За окном бушует сильный ливень. На небе мрачные тучи, которые закрывают от чужого взгляда белую Луну. В комнате горит свечка, озаряя своим тусклым светом какую-то часть маленькой комнаты.
Свечка стоит на деревянном столе, который находился перед окном, по которому барабанили капли, да так сильно стучали, что думалось, что окно разобьётся, и холодная вода попадёт на этот стол, как попадёт и на бумагу, исписанную чёрными чернилами, как попадёт на «коробку», в которой лежали разные бабочки (и маленькие, и большие). На бумажные конверты. На приборы для разглядывания насекомых. А после этого на бедную свечку, ну а после начнётся бал. Капли попадут на деревянный пол, затем на дорогой красного оттенка ковёр.
Человек сидит на кровати. Он разглядывает пустым взглядом стекающие капли по окну.
Тёмные, длинные волосы растрёпанные, а кожа ужасно бледная, будто первый снег. Под сероватыми глазами виднелись синяки из-за недосыпа или вообще из-за бессонницы. Одежда была помята, будто бы мужчина бы её уже третий день не снимает. Черный костюм, под пиджаком белая рубашка. На стопах пыльные, чёрные туфли.
Мужчина так сидел примерно три часа, если не больше, смотря в одну точку, возможно даже не мигая.
Но что-то его всё же заставило лениво отвести взгляд от окна и несколько раз моргнуть.
— Николай Всеволодович, вы снова не слушали меня? — как бы задал вопрос блондин, зная ответ — да. Николай Всеволодович его не слушал, но упомянутый не скажет правду, чтобы не огорчать юношу, хотя огорчал паренька он очень часто.
— Прошу меня извинить, Петр Степанович. Я отвлёкся, — пробормотал Ставрогин, поднимая на собеседника взгляд, — а о чём вы, собственно, говорили, пока я был в раздумьях? Если вам конечно, не лень повторить, — с короткой улыбкой предложил Ставрогин.
Петр на эту просьбу с улыбкой начал пересказывать ранее сказанное, то есть разные новости, которые случились в городе N, снова некий план для Революции, возможно, что-то ещё, но Николай в эти минуты снова покинул реальность и включился после того, когда Верховенский наконец-то умолк и погрузился в свои, наверняка грустные, раздумья, так как вид у блондина был как у маленького ребёнка, которого обидели, и он прямо сейчас заплачет.
— Петр Степанович, — как бы привлекая внимания проговорил Николай, — вас что-то беспокоит? —заинтересованно спросил он. Не то чтобы Николая интересовала чужая жизнь, да и о своей он и не заботился — так, спросил, для культурности вроде бы, это так ведь называется? Просто прежде Ставрогин никогда не спрашивал ни у кого о жизни, даже если и замечал переменчивость в лице собеседника.
— Возможно. Но вы узнаете об этом сами. — Тихо проговорил Петр Степанович, не поднимая свои ярко-голубые глаза. Их можно было увидеть, только сейчас они были точно не яркими, а тусклыми, но это не мешало видеть в глазах бал Сатаны.
— Хм, и что же такого все знают, а я нет? Петр Степанович, вы меня пугаете. Если я не ошибаюсь, то вы мне всегда первому рассказываете то, что услышали, — проговорил Николай Всеволодович с ухмылкой.
— Что вы, Николай Всеволодович. Вы это тоже знаете, но... никак не можете это принять. — Подняв голову и взгляд, проговорил Верховенский с грустной улыбкой.
— Странный вы человек, Петр Степанович.
— Не чуднее вас, мой Идол. Пожалуй, я пойду, уже поздновато. Дождь тоже утих, — торопливо прощебетал Верховенский, взяв свою шляпу, одиноко лежащую на столе.
— Петр Степанович, что вы как не родной. Оставайтесь на эту ночь у нас. Промокнете, а ваш организм к таким погодам плохо относится, ещё и заболеете, — вставая с кровати и медленно подходя к гостю, проговорил Ставрогин.
— Ну, если вы настаиваете, то останусь, — возвращая на губы улыбку, пробормотал Петр. — Благодарю вас, Солнце.
— Не стоит благодарности, я это делаю по доброй душе и из-за заботы, — Ставрогин с минуту помолчал, как бы вспоминая слово, и, вспомнив, добавил, — и из-за любви к вам.
Петр же на это улыбнулся и удивлённо взглянул на Николая, не веря своим ушам, что его возлюбленный наконец-таки такое сказал.
По правде говоря, Николай Всеволодович о своей любви к Петру Степановичу узнал совсем недавно, где-то три месяца назад, в июле.
Это было ранее утро. Ставрогин всю ночь рассуждал и философствовал, и каким-то образом пришёл к теме под названием «любовь». Уж долго он думал что это, и долго вспоминал, когда он влюбился и в кого, но мозг с памятью наотрез отказывались вспоминать, а точнее, они как бы вспомнили, но сам Николай отказался этому верить.
Верить в то, что влюбился в мужчину. В Петра Степановича. Этот человек был хитрый, имел непредсказуемость, красоту, пусть и скверный характер, разговорчивость. Но. В Ставрогине почему-то в какой-то момент пробудился психолог, та самая часть, а точнее... личность, которую он не любил. Да, Николай Всеволодович не любил психологов, неизвестно почему. Ставрогин смог разглядеть все маски Петра, и что под ними бывает. Например, когда юношу сравнивали с отцом неважно из-за чего, то появлялась маска шутника — так Петр пытался отшутиться, разбавить обстановку. А под этой маской была злость и печаль — не любил мальчишка своего отца, когда тот его бросил и отправил в пансион, после нехотя отвечая ему на письма, а вскоре совсем прекратив писать.
Так вот, где-то в 10 утра к нему в кабинет прошёл Верховенский, по своей манере (то есть, не постучавшись), не спросив: «Можно ли войти, али нельзя?», видимо, Петра никто не учил таким действиям.
Петр Степанович, поздоровавшись, начал что-то рассказывать, что-то спрашивать, и сам отвечал на эти вопросы. Ставрогин не знает, что этот белокурый рассказывал — тот немного был занят. Чем? Ставрогин хотел удостовериться в своих чувствах.
Николай Всеволодович неожиданно встал и начал обходить стол. Петр немного вздрогнул и удивлённо покосился на Ставрогина, но ничего так и не сказал.
— Верховенский, — прерывая Петра, проговорил Николай, стоявший уже за его спиной. Юноша немного наклонился вниз, к лицу собеседника.
— Расскажите что-то другое, — шёпотом проговорил он.
— Что же? — спросил Петр, никак не ожидавший такого поворота событий.
— На это я вам даю волю. Только давайте не про план для революции и не про новости. Это вы всегда мне можете рассказать в любой момент, — скучающим тоном пробормотал Николай.
Петр молчал — просто не знал, что сказать. Так ещё и дыхание у шеи мешало, а сердце стучит, как барабанщики на строе. В висках стучит, ещё больше добавляя масло в огонь.
— Николай Всеволодович, с вами точно всё хорошо? — напряжённо почти выдавил из себя Верховенский.
— А что?
— Просто вы странно себя ведёте, и не как обычно.
— Вы тоже, но я этого не говорю.
Петр сглотнул. Он не ожидал, что его поведение наконец-то увидели, хотя оно и в радость.
— Да, думали, не замечу? Можете считать, что я недавно заметил эту... некую одержимость. Но, это не совсем одержимость, наверное, середина её. Другая часть это любовь и ревность. Как вы смотрите на Лизавету Николаевну, или на Дарью Шатову, холодновато становится. Ну а ваш взгляд на Ивана Шатова, я вообще про него молчу, — с ухмылкой проговорил Ставрогин, и на эти слова Петру почему-то стало неуютно.
— Да, я вас люблю, Николай Всеволодович. Ещё со Швейцарии. Только не смейтесь! Я одержим вами, вы проели мне мозг, вы зашли без разрешения в моё сердце, это нечестно! Да, пусть я был даже и не против, но всё же... — как бы оправдываясь, начал Петр Степанович, а Ставрогин внимательно слушал, но вскоре ему это надоело.
— Петр Степанович, вы не должны давать мне отчёт. Ведь вы не виноваты в том, что влюбились?
— Виноват. Я влюбился в вас безответно. У вас ведь есть наверняка кто-то, или же вас я не привлекаю. — Хмыкнув, пробормотал блондин.
— Ну, это уж моё решение. Да и почему вы уж решили, что я вас не люблю? Напротив, я вас люблю, и я убедился в этом.
***
В комнату постучались.
— Николай Всеволодович? Могу ли я зайти? — прозвучал женский голос. Это была Варвара Ставрогина, мать Николая Всеволодовича и по совместительству хозяйка поместья.
— Да, — проговорил Ставрогин.
Дверь отворилась, и из коридора вышла женщина, одетая в тёмное платье. Волосы были спрятаны в чёрный платок, вид бледен, а лицо печальное.
— Николя, с кем вы говорили? —настороженно спросила женщина.
— Как с кем? Матушка, вы не заметили Петра Степановича? Вот он, за вами стоит. — Проговорил мужчина, чуть улыбнувшись.
Варвара Петровна повернулась назад, и...
никого не увидела.
— Николя, там никого нет.
Николай посмотрел в ту же сторону, и увидел своего любовника, который глядел на Варвару с печалью.
— Матушка, это не смешно. — Строго проговорил Николай.
— Николай, если вы не забыли, то... Пётр Степанович Верховенский погиб ровно две недели назад, шестнадцатого сентября, — тихо проговорила Варвара, боясь посмотреть на сына.
И вправду. Вид у него стал ещё хуже. Взгляд похоронный, руки опущены и дрожат, впрочем, как и всё тело.
— Я, пожалуй, тебя оставлю... —пробормотала Ставрогина и ушла.
Когда шаги затихли, Ставрогин посмотрел на место, где стоял Верховенский. Блондин до сих пор стоял, но уже скорбно смотрел на Николая.
— Вот что я должен узнать, точнее... вспомнить. Напомни, из-за чего умер? — попросил Ставрогин.
— Подстрелили. — Тихо сказал дух. —Николя, отпусти меня, прошу. Ты вредишь себе только этим всем. Скоро совсем в белую горячку уйдёшь, — умолял дух, который подошёл близко к Николаю.
—
Не могу. Привязался. Полюбил. Не могу без тебя жить, Петруша, — не смотря на своего собеседника, проговорил Николай.
— Прошу отпусти, это ничем тебе не поможет, — рука Петра упала на плечо Николая Всеволодовича, а точнее... прошла сквозь плечо.
— Хорошо, но обещай, что... встретимся. — Сказал Ставрогин.
— Обещаю. — С тёплой улыбкой проговорил Петр.
Через час тело Верховенского испарилось, и уже никого не было.
***
— Варвара Петровна. Вам письмо, — проговорила Дарья, протягивая конверт женщине.
Варвара Петровна взяла конверт, развернула и начала читать, а затем вскрикнула, уронив листок. Из глаз потекли слёзы.
— Варвара Петровна? — обеспокоено окликнула Даша хозяйку. Женщина не могла ничего сказать собранно, поэтому просто указала на лист и закрыла лицо руками. Дарья прочла и замерла в оцеплении.
В письме говорилось, что нашли повешенное тело Николая Всеволодовича Ставрогина на ветке, возле могилы покойного Петра Степановича Верховенского.
Месяц умер, и Солнце умерло...
