Наши дни

Лина и Чес друзья. Лина и Чес, разглядывая перепалки братьев смеются, подливая друг другу пиво, отпуская колкие замечания то одному, то другому. Лина и Чес все прекрасно видят, но молчат, надеясь на то, что мозг Ди сам дойдет до того, что и так было слишком хорошо видно. Лина и Чес в заговоре. Молчаливом и тихом, даже не говорят об этом, но все прекрасно понимают. Поэтому переодически понимающе смотрят друг на друга. Лина и Чес вздыхают. Хеви и Ди кричат друг на друга, дерутся и дразнят. С одной незаметной деталью того, что Ди делает это с раздражением и безразличием, а Хеви, больно кривит лицо, почти плача. Готовый на все, только бы не слышать, что ему говорит старший брат. Хеви влюблен, но презирает самого себя. Молча размазывая по лицу соленые слезы в тихой комнате, пока остальные заняты своими взрослыми делами. Хеви один, никто не объяснит ему, что делать теперь, когда до истерики две минуты и пять секунд. Родители не поймут, брат поднимет на смех, друзья… Друзей у него не было. А Чес и Лина все могли рассказать Ди. Поэтому Хеви материл в подушку. Себя и весь мир за одно, проклиная все на свете. Он им восхищался, всегда. Просто за ум, такую утонченность отца. Он был взрослым и слабым, но шел защищать и помогать, даже называя дураком и издеваясь. Он был на его стороне, чего бы не происходило. Он молча стоял рядом, неизменно, пока не появился Чес. Тогда Хеви понял, что восхищение уже не совсем восхищение, что это все просто… Не оно. В нем сидел дьявол, но он не знал как это объяснить. Хотелось видеть брата каждый день, а Брат приходил пьяный, почти не заметно скользил в комнату. Огрызался с опекуном, курил в комнате, игнорировал Хеви. Разговаривали ли они вообще в период отъезда родителей? Пару издевок, огрызаний и все. И Хеви молча наблюдал, за той химией происходящей между объектом его всецело преданной любви и дядей, который переодически вводил его в удушающий трепет. И молча ненавидел их обоих. И себя. Себя больше всех. Он держал в руках чужую гитару и рычал в ладони, кусая руки. Он носил байки, огромные, с рукавами до коленей, что бы укусов не было видно. Красные и синие следы на предплечье. Разговор с родителями, одобрение, боль. К укусам добавляются неровные грубые шрамы. Как же это больно, терять веру в того, кого мог полюбить. Кого уже любил, всем своим детским сердцем, всем своим детским мозгом, даже не осознавая того, что даже намек на ответ не имеет места быть в этой реальности. Если бы мир был другим. Если бы они не были братьями, и вообще не были знакомы. Если бы Хеви был умнее, если бы был красивее. Если бы. Но Хеви проклинал зеркала. Нет… Его внешность не была уродливой, но не была ему подходящей. Кудрявые рыжие волосы, бледная кожа, как мертвая. В отца. Зеленые, не большие глаза, миндалевидной формы, такой идиотской на его взгляд. Он был худым и невзрачным. Он пытался качаться, но не мог, ему просто не хватало сил. Он был сильнее брата, да, тут не поспоришь, но все равно слабак. Он ел, каждый день, как можно больше, но вес стоял на месте, не желая подниматься. Два месяца, четыре дня, и семь часов. Вот сколько времени нужно, что бы из веселого мальчишки, вечно беснующегося и кричащего, превратиться в тень человека. В хмурую, мрачную, вечно кривящую тонкие губы, с потухшим болотно — серым взглядом, тень. А Ди ничего не замечал. Или делал вид. Но просто проходил мимо, не говоря брату не слово, даже когда края его байки поднимались, оголяя изуродованные запястья. Он молчал, сбрасывая все на подростковый возраст. — Хеви, ты не хочешь есть? — спрашивает его Виктория, замечая, что в отличие от брата, мальчишка не съел ни крошки. Он мусолил вилкой салат и кашу, заглядывая в тарелку. — Да. живот болит, — говорит мальчик, отодвигая тарелку, — мне на тренировку пора, — он медленно встаёт, собираясь уходить. Ди улыбается в телефон. — Не будешь есть, так и останешься дрыщем, — кидает он ему в след, и сразу же получает ответ в форме посыла на детородный орган. Кривит губы в усмешке и снова утыкается в свой телефон. — Слушай, — вдруг говорит он, настигая рыжего на пороге, — погнали сегодня со мной? Мы пойдем на концерт, лишний билет остался, а группа вроде тебе нравится. — А кто идёт? — ребенок поворачивает голову и любопытно смотрит на брата. — Эээ да ты их не знаешь особо. Ник, Рита, Лина, Я и ещё пару ребят. — Ладно, — не раздумывая отвечает Хеви, — Мам? — Пиздуйте, Ди, следи за братом, — отвечает Виктория, даже не посмотрев на ребят. — Куда я денусь, — фыркает подросток, — тогда вернись домой до 6, в 8 начало, мы хотим ещё зайти в магазин, — говорит Ди уже брату, и тот, кивая выходит из кухни. Хочет ли он туда идти? Хочет ли Он вообще куда либо ходить? Нет! Но идёт. Лишь бы рядом, лишь бы дольше смотреть на брата, расплываясь в больных фантазиях и грёзах. Ненавидеть себя, и по приходу домой, конечно же снова оставлять все новые и новые шрамы. А руки уже кончились, и теперь тело ребенка, он же, уродует дальше. Ключицы, плечи, грудь, живот. Но зная весь исход, ради пары часов на концерте, он неизменно возращается с тренировки вовремя, меняет байку на более свежую, нацепив на себя пару цепей. Надевает улыбку. Нет он вообще особо не притворяется, в большинство времени ему и правда весело, смешно. Но чем чаще он думает о своих чувствах, тем тежелее ему быть улыбчивым наедине с самим собой. С друзьями вокруг проще, в школе, в компании. Там притворяться не надо, ведь смех просто смех. А они вечно такие забавные, какие то шутки, истории, веселье. Так много нового, что приводит в восторг все существо рыжего. Но дома... когда он один, так тяжело.