***
— Купитман Сара Ивановна, — деловито перелистывая личное дело пациентки, сообщил Иван Натанович. — В честь бабушки Сары назвали. У интерна округлились глаза. Он открыл рот, словно собираясь что-то сказать, но от шока не смог издать ни звука. — Да, самый смышлённый студент во всей больнице, лицо национальной терапии, эта прекрасная мадемуазель моя дочь. Поступила сюда с достаточно распространённым заболеванием кожи. Характерные симптомы: пятно розоватой окраски три-пять сантиметров, мелкие такие же розовые пятнышки по всему телу, зуд. — И температура, — добавила девица, отдавая отцу градусник. — И температура, — изучив показания термометра, повторил за ней Купитман. — Приступайте, мой юный коллега, — вытянув из кармана перчатки и протянув их Глебу, дополнил он. — Сарочка, моё почтение. Честь имею. Когда Иван Натанович покинул палату, Романенко выдохнул с облегчением. Сара улыбнулась счастливой улыбкой, давая понять, что нахождение рядом интерна её ни капельки не напрягает. Тот и сам быстро осознал этот факт, и уже через полчаса беседа оживилась. Раздавался смех, звучали вольные словечки и шутки то там, то сям. Ловелас-интерн покорил её с первых минут своим мужским обаянием и весёлым нравом. Безусловно, Глеб умел нравиться девушкам, производить впечатление на них и активно использовал это умение. Под магию его очарования попадали многие барышни, и Сара не стала исключением. А через некоторое время интерн, забыв, что он лечащий врач, который должен поставить правильный диагноз и назвать его Купитману, завалил новую подругу подарками. Пара рублей санитарам, и те сходили в ближайший торговый центр. Палата, украшенная орнаментом из гирлянд, заполнилась воздушными шарами с забавными смайлами и игрушками, а на прикроватной тумбочке возникла ваза с фруктами. О том, что деньги он брал у матери — Анастасии Константиновны, Глеб упоминать не собирался. — Откуда ты узнал, шо я люблю фиолетовые орхидеи? Не ромашки или розы, а орхидеи? — прикладывая к носу букет, спросила Сара. — Метод дедукции на интуитивном уровне, — рассмеявшись, по умному выдал Романенко и дополнил: — Ладно, пойду в ординаторскую и прочитаю в учебнике «Дерматовенерология» про твою болезнь. Или напрягу Левина выполнить мою работу за меня. Наш ходячий б[о]тан знает всё. Не скучайте, сеньорита, фройляйн, мадемуазель или как там у вас в Израиле говорят? Игриво подмигнув, он выпорхнул за дверь в преотличнейшем расположении духа, а Сара расслабленно откинулась на подушку.***
Во время вечернего обхода, который проводили все врачи, чтобы удостовериться в стабильном состоянии пациентов, Купитман посетил и палату дочери. Несмотря на славу любвеобильного алкоголика с тридцатилетнем стажем, он являлся большим мастером своего дела, профессиональным, компетентным доктором, кандидатом медицинских наук, который считал себя жрецом богини любви Венеры, так как лечил больных, от неё пострадавших. Поэтому и ответственно относился к своим пациентам и задачам, что перед ним стояли. Вполне привычным был тот факт, что за несколько часов Глеб так и не удосужился определить, чем болела его пациентка. Да он и не стремился узнать её диагноз. Левин, из мести за постоянные подколы и издевательства над ним Лобанова и Романенко, отказался помогать второму, и Глеб оказался в затруднительном положении. Но не расстроился — не в первый раз «непонятное» заболевание завело его в тупик. — Радость моя, — войдя в палату, молвил Иван Натанович с не присущей ему серьёзностью, — как себя чувствуешь? Трудовой день у него выдался сложным и продуктивным. Взвод солдат, несколько особых, платных VIP-клиентов и бумажная волокита — нашлось объяснение его подавленному состоянию и легко уловимому перегару. В руках он держал бутылку коньяка, который принёс дочери в надежде на скорейшее выздоровление с помощью живительной силы алкоголя. Однако Саре было хорошо и без подарков отца, ведь за небольшой промежуток времени Романенко смог доставить ей радость и поднять настроение. Купитмана изумило преображение Сары — та давно так не сияла. Даже несмотря на отсутствие как такового лечения со стороны несерьёзного и безответственного «обожателя». — Тут будто бы прошла вечеринка пятиклассницы, — заметил Иван Натанович. — Ничего особенного, — произнесла Сара, усаживаясь на кровать. Она сжимала мишку Тедди, подаренного Глебом, и грезила поскорее его увидеть. — Просто небольшие презенты от лечащего врача, чтобы моё самочувствие улучшилось. — Вот это всё тебе подарил Романенко? — поставив бутылку коньяка на тумбочку, Купитман начал нервно жестикулировать руками, будто отгоняя от себя плохие мысли. — Эта инфузория подбивает клинья к моей жемчужинке? Не позволю! — Не говори так, — осадила отца Сара и, зная, каким тот бывает в гневе, попыталась его успокоить. Заверить, что повода переживать за неё у венеролога нет. — Глеб не такой, как другие. Я ему тоже нравлюсь. — Твой Глеб гуляет аки животное, — закатив глаза от наивности дочери, ответил Купитман. — Тот ещё бабник. Не веришь? Спроси у медсестёр и длинноногих, молоденьких пациенточек. — А это не ты ли случайно трахал польку и немку на этих выходных? — парировала девушка. Сара как никто другой знала отца и была уверена, что победит того в словесной перепалке. И пускай потом, где-то в глубине души, она разочаровалась бы в собственном выборе. Как бы там ни было, Купитману удалось посеять в ней семя сомнения. Хотела ли она иметь отношения с таким, как Глеб Романенко? — Сам ничуть не лучше, — вслух она сказала совершенно иное, то, чего не ожидал услышать Иван Натанович. — Грешен. Признаю. Но я всё равно папанька и забочусь о тебе. Поэтому заявляю: если эта амёба ещё раз проявит свои полигамные наклонности, клянусь вискарём, он у меня до конца жизни будет утки выносить и формалином трупы поливать. Он тебе не пара! — не на шутку разозлившись, Иван Натанович схватил с тумбочки принесённый коньяк и, высоко задрав нос, ушёл восвояси. Несмотря на то, он действовал исходя из добрых побуждений факт оставался фактом — своими словами Купитман причинил боль дочери, которая влюбилась, буквально, с первого взгляда в повесу-интерна. Обидно, не обидно, но Иван Натанович озвучил ей свою позицию. И она должна была принять правду, даже если та была горькой. Сидя на подоконнике в палате, Сара смотрела в небо, затянутое свинцовыми тучами, и обдумывала сказанное отцом.***
Ночное дежурство являлось трудной частью работы для всего медперсонала. Именно в это время зачастую поступало больше всего пациентов с различными травмами: начиная от переломов и ушибов и заканчивая сердечным приступом и остановкой дыхания. К тому же после тяжелого рабочего дня не каждому врачу было под силу бороться с усталостью, оказывая помощь пострадавшим. Никто не любил работать сверхурочно, тем более за копейки, которые выплачивало Министерство здравоохранения, и уж тем более ни один специалист никогда бы не остался в больнице дольше положенного. По крайней мере по своей воле. Именно поэтому ночное дежурство являлось мерой наказания за оплошности. В основном, под эту изощрённую пытку попадали провинившиеся интерны, ещё только познающие все прелести отечественной медицины. Всех юнцов поражало то, к каким способам прибегали уже опытные доктора, чтобы не засыпать на рабочем месте. В ход шло всё: от обычного кофе и энергетических напитков до коньяка, виски и рома. Последним способом, кстати, пользовались только заведующие отделениями с обширной коллекцией элитного алкоголя от благодарных пациентов. Романенко никогда не нравились ночные дежурства. Он считал, что это лишь пустая трата времени и нервных клеток головного мозга. Ведь им — интернам, ничего серьёзного не поручали. Полы мыть в коридорах, туалетах и помещениях, а после отдыхать в ординаторской. Он ни разу не вытаскивал людей с того света и даже не делал непрямой массаж сердца. Поэтому перед отбоем Глеб, который по привычке бездельничал, валяя дурака, решил узнать, как обстоят дела у его Сары. — Спишь? — в дверной проём просунулась сначала его голова, а после отрицательного ответа и всё тело. — А я тут фруктов принёс. Тебе ведь сейчас необходимо больше витаминов, — продолжил он, но заметив гримасу грусти на её лице, замолчал и задумчиво спросил: — Что произошло? Сара сидела на кровати, укрытая одеялом, и смотрела в окно. Там под раскаты грома шёл сильный дождь. Капли его с оглушительным треском барабанили по подоконнику и, падая вниз, разбивались. В точности как её надежды. Красное, слегка опухшее от слёз лицо, она прикрывала ладонями, ведь ей было стыдно, что возлюбленный видел её в таком состоянии. Как истинный джентльмен Глеб осторожно подошёл к ней и, умастившись рядом, заключил в объятья — такие тёплые. С его приходом Сара почувствовала лёгкость и умиротворение. А после этого успокаивающего жеста вся боль испарилась, будто её и не было. — Ничего такого, — молвила Купитман. — Просто у нас с папой были небольшие семейные разборки. Он думает, что самый умный и лезет не в своё дело, — в её сознании вспыхнуло множество воспоминаний, связанных с отцом. В основном печальных, приносящих страдания. — Он не участвовал в моём воспитании. Да, я живу в Израиле, но это не оправдывает его наплевательское отношение. Он вёл и ведёт разгульный образ жизни, а я… Не люблю таких, как он… Вернее, его поведение раздражает. А знаешь, что самое смешное? Теперь он строит из себя заботливого родителя, пытаясь показать, что я его любимая дочка. — Твой отец хотя бы появляется в твоей жизни, — поддержал её Романенко. — Мой обо мне даже и не вспоминает. Изредка откупается деньгами и на этом всё. А ещё требует к себе уважения и благодарности за свои деяния. — Понимаю, — ответила Сара как можно более искренне. Внезапно ей вспомнились слова Ивана Натановича, засевшие в памяти надолго, и она дополнила: — Папа сказал, что ты тот ещё распутник и сердцеед. Он прав? — Это была врачебная тайна, — поднявшись, нехотя согласился Романенко и сразу же ощутил на себе грозный взор еврейки, не сулящий ничего хорошего. — Но не волнуйся, я… — Не волноваться? Ты в своём уме? — воскликнула Сара. Неожиданное признание её разозлило, ибо девушка на дух не переносила таких, как Глеб, — дамских угодников. — То есть я для тебя ещё одна непокорённая вершина? Поматросишь и бросишь. Так, да? — процедила она. По голосу было слышно, как тяжело давались ей подобные слова. — И на что я надеялась? Всего лишь очередная девочка на одну ночь. — Это не так, — парировал Глеб, потихоньку пятясь к двери. Он не понаслышке знал, что женщина в гневе опаснее пантеры. — Я изменился и готов к серьёзным отношениям. — Именно эти слова ты говорил каждой из своих бывших, да? — с горяча девушка схватила в руки мишку и прицелилась, чтобы швырнуть его в интерна. — Я никому не позволю так с собой обращаться! — Ты всё не так поняла, — хотел ещё что-то возразить Глеб, но в него тут же полетела мягкая игрушка. Спасаясь от дальнейших метких атак девушки, он пулей вылетел из палаты. — А я думала, что хоть славяне нормальные, — процедила Сара сквозь зубы. Переполненная грустью, она бросила взор на дверь, в надежде, что Романенко одумается и вернётся, а, быть может, даже извинится. Но ожидания не оправдались — Глеба как ветром сдуло. И Сара убедилась, что Купитман не лгал — Романенко классический мажор, просочившийся в медицину по блату, заядлый тусовщик, любитель вечеринок и алкоголя. К ней, как и ко многим другим девушкам, он относился исключительно потребительски, повинуясь животному инстинкту и вожделению. Она уверовала в то, что поступила правильно, дав Глебу от ворот поворот. Но душу всё равно глодал червячок сомнения.***
Потянулись дни за днями. Первый, второй, третий, четвёртый, а Глеб так и не явился. Иван Натанович, обоснованно опасаясь, что интерн вернётся с желанием примириться и по-новой обречёт его дочь на муки, быстро вылечил её и выписал. К тому же, Романенко не смог установить правильный диагноз, что дало повод дерматовенерологу отстранить того от лечения Сары. На самом деле заболевание было несложным и благодаря мазям и надлежащему уходу, а также личному контролю Ивана Натановича за тем, как оно протекало, быстро прошло. Дочь вскоре оправилась от болезни и, более не мешкая, приняла единственное верное для себя решение — вернуться в Израиль. Только так она смогла бы избавиться… От односторонней любви и заглушить боль предательства. Лучшим лекарством всегда считалось расстояние. Сам же Романенко, по обыкновению, всю ночь провёл в ночном клубе вместе с Лобановым. Девичьи ласки, алкогольные напитки и зажигательные танцы под клубную музыку в этот раз не смогли его порадовать, и даже пышногрудой красавице Даше не удалось поиграть с ним в любовь. Мысли Глеба были только о Саре, и как бы он не пытался расслабиться и отогнать их ничего не выходило. Её образ вспыхивал вновь и вновь перед глазами, и в конечном итоге он принял тот факт, что впервые, по-настоящему… Влюбился. Влюбился в эту темпераментную еврейку. Она отличалась от Вари Черноус и даже от Алисы Быковой — было в ней что-то… Особенное. Манящее. Притягательное. На следующее утро он таки поднялся в кожно-венерологическое отделение и, заглянув в палату Сары, с сожалением заметил, что та пустовала. «Опоздал. Иван Натанович её выписал», — вихрем пронеслось в голове Глеба. Добравшись до кабинета Купитмана, он потребовал от того разъяснений. Растрёпанный и плохо соображающий венеролог, с жуткого похмелья, не сразу смог внятно объяснить, куда направилась дочка, но из его лепета Романенко узнал — её скоро будет встречать аэропорт Иерусалима. Ещё несколько часов, и больше они никогда не встретятся.***
— Сара! — неподалёку заорал Глеб, пытаясь хоть немного восстановить дыхание после долгого и быстрого бега, стряхнуть усталость. Стоявшая в очереди у входа в самолёт еврейка, обернулась. А вместе с ней откликнулись ещё две девушки. Видимо, имя было распространённым в тех краях. — Глеб? — будто для себя уточнила Купитман. Волоча за собой большой чемодан на колёсах и параллельно расталкивая толпу, она пробиралась на свободу. — Успел, — буркнул интерн. Когда Сара наконец-то добралась до цели и поставила чемодан у ног, то поинтересовалась: — Что ты здесь делаешь? — Спасаю тебя от необдуманных поступков, — ровно ответил Романенко. — Позволь мне вернуться на родину, — вымолвила Купитман. — Умоляю. Не препятствуй. Так будет лучше. Наши судьбы и жизни слишком… Разные. Я не та, о которой ты грезил, поэтому прости и отпусти. Вместо ответа он привлёк её к себе, и хотела девушка того или нет, жарко поцеловал в губы. Сара обмякла в его объятьях. И, не отрываясь от него, отступила под его натиском. — Ты улетишь только тогда, когда я подарю тебе букет фиолетовых орхидей, — с придыханием прошептал Глеб.