«Когда татушку делать будете?»
«Кстати»«Блять, Сударь, ты зачем ему напомнил» «Эмиль я уже иду выбирать» «Ты то куда»
«Приходи» «Выберем за 10 минут, собирайся»«Стаса ещё возьмите»
Усмехнувшись этому, Эмиль сразу же написал Сударю в личные сообщения, так с ним было легче общаться. В мыслях уже был подходящий эскиз. «Встретимся на диванчиках?»«Я в холле»
Не долго думая, он встал с дивана и направился в холл, где его ждал не только тихий от чего-то Сударь, но и Стас, что выглядел не менее серьезно. Таких ребят он видел только во время работы за компьютерами, но такое, видимо, довольно частое явление по окончанию съемок; хотя на этот раз они не были настолько сложными, как, например, прятки. — В замке было хуже. — Уверен в этом, — как-то задумчиво ответил Стас, но потом перевел взгляд на Эмиля, что если и слышал, то точно крайне мало. — Обсуждаете прятки? Шумно усаживаясь на диван, где был Стас, он сходу запихнул руки в карманы штанов. — Да не. Что с татушкой? Чей хер? Посмеивается Сударь. — Треугольник будет, иллюминатский. — Серьезно? С глазом что-ли? — На месте разберемся, там нарисуют, я думаю. Смотря на столик с цветком, он даже как-то замялся; может, думал о том, что такой контент будет немного плебейским, но ради шутки бить письку на Диме он бы точно не хотел. — С чего вообще иллюминат? Это вроде заговора против Димы? — Он рассказывал что хотел такое, ну я и подумал. — Ооо, — с умилением протянул Сударь. — Только ханахаки не подхвати, — шутливо заявил Стас, и уложил руки на колени, — Это круто. — Хана что? — опустив голову и повернувшись телом к Стасу, он даже усмехнулся, — Это болезнь такая или что? Парни переглянулись, а потом с уверенностью кивнули. Видимо, не ожидали того, что Эмиль об этом ничего не знает. Но ведь слышал, наверняка когда-то слышал об этом. — Когда неожиданно влюбляешься, и в тебе растут цветы. — Оу, — тихо выдавил из себя парень, и опустил взор на кафельный пол, — Это вообще реально? То есть, звучит как выдумка. — Встречается с частотой Альцгеймера, и обычно не смертельно. Спокойно отвечает Никита, и также складывает локти на коленях, задумчиво смотрит в ту же точку, что и парень. — Тогда, это можно просто разлюбить? Странный вопрос возник в голове, но Эмиль решил спросить — судя по Сударю, эта тема была ему знакома. В холле неожиданно замолкли голоса, хотя помимо них был один только охранник, и странная, не тягучая атмосфера наполнила головы, заставляя время застыть. — Чувак, — серьезно говорит и всматривается в потерянные глаза Иманова крайне серьезный Сударь, — Ты не влюблялся. В голове у парня, кажется, встали часы, что не могли фальшивить. Почему эта тема такая серьезная, и почему это звучит оскорбительно. — Влюблялся! В ответ только отрицательные махи головой со стороны Стаса, что уже взялся руками за колени, и, кажется, начал распрямляться. Волнение билось так, что сердце было слышно; беспокойно. — Ладно, не важно, — бегло говорит Сударь и потирает рукой свои усы, — Нельзя разлюбить, вот так уж, извините! — Это твоя личная травма? Сбивает с мыслей Стас, что сейчас был ну правда супер. Сменять тему так бегло не удавалось даже Никите, что, кажется, от этого вопроса только выдохнул спокойнее. — Я бы не стал певцом, если бы пережил такое дерьмо! Я ухожу, меня родная ждет. А ехать два часа! Смеётся, но после замечает, что другие этого не поняли. Объяснять, правда, не было никакого желания. В остатке коротких пяти минут, что спускался Дима, они успели обсудить только последствия кашля — вот тут Стас был уже не супер — и то, что Стас слышал, что цветок зависит от твоей любви, стало точкой соприкосновения с интересом Эмиля. Именно поэтому в такси он был занят телефоном настолько, что, кажется, даже не слушал ироничных подколов со стороны Димы. Будь то шутки про эскизы или обсуждение иконичного «Димочки» и самой ситуации: Эмилю плевать, он занят, и ему нет никакого дела до кучи энергии, что концентрирует Дима в словах и атмосфере. В статье, что он внимательно читал, было подробно описано о том, как проходит болезнь, и дочитать он ее не смог даже к приезду в салон, до коего добираться было не больше двадцати минут. Несколько страниц он сразу же сохранил в закладках, а после, когда бегло прокрутил ленту, заметил пару ссылок на другие статьи, одна из которых была особенно популярна — разновидности цветов, прорастающих в человеке, и то, отчего они зависят. — Влюбляться — это реально так тупо. Сам себе ответил Эмиль, не замечая, как притих Дима, что-то изучающий в интернете. — Дим, — отвлекает его от телефона, в котором были те же самые страницы, — Ты когда-нибудь слышал о Ханахаки? — Да. Удивленно посмотрев на друга, он сразу же выключил экран телефона, и подхватил рюкзак — до выхода осталось совсем немного. — Что-то случилось? — Нет, просто мне сказали, что я могу ее подхватить. — Она не заразна. Серьезно ответил Масленников, а после открыл дверцу остановившегося у большой этажки автомобиля. Пасмурная погода, но крайне хорошая температура и легкий ветер — выдувает все мысли из забитой разными вещами головы. — Ну ладно. В молчании прошагав прямо до заветной двери, они здороваются с мастерами, вводят их в курс дела, и Эмиль сразу же бросает Диму сидеть в одиночестве и рассматривать альбом с татуировками. Может даже разбираться с рабочими мелочами на пару с оператором. В то же время страдал явно удивленный тяжести выбора парень. Как бы Эмиль не представлял себе картинку того самого треугольника с глазом — казалось бы, что может быть проще — ни один эскиз не подходил. Рисовать индивидуальный не было возможности, но скомбинировать парочку было легче лёгкого. Стиль рисунка был крайне близок к тому, что и так наполняет руки Эмиля — точные, грубые линии и атмосферные тени. — Это было сложнее, чем я думал. С смешком заявил он мастеру, пока шел к Диме, и последний, кажется, услышал. — Детализация письки? Опустив последнюю улыбку, ему натягивают на глаза маску, и следующий час они сидят в почти полной тишине, перебиваясь редкими разговорами. Какой бы не была атмосфера, у Иманова были дела важнее. Например, прочтение той статьи про виды цветов, и то, от чего они зависят. Стебли для первой и лёгкой любви, кустарники для давних интересов, вьющиеся для самых близких, ветки для невозможных отношений, в качестве дополнения — шипы, в случае, если ситуация запущена и сам любящий не верит. Говорят, они могут прорасти даже на ромашках — на тонких стеблях во время операции находили острые шипы, а иногда не видели на розах. Цвет тоже имеет значение — чем ярче, тем больше вероятность быть отвергнутым, или воспринятым не всерьёз. И это больно, наверняка, видеть красные розы — или белые, но вьющиеся. Довольно распространенный факт в том, что при признании в любви ростки растут активнее — это в случае, если избранник не отвечает вам взаимностью. Даже если он скажет «да», но соврёт, это не поможет — но ещё хуже то, что они реагируют на любые проявления любви. Но согласие от истинно влюбленного в вас не помогут, ведь вашему сердцу плевать, ему ведь это не надо, оно эгоистично. Мерзкое, тянет. Блевать тянет. Это уже думает Эмиль, когда вчитывается в строчки: это страшно. Оказаться нелюбимым, ошибиться, и сдохнуть — операция-то дело недешевое. И временное. Но кто захочет вырвать за безумные деньги цветы, чтобы провести в изоляции года и прорастать снова? В активном обществе это всего полгода, чуть больше если повезёт. А в обществе того, кто уже отвергнул, ибо «не принял» звучит хоть и толерантно, но точно не в тему, особенно когда на кону чья-то жизнь — в два раза меньше. Мурашки пробирают до костей, и Эмиль спешит убрать вкладки, а потом и телефон обратно в карман. Татуировка почти готова, и это помогает ему улыбнуться, почувствовать хоть какую-то радость, пусть и за своего друга. Он ему не чужой человек, они уже довольно дружны и хорошо общаются. Но в голове у Эмиля так и крутится — что же это, любить так, аж сердце колет? Так, что признаться тяжело, но найти ещё тяжелее, а при этом рисковать самим собой. Как бы он нашел это? Он бы точно не понял, он и сам не уверен — но сейчас нужно думать только о том, что татуировка почти завершена. Красивые линии на руке кажутся Эмилю очень приятными, ибо такое он любит. Сейчас, когда перед ним сидит Дима, ему не до любви. Встав перед ним и схватив в руки предложенную оператором камеру, он одной рукой тянет за повязку, и сразу же, только глаза Димы освобождаются, в них можно увидеть что-то вроде недовольства и безумного желания. От этого смешно, но мучать его интересно, как никак, обычно все полностью наоборот. — Это очень подробный рисунок пиписьки? Шутка стреляет в сердце, метко, прямо в самолюбие и, черт возьми, детскую гордость, но Дима не замечает этого и смеется. — Давай, погнал. — Так, куда, в зеркало надо, — встает с места и говорит так, словно бы не спрашивает, а дает самому себе указания, — Она на, на предплечье, да? — Ага, локоть с другой стороны. Замолкая, Эмиль сразу же начинает смотреть прямо в зеркало из-за чужой спины. Реакцию он не видит, но только мужчина разворачивается, так сразу же ясно, что ему нравится. Нежданные объятия веселят, и оправдываться не приходится — но рассказать, всё же, нужно. Улыбка не спадает с лица, ему нравится, что друг доволен. Очередной удар кулачками, а потом вновь объятья, на этот раз более ожидаемые и искренние, теплые, но очень быстротечные. Да. Дальнейшие слова Димы неприятные. Не такие, как были секунду назад, и по окончанию съемки следует только улыбчивый выдох, и молчание. Глупо верить и в очередной раз угадывать, что тут дружба, а что сугубо рабочие моменты, но в последнее время Эмиля это не парит совершенно, он слишком устал. Работа на собственном канале и так крала у него много времени. — Ты доволен? Спрашивает не без упрека. — Да. — Что значит «поплатился»? Молчание продолжается, и Дима разворачивается к Эмилю с смешком на губах. — Ты чего? — Ну, я просто спросил. — Все в порядке, это хорошая идея. На этих словах чувствуется кислятина — работа всегда дороже собственных интересов, а карьера зависит только от просмотров. — Я сейчас. Кашель вырывается прямо в кулак, что-то красное в темноте только притворно блестит. — Ты в порядке? Кивок, а после этого он захлопывает за собой дверь в одиночный туалет. Будь он общественным, Иманов бы зашел следом, но сейчас он мог только прокрутить в голове «мокрота» и встать у стенки рядом с дверью. Оператор уже заканчивал со сбором камеры, и после этого сразу же показал, что собирается идти в машину. Эмиль решил остаться, и он даже не знает, зря ли он это сделал; за стенкой, несмотря на жужжание тату машинок и разговоров, слышно, что Диме не очень хорошо. Кашель грубый, едва заметный на фоне шума воды — вот такие вот тонкие стены здесь. Проскользив спиной по стене вниз, он сел на корточки и взял в руки телефон. Сейчас было самое время для второй статьи, в содержании которой были симптомы и развитие болезни. Прочитав первую страницу, он почти сразу забросил это — это ему было уже не столь интересно, да и к тому же, он был уверен, что в этом немного понимает из основной статьи. Переключившись обратно в беседу, где проходило бурное обсуждение вырезок из съёмок и прочих странных фактов, что Эмиль хоть и не особо понимал, но поддерживал разнообразными смайликами. Сходу написав Сударю, он сразу же спросил его, не заболел ли Дима, а после получил игнор. — Пропал. Выдохнув, он заблокировал экран и начал крутить телефон в руках. Ему совершенно нечего было делать, разве что смотреть на работающих мастеров и слушать то, как кашляет Дима. Ни больше, ни меньше. — Всё, — восстанавливая тон голоса, Масленников сжал в руке совсем крошечный листок, все такой же алый, — Всё, закончилось. Всё. Странное чувство внутри него горело огнем; инстинкт самосохранения так и кричал о том, что пора, пора посетить врача, но разум говорил иначе. Не то, чтобы Дима не хотел в это верить, нет. Он просто не мог разобраться с тем, как ему поступить. Сразу же признаться Полине — проверить она ли это — и решить проблему будет тяжело. Он уже знал, что красные листки — далеко не хороший знак. Но читал о том, что их оттенок можно изменить, если сблизиться с объектом обожания — и это легчайший вариант. Если он пойдет к врачу — Дима вытирает руки, проводит ими по горлу и кадыку — то сразу же будет отправлен под наблюдение, как лабораторная крыса на воле, но под надзором. Сейчас ему это не мешает, и лепестки выходят по одному. Вместе с мокротой, странным ощущением рвотного рефлекса и лёгкой дёре в горле на пару минут. Проблема? — Нет. Отвечая себе, он смотрится в зеркало и обводит светлое помещение взглядом. Щёлкая замком, он дёргает ручку, и сразу же видит перед собой мастера, что буквально пять минут назад сделала ему татуировку. Ее большие, скажем так, глаза, сразу затмили взор. Та стояла в подозрительном наклоне рядом, и только спустя пару мгновений он увидел знакомую кудрявую голову, что была необычно низко. — Эмиль? Парень сразу же повернул голову в сторону Димы, и сходу потянул к нему руку, чтобы тот помог встать. Получив помощь, он кивнул девушке — такое ощущение секретности — и сразу же заулыбался. — Произошло что-то хорошее? — Нет. — А чего ты тогда так лыбишься? — Тебе рад. Нагло усмехнувшись, он идёт вперёд мужчины и даже открывает ему дверь, словно бы он правда серьезно болен, только не кашлем, а дистрофией. — Вот. Сунув Диме таблетку в упаковке из фольги, он садиться в машину, и берёт предложенную бутылочку воды — комфорт класс, как никак — и так же передает уже севшему в машину Диме на переднее сиденье. — Я попросил нурофен у неё. — А мог бы, — говорит недовольно мужчина, но воду принимает. Она ему точно понадобится, а таблетку оставит на потом. — Номерок стрельнуть? — смеётся Эмиль, — Она слишком… Взрослая? В общем, мне это не надо. Скрестив руки на груди, парень повернул голову в сторону окна, и проигнорировал желание продолжить разговор. Это был, кажется, первый раз, когда Эмиль перестал поддерживать разговор без предупреждения. Не то, чтобы Диму это оскорбило, или тронуло его эго, но сейчас он чувствовал явное негодование. Где обыденная радость и общительность, отдача? Встряхнув головой, Масленников сразу же достал телефон, и начал писать Полине. В голове его было совершенно пусто, и суть сообщений была такой же, из-за чего та лишь пару раз ответила, а после оставила его так же негодовать, оставляя в глубоком одиночестве вплоть до конца поездки. Дима любит общение. Он любит быть с кем-то после работы. Приходить домой и чувствовать любовь. Просто дышать общением, насыщаться им — но никак не наоборот. Дима ведь правда серьезный мальчик, полностью зависимый от других. Эгоист. Говорят очень редко, и точно врут. Но Дима может себе позволить — канал много милионник — оправдание достойное. Как минимум, не балуется наркотиками и не пользуется услугами женщин на час — да. Он берет так, в рассрочку, и не рассчитывает, что девушкам не хватает только подарков, внимания и любви. Как и сейчас, например. Полине правда нравится Дима — он очень милый и добрый, в отношениях просто золото, готовое почти на всё — но к тому же критичное. Но он это тоже делает из любви, и это все знают. Даже сам Дима, что сейчас старается увеличить свою заботу настолько, насколько он может. Уже через пару дней, когда ситуация потеряла всякий смысл, за исключением мази и плёнок, начала собираться команда на двадцать четыре часа в лесу. Изначально было не понятно, кто именно сможет участвовать в съёмке — это должен был быть человек не занятый и абсолютно точно готовый. Изначально в списках были все, в том числе и Стас — но тот вовремя опомнился и отказался от подобного пиар хода, что ему, может, и был по силам, но точно не в его планах. Но ситуацию спас Сударь, он и не думал отказаться. Эмиля Дима зачеркнул почти сразу — он уже делал что-то подобное, так что решил даже не писать ему. Естественно, парень был удивлен, когда ему неожиданно всучили ключ от старой студии и заявили, что они едут на съемки уже завтра утром. Никто с ним об этом не говорил, но у него и без того не было никакого желания спрашивать или спорить по этому поводу посреди ночи. Принимая ключи он только пожелал удачи, закрыл за ними дверь, проводил до выхода из здания, вернулся и упал лицом на диван. Пустота студии его радовала как никогда. Последние пару дней парень то и дело таскался по разным кафешкам, ходил играть в компы, и все это было вместе с Стасом. Говорить ему о том, что он не знает, что такое влюбиться — было отвратительной идеей. Девушки и раньше ходили со Стасом просто из-за того, что он кажется клевым парнем, да и друзей у него крайне много. Но сейчас это на него давило, любые девушки, приглашенные Стасом, казались все более и более дружелюбными, отказывать никому не хотелось, заводить отношения — тоже. Сейчас тишина студии была для него отдушиной в этой суете. Но разве может все быть так хорошо? Стук в дверь напугал, а голос за ней заставил кожу покрыться мурашками. Стас. — Есть кто? Ау, ребят! Шумно выдохнув в подушку, он поднялся на руках, а после сел. Незваный гость пару раз дернул ручку. — Они уже уехали? Блять. Слышит Эмиль как только подходит к двери. Не решаясь дотрагиваться до ключей, он смотрит в глазок, и видит, как разворачивается Стас. Повезло. Сегодня, точнее, часть ночи и завтра, Эмиль будет спать в тишине, и, что более важно, его никто не будет тревожить до самого утра. Никаких съемок, вопросов, и даже Артура — но это если не отвечать ему на сообщения по поводу роликов. До завтра, до самого вечера, у Эмиля не было никаких дел — да он даже не ел — но звонок был неизбежным. Это был никто иной как Стас, тот самый Стас, что, вроде, должен был быть занят. Было удивительно, что за сутки первым позвонил именно он. — Да? — Давай, снимешь со мной ролик? Ты же не занят, я уверен. — Какой? — У нас есть пицца, мясо, и очень много разной еды. Походу придумаем. У тебя же нет сейчас контента, так что давай, жду. — Серьезно? — У тебя час, красавчик. Стас сбрасывает, а Эмиль лишь обнимает подушку крепче. Он прав, Эмиль не занят и ему нужен хороший контент. Видеоблоггинг с едой не его, но, разве не он с этого начинал? Проигнорировав регламент в целый час, он оделся за пять минут, взял кое-какой реквизит, и выдвинулся прямо на студию, что была несколькими этажами выше. Стук в дверь, и ему открывает Артем, что явно в шоке. — Где ты был? — Гулял. Скидывая обувь, он сразу же пошуршал пакетом. — Ста-ас! Я взял колпаки. Оператор сразу же принял их, предварительно заглянув, и унес. Эмиль сразу же пошел к кухне, не замечая женской обуви, но не был особо удивлен; знакомое лицо улыбалось и что-то рассказывало Стасу. — Оу. С улыбкой он потянулся пожать руку, но Стас показал заляпанные в чем-то пальцы, и нужда в этом испарилась. — Подождешь? Кивнув тогда, он не знал, что ему придется два часа сидеть на втором этаже и «наслаждаться» шумом ребят, что то и дело ворковали. За это время идея сама посетила голову парня — «хочу не хочу» было форматом, что идеально бы им подошел. Съемки в итоге были короче, чем с той девушкой — ну правда, он не знает, когда её видел — но сама она никуда не уходила и наблюдала за ними с дивана, пока что-то листала в инстаграме. — Эмиль! Голос Стаса уже вызывал страх. — Поедешь с нами? не успел он закончить свое предложение, как он отказался. — Нет, — он слегка кашлянул, — У меня есть дела на вечер. — А на ночь? Он смеется, и невозможно понять, серьезен ли он. — Да. Получив кивок от Стаса, он только улыбнулся и махнул ему головой. Умывшись прохладной водой, он сразу побежал обуваться, не забывая кидать правдивые оправдания. Его правда кое-кто ждал. Любимая подушка в старой студии, такая родная, что хоть убей. С ней он должен был провести всю ночь, и провел. Целую ночь без чертового сна. Днем он был слишком неактивен, что к ночи его пробило на игры и видосики, только уже к рассвету. И вот, прямо посреди крайне интересного видео про волков в парках и ещё какой-то шелухе, ему пишет Дима. — Что. Спросив у самого себя, он сразу же открывает диалог.«Эмиль»
«Дима? Вы где»«Если что, сразу говорю» «Прости что не предупредил»
«Ты о чем»«Мы уже через полчаса подъедем. Разбудил?»
«Да все ок, я не спал» Написав правду на автомате, он стукнул себя ладонью по лбу, и перевернулся на живот.«Это из-за Стасика?»
«Нет»«Хорошо. Скоро будем, не спи»
Эмиля это одновременно и раздражало, и радовало. Первое было определенно от того, что он уже стал словом приставкой для Стаса, а второе от того, что совсем скоро все вернутся. Как никак, помимо них в этом городе никого у Эмиля нет, а если и есть, то почему они тогда даже не звонили ему? Оставив эту тему, он решительно встал с дивана, и сразу же натянул на себя футболку. Вся неделя шла как по маслу — вот что ни скажи, что ни сделай — все было хорошо. Команда исправно работала, Эмиль помогал как никогда и даже не отказывался от гулянок. Несмотря на то, что мыслей не было совершенно, он старался и отрабатывал это — Дима никак не мог этого не заметить. Они даже общаться стали больше, и видеться тоже, и неожиданно все это начало так быстро убегать, что Эмиль однажды утром даже не заметил камеру. Это был Саша, пришедший также неожиданно, как и утро. До того, как он закрыл глаза, он видел в коридоре тень кого-то из команды с камерой в руках, а теперь. — Саша? Тот ещё не начал съемку. — Дима же тебе говорил, что обещает тебе кое-что незабываемое? — Откуда ты, — улыбнувшись, он потянулся, и как-то на автомате начал смотреть в закрытый объектив камеры, — Это что? — Съемки для взрослых, мэн. Отшутившись, он сходу рассказал суть, и Эмиль поразился. — Это плата за лес? — Сами разбирайтесь, но я пришел уже с сценарием. Показав Эмилю язык, он сразу поймал его настрой. Саша в самом деле был просто невероятным парнем, способным разрядить мало того, что обстановку, но и настоящую бомбу, что уж говорить о больно податливом Эмиле. Он послушно выполнял челлендж, шагал по скамейкам, уже в голове вырисовывал то, как за пару дней у него наберется миллион просмотров, и даже успел написать Диме с благодарностями. Сам Дима, что читал это, только выходил из цветочного. Знаете, для кого он в качестве извинений несёт букет лилий? Этот человек находится прямо в его квартире, и, вероятно, занимается делами по дому. — Дима! Лилии ещё не завяли, но Полина уже чувствовала что-то неладное. — Я в порядке. Смывая с подбородка слюни, он с улыбкой смотрит на розовый, темно розовый листок, и почти что плачет. Это рвотный рефлекс, правда. И этот листок тому доказательство. — Не хочешь заняться кое-чем интересным? Выходя из ванны, он опирается рукой о порог и смотрит на Полину, что сидит спокойно на диване и что-то смотрит. — Да, — говорит она, и смеется. Дима стоит весь мокрый от воды, но ей это нравится. Проходит время, и Дима пишет в беседу. «4 часть пряток будет» Возникают вопросы, почти все интересуются тем, на кой черт это надо, и, что, черт возьми, происходит. Мало кто верит короткому аудио обращению Димы, но регламент уже занят, а бункер забронирован. Прятки проходят удивительно быстро. — Идея огонь, но реализация полное говно, братан. Это обидно. Неделя, чертова неделя ушла у него только на то, чтобы найти костюм и привыкнуть к нему. Привыкать к воде ему бы никто не дал, правда? Он даже не помнил в тот момент, что делал, как послушно выбрался из воды, как шел рядом с Сударем, что сначала хотел его повязать, но, видимо, заметил, что тому нужно будет переодеться. Даже для камеры не стал, ибо Артем в итоге это бы вырезал чисто из-за того, как выглядел Эмиль. Он выплевывал воду по дороге, расстегивал свой костюм, и когда пришел, только послушно смотрел на то, как Сударь дает указания; переодеться и зацепиться самому, понятно. — Ты как? Эмиль показывает многозначительный жест руками, просто разводя их. — Да ты весь промок, может, возьмешь у меня в рюкзаке одежду? — У меня с собой, — дергая рюкзак за лямку, он не скоро находит дрожащими руками замок, — Черт. Артем смотрел на это молча, пока ещё стоя, не решаясь бросать на грязный пол свой рюкзак. Эмиль расстегивает костюм, стягивает его и бросает не щадя на пол, после чего лезет в сумку за вещами. На самом деле он не брал с собой сменную одежду, надеялся только на ту, в которой был. — Тебе точно ничего не надо? — Просто не смотри. — Нет. С смехом говорит Артем, и даже не отвлекается на шум где-то там, в бункере. Он следил за тем, как Эмиль быстро стягивает с себя мокрые трусы, а потом пытается натянуть штаны. Красная ткань привлекает внимание. Присвистывая, Артем не замечает, как краснеет Эмиль из-за штанов. Они не поддаются никаким усилиям из-за того, что тело мокрое, и в один момент он просто останавливается с мокрой задницей и прикрывается руками. — Давай, это будет наш секрет. Иди сюда. Подзывая Эмиля одной рукой он только с улыбкой смотрит ему в лицо. Никто из них не комментировал то, что происходило. Артем просто помогал подтягивать штанины, иначе Эмиль бы точно заболел, расхаживая с голой задницей. — Майку. Выдохнув так, словно бы Артем не другу помогал, а ребенка учил, он лишь смотрел в слабом свете на Эмиля. Его тело не казалось ему чем-то обычным — оно казалось знакомым и привлекательным — и мысли текли странным образом, заставляя чувствовать то вдохновение, то ностальгию. Он и сам не заметил, как руку уложил на холодную кожу живота Эмиля, покрытого мурашками и мелкими волосами. — Ого ты теплый, — смеется Эмиль, и скоро натягивает майку. — В коробке баню установили, — смеется, а после отпускает парня. Сразу же после этого он кидает рюкзак на землю, и садится, подтянув колени к себе. Трясет головой, и почти сразу залазит в телефон, чтобы отвлечься от увиденного. Так нельзя. Но Эмилю — все можно, даже наручники надеть в качестве доказательства. Артем в тот момент смотрел только на мокрые трусы в руках. Красные, сука, провоцирующие. Они волновали больше, чем неожиданная победа Полины. — Что за гей-парад с красными трусами? Сразу же заметил Дима, когда увидел, как странно идут сцепленные за руки Артем и Эмиль. — Вас освободить? — Не, — говорит Артем, и машет рукой, — Двадцать четыре часа снимем. Эмиль смеется, а потом зовет Никиту, чтобы тот расстегнул им наручники. Артему было не важно, но сейчас он чувствовал к Диме недовольство. Это была очевидная подачка для Полины. Вечером он обязательно обсудит это с Никитой, но сейчас он мог только гневно смотреть в спину. Следы от наручников не продержались и одних суток, ровно как и Дима, что уже на следующее утро поймал приступ кашля. В этот раз — с кровью, и тремя лепестками. Алыми, огненными, прожигающими горло. В легких словно что-то застряло. От этого у Димы, кажется, прожгло в сердце; человек, что занимал часть сердца, кажется, старательно вырезал его. — Дима? Взволнованная девушка стучала в дверь уже не в первый раз. — Иди спать. Командует своим низким голосом, но хрипит, безбожно кашляет и смотрит на кровавые разводы в луже воды. — Нет! Она стучит ещё, и дергает ручку. — Открой мне. Дима сразу же достал листки, чистые от крови, и запихнул их в карман. Взяв полотенце, он сразу же щелкнул замком на двери. Она скрипнула, и девушка слегка её толкнула. На пороге стояла в шелковом халате Полина, что выглядела встревоженно настолько, что привычно собранные в слабый хвост волосы казались взлохмаченными. — Я люблю тебя, — говорит, а после подходит, и обнимает Диму со спины, — Очень сильно люблю, Дима. Что с тобой? К горлу подступает ком, но он его сглатывает. — Очень сильно. Правда. Люблю тебя. В этот раз он не выдерживает, и сразу же сгибается вниз, ближе к раковине. Хватаясь руками за лицо, он старается перехватить все листки так, чтобы она не увидела ничего, кроме крови. — Иди. С кашлем тянет он, и та, шумно набрав воздух носом, послушно уходит. Только дверь за ней закрывается, он выплевывает цветок. Маленький, чуть больше ногтя на большом пальце, безумно похожий на вишню. Пять алых листьев и золотая сердцевина. Именно этот маленький цветок заставил его так кашлять и тратить столько крови и сил — это его раздражало. Когда он остыл, то сразу же записался на прием к врачу вновь. Жизнь ему дороже, чем личное пространство. — Вам стоит временно изолироваться, чтобы узнать, нормальный ли темп развития болезни. — Мне признавались. Моя девушка, несколько раз подряд, и я почти сразу выхаркал цветок. — Вы давно в отношениях? — Она любит меня, и я тоже! — Знаете, — мужчина выдыхает, и поправляет халат, — Кто-то из вас врёт. — В смысле? — Либо она не любит вас, — кивает головой мужчина, пока записывает в медицинской книжке историю болезни, — Либо причина болезни не она. — У меня больше никого нет. — Я верю вам. После этих слов Дима, кажется, вспомнил всех своих бывших. Тех, что были ближе всего, кого он правда любил. В голове больше всего была любовь к бывшей, Лие. Подумав об этом, он сразу же стукнул кулаком по столу, и поспешил удалиться от клиники — если он правда заболел из-за того, что получил отказ в предложении выйти замуж от Лии, то он обречён. — Вы изолированы? — Да, — отвечает Дима в трубку телефона. С встречи прошло три дня, — Только листки. — Это обострение на фоне признаний. Приходите на рентген на следующей неделе. Звонок окончен, а в телефоне у Димы только куча сообщений. Съемки, поездки, очередной отказ в встрече от бывшей — они ведь мирно разошлись, что ещё ему нужно — и сообщения от Полины. Три дня, и она приедет обратно в квартиру. Ей некуда деться, только к родителям, и он понимает это. Вариантов нет. — Ало, Сударь? — Димас? Не ожидал. — Я буду делать операцию. на том проводе молчание. — Месяц, максимум. Я останусь у тебя. К горлу вновь подступает странное ощущение инородного предмета в груди, и он кашляет, слушает Сударя, и скидывает. Это второй цветок, что он выхаркивал за все это время. — Это не Сударь. Говоря с уверенностью, он сжимает губы, и проводит языком по зубам. В то же время Никита был занят своей девушкой. Настолько же, насколько и Эмиль приехавшим другом — Максом. Лучшим другом, самым близким другом, единственным, что помогал ему в течении всего времени и не отказывался от дружбы. Студия в те дни была полна любви — постоянные прогулки, ночные перекусы, шутки, игры и отсутствие одиночества, что раньше обгладывало Эмиля до костей. Одиночество огромной рабочей студии. — Обожаю тебя, — в очередной раз шутит Макс, когда обнимает Эмиля за то, что тот согласился разобраться с покупкой пк, — Ты вообще, кстати, один всегда тут? — Ага. Но иногда приходит Стас, например. Можешь как-нибудь с ним погулять, он часто девчонок зовет. Подмигивая, он падает на диван, и находит под подушкой телефон. — Ты ходишь с ним? — Не рискую. У него девчонки постарше, а я, сам знаешь. — По мальчикам, ага. — Дурак, — он смеется и ложится на бок, — А ты нет? — А я схожу. — Ну и иди, он сейчас на старой студии. Вы же знакомы, разберетесь. Казалось бы, простая прогулка. Но Макса не было ни ночью, ни в полдень — а на звонки он не отвечал ни разу, в отличие от Стаса. Тот взял телефон целых два раза, из восьми попыток. Короткие слова в стиле, что все под контролем и пьяные голоса не давали Эмилю спокойствия. Спать из-за этого он мог перервами, поставив полную громкость звонка на всякий случай да заняв импровизированную кровать Макса в виде застеленного дивана — так ближе. Стук в дверь. Эмиль вскакивает. — Да, открываю, подожди, — он сразу же тыкает ключами чуть ли не наугад, и только открывает, так сразу же принимает на свои плечи Макса. — Что за? Макс! — Вчера он отрубился у Вики, — смеется Стас, что выглядел как огурчик, — И, представляешь, он ничего не сделал. Делая акцент на слове «ничего» он взорвался смехом. — Замолчи, — тянет тихий, абсолютно спокойный Макс. — Оу, мне её жаль, — говорит Эмиль с усмешкой, а потом помогает Максу дойти до ванной, не замечая, что тот, в принципе, сейчас чувствует только похмелье. Но Макс не противиться. — Я ей передам, — ржёт Стас, и, оставив сумку Макса, уходит, — Не буду даже заходить, я вниз пойду. Звоните. — Ага. Кричит с лестницы Иманов, а после бежит вниз за одеждой Макса. — Это правда, что ты облажался? Кинув на стиралку его вещи, он садится на тумбу у раковины, и внимательно смотрит на парня. Он выглядит устало. — Или просто захрапел в чужой хате? Это по лузерский. Он хватает свою зубную щетку и тоже чистит зубы. Макс быстро заканчивает, и уже торопиться, стягивает с себя явно не свежую темную кофту. Под ней Эмиль сразу видит темные отметины на светлом теле, и даже пытается их сосчитать, отличить от синяков и царапин. — Уйди. — Не уйду, пока не расскажешь. — Не встал. И всё, — говорит тихо Макс, потом кидает в него штанами, — Брысь. — Понял, — улыбка не слазила с лица, как и тучи с московского неба. Выходя, он только потянулся и принялся переодеваться, прямо на кухне, где в холодильнике из еды был только кусок сыра, яйца и странные консервы. Не найдя ничего лучше, он берет яйца и готовит омлет. В два часа дня. — Ты спал тут? Голос пробирал до костей. — Ты уже что ли? — Ага. В штанах и с полотенцем на шее стоял Киселев. — Ну да. Брезгуешь мной? Взяв вилку и выключив плиту, он сразу же начал тыкать в омлет без соли и зажевывать легкий завтрак. — Я поел, Стас что-то дал с ларька. — Звучит не очень, братик. Их интересный разговор прерывает звук того, как скрипит замочная скважина. С ключами мог быть разве что Сударь, но он бы обязательно предупредил, ибо знал бы, что Макс привык закрывать на щеколду изнутри. Эмиль кивнул ему, и Макс спокойно пошел к двери, и после того, как посмотрел в глазок, метнул безумный взгляд на парня, что спокойно ел огромный кусок омлета на вилке. — Кто? Макс открывает, и в дверях показывается Дима. С кругами под глазами, что видно даже под кепкой и капюшоном. — Здорова, — мужчина внимательно смотрит на парня, и с прищуром глядит на Эмиля, что от шока уронил омлет. — Мой завтрак! — говорит, а после поднимает кусок, и уходит на кухню, — Дима, да ты вовремя. Я думал, ты заболел. — Я вижу. Скинув кепку, он как-то неловко проходит на кухню, и смотрит на Эмиля с выжиданием. — Эмиль, кхм. — Прости, просто ты правда, — он решил не спрашивать про болезнь и причину отсутствия, — Теперь мы будем голодные. Это мой друг, Макс. Он приехал на пару дней. Кивает ему, и встаёт у столешницы. — Вообще это моя студия, — говорит он сначала, но потом поправляет себя, — Мне надо остаться здесь, на следующей неделе предположительно. — Все, окей. неловкое молчание наполнило комнату, а Макс, решая, что это вообще не его дело, лег на свое законное место, куда сразу же пошел и Эмиль. Тут тишину разбавил урчащий живот Эмиля. — Вам заказать еду? Смеется Дима, и сразу же открывает деливери. Этим вечером они так и сидели — не в самой гробовой тишине, но с явным напряжением, когда они пытались о чем-то поговорить. Эмиль был как проводник, что к вечеру уже просто не контактировал и сидел у себя. — Сегодня выйдут ролики, — слышится в голосовом сообщении от Артема. — Это про те двадцать четыре часа лавы? — Да, и прятки. — Он рассказывал. Ему не понравилось, но он на тебя почти молился за то, что ты подготовил. — Если серьезно, — он смотрит на Макса, и только сейчас замечает красные отметины, когда тот начинает переодеваться в обычную одежду, — То это Артем подал идею и организовал все это. — А номер Саши Лимпа? — Это, скажем так, помощь по дружбе. Макс тоже смеется, но Диме не до смеха. Когда он думает об этих отметинах, его тошнит. Ровно так же, как и от любых проявлений любви, что могли произойти вокруг — после расставания с Полиной его тошнит от романтики. Ему сказали, что такая чувствительность абсолютно нормальная, но в головах рисуются неописуемые картины. О том, как появились эти отметины, как сегодня днем Эмиль лежал на этой постели и искал в ней телефон, и даже о том, почему кровать Эмиля казалась убранной не с утра, а давно, быть может, несколько дней назад. — Кровать скрипит? Как-то слишком серьезно спрашивает Дима, и кашляет в кулак. — Эта? Нет, диван вообще охуенный, хоть прыгай. От ответа у Димы мутит живот, а боль в легких возвращается. Сегодня он ещё ни разу не сплевывал ни листка. Сорвавшись с места, он закрылся в ванной и включил душ в ванной, чтобы наверняка. Но шум кашля был слишком громким. Таким же, как и попытка вырвать, резким и полным слюней, кашля, и дрожи в кончиках пальцев. Кровь стекала по подбородку, но не было видно листьев — неужели это был цветок? Проходит минута, вторая, и в один из моментов — когда уже даже Эмиль насторожился и подошел к двери — перед ним в раковине красуются три цветка. Не соцветие. Он набирает номер своего врача. — Это не соцветие, их много, они почти закрыты, доктор, вы понимаете? — Мы перенесем операцию в любой момент, пожалуйста, не беспокойтесь. Все они полуприкрыты, и Дима понимает, что эта стадия предпоследняя. Совсем скоро ему придется лечь на стол хирурга. Меньше месяца, не больше одной недели. За дверью стоит Эмиль, он слышит кусками, но нервничает как за себя; ему страшно думать о том, что может быть с Димой. Ещё три дня, и приступы становятся чаще, пока он так далеко, и близко одновременно. Приехавшая Полина зря молилась каждый вечер богу с верой в то, что её искренняя любовь ему поможет. Так же зря сейчас проводил свой полу медовый месяц Сударь, и не менее зря снимал душевные ролики Эмиль. Голый, в постели с девушкой и Максом — это было перебором. Но три дня проходят неминуемо быстро. Когда приходит день приезжать на студию, он встречает Стаса. Он обещал ему, он обещал себе. — Дима, привет, — он хлопает его, а потом сразу же уговаривает на съемки, и Дима, не в силах отказаться, соглашается. Возможно, зря. После этого он прогнал Стаса, в очередной раз поругавшись с ним. Это было очевидно — и виноват был только Дима. Эмиль не хотел знать детали, он лишь послушно кивал головой на все слова Стаса, что уходил со студии с явно злым видом — ему страшно. Правда страшно слушать это, сразу после этого, как Дима в очередной раз посещает уборную и его легкие заходятся очередным приступом. Закрывая входную дверь, он бежит на второй этаж, к ванной комнате. — Дима! Мне дать тебе телефон? — он не мог согласиться, ибо листки валялись вокруг, — Дима, мне позвонить кому-нибудь? — Доктору, — он вновь кашляет, — Нет, Сударю. Звони Сударю! Он не может дать ему разблокировать свой телефон. Название контакта «др ханахаки» и в галерее полно отчетов, что он не удалял в надежде запомнить, что может быть больнее, чем два отказа. Руки Эмиля не трясутся, но буквы выскальзывают, и он промахивается, один раз, второй, и, наконец, слышит гудки. Сударь отвечает быстро. — Никита! Диме очень плохо, ты можешь приехать? Или помочь, я не знаю. Поговоришь с ним? — Ставь динамик, я с ним поговорю. Он послушно нажимает на экране на рупор, и держит телефон у дверной щели, пока стоит, опершись о неё. — Дима! Дима, ты здесь? Масленников, блять! — Что?! Что, блять, я тебе звонил, чтобы ты орал? Судя по звуку, что-то в ванной с грохотом падает. — Расскажи все Эмилю, ты и его доведёшь, блять! Придурок! — Зачем? — А что я сделаю! Ты должен решить это сам, ты же знаешь, у тебя запланирована съемка клеток, постарайся сделать все прекрасно! Я бросаю, пошел ты нахер! Звони сам! Эмиль, удачи. — Блять! Кричит Дима, и что-то вновь падает. Невозможно разобраться, что именно, но, кажется, это в душе. Вода шумит, а сам Дима подозрительно замолкает. — Дима? Дима! Ты живой? Пожалуйста, Дима. Он не стучал в дверь, потому что уже не надеялся, но заветный щелчок замка вывел Эмиля из транса. Распахнув дверь, он сразу увидел сидящего на коленях Диму прямо у душа, всего в воде и местами в крови. Он укладывает на его плечи руки, хватается за них и садится на корточки, почти что молится на то, что тот живой. В душе он видит кучу упавших бутылок и целое соцветие огненных маленьких цветочков. Их основа не стебли и не кусты, это была ветка. Грубая ветка с заметными шипами, и маленькие, красивые цветы. Как яблочные. — Ты в порядке. Укладывая голову на чужую спину, он не думает, только чувствует, как теплое, разгоряченное тело едва вздымается от дыхания, и слышит хрип в легких. — Я помогу тебе всем, чем смогу. На этих словах и закончился вечер. Эмиль спал на втором этаже, Дима — на первом, на том же диване. Он на нем спит три дня подряд, во время съемок клеток и позже, когда они в один вечер решают заказать себе баскет на обед. За все это время Дима выхаркал ровно шесть цветов, не считая соцветия, что Эмиль долго умолял оставить. Ему везло безумно. — Что она здесь делает? Спрашивает шепотом Эмиль у Сударя, когда видит, что Стас и другие здороваются с девушкой. Они сразу подходят к ней, приветствуют, а после смотрят друг на друга, не зная, что им делать — спрашивать вот так напрямую. — Что ты здесь делаешь? Спрашивает за них Дима, что заметил её, когда спускался. Сейчас они, вроде как, должны были начать съемку ролика на канал Эмиля, но Полины не было в планах. Как и Димы, что сейчас живет в студии. — Я просто пришла на работу, — она говорит спокойно, — Или ты меня уволил? — Нет, я не это имел в виду. Почему ты в этой студии? Он казался таким шумным, что вся группа, что некогда шумела, сейчас казалась тише Цири, что спала у дивана. — Почему ты меня так ненавидишь? Я виновата в чем-то? — Да. С легкой усмешкой заявляет Дима, с болью вспоминая обострение, а потом уходит обратно наверх. Им нет нужды разбираться в своих отношениях на людях, как и разбираться в этом вообще. Она не должна быть рядом с ним. Хотя бы потому, что спустя пять минут съемок, можно услышать шум воды. Многие просто ждут, а другие откровенно зляться, и все — на разных людей. — Симулянт, — вздыхая, тянет Полина. — Что ты сказала? Эмиль сразу напрягся; она сидела не так близко, но он это услышал до безобразия четко. — Стерва. Так же тихо, но с не менее грубой подачей говорит, и смотрит прямо на неё. Она ведь наверняка не ожидала подобное от Эмиля, парня, что слишком мягкий буквально всегда; вечно поддается на что-то и соглашается, и так свободно называет её стервой. — Я пойду на рабочее место, — её это не столько задевает, сколько пугает. Она чувствует вину, которая тянет её иногда, но знает, что на самом деле она абсолютно права. Встав, она в тишине уходит, не получив оклика — да и правда, кому она на съемках нужна? Только дверь закрывается, так сразу оператор кивает на Эмиля. — Она тебя услышала. — Я знаю. — Ты специально? — спрашивает Стас тихо, убирая телефон, — Эмиль. — Да. Пусть идёт. Оператор смотрит на него нерешительно, заправляет пушистые волосы за ухо, и смотрит в камеру. Он не знает, может ли он продолжать работу в подобной обстановке, когда много людей за кадром. Но пришедший Дима сразу же разбавляет атмосферу. — Ушла? Он смотрит с лестницы, а позже спускается. — И ты тоже. — Так, ребята, — он сразу ловит атмосферу, — Либо вы заткнетесь, и продолжите, либо уходите. — Ты шутишь? Она любит тебя, ты же знаешь. Говорит кто-то из съемочной группы, от чего у Влада седеют пару волосков. — Эта любовь мне неприятна. Кто ещё скажет, что любит меня? Я пошлю его нахер, — все молчат, и особенно виновато себя чувствуют те, что в курсе событий, — Кто? А? — Дима, я тоже тебя очень люблю, — как на зло говорит Эмиль, из-за чего получает недоуменный взгляд Сударя, — Давайте продолжим. Влад? Ситуация сама по себе проходит, и все стараются принять это за обыкновенный рабочий конфликт, а также пытаются переварить шутку Эмиля, что звучала даже не серьезно, а с напором. Диму это спугнуло, но отдачи он не чувствовал совершенно. — Эмиль, подойди, — говорит Масленников в технический перерыв, — Пойдём. Он ведет его до уборной на втором этаже, после чего закрывает дверь, и, кажется, готовится убить — это так видел со стороны Артём, что в итоге подслушивал под дверью. — Ты любишь меня? — Шутишь? Эмиль чувствует руки Димы на своих плечах. — Я абсолютно серьёзен. — Я не буду отвечать тебе. Дима смотрит в его глаза, и понимает, что это не то. Это далеко не любовь. Но тянется за поцелуем, и не получает отказа. Эмиль хотел сделать больно Диме, когда тот начал злиться, но сейчас он понимал, что буквально подтолкнул к смерти своего друга, сказав простые слова. Парень часто говорит это, и не чувствует вины, но сейчас, когда Дима сам добивает себя — на глазах наворачиваются слезы. — А операция? Он плачет, почти рыдает, но тянется губами, всем телом ближе. Он сам не знает, соврал или нет, сказав, что любит его. Он всегда сталкивался с вдохновением при виде красивой девушки или парня, готов был летать вокруг, и наполниться этими чувствами как шарик, а сейчас. Сейчас он задыхался на пару с Димой, даже захлебывался от собственных слез. Он виноват. Он дурак. Он не думал, когда говорил. Дима быстро отстраняется от Эмиля, умывается, и оставляет его прямо так, стоять и думать над своим поведением. До операции чуть меньше трех дней. Теперь помимо цветков иногда вырываются крупные шипы, куда длиннее самих цветков. Один раз Эмиль случайно наступил на него, и пробил себе пятку, когда делал уборку. Иронично. Эмиль, что и так все время был рядом, стал ходить с Димой даже в уборную, чтобы следить за цветами и подавать воду, заведомо нести тазик, если того начинало рвать с кровью. В последний день он даже стал делать отчеты за Диму, послушно делая фотографии и отправляя за него голосовые. Если бы Дима позволил, то Эмиль бы и добавлял описание, но Дима делал это самостоятельно. И Эмиль не мог противиться, но просто послушно выполнял, игнорируя слова о том, что он тоже стал изолироваться, как и Дима. Важнее него у Иманова нет сейчас никого. Абсолютно. Но он не привык к приступам, к плохому сну и тому, что ему придется покупать книгу для хранения цветков в тайне от Димы. Его тоже тошнит. Но ему спокойно. В день операции он получил от Масленникова в качестве шуточного завещания телефон и пароль от него — а больше ничего нет — и шутку про Сударя, что выбрал девушку, а не Диму. — Прикинь, он же сейчас в Крыму, — весело говорит Эмиль, пока сидит рядом с Димой на стульях в больнице, — Сударь же в Крыму родился? Получив охреневший взгляд в ответ, он только посмеялся, и продолжил листать ленту в инстаграме Димы. Истории для близких друзей были насыщены такими фактами, что Иманов, кажется, даже растерялся от подробностей личной жизни некоторых людей. — Даже не знаю, хорошо или плохо, что ты все время молчишь. С улыбкой тянет и с выжиданием смотрит на Диму, что смотрит так устало, что пробивает зевнуть. — Может, музыку? У Моргенштерна новый трек. Отрицательный кивок головой. — Ах, я забыл. Сорри. К ним подходит женщина лет так сорока. Она рассказывает что-то по поводу палаты, и Эмиль ей отвечает. Позже тянет Диму, и они идут туда. В палату, где он будет ещё очень долго. Белое помещение, красивая кровать, шкаф и даже цветок. — Тут как в фильмах ужасов, белое до паранойи. Давай посмотрим, это же можно? В больнице Диму держат до первого, точнее, уже второго соцветия, что Эмиль замечает за спиной Димы, что скрючившись обнимал белоснежную раковину. — Обещаю, ты никуда не сбежишь, — с кашлем и хрипом говорит Дима, на что получает однозначный ответ. Легкий кивок головой и крики медсестер, что запретили ему разговаривать. — Вам Придется покинуть палату. Говорит доктор, а Эмиль слышит только образ Димы в белом халате. Кричит о психушке. — Дима! Я ненавижу тебя! Слышишь, Дима? Ненавижу! Кричит он вслед, пока идет за ним до самой двери, куда нельзя входить посторонним. Это последнее, что слышит Масленников, ибо он шел вслепую. Очнувшись, первое, что он услышал, было: — Открой глаза, ты не слышишь! От этого ему смешно. И Эмилю тоже. — Слушай, я принес тебе подарок. На столе стояла корзина из желтых фруктов Айвы. — Но только если ты подаришь мне это. Он показывает пальцем в сторону тумбочки. Помимо стоящего рядом доктора, там была стеклянная колба с двумя ветками и россыпью цветков Айвы. Крупные ветки, нетипичные, очень длинные колючки. Абсолютно белые цветки теперь были точно как яблочные. — Идёт? — Идёт, — боль в горле не сравнить сейчас с болью в голове от болтовни, поэтому он пересиливает себя, и улыбается. — Люблю тебя. Правда. Ты, кстати, знал, что ты меня любил? Дима прищурился, и, кажется, хотел было что-то сказать, как минимум, промычать, но его перебил доктор. — После криков вашего партнера вам в спину, цветы стали разлагаться, — мужчина кивнул на опавшие цветки, а после открыл её, — Ветки превратятся в пыль совсем скоро. Достав один острый шип, он слегка надавил, и он превратился в темную пыль. — Полина тоже тебя любила по-настоящему. Эмиль взял фрукт айвы, и, надкусив, опустил усталый взор. — Но теперь не сбежишь.