Сердце спрута

«Он постоял немного над нею, потом подобрал мечи, медленно спустился по лестнице в прихожую и стал ждать, когда упадет дверь…» А. и Б. Стругацкие. Трудно быть богом. … Сначала он еще контролировал себя. Черные фигуры разлетались под ударами его мечей, с грохотом валились на мощеную мостовую, разбивали головы, ломали руки и ноги, бранились, стонали или лежали молча ничком, прикрывая разбитыми ладонями голову или живот. Те, кому повезло отделаться легко, пытались отползти подальше от места схватки, оставляя за собой кровавый след. На несколько секунд атака ослабела, и Румата огляделся по сторонам. На востоке небо уже начинало светлеть. Поверженные монахи подавали слабые признаки жизни, один даже сумел подняться на ноги, цепляясь за стену дома, и теперь бессмысленно пялился на благородного дона, так негостеприимно встретившего слуг Ордена на своем пороге. Самый первый, которого Румате пришлось сбрасывать с лестницы, лежал неподвижно, неестественно изогнувшись и задрав лицо к небу, и скулил на одной ноте: «Братия, помогите, братия, не оставьте». Очевидно, у него был сломан позвоночник. Но по крайней мере, все были живы. … А потом откуда-то потянуло гарью, разом вспыхнули десятки факелов, и град из булыжников обрушился на дом. Звенели бьющиеся стекла, заполошно лаяли разбуженные собаки и грохотали по булыжнику тяжелые сапоги. И чей-то хриплый голос командовал: — Бейте стекла! В окна! Факелы в окна! Большая часть факелов до окон не долетела и теперь они, чадя, догорали на камнях мостовой. Но нескольким атаковавшим удалось попасть в цель. Румата услышал, как за спиной загудело пламя. Из окон спальни повалил густой дым. Запахло горелой плотью. «Кира! — успел подумать он, — там же Кира!» А потом наступило осознание. И в тот же миг пришла ненависть. Не было больше гуманиста, землянина по имени Антон. Благородный дон Румата Эсторский, уроженец метрополии, потерявший в Арканаре десяток лучших друзей и любимую женщину, половчее перехватил мечи и, в последний раз оглянувшись на пылающий дом, шагнул в предрассветные сумерки. Он шел, не глядя по сторонам, и выражение лица его было таким, что редкие прохожие, попадавшиеся навстречу, спешили уступить ему дорогу, а еще лучше — свернуть в боковые улицы. Он не обращал на них никакого внимания. Пока ему не встретился патруль. Командир патруля, то ли узнав Румату, то ли просто взглянув в его лицо, дал своим людям команду пропустить. Но было уже поздно. Ни один из них не успел даже вытащить меч из ножен. Румата, не сбавляя шага, шел дальше, а эти трое остались лежать в медленно густеющей луже собственной крови, уставясь невидящими глазами в белесое небо. …Несмотря на то, что он — спасибо ребятам из отдела разведки, изготовившим подробные планы всех сколько-нибудь значимых общественных зданий Арканара — знал дворец как свои пять пальцев, на то, чтобы разыскать дона Рэбу, ему потребовалось около полутора часов. Искушенный в интригах и закулисных играх Рэба, видимо, что-то почувствовал. А может быть, не обольщаясь по поводу отношения к себе со стороны даже рьяных приверженцев, просто привык соблюдать осторожность. Во всяком случае, в кабинете его не оказалось. Румата методично обходил этаж за этажом, коридор за коридором, заглядывая во все комнаты, распахивая двери в секретные альковы и будуары, срывая портьеры и выбивая замки. Тех, кто шарахался от него, завидев его залитое кровью, изрезанное в нескольких местах осколками стекла лицо, он не замечал. Тех, кто не успевал вовремя отойти и оказывался у него на пути, бесцеремонно отодвигал в сторону или просто отшвыривал с дороги. Тех, кто пытался его остановить, убивал не раздумывая. Дон Рэба обнаружился в заброшенных покоях прадеда последнего короля. Покои пользовались дурной славой у обитателей дворца: говорили, что призрак покойного короля, убитого в собственной спальне, регулярно появляется там в надежде встретить и покарать если не самого убийцу, то его потомков. Дона Рэбу, очевидно, подобные слухи не смущали. Винтовая лестница, ведущая в покои, тщательно охранялась. Едва Румата распахнул неприметную дверь, ведущую на лестницу, как путь ему заступили две крепких фигуры в черных рясах. — Куда изволит направляться благородный дон? Позавчерашний Румата постарался бы избежать драки. Вчерашний Румата попытался бы прорваться с боем, но постарался обойтись без жертв. Румата сегодняшний без раздумий коротко, почти без замаха рубанул мечом. Один раз, затем второй. Перепрыгнул через мешками повалившиеся ему под ноги тела и помчался наверх, туда, откуда уже слышался топот многих пар ног — похоже, целый отряд спешил на подмогу товарищам. Что ж, тем хуже для них. Размахивая мечами, нанося удары направо и налево, он расчищал себе путь. Каменные ступени давно уже стали скользкими от крови, внизу у двери горой лежали покалеченные тела, а стражники все прибывали и прибывали, и казалось, им не будет конца. Но все-таки он дошел. Оставив позади себя гору трупов, весь покрытый своей и чужой кровью, он ввалился в неожиданно просторную и уютно обставленную комнату. Дон Рэба, сидевший в кресле у камина, поднялся ему навстречу. — Благородный дон Румата, — проговорил он. — Итак, вы подумали над моим предложением и готовы сотрудничать? Заметьте, я все еще предлагаю вам свою дружбу… Он вгляделся в лицо Руматы и добавил изменившимся тоном: — Ах да. Простите. Дона Кира. Примите мои соболезнования. Это было недоразумение… И тогда Румата бросился на него. Рэба с неожиданным проворством увернулся. Румата снова рванулся к нему, настиг, повалил на пол и обрушился сверху, не давая опомниться, всей тяжестью вдавил его в пол, схватил за горло. Скрючившиеся пальцы еще давеча всесильного епископа Святого Ордена отчаянно скребли богатый ируканский ковер, из сдавленного горла доносилось хриплое клокотанье — не то проклятья, не то мольба. Продолжая сжимать бледную шею, Румата свободной рукой потянулся к перевязи, отбросил слишком большой и потому неудобный меч, выхватил из ножен кинжал и нанес первый удар. Потом еще и еще. — Это тебе за Киру! — прохрипел он в ненавистное лицо. — За отца Гаука. За Арату. За Будаха. За Веселую башню. Рэба что-то промычал и обмяк. Его грудь и живот превратились в сплошное месиво из разорванных мускулов, кишок, окровавленных лоскутов кожи. Кровь была повсюду — она толчками выплескивалась из ран, разлеталась брызгами, пропитывала ковер и пузырилась розовой пеной на губах, а Румата все бил, колол, резал до тех пор, пока действие усыпляющего газа не лишило его способности двигаться. Мы знаем, где сердце спрута.