Прошу, прости меня!

      — Не мешай мне! — кричал Рюноскэ, размахивая очерненным мечем перед Осаму, который и так был сильно раненым еще с прошлой их битвы.              — Акутагава-сенсей! Прошу, придете в себя! Это не вы! — снова и снова пытался докричаться Дазай, но был ли от этого какой-то толк? Пусть он умрет, как и все остальные, пусть его так же убьют, но он сделает все, чтоб вернуть прежнего Рюноскэ. Но получится ли?              — Я сказал, не мешай! Не смотри на меня! НЕ СМОТРИ! — и снова удар очерненным мечем, от которого так и лился мрак, будто он питался чувствами своего хозяина, будто пожирал все живое. Дазай падает на землю, еле дыша, снова пытается встать. Нет, он просто так не сдаться.              — Аку…агава-сенсей… — совсем еле-еле произносит Дазай, снова падая от бессилия.              — Прошу, остановись! Прекрати это! — кто-то встал рядом с Осаму, закрывая собой его тело. Но знал ли этот кто-то, что может сам поплатится жизнью, как это сделал Кан, который в последнюю секунду закрыл Осаму собой, прося защитить литературу Рюноскэ.              Дазай теперь не один. Теперь, у него есть пусть и маленький, но шанс спасти литературу Акутагавы Рюноскэ, своего обожаемого сенсея, на которого он так старался равняться. А еще… Ещё исполнить желание Кана, которое он промолвил перед своим исчезновением.              — Почему?! Почему ты здесь?! — резко останавливается Рюноскэ, ранняя меч, которым только что пытался замахнуться на Осаму, чтоб убить его, как и всех остальных, кто ему мешал.              — Пожалуйста, остановись! Прекрати это! — по щекам настоящего Рюноскэ теку слезы. — Не убивай его, прошу!              — Не смей мешать! Уйди! Я ради тебя же все это делаю! Ради того, чтоб спасти тебя! — Рю поднимает меч, и снова пытается замахнутся на Осаму, но тело своего друга, своего хозяина, который его же и породил, сейчас закрывает мальчишку.              — Пожалуйста, друг мой, остановись, одумайся! — через слезы говорит Рюноскэ, подходя к своему другу. Да, это рискованно, но стоит попробовать. Только знает ли он, что надо делать? Знает, как ему помочь? Знает ли он…?              — Я породил тебя, я создал тебя, заставил тебя страдать. Но никогда я не хотел, чтоб ты потом корил себя, пытался что-то сделать, чтоб спасти меня. Ты всегда старался мне помочь, но я сам принял этот путь. Я сам подписал себе смертный приговор, начав писать. Я вложил в эти книги свои чувства, я дал им душу, но никогда не хотел, чтоб они были уничтожены, я не корил их за то, что у меня было в жизни! — Рю походил к себе все ближе и ближе, а его руки слегка приобняли родное тело, прижимая к себе.              — Прости меня. Это моя вина, что ты так страдаешь, — Рю прижимал того к себе, понимая, что этого может быть недостаточно. Понимая, что это не тот уже его друг. Он стал другим. И возможно, обо всем жалеть надо было раньше, а не сейчас, когда погибло столько писателей.              Меч выпал из рук Рюноскэ, а тот протянул руки в ответ своему создателю. Нет, он не мог причинить боль тому, кто был его миром, ради которого его и создали. Нет, он хотел изменить его. Считал его тем, кто страдал. Страдал из-за литературы, что сковала его. И поэтому, поэтому он ненавидел литературу, написанную его же создателем. Возжелал уничтожить. Он сам решил это, а не кто-то за него.              — Это моя вина, я должен был остановит тебя, но не смог, — слезы стекали по румяным щекам, капая на одежду создателя.              — Нет, я обрек тебя на такую судьбу, заставил тебя страдать из-за себя.              Рю обнимал другого себя. Конец ли это? Нет. Явно не конец. Он не знал, поможет ли это. Сработает ли это. Но, кажется, что подействовало. Тело клона Рюноскэ, вернее того, которого когда-то сам Рю породил, начало медленно исчезать, распадаться на мелкие золотистые крупинки. Наверное, это и правда конец? Рю не отпускал его, держал, ибо он был единственным тем, кто всегда его поддерживал, пытался помочь, но теперь, теперь пора его опустить, чтоб он наконец-то смог успокоится, найти себе этот покой.              — Пожалуйста, не забывай обо мне! — тихо бубнит Рюноскэ, прежде чем исчезнуть.              — Я никогда тебя не забуду! — молвит второй, смотря на друга, который ему стал, как родным, как единственным дорогим человеком.              А вскоре тот исчезает, и от него остается лишь маленькие шестеренки, души писателей, коих он убил. Это был шанс, который он дал перед своей смертью, чтоб спасти других.              Спустя какое-то время Дазай наконец-то просыпается в лазарете, где его встречают уже знакомые лица, в лице старых и новых друзей.              — Акутагава-сенсей? — парнишка глазами ищет своего семпая.              — Что такое Дазай-кун? — Рю мило улыбается тому.              — Все закончилось? — спрашивает тот, смотря на друзей, которые улыбались ему.              — Да, Дазай, все закончилось, — отвечает ему Рюноскэ, а затем куда-то уходит.