Искушение

Карантир никогда не был популярен у женщин. Ни у каких женщин. Ему самому казалось, что причина его несчастий во внешности, которую эльда считал неприглядной, всячески отрицая тот факт, что многие просто боялись находиться с ним наедине даже мгновение, отчего его юность протекала без красивых ухаживаний за прекрасными нисси и романтических вечеров под луной. Конкуренцию в подобном невезении ему мог составить только лишь Куруфин, но тот быстро прослыл умелым мастером, расчудесной копией своего талантливого отца, а потому вопросов к нему было меньше. Да и Куруфин не кидал в запале кубки в своего собеседника, если тот оспаривал его точку зрения, старался выражаться исключительно цензурно и не багровел, словно извергающийся вулкан, когда его задевали, пусть даже в шутку. Сидя за столом со своими братьями вдали от родного края, Карантир вспоминает прошлое. Вот заходит Маглор, увенчанный цветочным венком, который ему сплели почитательницы его таланта, с письмом в руках, которое, как потом выясняется, признание очередной девы в безграничной любви. Маглор слегка самодовольно улыбается и подмигивает Маэдросу, который любит демонстрировать свое прекрасное, атлетически сложенное тело на тренировочных площадках, где народ толпится не столько на бой посмотреть, сколько на рыжеволосого принца, посылающего лучезарные улыбки направо и налево. Келегорм на это соперничество лишь презрительно фыркает, потому что его рекорд не побить ни одному из братьев. Когда его под окном ждала три ночи подряд дочь одного ремесленника, не покидая караула даже в дождь, Келегорм хвастливо расхаживал по дому, лишь иногда высовываясь наружу, чтобы подмигнуть несчастной или послать ей воздушный поцелуй. Потом, конечно, был большой скандал, который с трудом замяли, но в душе Карантира все равно остался след. Ощущение ненужности и бестолковости, потому что его-то не караулили ни за окном, ни за поворотом. Вот и сейчас они сидят все за одним столом, только отца нет рядом, и ведут беседы, от которых Карантиру хочется выть на луну. -Ты видел как она на меня посмотрела? — Келегорм горделиво вскидывает подбородок, кивая сидящему напротив Маглору. — Спорю на лучшего коня в моем стойле, что она сама придет в мои объятья. -Ты искажен до мозга костей. — Маэдрос устало потирает переносицу, даже не глядя на хвастливого брата. Он уже давно разучился улыбаться, а его увечье лишь усугубляет ситуацию. -Пусть так, мне уже терять нечего. — Келегорм залпом опустошает кубок, а в его глазах танцуют озорные искры. — Я не намерен отказывать себе в удовольствии после стольких лет беспросветного несчастья. -Так ли ты был несчастен, брат? — Старший феаноринг впервые за весь разговор смотрит родичу прямо в глаза и тот, не выдержав, отводит взгляд в сторону. -Не ты один страдал, поверь. — Встревает Куруфин, как всегда выступая защитным щитом для уязвленной гордости брата. Ему никто ничего не отвечает и в зале повисает гробовая тишина, затянувшаяся вплоть до окончания трапезы. За окном начинается ливень. *** Когда Карантир впервые встречает Халет, ему кажется, что хуже уже быть не может. Она стоит покрытая орочьей кровью с ног до головы, в драной рубахе и мужских сапогах, но при этом смотрит с таким вызовом и гонором в глазах, что руки невольно сжимаются в кулак от желания как следует вздернуть самодовольную девицу. Карантир сравнивает ее с девами эльдар и понимает, что прошлое утеряно навсегда, однако что-то заставляет проникнуться уважением к этой наглой дикарке и сын Феанора предлагает свою помощь. Он смотрит на это племя оборванцев со свойственной ему брезгливостью, считая их муравьями под своими ногами, которые при этом сражаются за свою жизнь отнюдь не по-муравьиному. Они гордые, хотя почти каждый из эльдар скажет, что оснований для этого у них не так много, но сильные и храбрые, а потому могут быть полезны в борьбе с врагом. Особенно, если их будет вести эта кичливая бестия. Она выглядит куда лучше после пары часов отпаривания в горячей бадье и Карантир невольно засматривается на нее дольше положенного. Она пахнет хвоей, а ее волосы — густые и длинные, и Карантиру хочется запустить в них руку и пропустить пряди сквозь пальцы. Он овладевает своими телесными порывами довольно быстро, потому что Халет можно терпеть только пока она не открыла рта, из которого лезут грубости приправленные режущим слух произношением. Мать никогда не говорила так с отцом, думает Краснолицый, да и вообще подобные беседы были чужды нежным от природы нисси, но вряд ли Халет, в одиночку разрубившая напополам не одного орка, согласится вести себя иначе. Она свободна во всем, в каждом жесте и слове, что привлекает Карантира против его воли. Когда на следующий день она вызывает его на шуточный поединок, на тренировочной площадке собирается толпа. Всем хочется поглазеть на столь непривычное зрелище, ведь где это видано, чтобы знатный лорд скрещивал меч с женщиной, пусть и развлечения ради! Но это так распаляет Карантира, что он не замечает как стал наносить удары в полную силу. А потом, подмяв Халет под себя и прижав меч к ее горлу, он чувствует, возможно впервые в жизни, дикое и весьма болезненное возбуждение. Одну руку он держит на ее талии и ему безумно хочется провести рукой чуть выше, к небольшой, но упругой груди, которая слегка просвечивает сквозь тонкую материю рубашки. Он видит темную горошину соска и струйку пота, стекающую по хрупкой шее и в его голове мелькает сотня мыслей, пока он почти лежит на ней сверху и бесстыдно разглядывает ее. Когда они наконец встают и расходятся по сторонам, сын Пламенного Духа почти летит к себе в покои, с жутким грохотом захлопывая за собой дверь. Он прижимается к ней спиной, наваливаясь всем телом как только что на Халет, и касается себя через ткань брюк, неуверенно и с трудом контролируя трясущиеся пальцы. -Веду себя как адан какой-то! — Цедит он сквозь зубы и убирает руку за спину, теперь размеренно вдыхая и выдыхая, чтобы привести себя в чувство. Но Халет либо специально делает все возможное, чтобы ее было видно и слышно везде и всюду, либо Карантир сам ее ищет и благополучно находит. Они сталкиваются по несколько раз в сутки все последующие три дня, а потом, на вечер четвертого, когда решено устроить пир в честь столь славной битвы, происходит нечто абсолютно феноменальное. Карантир идет танцевать. Стол ломится от яств и вино течет рекой, все веселятся и радуются жизни, а темный лорд ведет себя непривычно тихо, что настораживает его свиту. Они привыкли видеть его совсем иным в моменты веселья, а тут он сидит словно сам не свой, бросая косые взгляды за соседний стол, где пировали люди. Среди них выделяется их вождь, одетая в короткое, на манер эльдар, красное платье и подпоясанная цветастым кушаком, а волосы ее струятся по голым плечам, западая даже в вырез и там, вероятно, обвиваясь вкруг грудей. Карантиру хочется подойти и заменить волосы своей рукой, но он дал себе слово не опускаться до уровня лесного дикаря. Это слово держит его в пределах разумного ровно до тех пор, пока не зазвучала музыка и Халет не встала из-за стола. Человеческие мотивы резали слух и кругом слышались чьи-то восторженные и подбадривающие выкрики, но Карантир на это даже внимания не обращал. Его взгляд был прикован к фигуре, что шла прямо к нему, облизывая губы и растягивая их в широкой манящей улыбке. -Станцуешь со мной? За столом эльфов стало слишком тихо и все взгляды обратились на сына Феанора. Он смотрел на стоящую перед ним женщину то ли с испугом, то ли с удивлением, но под конец, дав сидящему внутри дикому адану волю, он все же вложил свою руку в ее. -Тебе следует знать, что танцую я плохо. Халет смеется, держа его крепко, почти по-мужски. -Я тебя научу. Наши танцы не сложные. Не удивительно, подумалось Карантиру, но вслух он этого не озвучил. Его потащили на дальний стол, где уже стояли две пары, а вокруг них столпилась небольшая кучка людей, подбадривающая танцоров звонкими хлопками. -Ты ведь эльф, все равно танцуешь лучше нашего. Халет первая запрыгивает на стол и взмахивает красной юбкой, давая сигнал начинать музыку заново. Кружась в абсолютно диком, жгучем танце, ловко отбивая порой сбивающийся ритм каблуками, Карантир сам не замечает, как оказывается на столе только с Халет, будучи центром внимания для уже огромной толпы зрителей. Она то льнет к нему, то ловко отскакивает, играясь своей юбкой, которая в вихре танца то и дело являет обзору красивые крепкие ноги, а порой позволяет прижать себя к широкой груди, сама при этом не касаясь партнера даже кончиками пальцев. Все это распаляет эльфийского лорда, который никогда еще прежде не танцевал с женщиной и уж нем более не касался ее тела. Когда танец заканчивается, Карантир чувствует себя…хорошо. Слишком хорошо для того, на ком тяжким грузом лежит данная некогда Клятва, и это чувство непривычно и как-будто неправильно. Уже под утро, когда все ложатся спать, Краснолицый лежит, не смыкая глаз, давая волю фантазиям, что мучают тело и разум. И ему кажется, что Халет делает тоже самое. *** Она идет купаться с подружками из своей дружины, которую собрала из одних женщин так же умело орудующих мечом как она сама. Они скидывают одежду прямо на берегу, даже не задумываясь, что кто-то может за ними наблюдать. Карантир не виноват, да он и не специально, но теперь уйти он просто не в состоянии. Ему был нужен свежий воздух, одиночество и тишина, а вместо этого он получил визгливый смех трех женщин, одну из которых он хочет уложить в свою кровать. Он сидит в кустах, словно какой-то мальчишка-шкодник и следит за тем, что же делают амазонки, и поначалу все было довольно невинно, если не учесть того факта, что пока они игрались в воде, Карантир успел разглядеть абсолютно все, даже у тех, на кого толком и не смотрел. В горле застрял тяжелый ком, а в груди внезапно стало очень жарко. Потом одна из женщин отплыла подальше, там где у кромки воды было много тины, и, отломив себе отросток камыша, вышла на берег. Вначале Карантир не понял зачем, но как оказалось она ждала, пока все выйдут из воды, после чего в шуточной форме принялась охаживать их по ягодицам как хворостиной. Послышался визг и совершенно не женственный смех, после чего Халет удалось уложить подругу на лопатки, оседлав ее и скрутив руки над головой. Они тяжело дышали, рассматривая друг друга и что-то в их взгляде заставило Карантира громко сглотнуть. На груди драчливой смутьянки все еще осталась тина и это заметила Халет. Она позвала ее вновь зайти в воду, более того, зашла туда сама и принялась помогать подруге, отдаваясь этому неприличному занятию весьма самозабвенно. Она нежно оглаживала полную грудь, смывая с нее остатки тины, то и дело слегка сжимая ладони, словно невзначай, после чего огладила большим пальцем затвердевшие соски женщины, глядя ей прямо в глаза. Сказать, что увиденное поразило Карантира — ничего не сказать. Ему казалось он забыл как дышать, а к паху прилила кровь со всего тела, что даже было больно сделать шаг. Взор помутнел, а перед глазами все поплыло, когда Карантир запустил руку в штаны и почти грубо провел по всей длине. С его губ сорвался протяжный стон, но некому было его слышать, ведь женщины уже ушли обратно в крепость, а он так и стоял там, давая организму долгожданную разрядку. Проклиная человеческую женщину, он зовет ее вечером к себе, готовый заставить заплатить за собственное моральное разложение. Она приходит не сразу, словно чувствуя подвох, но абсолютно не возражает, когда Краснолицый сажает ее на стол, а сам становится меж ее раздвинутых ног. На его удачу она одета снова в платье, на этот раз очень простое и очень некрасивое, но это не имеет значения. Они целуются долго и поначалу как-то неловко и мокро, но потом Халет осаживает Карантира и берется вести сама. Она то прикусит его нижнюю губу, то оближет, потом покроет поцелуями подбородок и спустится к шее. Если бы это видел отец — засмеял бы, проносится в голове у Карантира и он решает брать не практикой, а напором. Повинуясь инстинкту, который привык в себе гасить, он перемещает руки с поясницы на грудь, проделывая все то же самое, что Халет со своей подружкой у озера. Халет сладко постанывает, жмется ближе, прогибаясь в спине и обхватывая любовника ногами. Она ложится на стол, слегка прикрыв глаза, в которых теперь плещется такая же похоть, как у Карантира, отчего у того слегка дрожат ноги. Он ведет руку между ее бедер, оглаживает нижние губы, после чего плавно и неспеша разминает мышцы внутри, ведь ему хочется чтобы Халет стонала вновь. Инстинкт его не подводит и женщина почти кричит, царапая ногтями поверхность стола. Карантир уже не думает о приличиях, которые он, наверное, оставил еще в доме отца, и уже собирается сорвать с себя брюки, как тут в дверь стучат. -Не обращай… — Шепчет Халет и толкается навстречу пальцам внутри, слегка сжимаясь, словно пытаясь удержать. Там мокро и горячо, да и от самой воительницы исходит волнами жар в перемешку с вожделением, так что Карантир, в общем-то, с согласен с предложением, но снова стук, а потом еще и голос слуги: -Мой господин, к вам приехал лорд Келегорм. Он говорит, что это срочно… Краснолицый почти рычит от злости и невозможности снять уже болезненное возбуждение, а вид такой порочной и такой прекрасной женщины на его столе делает принятие решения почти невозможным. Он наклоняется к ней, спешно целуя амазонку в губы и невольно улыбаясь от того, какой мелкой дрожью бьет Халет от его ласк. -У нас еще будет время. — Его голос хриплый и срывающийся, а рубаха совершенно не скрывает то, ради чего все было организовано, но тут мужчину хватают за рукав и удерживают на месте. -Давай помогу. Теперь Халет сама опускает руку в мужские штаны и Карантир благодарен, что ему хватает выдержки, чтобы не закричать. *** Халет уходит и уводит часть людей за собой. Краснолицый лорд знает, что она не вернется, отчего на душе скребут кошки. Проходит много времени, но ее образ все еще стоит перед его глазами, как и те ночи, что они проводили вместе. Карантир вновь сидит с братьями за одним столом и на этот раз они обсуждают вещи куда более насущные, чем женщины и все, что с ними связано. Однако Келегорм был бы не Келегорм, если бы не спросил про Халет. -Скажи, она правда пыталась тебя соблазнить? Я слышал, что ей хватило наглости даже вывести тебя танцевать. -Хватило. — Уклончиво отвечает Карантир, в этот раз даже ни капли не разозлившись. — И это не твое дело. В зал заходит служанка. Ее волосы забраны в толстую косу, а на щеках играет легкий румянец. Она ступает не глядя на собравшихся, хотя Келегорм всеми силами старается привлечь ее внимание. Карантир пытается найти в ней хотя бы каплю сходства с воинственной амазонкой, но не находит, отчего в душе начинает разливаться знакомое чувство раздражения и злости. -А она ничего. — Подмигивает Келегорм брату, когда служанка уносит поднос с посудой на кухню. — С каких пор тебе прислуживают юные аданет? -С недавних. — Все так же уклончиво, но уже резче. Карантир долго смотрит вслед девушке, словно гадая, как бы на это отреагировала Халет. Халет, что бросила его и ушла, снова сделав никому не нужным и покинутым. Братья еще даже не расходятся по комнатам, а изрядно захмелевший Карантир бредет туда, где обычно служанки чистят посуду. Он хочет быть желанным и он будет, пускай и длинною всего лишь в чей-то человеческий век.