совет

— Основной совет, который я могу вам дать — постарайтесь заглянуть за его цивильную маску. Попробуйте разбить её и посмотреть, что будет по ту сторону. Джордж улыбается и небрежно бросает эту фразу в их деловой разговор — так он поступает со всеми новичками, старательно подсунутыми им Майклом Стюартом. Будто он не в силах справиться один, будто это имеет какой-то смысл, будто эти горе-детективы хоть на что-то способны, кроме круговерти наполнения бумажных стаканчиков кофе, псевдологических построений на белесой глади кабинетной доски и зловещего шредерского шума. В этот раз Стюарт приводит девушку из Вашингтонского бюро: приехала в отпуск, оказалась на передовой, не новость в их мире. Он сам только — после затяжной командировки, и они с скучающим любопытством изучают друг друга. А потом агент начинает рассказывать. Надо же, это приемлемо — с этим можно поработать. Филлипса не интересует институт репутации — чёткая разлинованность чужих мыслей гораздо интереснее. То, о чём сейчас с сдержанным жаром  рассказывает его уже напарница — интереснее. А потом он утешает Ким после неминуемой истерики — у агента пропала подруга, осталась одинокая квартира на окраине Майами и царапающее чувство невыполненного долга. Он находит её в пустом кафетерии, — надо отдать ей должное, не забилась под пыльный стол или в кафельный угол, а упрямо сидит на стуле, выдаёт лишь белоснежная рябь блузы на плечах. Выдаёт лишь ироничная усталость от отдыха — отпуск же. Джордж иногда уважает выдержку даже больше, чем ум. — Я так устала, господи, я так устала, — вышептывает она, выискивая в глазах напарника ответ на свой вопрос. Стерильно-вежливые фразы о сочувствии перерастают в крепкое, но нежное сжатие предплечья — «мы обязательно его найдём, агент, никогда не сомневайтесь в себе. у нас на руках все карты, верите мне?» А потом они целуются в его закрытом кабинете — потому что это нужно Ким; ей чертовски плохо, а заполнить эту пустоту видимых итогов сексом с напарником кажется не такой уж и плохой идеей, — обоим. Они нервно и невпопад целуются уже, кажется, в пятый раз, когда Джордж бережно подхватывает её и усаживает на стол, предварительно откинув в сторону собственный непрофессионализм — надо убрать отчёты и результаты экспертиз в  сторону, надо создать иллюзию ответственности, сохранить тайну штаб-квартирной шифровки. И он распускает тщательно собранный хвост, и позволяет высматривать едва заметные веснушки на переносице и скулах, вести кончиком носа по шраму на брови, с непривычки путаться пальцами в собственных прядях и до отчётливой красной полосы сжимать в кулаке зажим для галстука — вы все ещё на работе, Филлипс, не забывайтесь. Уже после подставлять собственный солоноватый висок под тихие всхлипывания, по-товарищески не уточняя их причину. Со скупой заботой целовать в сморщенный лоб и помогать застегнуть пуговицы на манжетах — всё в порядке, агент, не волнуйтесь. Я рядом. А потом он разрешает себе подурачиться. Филлипс абсолютно точно не любитель размывания границ, но так уж вышло, что напарница запомнила его любимые пончики в кафетерии, где они впервые встретились — где их познакомил Стюарт. Под звонкий хруст контейнера он изображает из двух до одурения розовых пончиков окуляры, посыпка падает на нос, глазурь тает под тёплыми пальцами, пачкает лоб — и Ким впервые за неделю улыбается.

***

Это даже не шахматная партия — «ктокого», а Ким не успевает влюбиться за две недели. Она просто цепляется за любую соломинку, которая не касается алкоголя и позволяет временно держаться на плаву здравомыслия. Она ходит на пляж за руку с Шелли, раскрывает первое преступление, пьёт текилу в дешёвом прибрежном баре — и эти несколько дней абсолютно счастливые. Она откладывает в ящик косметику, не гладит одежду два долгих прекрасных дня, собирает на бёдрах горячий песок и даже не смотрит в сторону вышки спасателя. А потом она встречает Филлипса. Эксцентричного, спокойного и по-буддийски мудрого, у которого недобрым блеском загораются глаза, когда речь заходит о деталях расследования и подробностях жестоких убийств — отточенный профессионализм, индейская обсидиановая кровь, литое хладнокровие — в довесок. Филлипса, который брезгливо цитирует Ломброзо и спорит. Потягивает смузи, кропотливо изучая даркнет — воздух в лаборатории до того сосредоточенно сгущен, что даже иголка увязнет в нём. Заведи разговор про гарроту или сдирание кожи, и Джордж тут же с оживлением откликнется и станет проводить параллели с текущим делом. В такие моменты ей становится тошно, и Ким незаметно кусает внутреннюю сторону щеки. Ей страшно, но с Джорджем — уже не так. Она доверяет его опыту, любви к пончикам, донельзя серьёзным и тёплым взглядам, когда они ночуют на работе и по очереди подходят к кофемашине с двумя кружками. Три ложки сахара, порционные сливки, — не думай о Шелли, — залить кипятком и не дать настояться. С Шелли они неторопливо варили кофе в джезве, всыпая щедрые горсти специй. Сейчас её привилегии — растворимый, из автомата, «агент, вы сейчас уснёте на рабочем месте, прилягте на диван, я сам опрошу свидетелей». Он говорит: напарник, — и каждый раз невольно улыбается. Она повторяет: напарник, — и отвечает добродушной усмешкой. Сакральность — не в словах, а в жестах, взглядах, тусклой подсветке экрана — способности не замечать чужие прегрешения. В конце концов, предложение стать напарником в их мире котируется выше руки и сердца.

***

Вышколенный академизм Ким не позволяет ей сомневаться: что-то идёт не так. Им дают ордер на обыск техники, Филлипс наводит прицел на Карла Лаудера, и всё кажется до картинного очевидным. Все улики на руках, карты услужливо снимают рубашки, — как и обещал ей Джордж. Но. Она завивает кудри плойкой Шелли, и Джордж бросает странные взгляды вслед — настороженные, хищнические, скафистические; однажды он добавляет в её кофе молоко с мёдом и усмехается — шутка пропадает зазря, Ким не смеётся. Она пробивает по базе данных историю поездок Филлипса — надо же, как часто агент берёт отпуск за свой счёт и колесит по пляжам Америки. Она запоминает модель его телефона, его неаккуратные расспросы свидетелей, время, когда он целует её в щёку и уходит домой. Ким подозревает, хотя не хотела бы. Она стучится в кабинет Стюарта и замечает его секундную усмешку — причина более чем понятна: её начальник тот ещё сводник, он уже знает всю подноготную их с Джорджем напарничества. Майкл откидывается на кресло и коротко спрашивает: — Агент, как продвигается ваша работа? — Всё прекрасно, благодарю. Но я хотела бы спросить… — Так, — Майкл внимательно смотрит, ловко перебирая карандаш между пальцами. Ким не делится подозрениями, быстро извиняется и уходит из кабинета. Она не думает, что ранит её сильнее: чувства к Филлипсу или собственная неосторожность в догадках. Ким знает ответ, и уже давно. Когда на выпуске из академии поднимали стаканы с виски — и клялись верности закону, коллективно обручались с моралью. Когда задерживала Алека — и ловила его затравленный, недоверчивый взгляд, а в груди затворным щелчком переворачивалось понятие о справедливости. Когда видела Шелли на монохроме уличных столбов, а не вживую. За день до ареста ей снится сон: Филлипс сидит напротив, испытывающе смотрит. Как всегда: серьёзно, ввинчиваясь, вглядываясь в душу, досуха выжимая изнанку. Обещая мир и спасение, а главное — возможность их достичь. Но сейчас Джордж взволнован, держит в левой руке пеструю пачку, уголок губы косит вниз. Ким озадаченно наблюдает, нервничает, попеременно спрашивает: «Агент Филлипс? Джордж? Напарник?», но получает лишь давящую на все точки тишину в ответ. Наконец, Джордж встаёт — и бросает ей под ноги нечто, что рассыпается чёрно-красными брызгами. Карты. И все смешанные. Перепутанные. * * * — Надо найти и обыскать то здание с фотографии, — говорит Джордж и ставит перед ней поднос с салатом, — думаю, это станет нашим эндшпилем. Она слушает рассеянно, перемешивает салат чайной ложкой, отчаянно вглядывается в его глаза — скажи-мне-что-я-неправа, дай-мне-знак-что-я-ошибаюсь, убеди-что-это-лишь-предрассудки. Она видит  тёплую улыбку, сухую и тяжёлую ладонь на своём плече, «вы в порядке, напарник? хотите, я пойду на разведку сам?». Когда Ким поднимается со стула, её нехорошо мутит. Она не целует Джорджа на прощание, она думает о кудрявых локонах, чёрно-белых фотографиях, вывернутых шарнирных запястьях; она ставит на чашу весов ненависть и равнодушие, но перевешивают всё равно — привязанность, напарничество. мимикрия и притворство. И когда заброшенная швейная фабрика встречает её запахом сырого бетона, жилистой плесени и удушливым предчувствием смерти, весь сегодняшний мир покладист, сконцентрован в руках Ким, — она звонит не Филлипсу, а Стюарту. Без предательской дрожи в пальцах держит фонарик, не позволяет себе неразумно спешить, с искренней нежностью взламывает замки на дверях и шкафчиках. И когда дверь раздевалки легко поддаётся, она видит, — видит. У неё не подкашиваются ноги. значок в боковом кармане не теряет своего блеска. Она чувствует только тошнотворное торжество и видит — Филлипса. Его рука невозмутимо сжимает пистолет, а в спокойных глазах — все дьявольские масти скопом.