///////
— Чжунэ! Чж... да чтоб тебя! Донхек в отчаянии схватился за волосы, чуть ли не вырвав из них приличного объема пшеничный клок. Его друг корчился на полу, а по его подбородку и плечам стекала черная слизь, и конца ей не было видно. Хуже всего, что Донхек примерно представлял, что могло случиться, и даже думал, что знает, чем помочь в таких случаях, но все же оказался совершенно не готов. Он познакомился уже с тем Чжунэ, который умел за широкой улыбкой прятать свое внутреннее кладбище и обитающих там монстров. Но Донхек все равно однажды умеючи выведал о нем рассказы о себе, поэтому теперь, удерживая своего друга от того, чтобы тот перестал так себя терзать, он лихорадочно привел свои мысли в порядок и вспомнил про безотказный способ помощи. Чжунэ ненавидел его, просил никогда не применять и готов был язык себе откусить, что проговорился за крепкой выпивкой, но сейчас у Донхека не оставалось выбора, кроме как отобрать у него часть страданий. На переваривающего самого себя друга страшно было даже смотреть. — Чжунэ, взгляни на меня, ну же, — шепотом взмолился он, пытаясь отцепить побелевшие руки друг от друга и заставить Чжунэ поднять голову. Тот замычал в водолазку и упрямо замотал висящей мокрой челкой, смутно понимая, к чему его склоняют. В попытке жестко отрезать Донхеку, он разомкнул губы — и его тут же вырвало, а на матовом ламинате расползлась уродливая черная клякса. — Ну все, хватит вредничать. Дай мне тебе помочь, — набравшись храбрости, Донхек с нервным смешком выдохнул и схватил лицо Чжунэ обеими ладонями, заставляя его раскрыть глаза. Вместо них на него смотрели две бездонные черные дыры, которые немедленно утянули Донхёка за собой.///////
Его тошнило. Он плохо помнил, что случилось и сколько времени прошло: наверняка его мозг отключился, не сумев справиться с шокирующим потоком кошмаров, но какие-то ощущения эхом еще звучали в его сознании. Донхек помнил, что было противно. И дико больно. Как будто его всего вывернули наизнанку, пронзили штырями и оставили печься под палящим солнцем на целый десяток лет. И было страшно, очень страшно. И одиноко. Он уже не помнил, чего именно боялся — память испуганно шарахалась в сторону при попытке докопаться до истины. В горле застыл полуоборванный крик (он кричал?..), и Донхек запоздало мучительно прокашлялся. Он перевернулся на бок, почувствовал под холодными ладонями пол, а затем с трудом открыл глаза. И тут же наткнулся на мрачный взгляд Чжунэ, сцепившего в замок свои длинные костлявые пальцы. К счастью, уже не бьющегося в приступе, а довольно-таки спокойно сидящего на диване. И глаза у него тоже были обычные. Тёмные, но вполне себе человеческие. — Я же говорил, чтобы ты не смел, — не то укоряюще, не то устало сказал он. Его голос тоже звучал надсадно, а в уголке губ Донхек заметил запекшуюся размазанную черную каплю. Он попробовал сесть ровно, насколько его слушалось тело, и заискивающе улыбнулся в сторону друга. — Теперь я понял, почему ты так не любишь ездить отдыхать с нами на море. С такими развлечениями никакой курорт и не нужен. Чжунэ хмыкнул от его откровенно неудачной попытки пошутить и наконец расслабился. Почесал спутанные волосы на макушке и вздохнул, украдкой кинув на Донхека взгляд. — Помнишь, что видел? — Нет, — честно ответил он. — Ну и хорошо. Чжунэ неловко помялся. Возможно, пытаясь что-то сказать, но последующая минута молчания не принесла никаких результатов. Наконец, он встал и кашлянул. — Выпей банановое молоко. Можешь взять в холодильнике, там осталась одна моя банка. Станет легче. С этими словами он подобрал брошенную на полу тетрадь и ушел в свою комнату. Донхек посидел еще немного, пока не почувствовал, что пульсирующая боль в голове и тошнота в желудке утихли до приемлемого уровня, и поднялся, поплетясь на кухню. Потягивая банановое молоко из тонкой трубочки, он размышлял, как же, должно быть, непросто удерживать в своей голове такое количество темных мыслей. Чжунэ — властитель кошмаров. Вернее, сам он закатывал глаза и называл себя обителью кошмаров, потому как никакой властью, по его словам, над ними он не обладал. Он мог одним взглядом напомнить человеку о чем-то таком, что ночью будет гнаться за ним, заставляя просыпаться в холодном поту и с бешено стучащим сердцем. Он мог насылать страхи, делать чью-то жизнь невыносимой и сводить людей с ума, а мог безобидно вселять искреннюю веру в существование подкроватного монстра (Донхек в конце концов простил ему эту проверку на стойкость, когда они только познакомились и стали соседями, но все же не забыл). В общем, сознание и кровь у Чжунэ были неоспоримо темные, но, к его невезению, сердце у него оказалось доброе и чувствительное. Поэтому Чжунэ уже тринадцать лет не подчинялся своему естеству и отказывался наводить на окружающих страхи, не давая своей темной натуре никакой подпитки и мучительно страдая от последствий, позволяя кошмарам съедать себя самого вместо других. Донхек покачал головой. Он бросил взгляд на запертую дверь, за которой скрылся Чжунэ, и его сердце болезненно сжалось. Тот сумел найти для себя единственный гуманный способ справиться с глодающей его чернотой — и каждый день писал стихи, изливая душу на бумагу и используя ее как чернила. Только в одной этой тетради, которую Донхеку довелось увидеть сегодня мельком, насчитывалось более двухсот пронзительных стихотворений и болезнетворных иллюстраций, с излишней силой прокорябанных ручкой. Чжунэ иногда читал ему то, что написал, но Донхек подозревал, что тот выбирал самые мирные или наименее пугающие сочинения. Все свои эмоции, всю боль, страхи и нестерпимые навязчивые мысли Чжунэ вкладывал в свои нарочито ровные и красивые поэтичные строчки. И так внутренних демонов ему удавалось сдерживать уже два года. А потом его угораздило влюбиться. Как только вернулись приступы, Чжунэ резко перестал распространяться о том, кому удалось проникнуть в его сердце и потеснить находящуюся там черноту (которой, очевидно, это совершенно не понравилось), но Донхек всё же знал пару деталей. Кто-то очень ветреный и непостоянный. Богатый на эмоции и на умение вывести Чжунэ из себя. Миниатюрный, по его словам, но обладающий немыслимой силой и мудростью. Кто-то, кто выслушал целых тринадцать сочиненных Чжунэ сонетов и так и не сошёл с ума. То ли древний дух, притворяющийся юнцом, то ли вообще полубог. Куда Донхеку до такого. Трубочка с сожалением была изжёвана и брошена в урну. Пускай Донхек обычный человек, но ему тоже немного известно о съедающих изнутри демонах. Только вот о нём никогда не будут написаны стихотворения. Ни обычной синей ручкой, ни, тем более, тьмой из сердца. Он бы многое отдал за то, чтобы увековечить самопожертвование Чжунэ в строчках и узнать себя в исчёрканных зарисовках потрёпанной тетради. Но ему остаётся только быть рядом и каждый раз поддерживать его, чтобы тот не задохнулся в собственных чувствах и чужих кошмарах. Пожалуй, завтра надо купить ещё бананового молока.