Особенный.

Поздняя осень. Широкая аллея, осыпанная пёстрым букетом ярких красок, что словно пятна мелькают перед глазами, плавно опускаясь на землю и сплетаясь в единый лиственный ковер, будто сотканный из золота. Звон каблуков в дневной тиши - здесь никого, ведь это место лишь его. Фотографа, чья душа отчаянно пыталась найти спасение, но холод сердца его же, а также инстинкты, что тот приобрел, сделали его монстром. Белоснежные локоны, отливающие золотом на солнце и даже с неким розоватым оттенком, играются с блеклыми лучами недружелюбного в такое время года солнышка. Пташки не щебечут, а летят прочь с голых ветвей, которые уж скоро будут покрыты пушистым и хладным зефиром. Таким же хладным, как и сердце Джозефа. Как и земля, по которой он сейчас бережно ступает, будто боясь споткнуться и провалиться в пучину страданий, зовущуюся реальностью. *** - Кровь на твоём теле так красиво смотрится - щелчок, сопровождаемый восторженно диким взглядом ярко-синих, словно лазурь глаз юного убийцы с, казалось бы, безобидной повседневной деятельностью. На самом же деле эта деятельность погребла под землю уже не одну жизнь. Но все они были ничтожны для юного охотника. Лишь одна вызывала в нем странное волнение и трепет, которые тот воспринимал как то, что ему просто безудержно хочется запечатлеть маленького юношу в маске, запачканной сейчас кровью, растрепанными волосами, спутавшимися в неприятные глазу узлы, капли холодного пота, стекающие со лба новоизбранной жертвы фотографа, нездорово бледная кожа. Единственное, казалось, что делало бальзамировщика живым, так это его взгляд. Взгляд, полный отчаяния, боли, желания сбежать, скрыться прочь и никогда больше не испытывать к этому чёртову белокурому юноше ничего. Взгляд, в котором таился нахлынувший страх, сожаление за жизни других, за свою жизнь. И вот щелчок и последний взмах сабли. Бордово-алая кровь хлынула с неприятным звуком и осталась на лице и костюме Джозефа. Руки. - Как жаль, что я сейчас не смогу запомнить эту кровь на своих руках камерой объектива. - прошептал Джозеф, затем услышав глухой звук упавшего тела. - Эй, Эзоп, можешь сфото..? - речь оборвалась и фотограф продолжительно и будто завороженно посмотрел на мертвое тело с открытыми серыми глазами, полными слез, стекавших по его чуть теплым щекам, словно капли росы, размеренно скатывающиеся с лепестков и с забавным звуком падающие в холодную и итак сырую от дождя землю. Только слезы Эзопа не были для Джозефа забавными. *** - Эта кровь до сих пор у меня на руках, мне больно от того, что я все ещё не способен сфотографировать это. - затуманенным взором Джозеф печально глядит на свои бледно-розоватые ладони, абсолютно чистые, на первый взгляд. Но не для него. Все та же бордово-алая кровь. Все тот же шепот и гул в ушах. "Зачем, зачем..." Такое у Дезолье случилось впервые. Он убивал и много. Но после того, как на его руках и лезвии идеально наточенной сабли побывала кровь Эзопа Карла - ее было уже невозможно смыть. - Милый Эзи, тебе там хорошо? - фотограф поднял безмятежный взгляд на небо и криво улыбнулся, не чувствуя больше ничего. Взмах сабли, резкий вздох. - Я иду к тебе, мой любимый бальзамировщик, без тебя мне здесь скучно. - это было последнее, что смог выговорить Джозеф, упав на ковер из красно-золотых листьев. Через минуту он уже был чисто алым. Жаль, что Дезолье не знал или просто не хотел знать: ему уготовлено место не там, где Эзопу.