Туман достигнет неба.

Туман всегда стремится к небу, он готов делать все, чтобы находиться рядом со своими небесами. Обманывать других, лгать самому себе, убивать — все. Если небеса погибнут, первым за ними уйдет туман. Медленно умирая, сходя с ума от одиночества, ведь лишь их небо всегда могло укутать в нежные объятия, успокоить, понять их душу, что так требовала хоть капельку уюта и тепла. У него было своё небо, хоть раньше оно и боялось его до дрожи в коленях, до заикания и нервных припадков, но сейчас все иначе. Его небо спокойно сидит за столом и проверяет очередные отчёты, изредка вздыхая и совершенно не волнуясь о том, что он сидит рядом. Его небо идеально: доброе и отзывчивое, всегда готовое помочь любому своему хранителю, будь то раздражающая гроза или же необщительное и хмурое облако. Оно готово во всякий момент протянуть руку помощи каждому, кто в ней нуждается, подарит лёгкую улыбку, прошепчет ласковые и поддерживающие слова в самое нужное время. Да, его небо идеально во всем и рядом с таким небом хочется быть всегда. Но тогда почему… Почему он безумно желает чужое? То безумно раздражающее небо, которое от каждого слова, что вылетает из его рта, хочется придушить, сломать, увидеть как по губам течет алым потоком горячая кровь, ознаменовывая смерть. Но в тоже время к этим губам неистово хочется прикасаться. Примкнуть к ним своими, ощущая лёгкую влагу, водить по ним языком, слабо прикусывать, а затем нежно, но немного жадно слизывать появляющиеся капельки. Каждый раз эти мысли сводили с ума и каждый раз от этих мыслей хотелось утопиться в холодной воде, чтобы хоть она могла успокоить разгоряченное сознание. От этого становилось тошно, постоянно наблюдая, как это небо, небо, что ты так хочешь, смотрит на тебя безразличным взглядом, что делает больнее, даже если бы смотрело с ненавистью. Это разрушительное небо всегда так обманчиво улыбается, скрывая все свои истинные мысли, белые ресницы, что были невозможно длинными и густыми для молодого мужчины, трепетали от каждого движения. Белоснежные волосы обрамляли привлекательное лицо до невозможности сексуального и очаровательного парня. Его хотелось, хотелось всего. Когда это началось? Тогда, когда они перекинулись парой колких фраз на первой встрече? Когда его небо заставило отнести ему важные документы и он пришел именно тогда, когда этот человек со всей не присущей для него нежностью гладил маленького котенка на своих коленях? Или же ещё раньше? Да, возможно это случилось задолго до их первой встречи. В параллельном будущем, ещё тогда, когда он его победил и смотрел на него таким насмешливым взглядом. Нет, даже ещё раньше. Когда он под личиной другого проник на базу Мельфиоре. Странный человек, что постоянно улыбался другим своей чарующей улыбкой, человек, что хочет все уничтожить, но ведёт себя как ребенок, вызывал некий когнитивный диссонанс. С каждым разом становилось все интереснее и интереснее наблюдать за его выходками. В нем было множество разных сторон: обидчивость, ребячество, веселье, шутливость, жестокость и многое другое, что, как ни странно, гармонично уживалось в одном человеке. То, как забавно он разводит руками, когда его отчитывает его облако, то, как дуется, когда у него отбирает любимый зефир тоже самое облако и то, с какой нежностью он на всех смотрит. Но этот взгляд никогда ни на ком долго не задерживался, будто не хотел запоминать их лиц. Он был загадкой, загадкой для тумана, которого самого никто практически не мог понять. От этого хотелось ещё больше приоткрыть эту завесу тайны, обнажить все скелеты и смотреть на них, удовлетворяя свое животное любопытство. Но как же все-таки зародились эти противоестественные чувства? Да именно так, именно при этих ничего не значащих моментах, он стал постепенно, как клещ впиваться в его сердце и никак не хотел отцепляться. Это было так давно, но осознание пришло совершенно внезапно, после столького времени. Все изменилось, теперь та улыбка превратилась в безразличный взгляд, что изредка взирал на него и больше ничего. Почему, почему он не смотрел на него? Почему он дарил свою нежность другим, но не ему? Это небо никогда не примет чужого, оно беспокоиться только о своих, защищает их и не даёт в обиду. Обидно, очень обидно, до зубного скрежета и побелевших костяшек от сжатых в кулак рук. Но его небо понимало, то, чего не хотело давать другое, давало свое. Ну почему же он так сильно полюбил чужое. Понимающая улыбка на лице, словно говорила «не волнуйся», словно поддерживала и от этого становилось легче. Желание убить всех, кто был ближе него к любимому небу исчезало, приводя на свое место спокойствие и рассудительность. Он добьется, добьется этого неприступного неба. Постоянно, ничего не менялось, как бы ни старался, бесполезно, это небо смотрело на него своими соблазнительными фиалковыми глазами все с тем же безразличием, прибавилась лишь одна эмоция- раздражительность. Он его раздражал, его попытки лишь приводили к обратному эффекту, небо отталкивало его. Это злило, неимоверно злило, хотелось связать его и поиметь в тот же час, но что-то словно не давало это сделать и он так и уходил ни с чем. Все продолжалось до того самого момента, что изменило все. Его небо знало, его небо само отправило его туда. Могло ли все быть иначе? Или же это нельзя было изменить? В тот момент, когда в полотенце он увидел не мужчину, а очень даже привлекательную молодую девушку, будто что-то треснуло и разбилось. Он не мог себя держать. Почему, почему она обманывала его? Он останавливал себя, не хотел делать плохо, но она не меняла своего безразличия, но смотрела на него с насмешкой. Зачем, зачем она так издевается над ним, словно совсем не знает о его чувствах. И при очередной такой усмешкой он слетел. Он уже точно не помнил, что происходило дальше, лишь помнил ее крики, слезы, стоны, то, как она умоляла его прекратить и отпустить ее. Но ее сладкий рот всегда закрывался жарким поцелуем до тех пор, пока оба не начинали задыхаться. Он не слушал, совершенно не слушал ее просьбы, не останавливаясь, вбиваясь в ее тело со всей жестокостью. А затем наблюдая, как белая жидкость стекает по ее бёдрам. Он винил себя за свою слабость, за то, что не мог сдержаться. Теперь она ненавидит его, всегда будет ненавидеть и он не сможет это изменить, как ни старайся. Только через месяц он вновь смог увидеть ее лицо: бледное, осунувшееся. Неужели это он сделал с ней это? Хотелось подойти и обнять, умолять о прощении, но он знал, она не простит. Но он все равно это сделал. Она лишь оттолкнув убежала от него, закрытая своими хранителями, словно рыцарями, что убийственно на него взирали. Конец? Неужели все так и будет? Неужели ничего нельзя изменить? Нет, все будет хорошо, он справится с эти, надо лишь аккуратно подходить к ней, как к маленькому напуганному зверьку, постепенно приласкивая к себе. Ведь это возможно. Как бы по-другому тогда было? Двое маленьких детишек, что сейчас сидят в розовом дыму и подозрительно похожие на них и то, что они называют его папой и говорят, что скоро их станет больше, сути совершенно не меняет. Туман наконец-то добьется неприступного неба. И все будет хорошо, ведь правда?