***
Раздался скрипуче-визжащий звонок в дверь. Мила, не глядя в глазок, открыла, впуская. — Проходи. Если нужны тапки, они за пуфиком. Юра поздоровался, скинул капюшон, наклонился, чтобы расшнуровать обувь, а затем повернулся, стаскивая с себя жаркую толстовку, оставаясь в одной футболке. Мила хотела было что-то сказать, но запнулась, давясь вдохом, и мягко приземлилась на пуфик позади себя. Под глазом, чуть ниже века у Юры наливалась фиолетовым чуть припухшая кожа. Нихуя себе поругались. — Как это случилось? — возмутилась Мила. Юра чесанул пальцами растрепавшиеся волосы, убирая их назад, и недовольно свёл брови. — Давай не будем. Пошёл в жопу этот гандон. Я устал. Выгони меня, как только надоем. Юра прошёл вперёд, заворачивая в ванную и, не включая там свет, начал умываться. Мила всё ещё не могла прийти в себя, прогоняя в голове возможные варианты конфликта. И ни один из них не мог оправдать то, что у Юры красовалось под глазом. Стало страшно. На языке вязалась горечь. Под рёбрами ломилась злость. Мила замахнулась ногой и приглушённо ударила пяткой по мягкому пуфику, чертыхнулась. Вышел Юра, защёлкнув за собой дверь. Лицо светилось болезненной белизной, что особенно чётко выделяло налившийся синяк. Волосы, убранные за уши, были чуть влажноватыми. Мила прикусила внутреннюю сторону щеки, пытаясь прогнать грызущее волнение. Не сейчас, он не готов об этом говорить. — Пошли на кухню. Поешь со мной? А то я успела прозевать завтрак. — Мила попыталась придать себе максимально непринуждённый вид, расслабив плечи и подорвавшись с места. Юра задумался на секунду и положил руку на живот, будто спрашивая того: «Ты голодный, парень?» — после немого совещания последовало согласие. На кухне Мила крутанулась возле стола и жестом предложила сесть. В солнечной дорожке на полу кружились блёсточки пылинок, из-за окна пробирался мягкий ветерок. Застучала посуда. Мила подтянулась, вставая на носочки, чтобы достать пару суповых тарелок с верхней полки. Юра всё ещё казался немного растерянным и будто пропадающим из реальности на короткие промежутки. Он постучал пальцами по столу, приковав взгляд к холодильнику, туда, где, повиснув за один уголок, отклеивался голубой стикер-медвежонок. Мила тихо цокнула, подпуская мрачные мысли всё ближе. Слишком тихо, гадкое молчание сдавливало голову. Юра даже не вытащил телефон. Был ли он у него с собой? — Я сварила овсянку. Ещё горячая. — Мила подняла полную ложку с вязкими хлопьями, плюхая содержимое на тарелку. — Там у хлебницы бананы лежат, порежь нам один, который менее зелёный. — Хорошо. А дальше тихая возня, скрежет столовых приборов и постукивание по разделочной доске. — Тебе тоже не удалось позавтракать? — аккуратно спросила Мила, ставя тарелки на стол и рассыпая поверх кругляшки банана. Юра недовольно поморщился и фыркнул, зацепил вертикально воткнутую в кашу ложку пальцами и упёрся локтем другой руки в стол, роняя на ладонь голову. — Не успел. — Он замолчал на секунду, что-то резко вспоминая и округляя глаза. — Вот чёрт, я даже с плиты не снял, так и осталось в сковороде бухтеть. Надеюсь, он это заметил. Мила удивлённо приподняла бровь. Ну и дела, наверное, спор выстрелил резко. Часто ли у них такое? — Думаю, мы бы уже узнали, если бы квартира воспылала. — Мила придала голосу лёгкую шутливость, но наткнулась на внезапный испуг в глазах. — Нет, конечно, выключил, он не дурак. Не настолько дурак. Мила зачерпнула кашу, немного водянистую и забавно барахтающуюся на весу. На вершине чуть вдавливалось желтоватое колёсико банана. Юра стал мешать содержимое тарелки, постукивая ложкой по дну, раздавливая круглые дольки, пытаясь придать всему однородную массу. Вид у него был хмурый, осунувшийся, с напряжёнными плечами и чуть поджатыми губами. Мила пыталась выловить каждый жест, сгребая их по одному в криво сложенную картинку. На случайных кусочках были острые зазубринки или чернильные кляксы, вплетающиеся в мысли мутными опасениями.***
— Не пролезет, — напряжённо прошептала Мила, не спуская глаз с экрана, разбрасывающего цветастые вспышки по стенам затемнённой комнаты. — Пролезет! — Юра подвинулся ближе и расплылся в улыбке, потому как маленький котёнок всё же, просунув голову и повертев между тонкими прутьями решётки своей меховой пухлой попкой, выполз наружу, выскальзывая, как гладкий кусочек влажного мыла. И всё это сопровождалось весёлой музыкой. — Да ну как? Куда ужались его кости? — Мила удивлённо похлопала глазами, а затем тоже выпустила смешок. В следующем ролике большой кошак с мощными боками и раздутой мордашкой гонял мячик, лёжа кверху пузом. У Юры на лице снова просияло умиление, спина была ровной и расслабленной. Мила гордилась собой и своей идеей убить время и немного разогнать тоску милыми видеороликами. Шторы плотно обволокли окна, создавая немного личного уюта, и не затемняя монитор ноутбука. По полу были разбросаны квадратные подушки с большими пуговицами в середине, создающими небольшой дискомфорт, когда на них сидишь. На стуле стояли две опустевшие чашки с выглядывающими кончиками ложек. — Сейчас отпиздит его, — ухмыльнулся Юра, смотря, как крупная собака нерешительно приближалась к мирно сидящему коту, виляя хвостом и петляя чуть сбоку, держась стены. Как и ожидалось, кот резко вскочил и ударил лапой, больше пугая, чем нанося вред, встал на дыбы и прошипел вслед удирающему неприятелю. Мила нехотя поднялась с места, потянулась, разминая мышцы, и взяла чашки с намерением отнести их на кухню. В коридоре было значительно светлее, всё вокруг будто облили вязким мёдом. Кружки одиноко опустились в раковину в ожидании, что к вечеру получат свою долю внимания и ощутят чистоту. Выходя, Мила вспомнила, что в шкафчике лежали конфеты, присела, распахнула дверцу и схватила шуршащий мешочек. — Ты пропустила нашествие котят, — пожаловался Юра. Мила хмыкнула и шутливо потрепала его по волосам, не получая ни капли возмущений. — Лови. — Мешочек с конфетами плюхнулся между подушками. — Да станет этот день немного слаще. Юра глянул, потянулся, запустил пальцы в попытках развязать узел. И в этот самый момент снова напустил на себя какую-то мрачную угрюмую тень, отводя внимание от экрана. Мила почувствовала себя плохо, ловя напряжённость, и чуть не подскочила от резкого движения, когда пакет разорвали пополам. Юра тяжело выдохнул, туша порыв злости, и скривил губы. Глаза Милы остановились на цветастом синяке, она поскребла ногтями пол и оглянулась на диван, чуть потянулась, стягивая мягкий плед, а затем приблизилась вплотную к встревоженному Юре, набрасывая тёплую ткань на них обоих. — Не холодно ведь. — Посиди со мной в коконе. Тут уютно и безопасно. Ролик длится почти два часа, а я знаю, что ты не устаёшь от подобного. Юра, кажется, хотел отстраниться, фыркнув, но Мила обняла за его за плечо и притянула ближе, пощекотала бок, вызывая короткий смешок. Пришлось сдаться, надув щёки и уложив голову ей на плечо.***
В дверь позвонили рано, Мила едва успела почистить зубы. Она устало вздохнула, разглядела в зеркале растрёпанные волосы, бросила взгляд на пижаму с пандой, плюнула и поплелась открывать. Юра всё ещё спал, развалившись на диване в гостиной, звонок, должно быть, разбудил его, но признаков активности подано не было. Сомнение по поводу пришедшего закрадывалось, но то ли было подавлено специально, то ли его рассеяло ленивое утреннее наваждение. Не смотреть в глазок — плохая привычка. — Привет. — На лице Виктора плавала улыбка, лёгкая и сладкая, как тающий зефир. — Пока, — выплюнула Мила, закрывая дверь. — Стой-стой! Юра у тебя? Я пришёл с миром, пожалуйста. Дверь остановилась, почти захлопнувшись, у пола торчала ступня в лаковой туфле с длинным чёрным носком. — Мне же больно. — Так тебе и надо. Мила зарычала и резко распахнула дверь, смотря Никифорову в глаза, готовая в любую минуту въехать ему по роже. Раздался облегчённый благодарный выдох. — Я его всю ночь искал. Могли же как-то сообщить. — Рука потянулась к голове, теребя спутавшиеся лохматые волосы. — Я пройду? — Не пройдёшь. Виктор, казалось, был искренне удивлён. А Мила всё выискивала в нём вину. Она уговорила Юру остаться, потому что вся сжималась от мысли, что синяк был не первый и существовала возможность, что их станет больше. — Юра у меня. — Руки сложились на груди в защитном жесте. — Он спит. Хотя уже вряд ли. Не думаю, что он хочет говорить с тобой. Уходи. Застыла растерянность, Виктор потерял свою улыбку и криво нахмурился, кажется, в глазах всё же мелькнуло сожаление. Мила была решительна и надвигалась, как бронированный танк. Сзади лениво зашаркали шаги. Застыла тишина. А затем Виктор оживился, засветился, заглядывая вперёд, в коридор, ведущий в гостиную. — Юра! Ты сделаешь меня седым. Я только к утру додумался проверить твой телефон и увидел, кому ты последнему звонил. Послышалось рычание, Мила проглотила саднящий ком, ощущая, как стоит меж двух огней. Бодрое утро, что тут ещё сказать. Юра стоял в трусах и футболке, по-утреннему помятый и злющий, щёки покраснели, глаза сощурились, искры летали и жалили. — Я не разрешал копаться в моём телефоне. — Ты пропал, что мне нужно было делать? Обзванивать больницы? Сидеть и ждать? Я не железный, я волновался. Маленькая весточка не была бы лишней. Я пойму, если ты захочешь на время проветрить голову, просто дай знать. Тишина натянулась острой леской. Юра опустил плечи, набрал побольше воздуха, но, кажется, потерял запал. Мила глянула на него и кивнула в сторону, спрашивая, стоит ли выгонять непрошеного гостя. Её жест остался незамеченным, пришлось снова взять инициативу. — Я не хочу тебя впускать, Виктор, проваливай. — Пальцы вцепились в дверь, в голосе плескалась желчь. — Ты же даже не пытаешься извиниться. Хотя это не сделает тебя меньшим мудаком. Виктор вытянул руку и вцепился в косяк. Он злился, смотрел колко, а ещё будто ничего не понимал, но отчаянно не хотел уходить. — Подожди, — послышалось сзади. Мила ослабила хватку. Юра подошёл ближе, словно на рефлексах, замешкавшись. Он хотел решить что-то сейчас, боялся упустить? Идеи обгоняли друг друга. — И всё-таки я хочу извиниться, — сказал Виктор, проходя вперёд, наконец вламываясь в пространство прихожей. Он сунул руку в карман, что-то зашуршало. Показался блестящий кончик, а за ним мятая фиолетовая упаковка. Юра нахмурился, осмотрел внимательно и протянул ладонь, принимая дар, а затем снисходительно кивнул. — Конфеты? — удивилась Мила. — Это извинение? — Она опешила, раскрыла рот и тут же выпустила затаившуюся злость. — Ты совсем охуел, Никифоров? Конфеты? Ты блять его ударил! И думаешь подкупить теперь, как ребёнка? Резкий выдох вырвался из груди, ладони вспотели, кулаки сжались. На неё уставились две пары глаз. — Мила, ты в своём уме? Ты что несёшь? — вмешался Юра, хлопая глазами. — Я? У тебя огромный синяк на лице. О чём я должна подумать? Прокатился смех, Виктора прыснул, а потом положил руку себе на грудь, не сдерживая хохота. Мила покосилась на него, как на человека не в самом здравом уме, немного пугаясь такой реакции. — На самом деле я забыл о нём. — У Юры на щеках заиграло жгучее смущение. Он протянул руку и прикоснулся к вспухшей коже. — Выглядит страшно, но почти не ощущается, если не трогать. — Расскажи ей. — Заткнись. Это слишком неловко. — Он замолчал, повернувшись чуть боком, но Мила выстрелила таким ядовитым взглядом, что Юра тут же открыл рот. — Ладно. Это случайность. Я плавал в ванной, лежал в ней, пока вода сливалась, а потом вытянул руки, чтобы подняться и скинул на себя шампунь. Он прилетел прямо в лицо, сюда. — Пальцы снова тронули синяк. — Я ему лёд прикладывал, но всё равно посинело. Простите, это смешно. И грустно, но смешно. Мила тоже хохотнула, нервно, немного выбираясь из окутавшего её ступора и прогоняя волнение от минувшей беды. — Так вы не подрались. — Нет. — Юра сделал шаг назад, приближаясь к Виктору почти вплотную, будто сейчас зашипит. В руке болталась шуршащая упаковка конфет. — Эта жопа поставила мне подножку. — Я не буду больше оставлять нижний ящик открытым, я понял, принял, осознал. И даже сделаю тебе массаж пострадавшего пальчика. — Виктор подмигнул. — Подождите. Вы поссорились из-за ящика? — Нет конечно, — отклонил Юра с нотками возмущения, мол, ну не настолько же мы глупые, чтобы злиться по таким пустякам. — Мы поссорились из-за конфет. Мила опустилась на пуфик, посмотрела на свою раскрытую ладонь и едва сдержалась, чтобы не ударить себя по лбу. Тем временем Юра продолжил: — В этом же ящике, который старик никогда за собой не закрывает, — он ярко выделил слово «никогда», — лежали мои конфеты. — Ты разрешил их брать, — уточнил Виктор. — Ты съел все вишнёвые! Ты знал, что я их больше всего люблю. — Вот, я извинился, теперь у тебя целый пакет вишнёвых, только твоих. Пришла очередь посмеяться Миле. Она резко поднялась, смахивая слезу. Какие глупые, дайте сил. Чего только она не напридумывала за это время, даже серьёзный разговор с Яковом в голове проиграла. — Раздевайся, Витя, ты реабилитирован. Чёрт бы вас обоих побрал, правда. Юра наконец улыбнулся, совсем тонко, но лучисто. А Виктор припомнил поздно замеченную сковороду с углями, но это показалось чем-то малозначительным, особенно когда его потянули ближе, сминая в кулаки ворот кофты, и поцеловали в губы. — Ой-ой, какой срам, — певуче проговорила Мила, а затем снова опустилась на пуфик. — Продолжайте.