На память

      Катана ложится в руку легко, такая восхитительная, изящная, смертоносная, что даже как-то не хочется возвращать владелице. Чуя восхищенно залипает на вычищенное до блеска лезвие, напоследок вытащив клинок из ножен. И ни капельки крови. Потрясающе. Сестрица точно будет довольна тем, как бережно он обращается с ее дорогими игрушками.       Чуя усмехается, вспоминая о том, как отчаянно сопротивлялся, шипел и ни в какую не хотел брать на новую миссию оружие — кроме верного ножика, разумеется. В самураи он сам себя произвел быстро — едва только заметил, как загорелись глаза у Кое, когда он лениво вертел в руках катану, пробуя, привыкая.       «Если ей нравится, то почему бы не порадовать?» — заключил он, решительно прилаживая оружие к поясу. Он все равно надеялся, что решить все проблемы можно будет и при помощи гравитации. Все как обычно. Без лишней крови, но, возможно, с многочисленными переломами, опасными для жизни настолько же, насколько и изумительное блестящее лезвие.       Чуя застывает возле дверей — возле дверей в ее покои — и понимает, что вот еще немного, и даже уши будут полыхать от смущения. Он медлит, выжидает где-то в полминуты перед тем, как постучать наконец. Чуя уже неплохо так приучен к ошеломляющим сюрпризам, что только раздразнивают воображение. С тех самых пор, когда он еще пятнадцатилетним сосунком сопровождал Кое, таскался за ней, точно верный пес, по ресторанам и сияющим коридорам гостиниц, пробовал окунуть пальцы в разлитое золото ночной жизни преступной Йокогамы и, околдованный всем этим великолепием, никак не мог отнять руки. И каждый раз Кое, словно испытывая его, намеренно, явно намеренно представала перед ним с оголенными плечами. И ласково так говорила, что непременно отрежет ему пальчики, если только попробует протянуть руку. Один за другим. Иногда Чуя подумывал и о том, что в исключительных случаях можно было и пожертвовать рукой.       Он возил сестрицу на горячие источники — годом позже, буквально выпросив себе неделю выходных. Тогда Кое снова решила подшутить над ним и лишний раз напомнить, что рядом с ней он по-прежнему ребенок, сколько бы ни пытался он убедить ее в обратном. Дерзкий, нахальный ребенок, вечно идущий напролом. Ребенок, которого очень-очень легко смутить, если нажимать на правильные кнопки.       Тогда он впервые увидел женскую грудь. И начисто забыл, как разговаривать — примерно дня на два.        — Что такое, Чуя-кун? — сладко улыбнулась сестрица, вытягиваясь перед ним в полный рост. Он выдохнул с судорожным стоном, чувствуя, как подкосились ноги. Подло, сестрица. Очень подло. Горячие капельки лениво скользили по ее телу. Чуя сразу же определил для себя, что у Кое тело идеальное. Именно идеальное — любое другое слово сюда бы не подошло. Выдавить из себя даже самый плохонький комплимент, правда, ему не удалось.       На этом Кое, конечно же, не останавливалась. Она твердо решила воспитать — и, воспитывая, нещадно дразнила, заигрывала, постоянно давала повод для новых размышлений. Чуя отлично понимал, на что он замахнулся. Но млел от гордости каждый раз, когда он — чертов трущобный подкидыш — чувствовал властную руку наставницы в своих волосах.       А ведь теперь он почти взрослый. Вот ведь черт…       И Чуя, уже заранее готовый к новому поражению, стучит в дверь — пожалуй, слишком уж яростно. Из-за дверей тихо отзываются, позволяя войти. Чуя гнет спину в поклоне, едва только вступив в мягкий сумрак комнаты. Окна, разумеется, плотно завешены. Чуя стаскивает шляпу с макушки, крепче прижимает к груди, рискуя смять до безобразия. Все, что угодно, лишь бы только не отвести взгляд. Лишь бы не позволить коварному разгорающемуся смущению напомнить, что Чуе вообще-то даже нет двадцати. Мальчикам положено краснеть, сдерживая возбуждение, прятать огонь в глазах. Мальчикам нельзя сходить с ума перед безупречной старшей сестрой от пьянящего трепета в груди.        — Возвращаю в целости, — бесстрашно говорит Чуя, аккуратно пристраивая катану на хрупкий столик возле дверей. Хрупкий, но выдержать должен. Чуя ухмыляется. Отлично. Голос не дрожит. Отлично. Все под контролем.        — Понравилось? — снисходительно спрашивает Кое.        — Да. Вы умеете выбирать игрушки, сестрица.       «Да, да, да, очень понравилось». Кое грациозно потягивается, по-кошачьи гибкая, сильная, коварная. Глаза хищницы, разлегшейся на черном покрывале, опасно поблескивают. Смотри ей в глаза, Чуя. Смотри в эти хищные ненасытные глаза, а не на темные соски, просвечивающие сквозь тонкую ткань.       «Снова играем, сестрица?»       Чуя кладет шляпу поверх катаны. По комнате разливается какой-то чересчур уж пьянящий запах, сладковато-горький. Кое всегда курила, хоть и хлестко била по щекам за случайно найденную пачку сигарет в кармане кожаной куртки. У Чуи в памяти вырезано каждое движение: как Кое нервно покусывает трубку, как выпускает легкое колечко дыма изо рта — так элегантно, будто посылает воздушный поцелуй кому-то невидимому. Кое позволено курить, хоть Чуе это строго-настрого запрещено — во всяком случае, при ней. Кое позволено на самом деле слишком много непозволительных вещей.        — Ты уже успел смыть с себя кровь, Чуя? Хвалю.        — Не мог же я предстать перед вами в таком виде.       Кое смеется. Кое тоже успела оттереть кровавые пятна с белой шеи, заново наложить помаду, подкрасить глаза. Движение ресниц — золотая вспышка. Неужели для него так старалась? Кое будто бы случайно задевает подвеску на позолоченной шпильке. Камешки на цепочке вздрагивают, слабо, едва слышно позвякивая.        — Нам нужно чаще работать вместе, сестрица, — заявляет Чуя. — Знаете, как в старые добрые времена.        — У тебя уже есть напарник, — отвечает Кое. — И вы с ним неплохо ладите. Правда ведь?       Чуя закусывает губу, чтобы не рассмеяться. Да, они отлично ладят, вы просто не представляете. Вот только отлично ладить у них получается только тогда, когда удается наконец подмять под себя Дазая и надолго заткнуть поцелуем. Напарник тихо поскуливал в рот. Стоило только ослабить хватку — и он незамедлительно принимался за месть, впиваясь ядовитыми клыками в шею.        — Не ревнуйте, — с улыбкой произносит Чуя. Сколько раз она вот так же, ласково-насмешливо улыбаясь, просила его не ревновать. Пора наносить ответный удар.        — Я не ревную, — мягко говорит Кое. — Не стой на пороге, Чуя. Иди ко мне.       Золотая вспышка. Длинные ресницы невинно опускаются.        — Или ты боишься?       Ее стоило бояться по многим причинам. Этим утром Кое, даже не притрагиваясь к собственной катане, за доли секунды совершила сразу пять убийств. Золотой демон, быстрый и беспощадный, прирезал врагов мастерски — вряд ли кто-то из них успел осознать, что вообще происходит, перед тем, как резанула по глазам кровавая смерть. Сестрица только чуть нахмурилась — чужая кровь брызнула на нежно-розовый край кимоно.        — Не отставай, Чуя-кун, — прошелестел голос Кое. — И хватит глазеть.       Чуя послушно захлопнул рот и отвел взгляд. Ему определенно нужно было почаще выбираться на особенно кровавые вылазки вместе с любимой сестрицей. Подменить давно прошедшие первые тренировки, на которых чудовищный Золотой демон так и грозил вскрыть глотку, если зазеваешься.       Он выныривает из своих мыслей и смело произносит:        — Я не боюсь.       А потом хитро добавляет, прищурившись:        — А мне стоит бояться?        — Я не обижу, — усмехается Кое. Чуя осторожно тянется в ее руки, поддается ласке, строго приказывая собственному сердцу не выдавать волнение. Кое приподнимается на локтях, меняет позу на почти что атакующую, подтягивает к себе колени. Ладони у нее не по-женски сильные, так и чувствуется в прикосновениях сталь. Кое чуть надавливает на плечи, требовательно усаживает рядом с собой. Аккуратный розовый ноготь словно случайно чиркает по шее — возле ремешка чокера. Смотри в глаза, Чуя.        — Что скажете? Я был достаточно хорош, чтобы не посрамить вас? — Чуя не выдерживает. Ему очень-очень важно знать, что он заслужил на этот раз: похвалу или наказание — впрочем, не менее сладкое. Кое склоняет голову набок. Подвески, запутавшиеся было в розовых волосах, снова тревожно звякают.        — Ты был умницей, — тянет нараспев Кое. И целует в губы, требовательно ухватывая за подбородок. Ноготки слегка царапают кожу — совсем нежно. Чуя удовлетворенно зажмуривается. Вот так. Еще нежнее, сестрица. Он ведь заслужил, верно? Кое отстраняется на какое-то мгновение, смотрит как будто бы оценивающе, обводит кончиком пальцев контур его губ. «Размазывает помаду», — успевает подумать Чуя, прежде чем его целуют снова. Лениво, медленно-медленно, так, что уже от одного поцелуя можно обкончаться.       Поцелуй отдает легкой горечью, но Чуя все равно разочарованно выдыхает, когда сестрица отпускает его и, прищурив оба глаза, ждет его следующего шага.       «Какая у тебя стратегия, малыш?» — заинтересованно спрашивают подведенные золотом глаза. Ну же, выкладывай все карты на стол. Правда, твоя сестрица свои карты ни за что не раскроет.       Чуя думает не так уж долго, быстро соглашается с самим собой на новую дерзость. Чуя идет напролом, когда подается вперед, чуть было не упираясь Кое в грудь, и с самым невинным видом вплетает руку в розовые волосы. Пальцы ловко ухватывают гладкую шпильку. Чуя тянет на себя, надеясь, что мягкие волосы тотчас же упадут водопадом. Но прическа отчего-то держится крепче, чем можно себе представить. Он вытаскивает и вторую шпильку, отвлекая сестрицу на поцелуй — слишком уж влажный и неумелый, чтобы им гордиться как достижением. Кое трясет головой, расправляет чистые, блестящие волосы. Чуе хочется поцеловать и розовые пряди, зарыться в них лицом. Он крепче сжимает в кулаке украденные шпильки.        — Хочешь оставить на память? — смеется Кое. — С каких пор ты подражаешь героям романов?       Длинная челка падает ей на лоб, почти закрывает левый глаз.        — Может, я люблю вас, — говорит Чуя. Шпильки кажутся подозрительно тяжелыми. Неудивительно, если под позолотой скрываются миниатюрные ножны — в самый раз для крохотных лезвий, которыми так легко проткнуть насквозь шею соблазнителя-неудачника.       Кое опять заливается смехом.        — Не ври. Ты не знаешь, что такое любовь.        — Но вы можете мне объяснить.       Ее дыхание буквально опаляет губы.        — Если ты попросишь меня, только очень-очень вежливо, я смогу найти для тебя умелую девочку. Тебя приласкают так, как тебе хочется. И научат любить в ответ. Ты ведь хочешь именно этого, верно, милый?        — Вы можете научить лучше, — упрямо произносит Чуя. От той наглости, что горит на кончике языка, ему в пору бы залиться краской до корней волос. Чуя честно пытается контролировать дыхание. Перепачканные губы растягиваются в улыбке.        — Зачем вы дразнитесь, сестрица? Может, это вы теперь боитесь? Я не кусаюсь, Кое-сан.       Кое довольно улыбается в ответ.        — Не помню, когда ты в последний раз звал меня по имени.       И тут уж Чуя не выдерживает.        — Смотрите-ка! — удивленно отзывается Кое, касаясь его щеки. — Ты покраснел, Чуя-кун.       Чуя плотно сжимает губы. Вы ошибались, сестрица. Он звал вас по имени очень часто. Хрипло выстанывал ваше имя, толкаясь в ладонь. Ваше имя молнией мелькало у него в голове каждый раз, когда он мальчишкой засматривался на мягкую белую грудь, украшенную россыпью бриллиантов.       Ее пальцы с интересом исследуют отросшие рыжие кудри. Кое накручивает на палец длинную прядь, ощутимо тянет — почти что до боли.        — Отрастил волосы?        — Рад, что вы заметили.        — Неужели ради меня?        — А вам нравится?       Черт, ну что за идиотский вопрос! Разумеется, ей нравится — стала бы тогда она с таким упоением тянуть за гриву?       Кое заводит ему прядь за ухо, пальцы мягко пробегают по загривку.        — Ты стал таким взрослым, Чуя.       За время следующего поцелуя, кажется, проходит целая вечность. Чуе хочется стонать Кое в губы, у Чуи крышу сносит начисто. Надо, надо быть сильнее. Но слишком уж пусто в голове. Слишком восхитительно от этой пустоты.       Неожиданно пустоту прорезает волнующее, пьянящее желание. Шпильки чуть ли не падают на пол из разжатой ладони. Чуя нервно стаскивает перчатки, пытаясь в то же время кое-как углублять поцелуи. Быть намного взрослее для невесомых касаний губ. Чуя кладет руки Кое на плечи, путается в длинных волосах, но все же ухватывается за край накидки. Медленно, поражаясь собственной наглости, обнажает гладкие плечи. Пальцы едва задевают соски, когда Чуя в ужасе обнаруживает себя в смертельной ловушке. Ему не нужно даже голову поворачивать, чтобы чувствовать демона-убийцу за своей спиной.       Полуобнаженная Кое нежно улыбается Чуе. Чуя застывает, не в силах даже пошевелиться, когда длинное лезвие катаны Золотого демона прижимается к шее. Остается только надавить и резко провести в сторону.        — Плохая шутка, сестрица, — мрачно выдавливает из себя Чуя.        — Не хочу, чтобы ты забывал, кто перед тобой. Может, снова назовешь меня по имени?        — Может, отзовете Золотого демона? — невинно отзывается он. Будто ему совершенно плевать, что к горлу приставлен клинок. Обычное дело, знаете ли.        — Я подумаю, — говорит Кое. — Кажется, я слишком разбаловала тебя в свое время.        — Отзовите, — настойчиво повторяет Чуя. — Я ведь был умницей. Отзовите, Кое-сан.       И выдыхает с облегчением, когда дьявольский клинок растворяется в воздухе. Демон обдает холодом на прощание и тоже исчезает, так и не заглянув своими пустыми глазницами Чуе в лицо.       Кое скрещивает ноги. Круглые ноготки на ногах у нее тоже ярко-ярко розовые.        — Если вы позволите, я могу сделать вам приятно, — обещает Чуя, сверкая глазами. Черт возьми, да ради нее он готов стать чуть ли не мальчиком по вызову, исполнять каждый каприз, лишь бы только разрешила снова к себе прикоснуться.        — Хорошо, — золотая вспышка. — Но у тебя не так много времени, Чуя.       Неожиданно согласие бьет по вискам так рьяно, что выбивает чуть ли не все мысли из головы. Кое выпутывает руки из просторных рукавов — будто приглашая.        — Время пошло. Считай это за награду.       Он с какой-то болезненной гордостью отмечает про себя, что руки почти не трясутся. Он откидывает в сторону густой шлейф розовых локонов — мешают же, черт! — и решительно кусает оголенную шею. Кое слегка вздрагивает. Ободренный этой краткой вспышкой, Чуя старательнее вылизывает кожу на шее, спускается поцелуями до плеча, пока руки несмело мнут грудь. Непривычно. Да и как вообще к такому привыкнуть? Чуя мечется от грубости к нежности, и в конце концов побеждает чертово желание казаться взрослее, опытнее. Чуя отлично знает, что девчонки заливаются краской и жалобно скулят, стоит только тронуть затвердевшие соски. У сестрицы соски и правда твердые, опасно набухают, когда он чуть ли не судорожно натирает пальцами, тянет, выкручивает. Ну же, сестрица! Он ведь ждет ваших стонов.       Длинные волосы падают ему на плечи.        — Не сдерживайся, малыш, — шепчет Кое. Ему не надо даже ей в лицо смотреть, чтобы знать наверняка, что прямо сейчас Кое улыбается. Хитрая лиса. Чуя припадает к левой груди, осторожно обхватывает твердый сосок губами, горячо целует. И совершенно срывается, когда чувствует сильные пальцы Кое у себя в волосах. Он с упоением прикусывает сосок, вслепую находит рукой второй и уже сжимает без всякой осторожности. Кое тихо ахает. Опьяненный Чуя поднимает на нее глаза.        — Вам нравится? — хитро спрашивает он.        — Не останавливайся. Хорошо?       Он долго, с усердием мучает правую грудь, впиваясь зубами, покусывая. В пах приливает кровь, и Чуя понимает, что скоро уже сам будет рычать от возбуждения.       «Почему вы так жестоки, сестрица?»       Ему и так хорошо известно, что Кое искусить невероятно сложно. Сколько уже было у нее умелых любовников? Станет разве таять от ласки обнаглевшего юнца? Но… неужели так сложно пойти навстречу?       «Вам ведь приятно, Кое-сан», — думает Чуя, оттягивая покрасневшие соски. У него времени невероятно мало. Ему невероятно хочется получить как можно больше. Он гонит прочь горячую, манящую мысль о том, что ему удастся довести великолепную Кое до оргазма, прилежно работая пальцами. Разорвать бы сковывающие его цепи, вырваться бы вперед. Сестрица ведь необыкновенно хороша, если сделать ее податливой, мягкой, отогреть в объятиях. Не все же ему чувствовать себя перед ней покорным рабом.       «У тебя слишком мало времени», — стучит в голове.       Чуя обхватывает ее бедра, соскальзывает с кровати вниз, буквально становясь перед своей госпожой на колени. Он требовательно тянет ее ближе к краю. Было уж слишком опрометчиво с вашей стороны, милая сестрица, принимать молодого гостя обнаженной, скрываясь лишь под тоненьким шелком накидки. Чуя сильнее сжимает бедра Кое, разводит в стороны, удобнее устраивая голову между ее ног. Кое, тихо посмеиваясь, закидывает ему ногу на плечо, придвигаясь ближе.       Он впивается в белую кожу, рискуя оставить синяки, аккуратно целует с внутренней стороны бедра, оставляет влажный след на гладко выбритом лобке и кратко проводит языком по всей длине.        — Дразнишься, Чуя-кун?       Чуя сглатывает. Нет уж, сестрица, он сумеет вас помучить.       Он тщательно водит языком, едва не захлебываясь собственной слюной. Лижет, раздразнивает, чутко ловя каждый вдох, каждый выдох Кое.       «Вам определенно приятно».       Он долго-долго ласкает клитор, прижимается ближе, надавливает на бедра обеими ладонями, заставляя Кое еще сильнее прогнуться, еще шире раздвинуть ноги. Пытается всунуть язык так глубоко, как только можно. Кое неожиданно подается навстречу, толкается вперед, практически насаживаясь на язык. Такая влажная, разгоряченная. Кое вдруг судорожно сводит ноги, прижимаясь еще ближе, рвано дергается на паре толчков. Сердце Чуи пропускает пару ударов, когда прямо над ухом нежно простанывают:        — Мой мальчик.       Плавно, тягуче. Чуя тут же задирает голову, наспех вытирает слюну.        — Я вас люблю, — выдыхает он, прекрасно понимая, что ни один из них не знает толком, чего в этих словах больше: правды или лжи. Кое дышит часто-часто, так, что Чуе кажется, будто даже биение ее сердца можно услышать совсем уж четко. Он просто-таки сгорает от жгучего желания вылизать ее с ног до головы, со всей страстью, что плещется внутри и вот-вот польется через край. Член невыносимо ноет, и Чуя, осознавая, что, должно быть, чувствует сейчас Кое, рвется продолжить ласки. Может, ему даже позволят…       Кое резко перехватывает оба запястья. Дает понять весьма недвусмысленно, что хозяин здесь только один. И это точно не Чуя.        — Твое время вышло, — безжалостно чеканит она. А глаза у нее смеются, уставшие такие.       Чуя разочарованно поднимается с колен. На запястьях слабо горят следы от остреньких розовых ногтей. Обрывать вот так, на середине, когда неприступная Кое только-только расслабилась. Только-только разрешила сделать себя своей — пусть и ненадолго. Кое прикусывает губу, придирчиво оглядывая бывшего ученика.        — Держи в узде свои желания, малыш. Однажды они могут тебя погубить.       «Да, черт возьми, да, знаю! У меня чертовски горячая голова».       Чуя привычно кланяется сестрице, будто бы ничего и не было. А на языке снова вертится сладкая дерзость. Может, Кое и краснеть умеет не хуже, чем он сам? Кто знает.        — Если вам захочется продолжить… — начинает он, но Кое тут же останавливает его на полуслове.        — Тебя нельзя баловать, Чуя, — качает головой она. — Мне удалось вырастить такого милого юношу. Не хочу, чтобы он стал ублюдком. Понимаешь, о чем я?       Он снова кланяется ей с той покорностью, которую она так ждет. Кое наугад шарит рукой по покрывалу и наконец находит тоненькие шпильки с длинными хрупкими подвесками, позабытые почти сразу же, и великодушно протягивает обе шпильки Чуе.        — Возьми. На память об этой встрече.        — Верну на следующей совместной миссии, — обещает Чуя, с трепетом принимая подарок из ее рук. Их пальцы соприкасаются всего лишь на пару мгновений, но даже так прошибает тело электрическим током. Чуя жалеет, ох как жалеет, что не успел с упоением вылизать эти руки, которые его в свое время и били, и ласкали. Приложиться к костяшкам — кратко, почти целомудренно — и обхватить мягкие подушечки губами.       Чуя замирает. Кое, даже не заботясь о том, чтобы прикрыть искусанную грудь, с достоинством поправляет:        — Вернешь на следующем свидании.