***
Белорус, немного взбудораженный своим же поведением, поднимается на свой этаж и толкает дверь в коридор. Пусто. Даже на кухне свет выключен. Про себя Коля надеется, что Марк уже давно спит и не ждет его. Не очень хочется выслушивать какие-то глупые шутки, хочется упасть на кровать и заснуть крепким сном. Лукашенко в несколько шагов преодолевает расстояние до двери, делает глубокий вдох и нажимает на ручку, толкая дверь вперед. Марк, что стоял практически посреди комнаты с какими-то бумагами в руках, сначала пугается, а после роняет все из рук, ошарашено вскрикивая: —Ты что здесь делаешь? —Коля останавливается в дверном проеме и смотрит на Марка, как на пришибленного. —Я тут живу, —объясняет он как для ребенка, а Марк все стоит и хлопает глазами. Коле начинает казаться, что он сломал его, а после до белоруса доходит, что Уокер как всегда в своем репертуаре. Лукашенко вздыхает, прикрыв глаза, заходит внутрь и закрывает дверь. —Блудный сын наконец ночует дома, —усмехается Марк, собирая выпавшие листы с пола, — что-то в лесу сдохло или Мэтт пить перестанет? —Коля игнорирует выпады соседа по комнате, забирается к себе на второй этаж и кутается в одеяло, —эй, даже ничего мне не скажешь? —слышится возмущение где-то снизу. —Спокойной ночи, —бурчит белорус, а после в него летит чей-то тапок, —ты совсем? —Коля поворачивается и смотрит на друга с верхнего этажа. Марк хмурится, ставит стопку с бумагами на стол и вздыхает. —Спускайся, —пауза, —поговорить надо, —Коле бы отвернуться и уснуть, но почему-то он не может. Парень вылезает из-под одеяла, спускаясь вниз. Марк садится на свою кровать и хлопает рядышком. Коля присаживается, и еще некоторое время они тупо смотрят друг на друга. —Если ты просто хотел посмотреть на меня, то мог сделать это утром, —фыркает белорус, —я устал, —Коля встает и зевает, прикрыв рот рукой. Тело уже ноет, прося отдыха в теплой постельке. —Ты ничего не хочешь мне рассказать? —с некоей опаской в голосе спрашивает Уокер, надеясь не задеть вспыльчивый темперамент своего друга и не быть посланным куда подальше нахуй, что начало происходить почему-то чаще. Коля с секунду раздумывает, а после просто пожимает плечами и встает окончательно. —Нет, —вновь зевает хоккеист, снимая с себя футболку и бросая ту куда-то на пол. Марк что-то хочет сказать про то, что спать в джинсах идея не очень хорошая, но не успевает—Лукашенко уже заворачивается в кокон и отворачивается к стене. Уокер прислушивается к какому-то непонятному кряхтению, а после по всей комнате разносится громкий сопящий звук. Парень вздыхает и ложится сам, хотя на сердце все еще неспокойно. Хотя Коля и уснул довольно быстро, но сон почему-то постоянно прерывался и из-за этого белорус нехотя просыпался. Комната холодная и темная, Коля всматривается в дальнюю стенку и видит лишь горящую точку от выключенного монитора. Джинсы все-таки пришлось кое-как снять и повесить на изголовье, но глаза все равно отказывались закрываться. Лукашенко слышит, как Марк неразборчиво хихикает во сне, да сильнее кутается в одеяло. Иногда Коле кажется, что он слишком груб с ним. Он надеется, что только кажется. Балкон приоткрыт на микропроветривание, впуская слабые порывы предосеннего ветра вдоволь разгуляться по комнате парней. Коля поворачивается сначала на правый бок, затем на левый, после чего просто ложится на спину и смотрит в потолок. Дыхание уравнивается, веки постепенно тяжелеют, но перед тем, как окончательно и бесповоротно провалиться в сон, Коля слышит, как собственное сердце пропускает удар. Коля уже в который раз пытается безуспешно игнорировать сообщения парней в чате, что сыпятся быстрее, чем белые хлопья снега в самую лютую бурю. Телефон в кармане не переставая вибрирует, чем раздражает, но Коля остается непреклонен. Белорус выключает вибрацию, стирает пот со лба и мысленно жалуется на аномальную летнюю жару. На учебной территории все еще никого нет, мягкая зеленая трава спокойно растет, чтобы потом какие-нибудь слоны топтали ее своими ногами, играя в излюбленную тарелку, или просто валялись на ней, прижимая несчастную своими огромными животами, что успели наесть за период каникул. Лукашенко усмехается собственным рассуждениям, пинает маленький камушек носком кроссовка и оглядывается. Совершенная пустошь, даже на парковке стоит лишь одна машина. Коля не обращает на нее никакого внимания, мало ли кто мог приехать, может кто-то из администрации. Парень делает шаг в сторону главного здания, постепенно ускоряясь. Хочется поскорее подписать все дурацкие бумажки и свалить. Друзья в общем чате взволнованно спрашивают где там Коля и когда они уже смогут отметить окончательный перевод белоруса. Хоккеист усмехается, сунув телефон обратно в карман штанов. Внутри здания прохладно, как Коля и помнил, он подходит к канцелярии, расположенной на первом этаже, и без стука заходит, встречаясь взглядом с чьими-то спинами и одной из двух секретарш. Девушка нейтрально улыбается парню, прося его сесть на стул перед ней. —Подождите секунду, —обращается она к кому-то, а Коля успевает разглядеть статную женщину в элегантном зеленом платье. Лукашенко осматривает ее с ног до головы, но до лица не доходит, его отвлекают коротким, но настойчивым «вот тут распишитесь». Лукашенко проворачивает ручку меж пальцев и ставит подпись, но та лишь призраком отпечатывается на белой бумаге. Коля пробует еще раз, несколько нервно. Неплотная бумага практически рвется под сильным нажимом руки хоккеиста. —Блять, —шипит белорус, прежде чем девушка останавливает его руку. —Давайте другую, —Коля смотрит на нее исподлобья, цыкает, забирая новую ручку из рук и в секунду ставит аж три подписи. —Все? —спрашивает он, получая короткий кивок в ответ. Женщина, которую Коля успел заметить, гладит своего сына по голове, ласково произнося: —Пойдем, Бэррон. Лукашенко всего на секунду задерживает свой взгляд на мельком проглядывающих серебристо-голубых глазах и сдержанной улыбке. Они уходят, а Коля про себя подмечает, что парень довольно высокий. Девушка за столиком улыбается белорусу своей простой улыбкой, но чем дольше она смотрит на него, тем Коле становится тревожнее. Его всего передергивает, он вежливо прощается, после чего достает телефон и пишет парням, что теперь они от него при всем желании не отделаются. Все трое бурно и капсом шлют поздравления, а Мэтт радуется больше всех, скидывая адрес куда приезжать и список того, что приносить. Марк называет его алкашней, а следом приходит «скоро будем». Коля смеется, выходя на улицу. Машина, что Лукашенко успел заметить на парковке, выезжает с территории, а белорус неосознанно провожает ее взглядом. Коля открывает глаза и чувствует себя так, будто и не спал вовсе. Где-то внизу шебуршит Марк, а в голове застряла та самая фраза и наворачивает круги вокруг все еще сонного сознания парня. «Пойдем, Бэррон». Лукашенко трет лицо ладонями, пытаясь понять что вообще произошло и почему именно сейчас. Он бубнит себе куда-то в руки «почему я не вспомнил этого раньше?», но его бубнеж прерывает негромкий голос Марка. —Если проснулся, то вставай, —Коля устало вздыхает, ощущая тяжесть в груди. Он принимает сидячее положение, смотря на собирающегося Уокера сверху. Тот улыбается ему, но белорус отворачивается. У него буквально перед глазами проскочило то, о чем он почему-то забыл. То знойное лето, яркое зеленое платье, не пишущая ручка и Бэррон. Бэррон, который всего несколько часов назад так крепко держался за него своими маленькими ручками, Бэррон, который слушал его так внимательно, как Коля даже лекции не слушает, Бэррон, который теперь краснеет каждый раз, когда Коля просто стоит рядом с ним и Бэррон, целовать которого порой хочется больше, чем дышать каким-то жалким воздухом. Колю передергивает от того, насколько глубоко он ушел в себя. На губах появляется ухмылка. Он буквально думает только о Бэрроне. Он ему даже снится. Приехали. —Ты не собираешься на пары? —Коля поворачивается к Марку, который уже стоит полностью одетый и роется в своей сумке, —м? —Уокер бросает мимолетный взгляд на друга, продолжая вытаскивать какие-то потрепанный жизнью тетради. —Иду, —прочищая горло, отвечает белорус, спускаясь вниз и направляясь в ванную. Марк вдогонку кричит что-то о том, что если Коля будет разбрасывать свои вещи, то они полетят в мусорку, но хоккеист выкручивает вентили и возмущение пропадает за толщей воды. Лукашенко смотрит на включенный душ несколько секунд, после чего выключает его и просто ополаскивает лицо. Парень смотрится в зеркало, но видит лишь слегка опухшее и покрасневшее ото сна лицо. Бэррону бы понравилось. —Да блять, —на выдохе произносит белорус, отворачиваясь и выходя в комнату. В него летят какие-то вещи, а Марк предупреждает, что у него есть десять минут, иначе тот уйдет и прикрывать ничью жопу не будет, —свою бы лучше прикрыл, —отшучивается хоккеист. Уокер разворачивается, показывает другу средний палец и выходит из комнаты. Лукашенко, немного взбодрившись этой словесной перепалкой, напяливает на себя брошенную в него футболку с джинсами, собирает носки, что, видимо, поссорились и оказались в разных углах комнаты, на ходу запихивая ноги в кеды и подхватывая собственную сумку. Та увесистая от учебников, которые Коле просто лень вытащить, поэтому хоккеиста слегка перевешивает, но он успевает выйти из комнаты как раз в тот момент, когда терпение соседа подошло к отметке «хуй тебе, а не списанный конспект». Уокер закатывает глаза, получая в ответ лишь тяжелую отдышку и ничего не означающий взгляд. «Мэтт с Никитой уже внизу» —оповещает старший, поправляя спадающую лямку, когда они выходят с коридора на лестничную площадку. Коля отвечает простым «угу» и игнорирует дальнейший треп Уокера ни о чем. Ну вот не может он молча пройти пару этажей, обязательно нужно открыть свой рот и спросить о погоде. Как будто Коля знает, он блять сам проснулся только что. Все, что он знает, так это то, что им сейчас придется сидеть на сраных парах и не уснуть к их середине. Периодически хмыкая с собственных мыслей, они преодолевают небольшое лестничное расстояние, здороваются с вахтершей и выходят на улицу. Ветер бьет в лицо, а Лукашенко вспоминает, что лето кончается. Скоро придется ходить в кофтах. Мэтт махает парням, подзывая их к себе, а Коля почему-то вспоминает, что Стивенсон собирался успеть осквернить их небольшое озеро, искупавшись в нем голым. Как хорошо, что он забыл про это. Коля смеется сам с себя, а после ежится, стоит холодному порыву забраться под тонкую футболку и проехаться по спине. Лукашенко передергивает, а где-то на затворках подсознания он надеется, что Бэррон будет умнее, чем все его друзья, и хотя бы наденет свою излюбленную толстовку. «Хоть бы не ту с пингвинчиками» —думает про себя белорус, понимая, что тогда точно не сможет сосредоточиться на учебе. А у него итак настроение какое-то не учебное. Коля даже не слушает очередную увлекательнейшую историю Мэтта про какую-то там девку. Хотя нет, он пытается, но мозг просто отказывается воспринимать этот бред. До начала занятий остается чуть меньше получаса, Коля даже не понимает для чего они идут так рано. Парень зевает, пропуская друзей вперед, а сам плетется за ними, смотря не то куда-то вбок, не то вообще себе под ноги. Если быть честным, Коля даже не помнит их сегодняшнее расписание, он вообще ничего не помнит. Состояние просто паршивое. Ему не плохо, но в груди тяжело и эта тяжесть напрягает. Парни поднимаются на второй этаж и останавливаются практически возле аудитории. Мэтт с Никитой запрыгивают на подоконник, жалуясь на то, что лестницы—это отстой. Марк закатывает глаза так сильно, что Коле начинает казаться, что у друга произошла связь с космосом. —Мы буквально спортсмены, —а после все трое смеются. Часы над аудиторией тикают, но этот раздражающий звук пропадает в галдеже потока. Коля смотрит куда-то за Марка и даже не замечает, как лицо того вытягивается в удивлении. —Привет, —Лукашенко словно выдирают из непонятного состояния. Он чувствует теплые прикосновения к себе и тут же оборачивается. Бэррон легко улыбается, а тяжелое чувство вмиг разбивается о наковальню, —у нас пары на одном этаже, —Коля выдавливает из себя что-то вроде «ага», отстраняя парня от себя. Бэррон непонимающе смотрит на белоруса, а после повисает неловкое молчание. —Как давно Лукашенко обнимается с кем-либо? —настороженно спрашивает Мэтт, а у Коли кажется мозг не до конца зарядился. Он смотрит на полное подозрений лицо друга, чьи глаза бегают от него до Бэррона, и хмурится. —В смысле? —вдруг слишком громко восклицает Марк, —всегда так было, —Коля переводит взгляд на него, а в глазах понимания ситуации просто ноль, —Коля всегда обнимается со своими друзьями, так ведь? —Лукашенко на автомате кивает, —мы сегодня не обнимались, кстати, давай, —и тут же заключает белоруса в крепкое секундное объятие. Происходит немая сцена, в которой только закадрового смеха не хватает. Мэтт хочет спросить что-то еще, но Марк отпихивает Лукашенко и тянет не менее охуевшего от всей ситуации Бэррона на себя, так же обнимая того, —привет, Бэррон, как спалось? —Трамп отвечает что-то смутно напоминающее «нормально» и его тут же тянут обратно. У Коли в глазах прям читается: «что за хуйню ты делаешь?», а у Марка в ответ: «жопу твою белорусскую спасаю». —А, —Мэтт нервно смеется, —нормально так, —Марк с Колей переглядываются, не понимая реакции, —давай тогда тоже обнимемся, —и тянется к Никите. —Фу, не трогай меня, —Ершов пихает Стивенсона в щеку, изображая наигранное отвращение. Парни смеются с ситуации, а Коля смотрит на потупившего взгляд Бэррона и понимает, что сделал какую-то глупость. Они еще некоторое время пытаются более-менее адекватно пообщаться, пока Марк не напоминает о начале занятий. Мэтт с Никитой спрыгивают на нетвердый паркет и на перегонки заваливаются в класс. Марк хлопает Колю по плечу и так же заходит. Бэррон уже собирается уходить, но Коля останавливает его. —Прости, так нужно было, — Лукашенко смотрит прямо в глаза и надеется, что Бэррон и правда все поймет. Потому что он не хочет, чтобы Бэррон надумал себе что-то, а тот явно уже что-то надумал. Трамп выдерживает переживающий взгляд, ухмыляется уголками губ и сплетает их мизинцы между собой. —Все в порядке, —и Колю отпускает, —увидимся, —Бэррон нехотя расцепляет их пальцы, коротко машет на прощание и отходит на несколько шагов. Коля ловит взгляд Трампа на себе, практически слепнет от полуулыбки, после которой Бэррон разворачивается и убегает в свою аудиторию. Коля провожает его взглядом, после чего заходит к себе и закрывает дверь, поскольку зашел последним. Он плетется к серединному ряду, на котором уже разместились все его друзья, прокручивая в голове последние секунды. Бэррон сонный и, кажется, слегка все-таки расстроенный. Блин. Этого Коле хотелось меньше всего. —Я сяду с ним, ладно? —наклонившись к Никите, просит Марк, но Коля этого не слышит; садится за парту, бросая тяжелую сумку на нее же. Неспокойно. Вновь начавшееся движение где-то слева только сильнее раздражает, но оно тут же заканчивается, а до ушей Лукашенко доносится тихий вздох. Он поворачивает голову, встречаясь взглядами с Марком. —Это…—начинает было хоккеист, но его перебивают. —Ты ведь не против? —Коля фыркает, отворачиваясь в сторону. Уокер слышит неразборчивое «да пофиг», откидывается на спинку стула и тянет друга за собой. Сумка оказывается отставленной на пол, а белорус одергивает плечо и цыкает. Преподаватель заходит в аудиторию и пара начинается. Коля даже не слышит, о чем он говорит. Просто сидит и тупо следит за летающей по аудитории мухой. В голове вообще ветер. За окном еле-еле раскачиваются деревья, что начинают терять свою летнюю одежку, а чуть поодаль сидящие Мэтт с Никитой играют в крестики-нолики. Коля горько усмехается, пока Марк что-то усердно пишет в тетради. Лукашенко залипает на ровно выведенные буквы, вздыхает. Голос преподавателя постепенно отдаляется, а после и вовсе замолкает. Казалось бы, лучше момента для нахождения дзэна с самим собой и не найдешь, вот только у Коли в голове мысли совсем не о дзэне. Белорус смотрит на пустой тетрадный лист, переворачивает страницу и вновь вздыхает. Еще совсем недавно у него было написано буквально все с лекций, а сейчас—ничего. Пусто, прямо как в голове. Тело почему-то тяжелеет, и Коля даже не хочет думать об этом. Коля вообще не хочет думать. —Коль, —мысли ни о чем прерывает Марк. Зовет шепотом, чтобы не дай бог не спалиться, —что с тобой происходит? —Лукашенко поворачивается к другу, а тот глазами показывает на свои записи и на отсутствие записей у белоруса. Коле может и хотелось бы рассказать ему, но слова застревают в горле и просто не идут дальше. Страх сковывает, —ты можешь мне все рассказать, —Коля раздраженно выдыхает, отворачиваясь. Еще хоть слово и он сорвется, —я выс…—договорить Марк не успевает, Лукашенко подрывается с места, сгребает тетрадь с ручкой в сумку, накидывает ту на плечо и выходит под возмущенный возглас преподавателя. Уокер нервно прикусывает губу, хватаясь за голову, а Мэтт с Никитой глупо хлопают глазами, уставившись на открытую дверь. До парней доходят причитания, что в последнее время лучший ученик потока совсем расслабился и что стоило бы принять меры, а Марку почему-то кажется, что лучше оставить его в покое. Он надеется, что ему не придется разговаривать с Бэрроном, потому что для него это тоже непросто. Хоккеист буквально вылетает из своей аудитории, тут же сталкиваясь с кем-то. Парень отлетает и практически валится на пол, и только после этого до Коли доходит, что это Глен. —Совсем ебнулся, Лукашенко? —возмущается рыжий, но белорус даже не слушает, проходит мимо, а в голове только желание оказаться как можно дальше от всего этого дерьма, —слышь, ты! —Пошел нахуй, —рявкает белорус, заворачивая за угол и выходя на лестницу. Как же заебало, господи боже. Почему нельзя просто по-человечески отъебаться от него, почему всем обязательно нужно навязать свою сраную заботу и постоянно напоминать о том, о чем Коля просто физически не может рассказать. Руки трясутся от злости. Это слишком. Слишком много всего одновременно; Друзья, хоккей, Бэррон, тот ебаный факт, что он сын президента—все словно давит на него, у Коли не остается воздуха на самого себя. Лукашенко выходит на улицу, радуясь тому, что сейчас все на учебе и тут никого нет. Хочется просто побыть одному. Что бы не спрашивали, не говорили, просто побыть одному.***
Бэррон дергается, когда в аудиторию влетает красный от злости Глен и с грохотом садится рядом с ним. Трамп ждет, пока друг объяснится сам, но тот лишь пыхтит, вытаскивая принадлежности. Бэррон вздыхает, поправляет волосы и все же спрашивает: —Что случилось? —Твой ебаный Лукашенко, —сквозь зубы выплевывает Глен, —вот что случилось, —Бэррон хмурится, не понимая причем тут Коля, —пидорас. —Эй, —неосознанно одергивает его Трамп, давая несильный подзатыльник, —у него ведь пары, что он успел тебе сделать? —Глен громко хмыкает, откидывается назад и вздыхает. Он решает проигнорировать то, что его друг как всегда не за него, а за какого-то белоруса. —Какие пары блять, —Бэррон подпирает щеку ладонью, наблюдая, как Глен с каждой секундой становится лишь злее, —это хуйло только что сбило меня с ног, выскочив из своей аудитории, а потом еще и нахуй меня, видимо, послал, —Бэррон быстро промаргивается, издавая хрипловатое «что?», —Что слышал, —огрызается Макларен, —а я говорил, что он конченный. Бэррон мечется глазами по парте, пока ладони начинают холодеть, а пульс учащается раза в три. Перед глазами все плывет, а волнение накрывает парня с головой. Они виделись буквально несколько минут назад, что могло произойти? Бэррон несильно прикусывает себя за большой палец, раздумывая насколько глупым будет его поступок, если прямо сейчас он сорвется к нему. Вопросов будет море, но в голове всплывает сегодняшняя встреча, а Бэррон вспоминает, что тогда Коля был каким-то странным, не то заторможенным, не то слишком задумчивым. Бэррон волнуется. Слишком волнуется. В конце концов парень решает послать все куда подальше, потому что наверстать по учебе он успеет, а вот поговорить с Колей не всегда. Сейчас все равно пары, так что… —Ты куда? —Глен шокировано уставился на Бэррона, который начал собирать сумку, —Бэррон! —Трамп кладет ладонь другу на плечо, а Макларена аж передергивает, насколько она мертвенно холодная. —Прикрой меня, пожалуйста, —просит Бэррон, получая в ответ лишь осуждающий взгляд и неохотное «ладно», —спасибо. Бэррон выходит из аудитории, понимая, что сердце болезненно сжимается. Это он так распереживался, или Коля просто находится не в лучшем состоянии? Бэррон надеется, что первое. Он осматривается по сторонам, а когда слышит стук каблуков о паркет, быстрым шагом направляется к выходу, моля всех известных ему богов о том, чтобы это не было чем-то серьезным, иначе Бэррон просто не выдержит. Трамп выходит на улицу, жмурясь от сильного порыва ветра. В голове крутится буквально сотня вопросов, но главным остается лишь один. Куда Коля мог пойти? Вообще, куда угодно, но явно не обратно в кампус, потому что туда его вряд ли бы пустили в учебное время. Бэррон мнется на одном месте, шаркая подошвой по бетонным ступенькам, пока в голову не приходит довольно странная, но вполне логичная мысль. Библиотека. Странная, потому что никто в здравом уме не стал бы ходить туда, все учебники и нужные пособия давно уже имеются на просторах интернета, а логичная потому, что чаще всего библиотека пустует. И именно поэтому она является отличным местом, если кому-то захочется побыть одному. Тем более в самый разгар учебы. Бэррон по памяти вспоминает где вообще находится здание библиотеки, а когда доходит, то понимает, что безумно сильно волнуется. Чего стоят одни дрожащие и похолодевшие ладони. Хоть бы Коля не заметил, будет неловко. Трамп толкает на удивление легкую дверь, проходит небольшой пустой коридорчик и толкает высокую стеклянную дверь, нажимая на ручку. Та поддается, и уже через секунду Бэррон оказывается в атмосфере чего-то загадочного, а запах книг въедается в кожу и расслабляет. —Коля? —решается позвать парень, но отвечает ему лишь собственное эхо. Бэррон делает первые шаги, звук от которых оказывается глухим. Бэррону кажется, что у него двоится даже дыхание, настолько тут хорошая акустика. Белорус находится меж стеллажами с книгами по истории и географии. Бэррон выдыхает, подходит ближе и садится прямо напротив, несильно пихая Колю ногой. Тот поднимает опущенную голову и, кажется, остается даже рад тому, что перед ним именно Бэррон, а не кто-то еще. —Что случилось? —спрашивает Трамп, вытягивая ноги. Бэррон смотрит прямо в лицо хоккеисту, но тот лишь отводит взгляд, да колени к себе поджимает, —Коль, что случилось? —еще раз спрашивает Трамп, не меняя своего тона. Он правда беспокоится. —Да ничего, —раздраженно выдыхает белорус, —просто…—Коля осекается, цыкает, ероша себя по волосам одной рукой, другой все еще держась за колено, —просто эта ситуация и…и Марк, —вздох, —я не знаю, —Бэррон буквально ничего не понимает, но всеми силами старается понять. Эхо неприятно режет уши, но Трамп старается не обращать на него внимание. —Какая ситуация? —Бэррон решает начать с чего-то более-менее понятного. Лукашенко все же направляет взгляд на Трампа и по взгляду этому становится понятно, что Бэррону его ответ не понравится. Но он все равно смотрит прямо на хоккеиста и ждет. Коля просто не может молчать, когда Бэррон так смотрит. Это запрещенный прием. —Зачем ты меня сегодня обнял? —как можно спокойнее спрашивает парень, но нотки разочарования все равно проскакивают. Бэррона словно по голове ударяет этот вопрос. Он опускает взгляд и растерянно бубнит: —Мне казалось я могу обнимать тебя… Колю буквально пронзают миллион мелких осколков от такого расстроенного тона. Он так и знал, что Бэррона это заденет. Черт, если он еще и объяснять начнет, то все станет еще хуже. Коля тяжело вздыхает, прикрывая лицо ладонью. Кажется, диалог зашел в тупик. —Это…—спустя недолгое молчание вновь начинает Трамп, —могу я узнать, почему нет? —Коля смотрит на него исподлобья, подмечая, что Бэррон спрашивает это не просто так, он действительно хочет узнать. —Ты можешь, но…—Коля делает паузу, раздумывая как бы ответить так, чтобы окончательно не задеть Бэррона, а чтобы тот понял его, —но не при всех, —Бэррон выдает тихое «а», поправляя спадающие на лицо волосы. Лукашенко вздыхает. Тупое чувство, прозванное виной, зачем-то въедается в сознание, не давая нормально мыслить. Бэррон молчит и словно чего-то ждет, а Коле кажется, что он поступает глупо, говоря обо всем этом. —Так тебя только это задело? —они сидят практически друг перед другом, на достаточном расстоянии, чтобы Бэррон мог касаться носком собственных кедов Колиных. —Нет, —тут же отвечает хоккеист, для пущей уверенности мотая головой, —это…не просто, я не знаю, мне кажется, если я скажу, то только расстрою тебя, —Бэррон застывает на секунду от быстро сказанных слов, а после неловко улыбается, скорее сам себе, потому что Коля на него вообще не смотрит, и пододвигается ближе, кладя ладони белорусу на коленки. —Коль, —зовет он, но ответа не следует, —просто объясни мне что случилось, хорошо? —Бэррон понижает тон, чтобы эхо не было слишком громким, и наклоняется, заглядывая хоккеисту в лицо. Тот смотрит куда-то сквозь себя, а Трампу кажется, что он слышит скрежет шестеренок у него в голове. Несмотря на собственное, быстро бьющееся сердце, Бэррон пытается оставаться максимально спокойным. Получается плохо, но Коля слишком глубоко в себе, чтобы замечать состояние Трампа. —Просто на меня свалилось все разом, и я чувствую, как теряю контроль даже не над собой, а над всей ситуацией вокруг. Парни все пытаются выведать у меня почему я странный, —пауза, —а я не странный, я веду себя как всегда или только мне так кажется? —Бэррон окончательно подсаживается поближе к Коле, дабы полностью расслышать его приглушенный голос, звучащий больше для самого себя, а не для кого-то еще, —Марк постоянно интересуется не хочу ли я ему что-то рассказать, словно я блять человека убил и теперь хожу такой, живу как обычно, —Бэррон слышит, как постепенно голос хоккеиста становится громче и раздраженнее. Хоть какое-то изменение, уже радует, —и еще таким тоном, будто я обязан ему рассказать о чем-то, —вздох, —никому я ничего не обязан, я вообще могу молчать, и никто не смеет осудить меня за это, —Бэррон шепчет «конечно», а после приходится наполнить воздух легкими, потому что дышать становится трудновато—Коля откидывается назад, а Бэррону открывается вид на напряженную шею и выступающий кадык. Щеки наливаются краской, но приходится отбросить все навалившиеся мысли куда-нибудь назад и сосредоточиться больше на словах, чем на самом парне, —Это не прекращается, ни один день не обходится без этого «все в порядке?», «что случилось?», «ничего не хочешь рассказать?», —Лукашенко вновь опускает голову, подпирая ее ладонями, —и ты не виноват в том, что тебе просто захотелось обнять меня, —пауза длится слишком долго, Бэррон начинает волноваться, —виноват я, потому что твои действия выбивают меня из колеи, —вздох, —особенно перед парнями, блять, это было так тупо, —молчание длится буквально несколько секунд. Прерывает его, кстати, Бэррон. —Хорошо, —Коля поднимает голову и хмурится, вообще не врубаясь к чему это сейчас было, —если я не буду трогать тебя на людях, к тебе будут меньше цепляться, так? —белорус моргает пару раз, неуверенно кивая, —на том и решили, —и улыбается. Коля все еще смотрит на Бэррона, словно он сказал что-то странное, но почему-то становится легче. Ах да, он снова все рассказал ему. Бэррон неуверенно кладет свою чуть теплую ладонь на руку Коли, а тот вздрагивает, —если так будет лучше для тебя, то ладно, —Бэррон встает с пола, немного кряхтя из-за затекших мышц, потягивается и поднимает свою сумку. Коля смотрит на все это и не понимает что ему надо делать. С каких пор все его проблемы решаются одним простым «ладно» от Бэррона? Лукашенко смотрит снизу-вверх на то, как Трамп поправляет футболку, после чего достает телефон и смотрит время, —о, до конца пары еще сорок минут, —оповещает парень, поворачиваясь к белорусу спиной, —что делать будем? Коля также встает с пола, оттряхивается и делает шаг к Бэррону. Трамп слегка пугается, а после его прижимают спиной к стеллажу, обхватывают поперек талии и смотрят прямо в глаза. Сумка падает с плеча, а дыхание сбивается. Бэррон хочет спросить о том, что он делает, но не успевает—парень облегченно вздыхает, кладя голову Трампу на плечо и усиливая хватку. Бэррон слышит гулкое сердцебиение и не может скрыть счастливой улыбки. Теплыми, даже горячими, пальцами Бэррон играючи ведет по плечам хоккеиста, притягивая его к себе поближе. Коля шумно дышит куда-то в район шеи, из-за чего по всему телу Трампа проходится рой мурашек. И только сейчас до него доходит. Коля ведет себя как большой кот, которому просто время от времени нужно немного любви и ласки, а в остальное время достаточно глубокого понимания. Обычное каменное лицо больше не работает, не с Бэрроном, которому Лукашенко уже открылся практически на сто процентов. Тревога улетучивается моментально, как только над самым ухом хоккеист слышит тихий смех, а Бэррон со смешком спрашивает: «не боишься, что нас увидят?». Коля лишь хмыкает на этот вопрос, потому что никакой здравомыслящий человек не станет заходить в это богом забытое здание для каких-либо своих нужд. Тут только Коля и Бэррон, которых здравомыслящими вряд ли у кого-то повернется язык назвать. —Мы так и будем тут стоять? —спустя время спрашивает Трамп. Если честно, ему слегка тяжело и жарковато. —Если можно, —бубнит Коля и тут же по-кошачьи ластится к Бэррону, показывая, что отпускать он его сейчас точно не намерен. Бэррон ойкает, а после глазами находит чудом еще ходящие часы и хмыкает. —У нас чуть меньше десяти минут, —в ответ лишь «угу», —ты даже не поцелуешь меня? —тихо спрашивает парень, а голос предательски дрогает от волнения. Коля отрывается от нагретого собой же плеча и заглядывает Бэррону в глаза. Голубые и сияющие, как море в самую ясную погоду. Бэррон нервно прикусывает нижнюю губу, смотря то хоккеисту в глаза, то опуская взгляд. Лукашенко улыбается, понимая, что не может это сделать, при всем желании, бушующем у обоих где-то внутри. Он вновь пропускает пальцы сквозь мягкие длинные волосы Трампа, оставляя нежный поцелуй на покрасневшем лобике. —Не в этот раз, конфетка, —Бэррон вспыхивает, аки гирлянда новогодняя, а Коля лишь усмехается, —нам нужно уйти раньше, —Бэррон чуть приоткрывает рот в немом возмущении, но в эту же секунду его отпускают, а глаза напротив так и переполняются самодовольствием, —выйдешь за пару минут до конца, —Трамп давится, когда ему подмигивают, а после лицо белоруса становится серьезным, всего на секунду, —Бэррон, —зовет он, все еще балдея от того, что упомянутый весь горит, —спасибо тебе, —пауза, —еще раз, —и уходит, негромко хлопая входной дверью. —Лукашенко, —сквозь зубы произносит Трамп, а после вновь садится на пол и пытается успокоиться. Лицо все горит, а сердце словно рвется из груди. Бэррон, честно, не знает и знать не хочет сколько там до конца и когда ему надо выходить, а вот с проблемой в штанах, возникшей благодаря кое-кому, справляться как-то придется. Причем собственными силами.