гори, гори ясно

«Или, может, ты спасешь меня? Полюбишь меня, будешь заботиться обо мне, излечишь всю мою боль?» Silent Hill

ᴡɪᴛʜɪɴ ᴛᴇᴍᴘᴛᴀᴛɪᴏɴ — sᴏᴍᴇᴡʜᴇʀᴇ       Больше всего на свете Алва Хансен любила снег и холод. Северные норвежские острова, покрытые свежестью и холодом, были, по её мнению, самыми прекрасными местами в мире. Она любила хруст снега под ногами, любила белоснежные леса, любила треск огня в камине после долгих тренировок. К своей работе — призванию, — она относилась... неопределённо. Убивать она не любила. Ещё она не любила жару, яркое солнце и покидать острова.       Только вот при этом всём Алва Хансен всем своим сердцем любила Кёджуро Ренгоку.       — О, так это Вас прислали мечники из другой организации? Интересно! Я буду рад рассказать Вам всё, что знаю! А Вы, взамен, поделитесь своими знаниями! Это же прекрасно!       Сжимая края своей мантии, Алва ощущала, что в груди разрастается что-то невероятно горячее, словно ей внутрь бросили горсть раскалённых углей. Кёджуро Ренгоку был Столпом, прекрасным мечником и самым ярким человеком, которого хоть раз в своей жизни видела норвежка. Находясь рядом с ним, она будто бы таяла от исходившего от него тепла, как кусочек льда на солнце.       Алва Хансен начинала гореть вместе с ним.       — У Вас такой большой меч, Алва-сан! Вы выглядите достаточно хрупкой для него, Вам не тяжело?       — Меня учить всю жизнь. Я держать меч всегда, даже когда спать.       — Забавный акцент! Не волнуйтесь, чаще разговаривайте на японском и будете говорить лучше!       От таких фраз Алва ощущала, как краснеют щёки. Ей было всё равно, как она говорит на другом языке, но после этой фразы, полной искренней заботы и поддержки, ей захотелось во что бы то ни стало научиться грамматике.       Кёджуро никогда не отказывал Алве, если она хотела провести с ним немного времени. Совершенно неосознанно она просыпалась каждое утро с мыслями о том, что увидит его на завтраке, затем на тренировке, а потом, если повезёт, сможет пойти с ним на миссию. Абсолютно разные, они смогли найти одну общую страсть на двоих.       — Кёджуро, как это назвать? Вкусно!       — Это называется такояки, Алва-сан! Я рад, что Вам понравилось!       Ренгоку много рассказывал про Японию, про обычаи, про быт и жизнь. Но с бóльшим интересом он слушал то, что рассказывала Алва.       — Меня учить сражаться на меч, но многие использовать топор как оружие. Мы добывать металл с гора Галлхёпигген и сами ковать себе оружие. Это испытание. Я убить первый демон пять лет назад. Мне рассказывать, что наши предки считать, что они сражаться с великан из Ётунхейма, потому что первый демон появиться в северной деревня. Но это не так. Первый демон пойти отсюда, из Япония. А затем они расплодиться везде.       — Это интересно, правда! Алва-сан, я почту за честь, если Вы согласитесь на спарринг!       Девушка краснела и отказывалась, считая, что слишком слаба для боя с таким человеком, как Кёджуро. Ранее никогда не испытывавшая стыда, она ощущала странное пульсирующее горение в области живота. Перед этим мужчиной не хотелось показывать свои слабости. Ренгоку нашёл решение проблемы — всего-навсего заменив слово «спарринг» на «тренировку», он добился того, что Хансен скрестила с ним меч. Кёджуро был быстрее, Алва же компенсировала недостаток скорости силой. Меч двигался вместе с ней, словно сросшийся с её рукой, и хоть девушка старалась до скрежета зубов, до силы Столпа она не дотягивала. Каждый раз промёрзшая до косточек норвежка обжигалась, когда смотрела в ярко-янтарные глаза Ренгоку. И совершенно не могла понять, что лёгким трудно дышать из-за растущих обхвативших всё внутри цветочных корней. После тренировки, сидя в своей спальне и полируя меч, она выплюнула первый цветок. На бледной ладони, в обрамлении ярко-красной крови, лежал распустившийся бутон огненного кореопсиса. Через пару дней вернулась с миссии Мицури Канроджи.       — Милая Алва, это так грустно и прекрасно одновременно! Это называется ханахаки. Твоё сердце теперь отдано одному-единственному человеку, и только от него зависит твой исход. Тебе повезло, что это оказался Ренгоку-сан.       — Как ты узнать?..       — Ах, этот акцент! Я же Столп Любви, Алва-сан! Я такие вещи чувствую.       Однако Кёджуро Ренгоку никак не показывал своей привязанности к Хансен. И это её пугало. С каждым днём цветов становилось всё больше и больше, пока она не стала уносить их из поместья и выбрасывать в лесу. Уходя на миссию с кем-то другим, она с замиранием сердца ждала момента возвращения. Голубые льдинки глаз стали трескаться от тепла и преданности — самой искренней, детской преданности, когда она вновь могла видеть Столп Пламени.       Когда Алва была маленькая, она, по детской глупости, захотела понюхать огонь. Опустилась на колени перед огромным камином и, когда взрослые были заняты пиром в честь победы над очередным демоном, почти засунула голову внутрь. Её, разумеется, вовремя оттащили, но она навсегда запомнила, как легкие наполнились неимоверно горячим воздухом, навсегда запомнила запах тлеющих углей и запах тепла. Именно так пахло от Ренгоку Кёджуро.       Алва Хансен всегда очень чутко ощущала приближение беды. Когда они вместе отправились на последнюю миссию, это чувство не покидало её до самого конца. Как физически, так и морально, она ощущала себя очень и очень плохо. Внутренности словно жгло огнём, каждый орган полыхал, а душа горела и горела. Когда в поезде начали разносить еду, норвежка согнулась пополам и зашлась в приступе кашля, испугав половину вагона.       — Алва-сан! — громкий оклик Ренгоку и его ладонь, неистово горячая, вызвали новую волну удушающего кашля.       Пересилив себя, девушка вскочила с места и бросилась в кабинку туалета. Там, размазывая кровь по стеклу, она в панике сбрасывала в окно новую горсть кореопсисов. Возвращаясь обратно, она успела заметить тёплую и умиротворённую улыбку Кёджуро, которой он одарил что-то, лежащее в его ладони. Заметив норвежку, он быстро спрятал это за пазуху.       — Вам уже лучше? Садитесь же, Алва-сан, вам стоит выпить чаю и поесть! Вы здорово меня напугали, но больше этого не повторится, верно?       В тот момент в его голосе ощущалось что-то странное, такое мягкое и тёплое, словно она лежала под одеялом, нагретым на печи. И она с неимоверным усилием воли пыталась сохранить переполнявшие её в тот момент чувства; спрятать внутрь, в самую глубокую часть сердца.       Всю жизнь Алву учили быть воительницей, старались вырастить из неё сильную и волевую женщину, способную позаботиться о слабых. Защитницу, мать, что могла бы потом дать жизнь новому воину. Она была так сосредоточена на тренировках, что совсем забыла об эмоциях. Конечно, она плакала, когда ей было грустно или больно, она злилась, когда у неё что-то не получалось, она смеялась, когда слышала что-то смешное. Но она никогда всерьёз не волновалась о жизнях людей, что окружали её.       Поэтому она так удивилась, когда ощутила приступ панического ужаса при появлении Третьей высшей Луны. Она впервые осознанно заволновалась за кого-то другого. Нависающее над ней чувство неотвратимой беды снова появилось — оно опускалось ниже и ниже, словно вторя ударам Аказы.       — Я их не вижу! Что произошло? — голос вопил, кричал, бился в панике. Чей он был?..       Когда улеглась пыль, Алва первая заметила торчащую из груди Кёджуро руку демона. С оглушительным грохотом что-то сломалось внутри, заложило уши, горький вкус крови подкатил к горлу и стал выдавливать из легких цветы. Она стала сглатывать их машинально, потому что давящая боль была не важна — главным был Кёджуро Ренгоку, опустившийся на колени. Алва видела только кровь — океан крови вокруг Столпа Пламени, огромную, безобразную дыру в его груди и... взгляд. Полный привычной теплоты.       — Не может умереть, не может просто так умереть...       Танджиро, Иноске и Зенитсу плакали. Плакали и слушали его слова, с каждым словом становящиеся всё тише и медленнее. Вокруг ничего не существовало — только яркое пламя, тлеющее на глазах.       — Алва-сан... подойди.       На негнущихся ногах она подошла близко, совсем близко, и упала на колени, глотая слёзы.       — Ты поправиться... обязательно поправиться!       Сердце пропустило, казалось, несколько ударов, когда Ренгоку вложил что-то ей в руку, а затем безмолвно упал прямо на Алву. Полнейший сумбур в голове не позволял думать, мысли путались, она не понимала ничего, словно находилась не здесь. Хансен не сразу поняла, что Кёджуро больше не греет, не пылает огнём. Она разжала ладонь и сквозь пелену слёз увидела бутон голубой аквилегии. Секунда на осознание — и девушка закричала что есть мочи, с силой прижимая к себе тело Ренгоку.       Гори, гори ясно, Кёджуро Ренгоку.