***
Вверх по лестнице, налево, снова налево и до конца коридора, вторая дверь справа. Мия едва ли замечает что-то под ногами из-за картонной коробки в руках и праведного гнева, обжигающего щёки. Столько сил потрачено впустую из-за чужой безалаберности. Не её проблема, что соседка возомнила себя вторым Менделеевым, и теперь вместо обоев в цветочек у них прожжённое пятно во всю стену. Мия любила свою комнату. Ей понадобилось время, чтобы привыкнуть делить личное пространство с другим человеком и обжиться на новом месте, но она сделала всё, что было в её силах, чтобы вдохнуть жизнь в их скромную обитель. Теперь придется начинать всё сначала и с новой соседкой. Ух, лучше этой идиотке Кейт не попадаться ей на глаза до конца обучения. Вдох-выдох. Натянутая улыбка. Мия удобнее перехватывает коробку одной рукой, второй пытается зацепить ручку двери, одновременно толкая её плечом. На секунду её ослепляет солнечный свет, льющийся из широкого окна. Взгляд мельком цепляется за царящий в комнате беспорядок и лежащую на кровати девушку, прежде чем ноги Мии натыкаются на невидимую для нее преграду, и девушка с грохотом и отборными проклятьями летит на пол. Боль в ушибленных коленях, девчачий визг, резанувший по барабанным перепонкам. Мия чувствует, как вновь закипает. Катастрофа. Из всех возможных соседок ей досталась неряха. Мия ненавидит бардак, бесчисленное количество никому ненужных вещей и людей, которые занимают слишком много места в пространстве. — Извини, извини, извини! Боже, это было неловко. Я совсем забыла, что ты сегодня заселяешься, чёрт! Обычно здесь не такой бедлам. Ммм, ну или почти, — голос девушки напоминает птичий щебет. Маленькие, аккуратные руки судорожно собирают разлетевшееся по полу содержимое коробки. Её зову Триша, журналистка, 1 курс. Мия пытается сфокусироваться, вспомнить, пересекались ли они на потоке, но в голове мешанина из лиц, и ни одно не кажется ей знакомым. — Кхм, все нормально, — Мия забирает из рук соседки стопку тетрадей, поднимается, отряхивая несуществующую пыль с колен (хотя, кто знает). Девушка встаёт следом. Краем глаза Мия замечает, что она ниже на полголовы. В висок упирается испытующий, любопытный взгляд. Повисшая в комнате тишина требует разрядки или хотя бы самого нелепого комментария. «Выдыхай, Мия, глупо начинать знакомство с ссоры». Она резко поворачивает голову, привычно надевая доброжелательную улыбку, протягивает руку, чтобы представиться, и, кажется, пропадает по меньшей мере на вечность. Мия всегда скептически посмеивалась с тех, кто видит в кофейной гуще туманные образы будущего, но сейчас она могла поверить во что угодно. У Триши в глазах — бархатистая горечь обжаренных зёрен, и Мия может поклясться, что целая Вселенная не сравнится с их чарующей глубиной. Сердце спотыкается на третьем такте и приземляется где-то на уровне желудка, разгоняя розовые чернила по тонкой коже шеи и плутающие мысли в сознании, оставляя после себя лишь блаженную пустоту. Чёрт возьми. Триша широко улыбается, хватаясь за её руку, как за спасательный круг. Тёплая. — «У вас не будет второго шанса произвести первое впечатление», так вроде говорят, да? Но, надеюсь, для нас ещё не все потеряно, — черты лица её разглаживаются, приобретая серьёзное выражение, и только глаза выдают лукавую усмешку, — Триша, — кончик языка мягко отбивает первый звук о верхнее нёбо. Мия незаметно повторяет это движение, в горле пересыхает. — Кхм, Мия. — Я знаю, — снова усмешка. Господи, ей нужно перестать это делать, или кому-то понадобится кардиолог. Мия не выдерживает, и первая отводит глаза, высвобождая пальцы из мягкой хватки. Триша отходит к пустующей кровати, щебечет что-то про слабые замки на ящиках, соседок по коридору, проблемы с горячей водой в душе и долги по учёбе, которые ей нужно закрыть до конца семестра. Мия изображает лёгкую заинтересованность, кивает (кажется, невпопад) и пытается найти хоть сколько-нибудь рациональное объяснение этой странной реакции её организма. Снова отмечает раскиданные по всем поверхностям вещи. Пытается отследить внутри едва заметное раздражение на неумолкающую речь Тришы. Излишнюю болтливость Мия ненавидит тоже. Да только вот Тришу ненавидеть не получается от слова совсем. Обычный мартовский день стал началом её персонального ада. Когда сбивающийся бег её сердца становится таким же постоянным, как утренняя рутина, Мия всерьёз думает обратиться к специалисту, но что-то подсказывает, что причина тут гораздо прозаичнее. Мия искренне старается не влюбляться, подмечая каждую отталкивающую деталь в словах и поведении новоиспечённой соседки. К несчастью, привлекательного в ней гораздо больше, а список того, что она могла бы ненавидеть, лишь изредка пополняется новыми пунктами.***
Триша потрясающе расточительна во всем — в своих силах, времени, чувствах. Словно бабочка-однодневка. Мия ненавидит легкомыслие в людях, и удивляется себе каждый раз, расслабляясь в компании взбалмошной соседки. Ей нравятся, что Триша знает кучу разрозненной информации обо всём на свете. Нравится легкость, с которой она вклинивается в чужие беседы. Нравится её вездесущесть, и непринуждённость, и то, как свет будто следует за ней по пятам даже в самые тёмные и прокуренные уголки помещения, где старшекурсники устроили праздничную тусовку в честь окончания очередного курса. Мия ненавидит вечеринки и быстро пьянеющих сверстников. Еще больше Мия ненавидит, что оба пункта уживаются в этом беспечном создании с небрежным пучком на голове и в воздушном костюме с пионами. Она судорожно стискивает бумажный стаканчик, глубоко утонув в кресле и морщась от каждого слишком громкого для чутких ушей взрыва хохота. Присутствие Триши — единственное, что закрывает ей все пути к отступлению. Она сама не замечает, когда подобное времяпрепровождение становится для них чем-то обыденным. Мия всё меньше времени проводит в тишине их комнаты, уткнувшись в очередной потрёпанный временем библиотечный томик, всё больше перебарывает себя, вступая в ничего не значащие диалоги с сокурсниками, все чаще слышит посредственные подкаты таких же посредственных парней. Триша одаривает её широкой улыбкой, ободряюще салютует очередным лишним бокалом с пуншем, отчего бубенчик на рождественском колпаке задорно бренчит. Ей подходит. Мия ненавидит, что Триша заставляет её подстраиваться. Мия ненавидит себя за нелепое желание получить одобрение подруги и чуть больше внимания с её стороны. Она упускает момент, когда алкоголь в её крови превышает допустимые нормы, сознание туманится, а горлышко опустошённой бутылки, сделав несколько оборотов, останавливается на ней. Когда она вообще успела согласиться на эту детскую игру? Мия проклинает себя последними словами за то, что собирается сделать. За то, что смелость приходит только с отключённым мозгом. За то, что первый поцелуй в её представлении должен быть обоюдным и уж точно не под влиянием горячительных напитков. Она, пошатываясь, поднимается с дивана и под улюлюканье других игроков направляется в другой конец комнаты. Пряный вкус глинтвейна на языке дурманит. Она молится только о том, чтобы её не стошнило, а идиотский пол перестал качаться. — У меня не терпящий отлагательств вопрос. Триша и её собеседник поднимают глаза. Во взгляде парня лёгкое недовольство, на что Мия лишь слегка ухмыляется. Ещё один случайный свидетель её позора. — Так уж вышло, что Санта совершенно незаслуженно обделил меня подарком в этом году, — мысли вязнут словно мухи в липкой смоле, странно, как у неё вообще получается складывать слова в предложения, — и это не хорошо, как видишь, потому что я совершенно точно была хорошей девочкой и даже поливала на твоём столе тот сдохший суккулент. Триша очаровательно прыскает на последнем слове. Оно и правда смешное, Мия бы тоже рассмеялась, если бы не потерялась (снова) во влажном блеске тёмных глаз. Чёрт возьми, какая же она красивая. Голос срывается в какое-то сиплое недоразумение, ну и пусть. — Так вот. Я подумала, что кто как не рождественский эльф сможет мне помочь. В этом деле. — Окей. Рождественский эльф готов полностью возместить причинённый ущерб, — Триша игриво откидывает колокольчик со лба, чуть подаваясь вперед. И Мия делает то единственное, ради чего она так беспардонно вклинилась в разговор. То, что она рано или поздно сделала бы и без всякой «бутылочки». Губы Триши отдают вином, вишнёвым соком и сладковатым блеском. Мия задерживается всего на пару мгновений, чтобы запомнить их вкус, и отстраняется. Триша смаргивает пелену с глаз, улыбается как-то пьяно и так же пьяно притягивает Мию обратно. Она благодарна шуму в ушах за то, что все другие звуки в комнате растворяются, даря это мгновение только им двоим. Поцелуи Триши, мягкие и осторожные, пьянят лучше любого глинтвейна. И, если бы Мия знала эту информацию заранее, то точно не стала бы прикладываться к стакану. Кружится голова, вероятно, от недостатка кислорода. Мия снова отстраняется, чтобы сделать такой необходимый вдох. Она почти слышит, как рушится хрупкое единство, сковавшее их на несправедливо краткий миг. Цвета и звуки наполняют пространство, вклиниваясь между ними, отталкивая, будто одноименные заряды. Вечеринка продолжается в своем обычном ритме, и Мия впервые отчётливо понимает, насколько она с ним не согласуется. У неё на губах ярким цветом горит такой желанный подарок. У Триши на губах расцветает такая привычная улыбка, только адресована она вовсе не ей. Мия сжимает плечи и распадающиеся ребра, наблюдая за тем, как подруга легко выскальзывает из комнаты в компании татуированного Санты. Мия ненавидит тот факт, что Триша никогда не увидит в ней потенциальную возлюбленную. Мия ненавидит, что такие, как Триша, выбирают придурков вроде Кевина. Мия ненавидит влюбляться, потому что это всегда противоречит законам физики.***
Мия правда старается. Вести себя, как ни в чём не бывало. Мило улыбаться очередному ухажёру Триши. Убедительно отказываться от однотипных вечеринок (чаще всего неудачно). Мие достаточно быть рядом, невзначай касаться темных завитков у основания шеи, поправлять съехавшее во сне одеяло и из раза в раз склеивать её разбитое грубыми мужскими руками сердце в своих объятиях. Мия в общем-то даже не возражает, когда в её размеренную жизнь беспардонно врывается отмороженная компания вампиров, сменяя привычные декорации, круг общения и уже заплесневелое чувство жалости к себе, напоминая о том, что за пределами её маленького мирка существует мир куда больший, куда более жестокий и несправедливый. Ей нравится, как ниточки её расследования сходятся в единую картину, нравится играть чужими жизнями, верша правосудие, нравится холодный лоск вампирского общества и непоколебимая выдержка Виктора. Глядя в прогорающие поленья в камине, она думает, что вполне могла бы стать частью этого. Наверное, всё стало бы проще, потеряйся она в гипнотической радужке цвета красного дерева. Только Мия давно в плену других тёмных омутов, холодное прикосновение даже близко не отдаёт вкусом вишни и дешёвого блеска для губ, а сердце упорно рвётся к маленькому хаосу общей комнаты и теплу девичьего тела. Она презирает себя за слабость. За то, что допускает повторения глупых ошибок. За то, что теряется в нежных прикосновениях Триши, запахе диких трав, пропитавшем её волосы, затуманенном желанием взгляде и сдавленных стонах куда-то в шею. Презирает за то, что с завидным упорством продолжает делать вид, будто подобные эпизоды всё ещё укладываются в понятие дружбы. Главное, что им хорошо вместе, правда ведь, Триша? Мия не знает, кого пытается убедить сильнее. Больше всего на свете она ненавидит лгать самой себе. Но ради спокойствия подруги она продолжает говорить заученные фразы на очередной разговор о ревности и поддерживать иллюзию своих отношений с парнями. Мия ненавидит, что чувства Триши для неё важнее. Мия перебарывает себя снова и снова. Её не пугает ни холод цепи, сковавшей запястья, ни тяжесть пистолета охранника, давящая на затылок, ни оскал новообращённого Говардом вампира. Но её прошибает холодный пот, когда взгляд пытается выцепить знакомую тёмную макушку среди толпы танцующих, но замечает лишь отсутствие ещё одного участника недавней перепалки. Ей не стоило видеться с Тришей вовсе, не стоило приглашать её в идиотский клуб, не стоило возвращаться в общежитие. Её безопасность не стоила нескольких мгновений блаженного забытия и тающего на губах поцелуя со вкусом фисташкового мороженого. Триша держится, улыбается всё так же тепло, о Мие беспокоится больше, чем нужно (глупая), трещит без умолку, разряжая пустое пространство в доме и вызывая недоуменный ступор у Ван Арта рассказами о возникновении светской цензуры в средние века и очередных проблемах в семье Кардашьян. Мия различает, как едва слышно срывается её голос в такие моменты, как бегают глаза, нет-нет да и поглядывая на скрытые губами клыки. Она бы хотела забрать себе все её страхи и подарить каждую частичку новоприобретённой силы и уверенности, но только бессильно стискивает маленькую ладошку в своих руках в слабых попытках передать этим жестом так много. Мия давно запуталась в себе и своих чувствах. Она бы хотела набраться смелости и сказать Трише всё, как есть. Она бы хотела отпустить её, оборвать все связи. Так безопаснее. Мию злит собственное бессилие. Злит, что о Трише она думает чаще, чем о загадке пророчества. Злит, что трусливо пробирается в её комнату по ночам, смотрит на беспокойный сон непозволительно долго, аккуратно убирая смольную прядь со взмокшего лба. Злит, что морщинка между тонких бровей появилась по её вине. Злит собственная неосмотрительность и глупость, когда, осторожно прикрывая за собой дверь, сталкивается с Виктором. Злит, что он понимает больше, чем хотелось бы. Мия ненавидит быть слабой. Триша — её слабость.***
Европа становится для неё глотком свежего воздуха. Фрэнсис тоже. Мие нравится вдыхать свободу Амстердамских улочек, окутанных грехом и наркотическим дурманом, нравится ловить на себе взгляды утончённых вампирш с застывшими улыбками, будто впитавшими все оттенки вина и крови, существующие в природе, нравится сменять одну локацию на другую и не оправдываться за каждый шаг перед слишком опекающими друзьями, нравится слышать размеренный стук собственного сердца, не задыхающегося от неопределённости. Новоиспечённая компаньонка ей нравится тоже, пожалуй. Фрэнсис пахнет моросящим дождём, лавандовой пряностью и Ремарком. Мие очень хочется уловить хоть отзвук сбитого сердечного ритма, глядя в тёплые янтарные глаза напротив. Фрэнсис дарит ей чувство надёжности и поддержки. Взаимности. И Мия, недолго думая, скрепляет негласный договор жадным касанием губ, смешивая привкус кальвадоса и абрикосового джема. Мия даже думает на короткое время, что жизнь наконец-то вошла в нужное русло. Пока в дверь их квартиры не врывается маленький вихрь, искрящийся нежностью и неподдельной радостью встречи. В до смешного крепких объятиях Триши чувствуется уже увядающая летняя лёгкость и расточительность, тепло домашнего уюта, от которого щемит в груди, а глаза становятся непривычно сухими. В этот момент Мия думает, что всё-таки обречена до конца своих дней. Она забывается на мгновение или целую вечность в высоком голоске и живой мимике родного лица, краем уха слушая рассказ о противной невесте отца и горящих дедлайнах. Когда их взгляды встречаются, удерживая друг друга (не)правильно долго, Мия замирает, боясь даже вдохнуть, чтобы не нарушить шаткое равновесие. Триша отмирает первой и, посмеиваясь, повторяет заданный ранее вопрос: — О чем ты так задумалась? У тебя телефон разрывается. Мия подскакивает с места, борясь с раздражением на глупый мобильник и человека на другом конце линии. А потом с удивлением узнаёт глубокий с хрипотцой голос Фрэнсис, сообщающий о её прибытии в Штаты. Мия клянёт себя на чём свет стоит, чувствуя себя почему-то последней предательницей и спешно объясняясь перед Тришей о приезде француженки. — Что это за знакомая такая? Мия соврёт, если скажет, что проскользнувшая в голосе Триши ревность не была ей приятна. Мия соврёт, если скажет, что где-то под рёбрами не свернулась тугим клубком надежда на взаимность. Мия соврёт, если скажет, что эти новые обстоятельства не забили крышку гроба на её возможном счастливом будущем с Фрэнсис. Мия также соврёт, если скажет, что мягкая, слишком понимающая улыбка Фрэнсис на отказ ничего в ней не затронула. Но Мия не соврёт, если скажет, что ненавидит неопределённость. Триша — её олицетворение. Она слишком хорошо усваивает жестокий урок в клубе, где девушки решают расслабиться и провести время. С самого начала обречённая затея. Мия устала. От того, что количество вопросов с каждым днём становится будто больше. От того, что количество ответов будто придерживается обратной зависимости. Мию до зубного скрежета раздражает, что рядом с Тришей она сама становится слишком мягкой и податливой. Неопределённой. И сейчас она, сжимая похолодевшие пальцы, начинает неизбежный разговор слишком издалека. Чувства Триши ведь гораздо важнее. — Ревнуешь? — Даже если… Мие кажется, что выдыхает она слишком громко. Что ускорившийся стук крови разносится по залу слишком чётко. — Только к общению? — холодно. — Мы ведь подруги, так? — ещё холоднее. — Наши отношения не стали для тебя… иными? — «Боже, Мия, тебе определённо лучше заткнуться». Она смутно представляет, как можно разрушить всё тремя простыми вопросами, но, кажется, она в этом преуспела. Звон в ушах становится почти болезненным. Сейчас она чувствует себя осуждённой, ожидающей вердикта. Мия не понимает, в какой момент самолично вложила в хрупкие руки Триши заточенный топор палача. — Лучше нам больше не развлекаться так… Понимаешь, о чём я?* — провал. Мия растягивает губы в притворной улыбке. Она едва сдерживает резкий выдох, изображая облегчение. Во взгляде Триши плещется неуверенность и стыд. Что может быть хуже. Мия — хорошая подруга. Мия понимает. Ей давно стоило привыкнуть, что Триша всегда идёт на попятную. Её имя — синоним непостоянства. Триша в очередной раз забывается цветными коктейлями. Мие достаточно обжигающего вкуса разочарования и обиды. Триша опять ведётся на красивые слова «плохого парня», которого отличает от десятка других лишь наличие клыков. Мия уже ни на что не ведётся, её случай не подлежит реанимации. Она с удивлением замечает, что в Европе и правда дышится легче. А может, всего лишь расстояние идёт ей на пользу. Мие нравится аскетичная пустота номера отеля и чёткий порядок действий, выстроенный в голове. Нравится общество замкнутых и молчаливых Аши. Нравится просчитывать последствия каждого шага, ведущего к разгадке их задания. Нравятся тихие вечера наедине с собой. Нравится чувствовать себя на своём месте, пусть и в гордой исключительности. Нравится, что сердце покрывается стальной коркой и что даже против самого способного вампира законы физики работают на все сто процентов. Нравится быть верной своим принципам, а не играть нужную роль, чтобы произвести впечатление, даже если на кону результат её долгих и болезненных поисков. Нравится чувствовать разливающуюся по мышечным волокнам силу и слышать тихий скулёж поверженного противника. Но больше всего этого вместе взятого ей нравится только последний кусочек паззла, разогнавший туманную неопределённость последних месяцев, и появившаяся в голове ясность. Мие кажется, что в Штаты она возвращается совершенно другим человеком. Человеком ли? Она слушает рассказ Фрэнсис и вторящий ей сбивчивый шёпот Триши. Дэрил мёртв, и Мия даже не пытается изобразить сочувствие. В конце концов он оказался тем ещё куском дерьма (как будто она не знала этого с самого начала). Она с какой-то обречённой тоской понимает, что страха больше нет. Что различий между ней и Тришей до абсурдности много. Что она едва ли теперь принадлежит её такому по-человечески живому и хрупкому миру. Лучше оборвать всё сейчас. Резко. Не растягивая удовольствие. Мия делает это уверенно, как ей кажется (и всё равно, что голос едва не срывается, а сталь вокруг сердца покрывается ржавчиной): — Триша, нам нужно перестать общаться. Тёмные глаза, подёрнутые влажной дымкой, смотрят прямо, не отрываясь, выворачивая душу и путая мысли. Больше всего на свете Мия хотела наказать каждого идиота, по которому Триша когда-либо лила слёзы. Мие жаль, что сейчас она сама становится их причиной. — Если я тебя брошу, ты точно забудешь, что значит быть обычным человеком, — в бездонных колодцах напротив плещется страх, беспокойство и едва сдерживаемое возмущение. Мия удивляется, откуда в голосе Триши прорезается такая несвойственная ему сила. Её храбрая девочка. Она никогда не перестанет ей восхищаться. Мия упускает момент, когда нежные руки обхватывают её шею, притягивая ближе. Мия упускает, когда расслабляется пружина в теле, укутанная теплом и знакомым запахом. Мия упускает, когда комната перестает существовать в пространстве, растворяясь в жарком шёпоте в самое ухо. — Дурочка… Как ты могла подумать, что я соглашусь забыть о тебе.* Они долго лежат друг напротив друга, не в силах уснуть и сомкнуть глаза. В этот момент насущные проблемы и весь внешний мир перестают существовать. — Мне жаль. Что с Дэрилом так вышло. Триша смотрит недоуменно, сводит тонкие брови к переносице. — Ну… Он же тебе нравился. Мия промахивается снова. Боже, когда подбирать слова в разговорах с Тришей стало так сложно? Хуже, чем играть в морской бой. Глаза как-то зло сверкнули в темноте. Мия хотела бы сказать, что в них промелькнуло что-то новое. Нечитаемое, ускользающее. Но вряд ли это что-то большее, чем иллюзия воспалённого сознания. Триша подрывается с места. Тишину нарушает характерный щелчок закрывшейся двери в ванную комнату. Мия долго лежит, уставившись в потолок и прокручивая в голове всё сказанное сегодня. Она должна была отпустить Тришу, для неё так было бы безопаснее. Мия думает, что очень хотела бы хоть на самую малость, самую толику ненавидеть их неправильные отношения. Так было бы гораздо проще поставить в них точку. Мия ненавидит, что они необходимы ей как воздух. Мия до нервной дрожи и стиснутых зубов ненавидит, что слишком нуждается в Трише.***
Белые строки титров на чёрном экране. Казалось, каждая из них давно уже не обращает внимания на сменяющиеся кадры, слишком погружённая в собственные мысли. Мия отсчитывает секунды. Времени, которое можно растянуть как эластичную ленту, уже не осталось. Решение принято. — Если я скажу тебе кое-что, обещаешь не злиться? Триша резко подаётся вперед, захлопывая крышку ноутбука, будто тоже решив что-то для себя. На несколько мучительно долгих секунд в комнате воцаряется кромешная тьма, чтобы в следующий миг рассеяться в электрическом свете ламп. Мия жмурится, пытаясь снять пелену с глаз и сосредоточиться на тонком силуэте Триши. Подруга снова садится на другом конце дивана, поджав под себя ноги и в этот раз повернувшись к ней всем корпусом. — Это что-то очень важное, да? — Угу, — голос не слушается. Наверное, если бы говорить о чувствах было так просто, в мире существовало бы гораздо меньше классической литературы и попсовых песен. — Тогда не говори. Мия не пытается скрыть удивление. Неужели поняла? — Триш… — Нет, — голос её звучит твёрдо и непреклонно. Мия пытается уловить хоть что-то в её отрешенном взгляде, но Триша будто погружена глубоко в себя или просто избегает фокусироваться на ней, — Если это действительно важно, значит, оно будет важно и завтра, так? Не хочу, чтобы ты говорила то, о чём потом будешь жалеть, только потому что считаешь это последней возможностью. Триша смаргивает, снимая оцепенение. Кофейная горечь. Бархатистый плен ночи. Зачем биться над загадкой Вселенной, если вся она здесь — под пушистыми ободками тёмных ресниц. — Думаешь, я не вижу? Ты весь вечер как на иголках. Это ведь не просто очередная вылазка, чтобы проучить очередного плохого парня, да? — молчание Мии для неё красноречивее любых слов. Триша выдыхается слишком шумно, сжимает пухлые губы, морщась будто от спазма головной боли. — Пообещай мне, ладно? Что расскажешь всё завтра, что бы ты там не хотела сказать. Наверное, так действительно будет лучше. Не придётся оставлять болезненный комок из упущенных возможностей и чувства вины на совести Триши. В случае неудовлетворительного варианта развития событий. — Хорошо. Обещаю. — Хорошо. Ни черта хорошего. Мия привычно улыбается и выдыхает с облегчением, когда возникшую паузу заполняет мелодия телефонного звонка. Собирается спешно, избегая смотреть в сторону внимательно следящих за ней глаз. Останавливается лишь у самой двери. — Куртку накинь, простынешь. Уже ведь не лето, — расстояние между ними ощущается слишком остро. В домашней одежде, стискивающая кофту на груди, Триша кажется ей такой маленькой и беззащитной. Мие хочется сделать для неё так много, укутать в объятиях и сказать лживое «всё будет хорошо», но она лишь бессильно стаскивает верхнюю одежду со спинки стула, улыбается как-то криво, кивая на такое нелепое замечание. С её регенерацией о банальной простуде думаешь в последнюю очередь. Мия искренне старается запомнить каждую знакомую черту, только перед глазами почему-то все плывёт. Сегодня всё закончится, так или иначе. Она перепрыгивает ступени, лелея в груди тихое «удачи», донёсшееся вслед.***
— Здесь останови, хочу пройтись, — Макс не задаёт вопросов. В другой ситуации Мия бы удивилась, но сейчас они оба непривычно притихшие, оглушённые произошедшим и осознанием, что всё наконец-то закончилось. «Давай без новых приключений, герой, окей? Хотя бы месяц, мне жизненно необходим отпуск». Мия скомкано прощается, захлопывая дверь автомобиля и невпопад кивая на его комментарий. Гудение в затылке усиливается, будто её огрели по голове чем-то тяжёлым. Хотя почему будто. Мия приглаживает спутавшиеся волосы, оставляя розовые разводы от спекшейся крови на светлых прядях. Тесно стоящие дома создают приятный полумрак на узкой улочке, лишь кое-где пропуская первые персиковые лучи. Мия глубоко вдыхает холодный утренний воздух и впервые за долгое время чувствует себя потрясающе живой. Уже ставший родным подъезд. Мия останавливается, не решаясь войти. Отходит чуть назад, запрокидывает голову, пытаясь поймать какой-то знак в окнах их квартиры на третьем этаже. Пара мучительно долгих минут. Мия даже не успевает удивиться. Будто уловив её присутствие, в окне появляется тёмная растрёпанная макушка, чтобы почти сразу скрыться, оставив лишь лёгкую занавеску на растерзание ветру. Сердце пропускает удар. Нужно собраться с мыслями, только в голове предательски пусто. Мия с щемящей нежностью наблюдает, как хрупкая фигура Триши выскакивает на пустынную улицу в распахнутом кардигане и нелепых плюшевых тапочках, сверкая голыми пятками. Взгляд как у загнанного зверька, цепкий, изучающий. Покрасневший (плакала что ли, глупая). Мия с улыбкой наблюдает, как пальцы ощупывают её кисти, ладони скользят по предплечьям, выше, касаются щек и испачканных прядей. — Ты ранена? У тебя кровь. — Это не моя, — Мие приятна её обеспокоенность. Но, в сущности, это не так уж важно. Важно лишь, что она стоит сейчас перед ней — такая тёплая, живая, смотрит осуждающе, кутает в тёмный шёлк её мечущуюся душу. Мия завороженно наблюдает за солнечным бликом, золотистым касанием лёгшим на тёмные волосы. Красиво. Осторожно заправляет выбившуюся прядку, боясь спугнуть. — Я люблю тебя, — слишком просто. Мия сама не замечает, как слова срываются с губ. Ловить бессмысленно, да и не очень-то хочется. — Ну вот, как и обещала. Триша смотрит совершенно осоловевшим взглядом, будто это она только что наблюдала все ужасы боя. Мотает головой неуверенно, маленькие кулачки упираются в бедра, ключицы тяжело поднимаются от слишком глубокого вдоха. Мия готова к любой реакции. Всё лучше, чем постоянные недомолвки и нечитаемые взгляды. Мия не готова только к тому, что Триша прижимается к ней слишком близко, опаляя горячим дыханием щёку, оставляя на ней сухой поцелуй. — Ты — дурочка, Мия, — почти невесомый поцелуй в самый уголок губ, — могла сказать об этом сто лет назад, — горечь кофе с привкусом соли, — я же не слепая. Мия целует её глубоко и жадно. Теперь по-настоящему. Триша улыбается прямо в губы, шепчет такое нежное «люблю», дышит часто-часто, пряча лицо в изгибе шеи, и мир для Мии распадается на миллионы солнечных зайчиков перед глазами. Наверное, она и правда та ещё дурочка, но определённо самая счастливая.