Позволь мне прикоснуться к тебе

      Это был, на редкость, солнечный день начала августа в Санкт-Петербурге. Громкая музыка била из колонок, расставленных по дому, несмотря на то, что было еще довольно рано для вечеринок. Большой загородный коттедж, снятый друзьями, чтобы отметить окончание всех туров, концертов и стендап-выступлений. Музыченко со своей группой прилетели из Эстонии и немного запаздывали, но остальные ребята решили не дожидаться и уже активно налегали на алкогольные напитки и закуску. Вперемешку были включены вся музыка с социальных сетей присутствующих, но и периодически звучали собравшиеся исполнители.       Это произошло слишком быстро, он просто упал и задергался в конвульсиях, крича что-то неразборчивое, когда непрерывная рвота заканчивалась. Растерявшись, никто и ничего не успел сделать, а когда Таюрская сориентировалась, было уже поздно. Эльдар уже впал в кому, из которой так и не смог выбраться. «Все, -понизив тон, сказал доктор, когда сердце Джарахова сделало свои последние толчки, а, еле заметное, дыхание совсем сошло на нет, -Конец». Конец? Конец, про который все знали. Конец, который нельзя было предотвратить. Только это был конец не только его жизни… ***       Эл, ты помнишь, как это было? О, я прекрасно помню. Это было в конце декабря, сразу после моего предновогоднего стен дапа, мы с отмороженными пальцами ног и рук, делившие 1 пару перчаток на двоих, прошли кварталов 5 или 6 от концертного зала до моего дома. И хотя мы оба, довольно успешный комик и популярный российский рэпер и блоггер, могли позволить себе такси, но это не так весело, как показалось нам сначала. Спустя 2 часа мы грелись на кухне с коньяком и каким-то старым пледом, вновь, одним на двоих.       Соседи давно уже привыкли к моему громкому голосу, постоянно что-то рассказывающему, и твоему заразному смеху, когда ты вскакивал со стула и сгибался пополам, пытаясь успокоиться. Но в тот вечер и ночь было тихо. Сначала мы долго матерились и смеялись над своей тупостью, потому что черт нас дёрнул пройти пешком столько километров по морозу, но потом были только тихие поцелуи и шёпот, много шепота. Мы говорили о наших чувствах так легко, как только это было возможно, каждый из нас сгорал от этого чувства ранее, но тогда все наши эмоции и мысли текли рекой, мы высказали все, что было на сердце и знали, что можем доверять друг другу, что можем доверять только друг другу. Мы говорили о том, что будет после этой ночи, наступит утро, ничего не изменится в жизни людей, все тот же график, все те же мысли, но не для нас, наша жизнь в ту ночь изменилась навсегда. Мы говорили о том, что скажут друзья, или, не дай боже, общество, когда узнает об этом. ***       Но никто не знал и никогда не узнает. Теперь уж точно. Твоё бледное лицо, такое болезненно родное, в каком-то черном идиотском костюме, который подобрали твои родители. Ты бы не переставал материться никогда больше, если бы узнал во что тебя нарядили. Что бы тебе понравилось? Моя толстовка, определённо, моя, безумно огромная для тебя, толстовка и те уебанские фиолетовые штаны с салатовой полоской сбоку, которые ты купил ради прикола на блошином рынке. Меньше всего тебе хотелось, чтобы этот день был настолько трагичным, чтобы люди в чёрных костюмах рыдали над мёртвым телом, а я… Я был в оцепенении, как будто бы это было что-то непредвиденное.       Мы обсуждали этот день, и не раз. Как-то ты сказал фразу: «не реви, когда я умру, мне будет очень плохо из-за этого». Я тогда заткнул твой рот поцелуем, чтобы мы закрыли эту тему, ты знал, что я больше всего боялся этого дня, хоть и оба знали о его скором существовании. Тебя это смешило, а я вечно злился, тратя наше время впустую… ***       Когда это было? Наверное, в апреле или в самом начале мая.       Мы только вернулись с большого тура на целый месяц и просто наслаждались друг другом, я проводил самыми кончиками пальцев по твоим мягким чертам лица, по губам, а ты закрывал глаза и зарывался в мои волосы. Вот бы нас с тобой сейчас увидели все те люди, которые думают, что мы являемся только лишь теми, кто поют и шутят про члены и дрочку на всю страну и пол мира. Мы шептали о любви и мечтах на будущее. Представлять невозможное, жестко перекрещивать различные фандомы и строить, на основе этого, дикие параллели, что может быть лучше.       Нашим любимым развлечением было показывать друг другу комментарии в роде «пшол нахуй, карлик пидорский», отвечать сквозь смех: «так я готов ко второму заходу, ептить» и вечно обниматься, часами лежать в обнимку, закинув друг на друга ноги и периодически покрывая поцелуями плечи и лоб. Когда-то мы об этом могли только мечтать, а теперь могли себе позволить. Нам нравилось, что мы понимаем мысли друг друга, с полувзгляда знать, что он думает о том, что жил без тебя, а ты без него, и как все могло сложиться по-другому. ***       Теперь есть только закрывающаяся крышка гроба, не сдерживающие эмоции люди и чувство пустоты. Гробовщики забили гвоздями крышку с двух концов, прежде чем опустить его в яму. До этого момента ты не сильно осознаешь, что именно происходит, ты знаешь о смерти, о кончине, но, как будто бы просто не пускаешь ее в свой разум, изолировавшись пустым взглядом, наблюдающим за всеми и недостатком кислорода из-за сжавшихся легких. Но после этих нескольких мгновений, когда гроб только-только коснулся земли, вся стена, сдерживавшая эмоции, чувства, рушится так, что в ушах стоит грохот падающего дома, теперь ты начинаешь четко осознавать все происходящее. Спасающей, поддерживающей стены больше нет. Это конец. Больше никаких улыбок, никаких взглядов, говорящих и имеющих смысл только для вас. Теперь только одинокая серая квартира, пустая кровать и такая же пустая, ничего не значащая жизнь. Какой смысл выходить на сцену и рассказывать какие-то истории, писать какой-то материал, подстраиваться под аудиторию и тратить на это полностью иссякнувшие силы. Плевать на дело своей жизни, на то, что это приносит доход или, что это что-то значит для кого-то, теперь это не важно. Какой смысл заниматься этим без него. Какой смысл жить без него. ***       В тот день мы были, определенно, слишком громкими для людей, которые скрывали свои отношения. Это был первый попавшийся темный угол в новом офисе для съемок «Зашкварных историй». Ты пытался не стонать, когда моё колено проходило по твоему стоявшему члену, но я просто уверен, что нас слышали, нас, стоны и шёпот. Опять шёпот. Не о любви, о том, что я бы нагнул и отымел тебя прямо здесь, прямо сейчас, и похуй на всех и вся. Ты помнишь, как мы добрались до хаты? Это произошло в твоей или моей, черт его знает, чья была ближе.       Мы не спали всю ночь. Я хотел тебя всего, нам было мало, мало, мало друг друга, как же хотелось еще сильнее вжаться в тебя, чувствуя, как ты ногтями царапаешь мою кожу на спине, оставляя красные следы, которые завтра будут доставлять дискомфорт, соприкасаясь с кофтой. На следующий день Юра, увидев эти же царапины, посмеялся, наигранно обидевшись, что не взял его с собой в стрип-клуб. «Позажигал ночью, да? Выспался?» — спросил он, закуривая сигарету. «Хахах, ага, но в следующий раз надо попробовать малышку повыше» — специально громко ответил ему я, смотря на тебя, прищурив глаза от улыбки. «я убью тебя» — говорил твой взгляд. «я люблю тебя» -отвечала моя улыбка. ***       Глухой стук. Еще. И еще. Земля, ударявшаяся о крышку гроба. Твоя мать, рыдающая на чьей-то груди, чуть заглушая всеобщий лепет. Какие-то незнакомые люди, ревущие над смертью знаменитости.       Непонятная ярость, «какое право вы имеете быть здесь?» Успокоение, «такое же, как и ты.» Разрывающее чувство неопределённости, злости, страха и принятия. Почему именно сейчас перед глазами пролетают наши планы на будущее, мечты и надежды, почему сейчас, перед толпой народа, а не вечером, когда я, нажравшись первого попавшегося алкоголя больше 40 градусов, буду рвать на себе кожу, лёжа в истерике на холодном полу, а рядом Ракета, скулящий, ничего не понимающий, но не желающий бросать хозяина. Он тоже чувствует, что частичка сердца, как моего, так и его, навсегда исчезла. Ракета подвигается поближе так, что я ощущаю ногой тепло его тела, он знает об этом. Ты делал точно так же. В трудную минуту, когда ничего не получалось и руки опускались, хватаясь, вновь, за бутылку, ты подходил и просто прикасался, тихонько обнимал со спины и этого, вполне, хватало. Одним прикосновением ты говорил, что ты рядом, а легкий поцелуй в шею заменял все на свете.       Так позволь же вновь прикоснуться к тебе. Ты всегда понимал меня, как никто другой, так пойми же как мне это сейчас нужно. Мне холодно. Мне страшно. Мне плохо. Помоги мне. Помоги мне в последний раз. Я люблю тебя.       Алкоголь все-же отлично справляется. Обжигает желудок и отдает в мозг, вызывая головокружение. Перед глазами темнеет, и я засыпаю в том же положении, сидя на полу с Ракетой под боком, поджав ноги и склонив голову до боли в шее. Такое странное чувство, та самая секунда, когда ты уже уснул, но еще осознаешь реальность. Кажется, я был в ней вечность… --------------------------------------------------------------------------------------------------------- — Эй, жопа рыжая, доброе утро, блять, ты все проспал, вставай давай… — Эл? — Не подлизывайся…