один взгляд, одна улыбка

Краски Готэма сгущались, солнце стремительно садилось, ведь дело близилось к вечеру, а благодаря сцене, которая сейчас происходила на улице этого недружелюбного города, старина Готэм снова начал приобретать знакомые багровые оттенки. В этом переулке пахло сыростью, помоями, которые провалялись тут месяцами, кошачьей мочой и дешёвым одеколоном, принадлежащим Джону Кейну, который бежал от своей богатенькой семейки, чтобы вершить хаос и свою собственную справедливость, как он сам выразился при их первой встрече. Его белёсые волосы немного отрасли и сейчас были растрепаны, а кончики перемазаны в собственной крови, лицо его, к слову, с возрастом приняло более аристократичные черты лица, а детская щекастость начинала отходить на второй план очень стремительно, только вот Харлин не волновали эти прорезающиеся скулы, её волновала щека наглого мерзавца, которая так и кричала "хлопни меня как ты любишь, детка!". В общем - такому заманчивому предложению невозможно было отказать. Костюм Джокера оставлял желать лучшего, весь в какой-то грязи, крови и с кучей прорех, а по другому у них с Харли и не бывало, они не могли просто столкнуться, чтобы в итоге не ввязаться в перепалку, от которой будут потом страдать их кошельки и тело, покрытое синяками, ранками, а иногда и серьезными ушибами и сломанными костями. Хватало одного взгляда, одной улыбки или движения головой и оба ощущали, как спускается невидимый курок и начиналась игра. Ни Харлин, ни Джон абсолютно не думали о последствиях, о людях, которые могли бы пострадать во время их безумных игрищ, которые иногда доводились до такого абсурда, что в итоге все заканчивалось взрывом какого-нибудь рабочего здания или торгового центра, настолько они увлекались, забывая о том, что существует кто-то кроме них и их духа соперничества и едкой ненависти, смешанной с искренним восхищением самоотверженности друг друга и отсутствия тормозов. Ну а еще они оба были подростками, мне вообще нужно заканчивать это предложение? Возвращаясь к нашим не-героям, Харли уже хотела было заехать мальчишке в нос, но её рука зависла в воздухе, на что она раздраженно фыркнула, пока Джон другой рукой вытирал перчаткой кровь со своей щеки. Выглядел он сейчас достаточно горячо, если бы вы спросили Харлин, к тому же она сейчас сидела сверху его колен и обоих совершенно не смущало то, что они прилипли к друг другу и продолжают задираться на этом промозглом асфальте. - Харлс, мы вроде говорили с тобой о том, как я отношусь к тому, что ты трогаешь моё лицо, - хриплым голосом произнёс Джон и следующим его движением стала попытка убрать кровь с уголка его губ, куда Харли его укусила, совершенно не играючи, а намереваясь порвать его рот, прошу заметить. - Прекрати быть сукой и кусать меня, причем так непрофессионально. Или тебе показать как надо? После этих слов из рта Джокера вылетел самодовольный смешок, который Харли восприняла как очередной вызов и резко одёрнула руку, вырвав ее из ослабившейся хватки оппонента. Честно говоря ее вид тоже оставлял желать лучшего, красно-черная шуба была больше похожа на облезлого выкрашенного енота, а арлекинский костюм стал напоминать решето, с кучей дырок, пятен и потёртостей. Но было в этом что-то, в их неподобающем виде, растрепанных волосах, крови, которая щедро красовалась не только на лицах, волосах и костюмах, грязи одежды и черного нутра этих двоих. Их дыхание резонировало, резкий полувздох-полувыдох, боязнь полноценно вздохнуть, чтобы не отвлечься от главного - созерцание того, как давится воздухом тот второй. Джон смотрел на неё сейчас, такую растрепанную, с этими алыми каплями на лбу и кровью, обильно текущей из курносого носа прямо в рот, а она продолжает рвано дышать и время от времени слизывать кровь, когда ее становится слишком много и это для него было самым сексуальным что он когда-либо видел. Он мог бы убить ее прямо сейчас, в эту секунду, приложить головой к стене и не было бы больше никакой Харли Квинн. Она могла бы убить его прямо сейчас, в эту секунду, сломать ему шею и не было бы никакого Джокера. Но вместо этого Харлин судорожно откидывает мешающую шубу куда-то назад и примыкает к его губам в таком сильном порыве, что он откидывается назад и в ту же секунду начинает шариться по ее спине в поиске молнии на костюме. Это не было похоже на романтическую сцену из фильма, где двое любовников утопают в море страсти, это скорее походило на двух утопающих в море людей, которые отчаянно пытаются всплыть, но при этом цепляются друг за друга и в итоге лишь уменьшают свои попытки на спасение. Их поцелуи были нервными и глубокими, так, чтобы кислорода в лёгких становилось настолько мало, что приходилось прям глотать воздух, давиться с каждым вздохом, после чего они смотрели друг на друга пару секунд, на то как вздымается грудь каждого, осознавая как же их кроет от происходящего и продолжая этот танец утопленников. С того самого дня, когда Джокер чуть не убил Айви, Маму и других ее друзей и просто кучу народу, она серьезно намеревалась убить гада, заставить его пожалеть о том, что он вообще попытался замахнуться на что-то настолько для нее ценное, как близкие люди, но за эти прошедшие пару лет Харли столько раз избивала его (как и он ее) в очередной перепалке, когда они, якобы, совершенно случайно сталкивались на улицах Готэма, что ее воинственность поубавилась, но зато прибавился азарт. Ей нравилось, когда ей бросали вызов, особенно после того, когда Джон осознал как сильно недооценивал ее, а еще то, что она не просто глупая девица с тупыми хвостиками, она была чем-то большим. Харлин была сумасшедшей девицей с тупыми хвостиками. А как известно безумие притягивает еще большее безумие и потому эта ненависть долго не протянула и на смену ей пришли игривость, чувство соревнования и страсть в глазах. Ведь как часто мы встречаем таких же безумцев как мы сами - вот именно. Харли шарилась по его груди, запуская руки под майку и бесстыдно лапая Джона, пока он в свою очередь смог приспустить ее костюм и открыть миру эту дивную шею. Если вы спросите его, то он бы ответил что именно о таких шеях мечтаешь, когда хочешь сломать свою первую. Из груди Харлин выдался тихий вздох, который перерос в томный стон, от которого Джокер даже вздрогнул - не ожидал, что она так быстро сдастся в этот раз. - Только попробуй что-нибудь сказать, Джей,- впопыхах проронила Харли и опустила голову, спрятав лицо в его шею, дыша очень рвано и постоянно сгладывая накопившуюся во рту слюну. Она легла на него и сейчас оба лучше всего ощущали то, с какой бешенной скоростью бьются их сердца, а еще то, что будь они полностью без одежды - было бы лучше. Джону нравилось ощущать ее горячее спёртое дыхание прямо на своей шее, понимать что это он сделал её такой зависимой, что он смог заменить жажду поквитаться в её голове похотью. Только вот признать, что он сам стал зависимым - отказывался. Он не мог даже представить как она вот так издевается, злится, ненавидит кого-то другого, а не его, что весь этот пыл, эта эмоциональность растрачивается не на него, это было для Джокера из ряда фантастики. Однажды он хотел убить Айви, чтобы она перестала так сильно волновать чувства его арлекина, но передумал, потому что, если Харли впадет в отчаяние будет не интересно и придёт конец всему этому. Всем этим обжиманиям на улицах прогнившего Готэма, этих битв умов и склонности к разрушению всего вокруг и себя, того, что хоть немного развлекало Джона, помимо хаоса, который он привносил в город, посредством своей собственной справедливости и суда над корпоративными свинями и обычными людьми. Ему нравилось мучать, пугать, сводить с ума, но очень сложно сделать это с тем, кто уже давно не в себе. Каждый раз, когда он замечал это черно-красное пятно, ему было искренне интересно как далеко она зайдет в этот раз и в скучающем анархисте зажигался огонь. Джокер сделал глубокий вдох, чтобы насладиться этим знакомым запахом дешевого химозного шоколадного шампуня, который Харлин покупала в ближайшем магазине за доллар и невольно провел ассоциацию с его матерью, от которой всегда пахло дорогими духами, деньгами и чем-то гнилым. Поэтому каждый раз, когда его заставляли фотографироваться с ней и отцом, заставляя их прижаться телами в неестественном объятии как можно ближе друг к другу и натянуть свои самые фальшивые улыбки ему хотелось проблеваться и уйти оттуда поскорее, потому что эта клоунада уже стояла поперек горла. В шальной голове проскользнула мысль, что он может убить их в ближайшие дни, чтобы подобные мысли перестали его тяготить, но выбрать между вторником и четвергом ему не позволила Харли, которая вскоре начала оставлять влажные поцелуи и засосы на его шее, от чего Джон расслабленно выдохнул. Уголок губ саднил и он буквально упивался этой растекающейся по всему телу болью и ласками Харли, ощущая себя сейчас живее всех живых, живее чем когда-либо. Наверное это было потому, что в ней не было ничего фальшивого: любое действие, слово, это всегда была Харли и никто другой. Даже сейчас, растрепанная, в крови и с приспущенным до плечей костюмом, целующая его, это всё еще была Харли. Его Харли. - Иди сюда, - вдруг произносит Джон, от чего Харли слегка вздрагивает и даже он сам чувствует это, от чего не может не бросить тихий смешок. Она отрывается от его шеи и смотрит ему в глаза, совершенно не боясь этого зрительного контакта. Глупый храбрящийся арлекин. В следующий момент Джокер с несильным нажимом берёт Харлин за подбородок и притягивает к себе, увлекая в поцелуй. Он отличался от первых, которые были после того, как они поколотили и искусали друг друга, в этом поцелуе не было того животного порыва и страсти, в нем слились принятие и привязанность, которые они испытывали друг к другу. Джон никогда вслух не скажет как сильно он привязан к ней, но Харли итак все замечательно понимает, а потому запускает руку в его волосы, а когда отстраняется, одаряет его лицо еще парой невесомых поцелуев. Они оба наслаждались этим моментом, пока им снова не снесет крышу творить беспредел и разрушения. Даже показалось, будто они снова дети, которые не думают о том как же бессмысленна станет их жизнь в будущем и как же на самом деле все отнюдь не радужно. Для них мир стал иметь оттенки белого, черного и красного: белого, как воротник на ее костюме и карте с джокером, которая всегда была в кармане у Джона; черного, как смог, который окутывал небо Готэма из-за большого количества выбросов, благодаря Эйс Кемикалс и пепла, который оставался после сгоревшего пузана толстосума; красного, как кровь, текучая, и облепившая их лица и тела и, конечно, как их широкие беззаботные алые улыбки.