставить ему доступ к этим делам. - Так я получу объективную причину или нет? Жерар, я с кем разговариваю? Сам Жерар был готов провалиться на месте, но вдруг в груди что-то защемило, а сам парень резко ощутил колоссальный прилив сил, после чего на таран направился к столу начальницы. Игнорируя бумаги и прочую канцелярию, Фернандес упёрся руками в стол и остервенело посмотрел на начальницу сверху вниз, что даже та на миг стушевалась, но держалась стойко. Было видно, что парню далеко не до смеха: он сдерживался, но это не скрывало терпкого запаха перегара. - Ты что, бухой? – Эльза отложила кружку. – Жерар, какого… - Я бухал всю ночь, как вне себя! – буквально выдохнув «изумительный аромат» своей начальнице в лицо, парень зарычал не своим голосом. – Я не спал, а лишь вливал в себя коньяк, и что-то мне подсказывает, что сегодняшний вечер не станет последним! Я не знаю номер дела и точную дату, но я знаю имя и город. Только имя - Флёр, девятнадцать лет, город Клевер! Я не знаю точных дат, но в этом городе была череда убийств, в которой обвиняли зверя! Я не могу ручаться, но у меня есть основания полагать, что убийства в Клевере напрямую связаны с теми, что происходят сейчас в Магнолии! Пожалуйста, сделай запрос, дай мне посмотреть это дело. Возможно, это приблизит нас к разгадке Линчевателя! - Я, конечно, извиняюсь, Жерар, но откуда у тебя такая информация? - Личное исследование, Эльза. Скорее всего бред, но есть шанс оказаться правым. Я не хочу поднимать это в участке, потому как не хочу вести следствие по ложным следам. Могу и ошибиться, но я очень прошу тебя, хочешь гадить – гадь, но не так; не тогда, когда от этого могут зависеть жизни людей. Эльза подозрительно прищурилась, явно сдерживая поток неприятных эмоций, но всё же достала листок бумаги и записала ключевые слова. - Информации мало, Жерар. Нет даты, да и данные какие-то смутные. Это хоть убийство или что это? - Череда убийств в городе Клевер. Но меня интересует всё, что касается Флёр. - Я должна найти всех Флёр в Клевере? - Не всех… Но что бы ни нашла, пожалуйста, дай их мне. - Я сделаю запрос. – Эльза откинулась на кресло, после чего резко схватила Жерара за лицо и с силой оттолкнула от себя, отчего тот едва не грохнулся. – А теперь пошёл вон отсюда и проспись, алкоголик хренов! - Конечно, Босс. – язвительно фыркнул коп, однако в голосе слышалось некое облегчение. – Как прикажите, Босс. С этими словами Жерар вышел из кабинета, оставив следователя с тяжёлым осадком на душе. Эльза в очередной раз смерила ничтожные пометки у себя в листке и даже не представляла, как составить запрос. Во всяком случае она знала куда его составлять, а также её не оставляла мысль о том, что где-то творилась подобная дичь. Но, вот, что воистину заставило Эльзу напрячься и злобно посмотреть на закрытую дверь - так это то, откуда Фернандес достал подобную информацию. Столько вопросов... От этого в алой головушке мелькнула мысль, что не такой уж он и простой деревенский парень. *** Леви проснулась посреди ночи от непонятного звука. Она всегда чутко спала, а после случившегося так и подавно. МакГарден уже привыкла к какому-то чавканью и звуку ломающихся костей у себя на кухне, но этот почему-то заставил её насторожиться. С её кухни доносилось какое-то рычание, сопряжённое толи с рвотными позывами, толи с кашлем, а ещё какой-то непонятный хруст. Похоже, хрустят суставы, но этот хруст был намного громче, отчего Леви лишь прижала крепче одеяло и вжалась спиной в стену. Вдруг на весь дом раздался неистовый вой, полный боли, который смешался с отвратительным скрежетом когтей о кафель. Несколько минут Леви вжавшись в стену с ужасом вслушивалась в непонятную возню на кухне. Скулёж, рычание, лай и стоны смешались в одну какофонию, после чего всё резко затихло, а вместо звуков доносилось лишь тяжёлое дыхание. Леви лежала, оцепенев от страха, но всё же спустя пару минут затишья девушка отважилась подняться со своего спального места. Ей нечего бояться - это весь город, а то и мир должен бояться, а она просто хочет посмотреть, почему её собаке так плохо. Ничего страшного, она просто должна заглянуть на кухню и… - Железик. – тихо пискнула хозяйка дома, опасливо выглядывая из дверного проёма. – С тобой всё хорошо? - Почти. – раздалось утробное рычание, отчего Леви вздрогнула, глядя на шевеление какого-то силуэта под окном. – Почти… Совсем почти… - Что, почти, Гажил? - Почти… Закончил. – буквально выдохнуло чудище, после чего повернулось к Леви. – Осталось чуть-чуть. В этот момент существо поднялось на ноги, а Леви вздрогнула. Свет от окна падал слабый, но его было достаточно, чтобы разглядеть очертания тела… Человеческого тела. Довольно высокий, под два метра ростом, очень крепкого телосложения, длинные чёрные волосы спадали до поясницы, даже лицо. Его уже нельзя было назвать собачьей мордой, да и чем-то средним тоже, но для человеческого очень сильно выпирала челюсть с острыми клыками. В некоторых местах были редкие клоки шерсти, пальцы слегка деформированы, но это было неважно. - Совсем чуть-чуть не хватает, но это поправимо. – вдруг алые глаза блеснули в темноте из-под чёрных волос, и тварь довольно оскалилась, широко расставив руки, после чего буквально выдохнула. – Леви. Девушка стояла ни жива, ни мертва. Сон пропал, как и не было, но почему-то она не ощущала страха и это наводило ещё большей жути. Перед ней стоял мужчина: не пёс, не нечто, а вполне себе человеческая фигура, за исключением нескольких деталей. Он улыбался, протягивая к ней руки, но не смея приблизиться, ведь это напугает его маленькую девочку. - Гажил. – одними губами выдохнула девица, крепче вжимаясь в косяк. – Что с тобой? - Я почти закончил, дальше дело за малым. – довольно облизнулось чудище. – Иди ко мне. - … - Леви нервно сглотнула после чего остервенело замотала головой. – Я… Я не… Я… - Я люблю тебя, Леви. – прошептал упырь, а алые глаза словно засветились. – Я люблю тебя. Рассудок кричал, что надо бежать наутёк, но она смотрела в эти алые огоньки и, подобно мотыльку на свет, Леви неуверенно отстранилась от стены и нетвёрдой поступью направилась в сторону упыря. Он не торопил, терпеливо выжидая, когда девица сама подойдёт, после чего осторожно приобнял и втянул носом столь родной и пьянящий запах. Она тут, его маленькая девочка здесь и никто её не обидит. - Железный. – дрожа пискнула девочка, деревянными руками пытаясь отстраниться от широкой груди. – Почему ты… Что… Я не понимаю. - Ты устала. – чудище осторожно провело когтями по щёчке девицы, после чего поцеловало в губы. Надо признать, Леви вздрогнула, однако, почему-то отстраняться не стала. Она чувствовала острые клыки у себя на губах, как и металлический привкус во рту, но по какой-то причине сознание наотрез не хотело сопротивляться. И вот, отстранившись от уст прелестницы, Гажил лишь как-то по-звериному облизнулся, после чего улыбнулся и поцеловал девицу в лоб. - Никто тебя не тронет. Никогда, ни при каких обстоятельствах, я не позволю этого сделать. А теперь иди спать. Ты очень устала. - Я не смогу уснуть. - Тогда я пойду вместе с тобой. - … - вдруг на напуганных глазах девушки блеснули слёзы, а на губах заиграла кривая и довольно болезненная улыбка. – Хорошо. Так улыбаются не любимому человеку. Так улыбаются в глаза собственному безумию, мешая любовь и отчаяние, страх и надежду, бесконечно обожая то, что нужно ненавидеть, и ненавидя то, что воистину тебя любит. Прижавшись к широкой груди, Леви вдруг ощутила какое-то облегчение и тепло, по щекам побежали слёзы радости, а в голове мелькнула такая давно забытая радость от осознания, что сегодня ночью она выспится.