Около семейное.

То, что служение искусству подразумевает под собой непосредственное служение конкретным людям, Дима понял еще в начале пути в суровом мире профессиональной музыки. Правда, если у других артистов был лишь один «покровитель», то у Шиканова их было целых два и каждый, что не удивительно, обладал очень скверным характером. Освободившись от работы у таинственного «Повелителя», Дима практически сразу вляпался в местного мэра Стрелкова, чья единственная дочь была очень ярой представительницей «Шиканутых». Концерт, да еще и бесплатный, был спланирован спонтанно и наспех. Бесследное исчезновение некой девушки взбудоражило город. Второй день официальных поисков не увенчался успехом, и горожане были встревожены этим фактом. Мышкин волновался. Некоторые даже припоминали серию таинственных исчезновений девятилетней давности, что только заставляло нервы общественности накаляться с новой силой. На фоне этой мрачной обстановки внезапное шоу увеселительного характера могло показаться едкой насмешкой над семьей пропавшей, но приписка о бесплатном входе творила самые натуральные чудеса, превращая вполне объяснимый гнев в снисходительную милость. Димка был готов рыдать. Он терпеть не мог выступать тогда, когда это вздумается кому-то сверху. Не смотря на характер своего музыкального дара, Шиканов также обладал и определенными перепадами настроения, свойственными всем более-менее творческим людям. Иногда Дима просто не хотел играть, и в такие моменты занятие музыкой для него были такими же неприятными, как свидание с лопатой на очередном древнем кургане. Да, музыка вылетала из-под его пальцев, и песни лились изо рта, но меж тем ощущения от этих действ были просто поразительно отвратительными. Сегодня как раз был тот самый день, когда творчеством заниматься не хотелось, но мэр Стрелков совершенно не интересовался мнением музыканта. Ему нужен был концерт. Для воскресенья людей в парке было много. Впрочем, чего-то действительно удивительного в этом не было. Еще с обеда местный канал начал активную пиар-компанию грядущего мероприятия. На местную звезду пришли поглазеть не только девушки, но и более зрелые дамочки. Зачастую, правда, в компании своих мужей и детей, что музыканта не радовало. Эту ночь он планировал провести в компании какой-нибудь сердобольной красотки, чей возраст перешел через отметку тридцать, и желание стать матерью не реализовалось полностью. Дима искренне нуждался в материнской ласке со стороны. Последние ночи музыкант толком не спал. Ночные кошмары пачками валились с потолка. Одно тревожное ведение спящего мозга сменяло другое. Неизвестная девчонка, чье имя плотно застряло в голове, появлялась перед Димой практически каждую ночь. Иногда она ревела, и этот рев слышался в тревожном скрипе старой яблони под окном дома Шикановых, иногда она плакала, и плач этот звенел ветром за оконным стеклом, иногда она смеялась, и это было просто ужасно. Диме казалось, что он сходит с ума. Любое упоминание «Василисы» и «Васьки» заставляло музыканта подпрыгивать на месте. Ему совершенно не хотелось знать о дальнейшей судьбе девочки, но вот только ее сестра больно часто мозолила глаза Шикана. Сама того не подозревая, девчонка с небрежным каре маячила в поле зрения Димы очень часто. То с котенком, то с щенком, то с какой другой четвероногой тварью, чье возвышенное предназначение заключалось в составлении компании для человека. Ранее к животным Шикан был равнодушным, но Снежка непосредственно повлияла на некогда нейтральную позицию, сделав ее скорее негативной. — Чет как-то много народу, — сказал парень на барабанах. Либо новичок, либо чистая посредственность. Его лица Дима ранее не видел в тусовке избранных ценителей искусства. — И че? Сдрейфил? — раздраженно спросил певец, покосившись на товарища по сцене на ближайшие три часа. — Если штанишки стали мокрыми, то не тяни резину и вали прочь. Барабанщик уже было открыл рот, но тощий парень на синтезаторе предупреждающе качнул головой, и музыкант понял намек. Он промолчал и показательно закатил глаза, чем вызвал у тощего коллеги смешок. Шиканов ощетинился. Он ненавидел играть с кем-то в группах, да и вообще делить внимание на сцене. В обычный, совершенно нормальный день гитарист бы вытянул всю трехчасовую программу самостоятельно, без помощи приглашенных музыкантов и послабления в виде Мальвины. Но вот только сегодня день был явно не самым обычным. Музыкант уже ненавидел всех. И зрителей, и товарищей по искусству. Все это бесило. Хотелось закрыть уши руками и пуститься куда глаза глядят, прямо навстречу приключениям. Ну или в объятия хорошенькой дамы. Кстати, если говорить о дамах… Дима рванул к краю сцены и хорошенько пробежал глазами по собирающейся толпе. Многочисленные любители халявы собирались в небольшие группки и не без жадности переговаривались между собой так, словно не видели друг-друга очень долгое время. Впрочем, даже не удивительно. Наверняка в это время большая часть народа уже должна сидеть перед телевизором, поедать ужин и морально готовиться к грядущему понедельнику. Тоска. Шиканов сморщился. Одна только мысль о сытой стабильной жизни с работой от восьми до пяти вызывала у музыканта сильное отвращение. «Уж лучше быть соловьем в позолоченной клетке, чем свободным голодным голубем!» — подумал Дима, вспоминая Влада и Толю. И если у первого на лице была написана жажда работы в самых извращенных ее проявлениях (многолетнее рабство на Котова и желание продолжить учебу на магистратуре. Нет, ну не идиот ли?), то Толя, некогда раздолбай и лентяй, тоже резко решил остепениться. Он, видите ли, решил стать кем-то большим, чем просто диджей и ведущий мероприятий. Джинов пошел на целое радио! И самое страшное заключалось в том, что он получал искреннее удовольствие от нового ремесла. Все, что долгое время создавалось предками, стремительно пропадало. Уходила целая эпоха. Разнообразные макушки стремительно мельтешили перед глазами. Неожиданно в общей массе мелькнул непонятный цвет. Не веря зрению, Шиканов присмотрелся и обомлел. Дрожь пронзила его колени. Маленькая девочка с разноцветными кудряшками абсолютно точно торчала в этой толпе. Ее круглое лицо было очень сложно не узнать, учитывая как часто Димка видел его в своих кошмарах. Он испугался. Нужно было быть либо слепым кретином, чтобы это не понять, либо влюбленной фанаткой. Василиса, увы, относилась ко второму типу, что не могло не огорчить Сашку, от чьих глаз не укрылась поразительная смена настроения певца. Черт, да этот патлатый модник так побледнел, что при дельной сноровке его можно было отнести к дохлой нечисти по типу вампира или упыря. — Чего он на тебя так смотрит? — решив прикинуться дурачком и не тревожить острые углы, Саша едва ощутимо толкнул Ваську под ребра. — С-смотрит?! На меня?! — Сидорова удивленно округлила глаза. Все же она была иногда слишком невнимательной. Или толстолобой. Или и тем, и другим. — Не на меня же, — Абрикосов нахмурился, ощущая на своей шкуре с девяток раздраженных взглядов. Вместе с Шикановым на ребят начали обращать внимание и гости праздника. Ощущение было не самым приятным. — Ой, да быть того не может! — Вася обхватила порозовевшие щеки руками, и Саша удивленно осознал, что прямо сейчас он испытывает глухое раздражение, смотря на патлатого модника. Почему-то реакция Васьки Абрикосову совершенно не понравилась. Самое странное заключалось в том, что Саша не мог назвать точной причины своих негативных эмоций. И нет, дело далеко не только в Шиканове. Присутствовало что-то еще. Неожиданно Сашка поймал себя на мысли, что ему хочется рычать, прямо как бешенная собака. Она ему не мерещилась. Дима прекратил щипать запястье и оставил микрофон на специальной стойке, после чего спрыгнул со сцены. Многочисленные поклонники и гости сначала оживились, некоторые, особо отчаянные, даже попытались схватить кумира, но на этом желании все кончалось. Шикан просто уворачивался, а люди не могли подойти к певцу ближе и при всем желании. Нечто необъяснимо странное им мешало сделать еще один, самый последний, шаг. Сашка напрягся. Люди перед ним молча расступались в стороны, образуя своеобразный коридор, по которому Шиканов стремительно несся вперед. Дима едва-едва не переходил на чистый бег. Васька ощутила, как все тело ее мелко дрожит от странного предвкушения. Ладони вспотели от неожиданно возникшего напряжения. В горле сильно пересохло. — С-саш, я не… — она осеклась. Абрикосов, стоящий рядом, чуть сгорбил плечи и исподлобья пялился на музыканта, мечтая убить того одним только взглядом. Мальчишка шипел дикой кошкой. — Саш! Саш-а-а-а-а! У Шиканова было много вопросов. Ему искренне было интересно, что странная девчонка делала здесь, живая и среди прочей общественности? Почему она смотрела на него так, со слепым обожанием и без какого-либо намека на гнев? Что она вообще забыла в этом месте? «Почему ты не кормишь червей, маленькая дрянь?!» — подумал Дима и ужаснулся собственной мысли. Он стал слишком агрессивным. — ТИК-ТАК, У НАС НЕТ ВРЕМЕНИ! ДАВАЙТЕ, ПОРА НА СЦЕНУ! ШОУ ДОЛЖНО ВОТ-ВОТ ПРОДОЛЖИТЬСЯ! Музыкант пошатнулся, когда девчонка с конфетной шевелюрой выскочила из толпы. Насколько же нужно быть сильной морально, чтобы пробить мощный психологический барьер? Дима не знал и знать не желал. Дочь местного мэра его начала сильнее бесить. Юноша уже хотел вырваться из хватки, но Стрелкова оказалась проворнее. Она потащила звезду этого вечера к сцене. Расстояние между Василисой и Димой начало стремительно расти, что не могло не радовать Сашу. Дорога до дома была смазанной. Она как бы была, но ее как бы не было. Абрикосов ощущал себя просто ужасно с моральной точки зрения. Все его внутренние силы иссякли еще в парке. Тело было вялым и плохо поддавалось контролю, в голове царила пустота. Ощущения были скверными. Дома мальчика ждали пять рулонов обоев в углу, ведро клея и что-то еще. Влад, что удивительно, на племянника не наорал. Черт, да он даже не сыпал колкостями, как это бывало обычно. Наоборот, молодой человек был очень даже… милым? Странное слово, совершенно Морокову не подходящее, обожгло язык, но ведь факт оставался фактом! Юноша предложил Саше поужинать, спросил о делах и что-то даже сказал нормальным, быть может даже гордым, тоном! Это было странно, но Абрикосов не среагировал. Он первым прыгнул сначала в ванную комнату, а потом под одеяло. Дико хотелось спать.