Очаровательная дрянь

Дотронься до меня, Затронь осколок сердца. Будь моим началом дня И его концом, конечно. Ты как приход тепла В мою слепую зиму, Познай же чувства из стекла И заметь меня за гримом. Меня, с хромой душой Принять любя попробуй. Укутанное тьмой сплошной Сердце ждёт подмоги. Я покорен твоим огнём, Во мне он вызвал трепет. Молю тебя, богиня, об одном: Не обрати обоих в пепел.       У Пьеро много было написано стихов и поэм, посвящённых Коломбине. Эта же была самая любимая, потому что он написал ее в самом начале их отношений. Актёр любил предаваться воспоминаниям об этом периоде. Тогда, вдохновлённый и влюблённый, он будто бы снова обрёл те крылья, что он вырвал с мясом после смерти его сестры Шарлотты. Безусловно, любовь к девушке была другая. К сестре он испытывал бесконечную нежность и робость, она вызывала в нем самые светлые чувства, на которые он только мог быть способен. Коломбина же разбудила иное: страсть, желание обладать. Он почитал ее за холодную красоту, за манящее тело, которое сводило его с ума (куда уж более) своим запахом цветов жасмина. Жаркими ночами, он боготворил бархат рук на своей обнаженной спине, целовал спутанные изумрудные волосы на подушке, сжимал до сладкой боли самые заветные части тела этой чаровницы.       Из-за своей влюбленности, Пьеро не видел очевидного, что замечали все вокруг, но только не он: девушка была надменной, ловко манипулировала теми, кто был околдован ее красотой. Так, являясь соперницей Мальвины в театре, через Пьеро она выбила у Карабаса больше времени на сцене для своего выступления, чем Мальвина была очень недовольна, ведь ей теперь приходилось уходить со сцены раньше. После этого она даже долгое время не разговаривала с Пьеро и плакала в плечо верному Артемону об ужасающей несправедливости. Глава охраны Карабаса в те моменты чувствовал себя очень нужным и к своему великому стыду, даже радовался такому исходу.       Пьеро сорил деньгами рядом с Коломбиной, он покупал и дарил ей все, что та только пожелает: украшения, платья, чулки, сладости, кружевное дорогое белье, которое он любил рвать прямо на ней во время их близости. Карабаса не совсем устраивало такое поведение, но видя такого «живого» сына, он закрывал на это глаза. Да Коломбина, несомненно делала Пьеро живым, но и тем временем он становился более эмоциональным и взрывным. Если ревность, то такая, что дрожали стены «Ключика» от скандалов, если ссоры, то с разносом и битья имущества театра, ну а крики «любви» и стук кровати в стену, ненавидели уже все. Полли, самая смелая и саркастичная «кукла» в театре, так и вовсе плевалась ядом и как-то посоветовала девушке, что с такими голосовыми связками и игрой ей надо бы идти работать в «дом удовольствий» к Мадам Симоне, простым же языком, в бордель.       Длились отношения Пьеро и Коломбины не так долго, как бы хотелось сыну Карабаса. Как выяснилось позднее, не один он был очарован девушкой, но и его лучший друг, тоже был сражён грацией и красотой балерины. Арлекино - высокий и симпатичный молодой человек с огненным цветом волос, играл на сцене шута. Его настоящим именем было Артур. Арлекино смог добиться расположения Коломбины, даже во вред дружбе. Сперва они встречались тайно и девушка играла с обоими парнями, но в итоге выбрала Арлекино, тем самым разбив в осколки и так израненное сердце Пьеро. Актёр в тот день потерял двух дорогих ему людей: девушку и друга.        Жгучая ненависть терзала его изнутри, выбивая воздух из лёгких. В тот день было выпито много алкоголя, испробовано много новых наркотических веществ, некоторые из которых стали потом любимыми.       Пьеро не писал долгое время. Не мог, хотя строчки и крутились стихийно в его голове. Когда же он все-таки взял карандаш в руки, творчество у него выходило яростным, строки кричали в гневе и боли, такие например как «да будет проклят свет, а вместе с ним и ты» или же «для тебя раскроет дверь сам Тартар, ты этим будь горда », ну и его самая любимая «мною желанна ты была, такая очаровательная дрянь».       Иногда он подкидывал такие послания в гримерку Арлекино и Коломбине. По-детски, конечно, но Пьеро от этого становилось на каплю легче.       Творчество всегда помогало выливать бурю в душе на бумагу, как и всю накопленную годами боль. Если ей нет конца, значит и стихи могут писаться вечность. А это очень долго.