День был каким-то странным. По большей части потому, что за весь день до их компании ни разу не докопалась Ева. Зато присоединялся периодически тот самый Джастин, о котором Марк обмолвился. Упомянутый оказался выше Мэтта, но по комплекции явно проигрывал тому же Уокеру. Впрочем, молчалив он был так же, как и Никита, а с Марком разговаривал только с глазу на глаз, отводя Уокера подальше от друзей. С чем это было связано не понимал никто, но в конце концов Мэтт сказал, что Джастин выглядит крутым. Все дружно эту реплику проигнорировали, потому что Джастин с ним даже не разговаривал и откуда взялись такие выводы понятно не очень. Зато Коля понял причину своих некоторых изменений. Например, то прохладное отношение к Бэррону недавно. Как-то раньше белорус об этом совершенно не задумывался, но, кажется, придется. Потому что физические потребности дают знать уже сейчас. Марк корчит рожу отвращения, когда замечает, как хоккеист залипает на него с Джастином, а потом, до обеда, запихивает Лукашенко в какой-то пустой кабинет и выпытывает причину его тупняков.
—Тебе что, трахаться хочется? — в ответ непроницаемое лицо и простое пожимание плечами.
—Наверное.
— «Наверное» —это не ответ, —Уокер скрещивает руки на груди, становясь похожим на надутого цыпленка в этой его сраной желтой толстовке, —это, знаешь ли, напрягает, когда ты так откровенно пялишься.
—Я не пялюсь.
—Ну конечно, —фыркает парень, —Коль, —зовет друг, —хочешь я помогу? —на секунду каменное лицо трескается и на нем отчетливо можно прочитать следующие произнесенные слова:
—Чего? Ты ебнулся? Нахуй иди, не надо мне помогать ни с чем, я в порядке! —Марк говорит, что такое ярое отрицание лишь сильнее убеждает его в обратном, а после слышит недовольный цык и хмыкает.
—Ты смешной, —Марк выходит из кабинета, напоследок бросая, —я расскажу об этом Бэррону, он обхохочется.
Коля рычит, что он сломает ему шею, если тот хоть вякнет что-то такое перед Бейкером, на что Уокер, прикрыв рот ладонью, заговорщицки шепчет «ты что, стесняешься?» получая за это учебной сумкой по башке и грозное «отвали». Марк ржет на весь этаж, но, когда они подходят к остальным парням, не говорит о причине своего внезапного приступа смеха. Никита называет его придурком, тяжело вздыхает и предлагает валить в столовую, а то всякие конченные личности сожрут всю их еду. Мэтт, навалившись на Ершова, пацанским тоном начинает пояснять ему, что их еду никто не посмеет тронуть, поскольку они тут главные жируны и у остальных просто не хватит столько места в желудке. Никита, подумав, кивает головой, соглашаясь с младшим, а Марк переглядывается с Колей, но ему все никак не удается взять себя в руки. Лукашенко такой смешной, когда потерянный. Похож на ребенка, который никак не может решить задачу, в которой дана банка огурцов, а просят посчитать сколько ежей на дороге. Глупо, так по-детски, и на самом деле совсем немного мило, если не учитывать убийственный взгляд и то, что если Уокер похихикает лишнюю секунду, то ему открутят голову, как крышку у пепси. А вот это уже неприятно, даже как-то ссыкотно, если честно. Но все равно, издеваться над белорусом одно сплошное удовольствие. Особенно Марку, который знал Колю еще до Бэррона, знал во время осознания самого себя и знает сейчас, как, господи боже, самого, кажется, внимательного парня во вселенной, что иногда тупит сильнее, чем Стивенсон. Может Коля и придурок временами, все же не хочется, чтобы он подыхал от воздержания или ладони себе стирал. Руки ему еще нужны. Ему ими еще клюшку держать. Марк что-нибудь придумает. Только Коле об этом говорить не стоит.
Лукашенко чувствует, что в голове Уокера созрел явно крысиный план, по его лицу, ехидному, это видно, но спросить не решается. Потому что пошел в жопу, ему вообще не интересно о чем там думает Уокер. Отбросив ненужные мысли, Коля толкает дверь в столовую, игнорируя заинтересованные взгляды, что приковались к его спине как только он вошел. Никита шепотом на всю столовую предполагает, что долгожданного возвращения сурового хоккеиста никто не ожидал и девчонки-болельщицы тут же краснеют за столом, подтверждая тем самым фразу Ершова. Марк цыкает «тебе не стыдно?», но тут же вспоминает с кем разговаривает и отмахивается «можешь не отвечать, у русских нет такого понятия». Никита громко и по-тупому выдает «лол ты че несешь?», а тем временем они уже подошли к своему столу, бросили сумки на привычные места и целой оравой давай нападать на аппетитные ароматы и их источники. Коля стоит чуть поодаль от всего этого эпицентра, но вздрагивает, стоит ему ощутить, как его проклинают со спины. Обернувшись, он замечает Макларена, который хлопает подносом по столу и вылетает в коридор буквально за считанные минуты. Коля думает, что не видел его пару дней, но он уже успел его заебать. Просто невероятно.
Обед проходит как обычно. Мэтт с Марком препирались до того момента, пока Уокер не засунул Стивенсону в рот кусок хлеба, пробубнив «заткни свой рот, бесишь». Никита просит Колю передать ему соль, а Лукашенко строит тупое, по словам Ершова, лицо и отхлебывает сытных щей. Желудок тут же принимается воспевать хозяину благодарную арию, а в бок прилетает острый локоть и несдержанное «соль дай сюда». Белорус кидает в собрата солонку, надеясь, что та рассыплется прямо у друга в тарелке, но этого не происходит потому что Никита защитник и свои ворота он привык защищать. Солонка ловится на весу, с секунду трясется над тарелкой Ершова, а после таким же легким движением, каким скользит шайба по льду, передается дальше по столу.
Как ни странно, но первым есть заканчивает Уокер. Старший жалуется, что у него теперь раздуется живот, но не получив должного сочувствия в глазах хмыкает, поднимаясь с места, и относит поднос. Уокер сталкивается с Джастином возле горы грязной посуды и у них завязывается диалог, когда Коля вспоминает про слова Лизы и про бумажку, что все это время лежала в его смятых штанах. Он дожидается пока Никита, сидящий рядом, свалит за очередной порцией компота, в одно движение вытаскивает из одного кармана телефон, а из другого бумажку, и развернув ту начинает яростно набирать сообщение, совершенно игнорируя заинтересовавшегося его действиями канадца.
Коля не называет своего имени, упоминает Лизу и препараты, которые она написала. Ему отвечают буквально через секунду. Сумма из четырех цифр в американской валюте заставляет подавиться воздухом, а мертвую внутри жабу ожить и начать душит хоккеиста с безумными глазами. Лиза, конечно, с примерной ценой промахнулась. Раза в четыре так точно. С губы срывается нервное «черт», парень откидывается на спинку стула, зарывает пятерню в волосы, прикрывает глаза. Сидит так секунды две, после чего пропускает пряди сквозь пальцы и отвечает согласием. Следующим сообщением оказывается точка на карте. Адрес. Коля чувствует каменный ком в горле. Это все во благо Бэррона, повторяет он себе как мантру. Пока что у него есть деньги на все это, но после…кажется, он никогда этого не делал, но ему придется просить большие суммы на карманные расходы. И нужно найти банк поблизости. Снимать с карты такие числа просто-напросто опасно. И для Коли, и для папы. А Лукашенко нужно как можно меньше людей и меньше жертв.
—Проблемы? —белорус вздрагивает, когда Мэтт пихает его ногой под столом и совершенно серьезно спрашивает, —я могу чем-нибудь помочь? — «если одолжишь мне пару тысяч безвозмездно будет очень кстати» —думает про себя хоккеист, но вслух не смеет произнести.
—Да нет, —уклончиво произносит он, —ничего такого, разберусь, —пинок по ляшке заставляет болезненно шикнуть. Мэтта явно такой ответ не устраивает.
—Опять ты как говно себя ведешь, —канадец вылезает из-за стола, забрасывая сумку на плечо, —если вдруг вспомнишь, что мы друзья, знаешь где меня найти, —Коле хочется вздохнуть «Мэтт», но он оставляет свое непроницаемое лицо, которое, как только младший выходит прочь, потирает руками. Он резко так сильно устал, просто жесть. Разом все навалилось. Отвлекает вибрация, сообщающая о новом сообщении.
Barron: Альбом
Коля чувствует, как сердце вдруг ожило и вспомнило, что оно не каменное. Он присылает знак вопроса, и тут же следом прилетает еще одно сообщение.
Barron: Принеси мне его
Коля хочет было написать вопрос «для чего?», ведь у него повреждена правая рука, а Бейкер правша, но решает не задавать таких идиотских вопросов. Какая ему разница, может Бэррону просто спокойнее с ним.
Barron: когда придешь?
Kolya: у меня еще одна пара после обеда, потом приду.
Вместо ответа экран темнеет, а после на нем высвечивается «B.B» и Коля не успевает подумать, как на автомате проводит пальцем, отвечая. Марк и Никита, что тусовались возле буфета с Джастином, резко поворачивают головы на друга, который резко встает, берет сумку и двигается к выходу.
—Нажимать на кнопки так сложно, —возмущается Бэррон, а Коля чувствует, как неосознанно расплывается в улыбке, —Я же мог сразу позвонить, —вдруг осеняет его. Лукашенко придерживает дверь однокурснице, выходит на улицу и замечает Еву с ее подружками. Та снова не проявляет никаких признаков активности. Может это и к лучшему, —Хотя нет, вдруг у тебя были бы занятия, и ты был бы занят, —Коля признается сам себе, что слушать Бэррона ему чертовски нравится. Хоть и голос у парня слабый и тише, чем обычно, в нем все еще сквозит та нотка игривости, которая делает Колю таким влюбленным, что просто жуть, —я совсем не понимаю сколько времени, у меня сбились часовые пояса из-за того, что он долго пролежал разряженный, а у вас в комнате выключен свет и темно, —Бэррон делает короткую паузу, вздыхая, —я не могу постоянно спать, меня это бесит.
—Я понимаю, —в ответ короткое «ой», —ты чего? —не понимает белорус.
—Ты так резко ответил, я думал у нас монолог, —Коля закатывает глаза, хмыкая в ответ, —и не надо мне тут строить это самодовольное лицо, ты когда так делаешь тебя хочется отпинать, —белорус не сдерживается и все таки выдает нечто похожее на смех. Проходящие мимо второкурсники удивленно зашушукались, —не смешно, Лукашенко, —ворчит Бейкер.
—Ты ведь понимаешь, что не сможешь отпинать меня?
—Ах, это вызов? —у белоруса мурашки идут от этого ребяческого тона, —немедленно возвращайся в кампус и скажи мне это в лицо.
—Ты просто хочешь увидеть меня, так и признай, —Коля слышит, как его окликает Никита. Оборачивается, поднимая ладонь в жесте «ща, погоди» и отходит подальше. Ершов орет, что у них пара через десять минут начинается, но его пинает под жопу Уокер и затаскивает в здание, уставше вздыхая «оставь его». Бэррон издает какой-то грудной звук, замолкает секунды на четыре, а потом смущенно бурчит.
—И что? —Коля сдерживает усмешку, —что в этом плохого? Я давно тебя не видел, я соскучился, —белорус присаживается за один из наружных столов, прижимая ладонь к щеке. Бэррон просто до безумия очарователен с этой своей чертой откровенничать ни с того ни с сего, —а ты? —тихий, практически неслышный вопрос.
—Я? —неуверенное угуканье в ответ, —я тоже.
— «Тоже» что? —Коля кусает щеку изнутри, понимая, что от него ждут прямого ответа, а не в его стиле.
—Тоже соскучился, —Лукашенко произносит эти слова, словно перед судом, но в ответ лишь хмыкают.
—По кому?
—Бэррон, —несдержанно рычит белорус, —не начинай, —упомянутый передразнивает его, но все же сдается, поняв, что ничего от своего сдержанного парня так и не дождется.
—Ладно, забыли, у тебя когда пара начинается? —Коля отстраняет телефон от уха, смотрит на время и прислоняет обратно.
—Семь минут назад.
На том конце замолкают секунды на четыре, кажется не поняв с первого раза суть сказанного.
—А! —резко доходит до Бэррона, —иди тогда, чего сидишь, опаздываешь? —Коля выслушивает это бурчание себе под нос и, не ожидая от самого себя, смеется.
—Я скучал по этому, —в ответ какой-то сдавленный звук, —подожди, я вернусь, сможешь отпинать меня.
—Ты чего несешь?
—Подожди, —Бэррон замолкает, — можешь отпинать меня, потому что я собираюсь доставать тебя своим самоуверенным лицом.
Бэррон от неожиданности аж хрюкает.
—Лукашенко! —и тут же, —Ты флиртуешь со мной! —Коля быстро прощается с ним и бросает трубку, спеша на занятие.
Barron: Лукашенко, черт возьми!
Barron: не флиртуй со мной так внезапно, у меня чуть сердце не остановилось!
Barron: приду-у-урок
Коля заходит в аудиторию, его отчитывают за опоздание, но он чувствует себя безумно счастливым в этот момент, даже несмотря на то, что Мэтт все еще не отошел от задевших его слов, Никита кажется вообще больше не понимает, что творится с его лучшим другом, а Марк ворчит на него на французском, называя, кажется «долбоебом». Коле, честно, постыдиться бы, но так не хочется.
