***
Веснушчатый новичок его не заинтересовал. Обычный зашуганный мальчишка, от которого отказались родственники. Сколько таких было, и сколько еще будет в Доме… Сфинкс все пытался его растормошить, а Черный молчаливо считал, что лучше просто оставить того в покое. — Тебе давно снились кошмары? — спросил однажды Волк, подсаживаясь к нему. Единственный, кто не боялся занимать кровать Черного. — Мне не снятся кошмары. — Ладно, не прикидывайся, — отмахнулся Волк. — Мне уже месяц не снятся. Тебе примерно так же? Под пронзительным взглядом янтарных глаз Черный не смог соврать и кивнул. — Как новенький появился, — Волк потер подбородок, устремляя взгляд в окно. Тогда Черный не придал этому значения, а сейчас припомнил их разговор. Может, Волк тогда заподозрил что-то не зря? У него единственного был нюх на странные вещи, который Черный, нехотя, признавал. Жаль, что Волк никогда больше не поделится с ним своими подозрениями… В четвертой Черный не мог найти себе места. Не сиделось и не лежалось. И взгляд все время упирался в худую фигуру в сером. — Вы что, поругались? — подозрительно поинтересовался Курильщик. — Что? — Черный не сразу понял, что обращаются к нему. — Вы поругались с Македонским? — переспросил Курильщик, в хмуром взгляде которого отчетливо читалось: «С ним-то вы что не поделили?» — Нет, — рассеянно отозвался Черный и резко повернулся к Курильщику. — А что ты тогда говорил про свой сон? Курильщик удивился, но пересказал сон про длиннокосую девушку и седого юношу за стеклом. Он так емко описывал, что Черного прошиб пот. Откуда Курильщик мог знать про Ведьму и остальных с прошлого выпуска? Раньше он бы подумал, что тот просто что-то от кого-то услышал, но прекрасно знал, что ему никто ничего не рассказывает кроме него, Черного. И его скептические убеждения пошатнулись. Что выводило из равновесия. Черный попросил сигарету и не отвечал на взволнованные расспросы Курильщика, уставившись в пустоту. Столкнувшись с тем, что он не может объяснить, Черный стал тихим и задумчивым, и это заметили в стае. — Как в воду опущенный, — кивнул Горбач на пустую кровать. — Наверное, сам не рад, что из-за него Лорда увезли. — Как же! — возмутился Табаки, перебирая свои бусины. — Просто не надо лезть туда, куда тебя не зовут. Если дверь открывается кому-то, это еще не значит, что тебя за ней тоже ждут. Горбач Шакала не понял и решил, что ценный совет предназначается ему. Уже которую ночь Черный лежал без сна, ворочаясь с боку на бок до самого рассвета. — Хватит, — вдруг раздалось над самым его ухом. — Ты себя так доведешь. Черный опешил. Так утомился, что даже не расслышал, как Македонский подошел к его кровати и присел на корточки. — Меня доведет неизвестность, — устало и зло выдохнул он. Если честно, он и сам не знал, для чего себя изводит. И почему просто не может убедить себя, что все вокруг дураки, а он умный. — Нет никакой неизвестности. Спи, — прошептал Македонский и Черный против воли закрыл глаза. Когда он их открыл, близился обед. Голова была ватная. Выругавшись про себя, Черный бездумно поплелся по коридору, надеясь, что разогнанная кровь поможет справиться с болью. За дверью прачечной раздавался шум — Македонский гладил постельное белье. Вообще в Доме была ставка кастелянши, но никто, начиная Акулой и заканчивая воспитанниками, не был озабочен чистотой наволочек. Разве что Фазаны иногда заставляли Длинного Кита дежурить в прачечной. Черный прочистил горло, привлекая к себе внимание. Македонский вздрогнул и дернулся в сторону двери. Увидев Черного, он приветственно кивнул и снова опустил голову, скрываясь за длинной челкой. Черному уже казалось, что в Македонском живут два разных человека. Один — безмолвный тихоня, другой — самоуверенный… кто? Этого Черный понять не мог. — Тебе помочь? — Черный не знал, как еще завязать беседу с тихоней. — Если хочешь, — почти прошептал Мак и взялся за утюг. Оказалось, что глажка белья — это целая наука, которой Черный не владеет. Пододеяльники не желали складываться аккуратно, как у Македонского, а на белой ткани от утюга оставались глубокие складки. Чтобы отвлечь внимание от своего позора, Черный спросил: — Тебе правда нравится все это делать? Гладить, убираться… — Нравится, — лицо Македонского все еще скрывалось за волосами, но голос прозвучал увереннее. — Мне нравится жить в чистоте, насколько это возможно. Я думаю, остальным тоже. Потом он коротко глянул на Черного и заговорил тише, будто сам с собой: — Я ведь больше ничего не могу для вас сделать. У Черного по спине побежали мурашки. Такие речи нормально слышать от престарелого родственника, но не от чужого, по большому счету, мальчишки. Догладив белье, они понесли его в группу. Черный думал, что ощущения его не подводят — Македонский не только кажется странным, он такой и есть. А Македонский с тоской вспоминал, как лечил сломанную руку. Теперь из-за него Черный не может успокоиться. Мак тяжело вздохнул, ругая себя за неосторожность. В прошлый раз с Волком все окончилось печально. Но не мог же он оставить состайника мучиться от боли, когда мог помочь. Черный не казался ему опасным. Твердый реалист, он точно не будет бухаться на колени и молить о чуде, и это определенно притягивало уставшего Македонского. Но будет ли он требовать что-то за молчание, Македонский понять не мог. И не мог заставить себя дистанцироваться. Наверное, сказались месяцы одиночества после Волка, когда Мак решил сам себя запереть на замок. Замок оказался крайне ненадежным, особенно когда кто-то настойчиво его ломал. *** «Последний Фазан узнает о тебе». Что-то такое сказал ему Волк, чем и напугал до такой степени, что Македонский стал кем-то другим. Тем, кто не боится угроз. Волк не успел никому рассказать, потому что до последнего вздоха был уверен, что Македонский у него на крючке. Но как тогда узнали эти двое Псов? Вернее, они уже не Псы, а почти пустые шкуры. Македонского передернуло. — Перестань, — прошептал Сфинкс. Громче на уроках разговаривать нельзя. — Они ничего не знают. Просто что-то где-то услышали, не разбираясь. Сфинкс верил в то, что говорил, а Македонский не очень. Больше всего он боялся, что среди запуганных Помпеем Псов слух растечется, как краска по воде. И совсем не знал, что с этим делать. Зато эти двое знали. Они подошли в темном углу за библиотекой. Сегодня картежники не собирались, поэтому риска попасться у них не было. Да и какое дело кучке шулеров до песьих дел? Две почти одинаковые тени, большие и разве что не лысые. Не такие уж высокие, но заметно выше Македонского. У того пересохло в горле. Чего потребуют эти? Власти? Свержения вожака? Где-то он это уже слышал… Но эти не знали, что кое-кто приходит в библиотеку не только играть. И этот кое-кто совсем не хлипкий Фазан. — Мак? — раздалось у них за спиной. Обернувшись, Псы испугались — в сумраке они сперва приняли крупную фигуру за своего вожака. Македонский так выразительно посмотрел на Черного, что тот все понял и встал рядом с ним. — Проблемы? — угрожающе спросил он Псов, напрягая бицепсы. — Тогда давайте двое на двое решать. Псы, оценив расстановку сил, решать ничего не стали, а тихо ретировались. — Вот мрази, двое на одного… — Черный развернулся к Маку и опешил. Тот выглядел так, будто собирался и рассмеяться, и расплакаться одновременно. — Эй, чего ты… — Черный попытался скрыть смущение. Но Мак уже справился с собой, вымученно улыбнулся и покачал головой. По дороге в четвертую Черный украдкой поглядывал на него. Тот выглядел таким неопасным, что Черный не мог взять в толк, чем он мог кому-то не угодить. Пришел к выводу, что Псы просто отбились от рук, и им нельзя позволять зажимать состайников. — Еще раз пристанут — скажи, — велел он. Македонский благодарно посмотрел на Черного, кивнул и снова улыбнулся. Уже другой улыбкой — доброй и благодарной. Черный зарделся — никто еще так на него не смотрел. И отчего-то воодушевился. А Македонский радовался, что Черный ничего не знал, и принял Псов за обычных хулиганов. Как бы ему хотелось, чтобы так и было.***
Где Черный мог простудиться, он и сам не знал. Засыпал здоровым, а проснулся с шипами в горле и напрочь забитым носом. Те еще новости. — Спасайся, кто может! — Табаки накрылся подушкой, когда Черный в очередной раз чихнул. — Задраить люки! Закрыть окна и двери! Смерть не проникнет в наше жилище! Черного подташнивало, и он не стал ничего отвечать. Целый день Курильщик заваривал ему горячий чай, Горбач притащил откуда-то ядреный чеснок, а Македонский нацепил ему на шею пахучий венок. Лэри раздобыл где-то таблетку от температуры. — Черный, кроме шуток, сходил бы ты в Могильник, — даже Сфинкс не остался равнодушным к надсадному кашлю. — Ерунда, к утру пойдет, — Черный перевернулся на другой бок и провалился в забытье. Но к утру не прошло. Очнувшись, Черный обнаружил себя в белой палате, с дикой головной болью и капельницей в вене. Каждое движение отдавалось в шее, тошнило и хотелось спать. Минуты бесконечно медленно складывались в часы, а лучше Черному не становилось. Он вымученно прикрыл глаза и, когда открыл их, обнаружил себя в странной библиотеке. — «Сон», — подумал он. С каждой полки на него с осуждением смотрели злые глаза. Было темно, Черный на ощупь повернул за стеллаж и увидел мертвенно-белый круг, который затянул его в себя — Черный даже испугаться не успел. Резко стало холодно, будто на северном полюсе. После изнуряющего жара даже приятно. Черный лег на что-то мягкое и блаженно прикрыл глаза. Боли больше не было, где-то внутри зарождалась покойная нега. Он исчезал, и был этому рад. — Не спи, — вдруг раздалось со всех сторон. Кто-то отчаянно теребил его, пытаясь привести в чувство. Черный нехотя разлепил глаза, но увидел только смутные тени вокруг себя — зрение покидало его. — Не спи, — четче повторил голос. Теперь он звучал от светлой фигуры, находящейся ближе всего к Черному. Он почувствовал, что трясется, и не сразу сообразил, что это от того, что его теребят. В следующую секунду щеке стало резко больно, и Черный разозлился. От этого контур светлой фигуры приобрел четкие очертания, чем Черного и напугал. Перед ним стоял мертвец, неизвестно откуда знакомый ему. — Пойдем быстрее, — попросил мертвец и сильно потянул Черного вверх. — Ты ведешь меня к Смерти? — Черный еле ворочал языком, а сопротивляться не мог и не хотел. — Наоборот, — мертвец нагнулся к нему, и Черный попытался вспомнить, где он уже видел эти пятнистые глаза. Следующее воспоминание — снова холод, но уже неприятный, пробирающий до костей. Черный поежился. Он лежал на чем-то промозглом и влажном, и только голове было комфортно на теплом. Поблизости раздались легкие шаги, но у Черного не было сил открыть глаза и посмотреть, кто это. Неизвестный подошел к нему и присел. Черный почувствовал исходящее от чужака свежее тепло и запах дождя. — Зачем ты привел его сюда? — безразличный голос вселил в Черного панический ужас. Он и узнал его обладателя, и вспомнил самого себя. — Он бы умер, — этот голос, звучащий будто из другого мира, тоже был знаком. — С каких пор тебя волнуют эти дела? — Он бы умер из-за меня, — чья-то рука стиснула Черному плечо, и он опять впал в забытье. Очнувшийся Черный чувствовал себя здоровым и потерянным. Озираясь в темной палате, он с фотографической точностью вспоминал сюжет недавнего видения. И ему даже в голову не приходило, что это мог быть сон. Дом стал другим для Черного. Это больше не были пустые стены. Они напоминали Черному напряженные мускулы, и это было не слишком приятно. Будто оказался внутри живого организма. К тому ж в Доме стали появляться незнакомые коридоры и неправильные развилки, что тоже не добавляло спокойствия. Напряжение Черного достигло точки кипения в ночь, когда умер Краб. И резко рассеялось, когда он очутился в Клетке. Будто осталось снаружи, за тяжелой дверью. Несколько дней у него болела голова от внезапно образовавшейся в ней легкости. Наверное, такая передышка пошла ему на пользу. Выйдя в Шестую, Черный ощутил привычную силу и уверенность в себе. Стать вожаком у потерянных Псов ему не составило труда. Черного больше ничего не пугало. Будто странные события, отпечатавшись в подсознании, стали обыденной данностью.***
Кого Черный искал той ночью в учительском туалете, он не помнил. Но нашел серое пятно, будто застигнутое на месте преступления. Мелкая, съежившаяся фигурка обнимала себя за колени. На стене и полу вокруг нее — кровавые следы. — Македонский, — испуганно выдохнул Черный, осторожно присаживаясь около него на корточки. — Кто тебя так? Македонский поднял голову и удивленно уставился на песьего вожака. Проследив его взгляд, уставился на свои исполосованные красным руки. — Ты что, это видишь? — затравленно прошептал он. — Или сам?! — Черный, не обращая внимания на слабый протест, задрал рукава чужого свитера до плеч. Он был хорошо знаком с такими отметками по рукам особо нервных Псов. Но это предположение развалилось, когда Черный заметил четкий след зубов на тонкой шее. Сам себе такого не оставишь. К тому же, след звериный. Это вообще не вязалось ни с чем. — Македонский, — Черный бессильно осел на пол. — Какого. Хрена. Происходит? — Ты первый, кто их увидел… — Македонский убрал с лица волосы и глянул на Черного уверенно. Ему надоело скрывать. И он говорил и говорил, будто некто снял негласный запрет, освобождая мучающуюся безмолвием душу. Черному стало понятно, отчего раньше Македонский таился. Вывали он все сразу — Черный обязательно тронулся бы рассудком. Сейчас же закаленный Папа Псов только мужественно закурил и выразился емким непечатным словом. — Ты не это хотел услышать? — Македонский, наконец, поднял на него измученный взгляд. — Я хоть что-то хотел уже услышать, — отозвался Черный и одним движением забросил окурок прямо в раковину. Помедлил, и привлек вздрогнувшего паренька к себе. Тот сначала растерялся, а потом блаженно прикрыл глаза, пряча лицо на широкой груди. В любом случае, Черный уже знал слишком много. Теперь у Мака остался от него последний, совсем маленький, секрет.***
— Македонский все рассказал. И раскрылся, — Слепой выпустил в потолок тонкую струйку дыма. Сфинкс откинулся назад и уперся затылком в костлявое плечо. — Ты знаешь, что теперь с этим делать? — спросил он, цепляясь взглядом за потолочную щель, через которую в пустой класс пробирался лунный свет. — Я даже не знаю, что такое Македонский, — сигарета оказалась прямо на уровне Сфинксовых губ, не пришлось ни тянуться к ней, ни откидываться сильнее. Дом всегда наказывал тех, кто не подчиняется его правилам. Пусть даже они не всем понятны. Но распространяется ли это на того, кто сам не понятен даже хозяину Дома?***
— Черный, а вы… — замялся Курильщик, теребя в руке незажженную сигарету. Черный зыркнул на него, уже догадываясь, о чем тот хочет спросить. И очень захотел, чтобы Курильщик ничего не спрашивал. Но когда Эрика Циммермана это останавливало? — Вы с Македонским… ну… встречаетесь? — сигарета все-таки упала ему на колени, но Курильщик не спешил ее подбирать. Черный вздохнул: — А что, смущает? Курильщик пожал плечами. В глубине души он ожидал другого ответа. Они еще посидели на перекрестном диване, неловко перебрасываясь ничего не значащими фразами. — Курильщик, — несмело окликнул Черный, когда тот уже открывал дверь четвертой. Тот поднял на Черного выжидающий взгляд. — Ты только… не распространяйся особо… — Не буду, — серьезно кивнул Курильщик и скрылся за тонкой дверью. Встречаться — слишком громкое слово для происходящего между ними. Просто Черный все время съезжал мыслями к симпатичному мальчишке, трогательно косящемуся на него из-под каштановой челки. А Македонский не мог перестать смущаться, ловя на себе взгляд светло-голубых глаз. Только Черный видел порезы на его теле и, не слушая возражений, тащил отмываться. Приходящие в шестую девушки стреляли в вожака красиво подведенными глазами. Ответную полуулыбку получали только те, чьи лица украшала россыпь веснушек, потому что напоминали о нем. Химера тщетно день за днем пробиралась на чердак, надеясь дождаться там своего ангела.***
— Неужели никак нельзя это прекратить? — Черный очертил пальцем свежую царапинку на тонком запястье. Еще вчера ее не было. — Не знаю, — Македонский вытянул руку из чужой ладони и откинулся на грудь Черному, прикрывая глаза. Ему сейчас не хотелось об этом думать. Хотелось только раствориться в добром тепле сильных объятий. Несмелые губы коснулись его макушки, вызывая искреннюю улыбку. Черный привык плыть по течению. Сфинкс переманил к себе половину стаи — ладно. Слепой оказался вожаком дома — а что он может сделать? Сейчас же Черный должен был что-то сделать, ведь дело касалось уже не его. Дом благоволил смелым и решительным. Поэтому глубокой ночью, в песьей же ванне, Черный обнаружил сгорбленную фигуру на подоконнике. И даже не удивился, когда разглядел в неверном отражении оконного стекла белую челку. Призраков не существует. Но призрак Волка был здесь. — Располагайся, чувствуй себя как дома, — Черный опустился прямо на кафельный пол. — Я уже, — лениво отозвался Волк, сползая с подоконника и вальяжно подходя к Черному. — Так и остался Белобрысым… — Чего ты к нему прицепился? — Черный предпочел не замечать колкости и сразу перешел к делу. — На минуточку, он меня убил, — Волк опустился напротив Черного, подперев кулаком подбородок. — Сам виноват, — безапелляционно заявил Черный, зеркаля волчью позу. — Это чем же? — Прицепился к человеку, обладающему силой. Ты серьезно ждал, что эта сила так и жаждет тебе подчиниться? Волк обиженно поджал губы: — И что, так и убивать сразу? — Откуда я знаю? Я не лезу туда, где ничего не понимаю. В отличие от тебя. Волк молчал, внимательно разглядывая серьезное лицо. Черного это быстро утомило, и он закатил глаза и решил подвести итог их краткой беседе: — Короче, я не умею складно говорить. А ты за что боролся, на то и напоролся. Хватит портить человеку жизнь. Покойся с миром, или чего вам там желать нужно. — Не лезешь, говоришь, — хищно улыбнулся Волк. — А чем ты, по-твоему, сейчас занимаешься? Большая наглость — так разговаривать с призраком. Или тебе вдруг стала понятна природа мертвецов? Худая рука, потянулась к его горлу, источая могильный холод, а на лице появился жуткий оскал. У Черного по хребту прошлась ледяная волна. До него дошло, что он сейчас ставит условия покойнику, черт знает на что способному. А еще он не мог пошевелиться, как в дурацком кошмаре. — Хватит, — липкий ужас разредился громким голосом сзади. — Уходи! За спиной Черного как из-под земли выросла фигура Македонского. Обернувшись и взглянув на него, тот испугался еще сильнее. Наверное, с таким лицом Мак и убивал Волка. Волк подтвердил эту догадку, замерев на месте, прямо с протянутой рукой. Пару секунд он решал, что делать дальше. Потом нехотя поднялся, бросил злой взгляд на обоих, и шагнул прямо в стену. Черного как по голове ударили. Он не мог поверить, что только что преспокойно общался с настоящим призраком. Сердце затряслось, и Черный тяжело завалился назад, прямо в руки Македонскому. Почувствовав опору, тело будто разом избавилось от всех сил, и Черный обмяк. — Ты как? — Македонский осторожно похлопал его по щеке. — Супер, — кивнул Черный и вдруг рассмеялся в голос, пока из глаз не потекли слезы. Македонский заботливо придерживал почти впавшего в истерику парня, пока того не перестало трясти. — Ну, ты даешь, — хмыкнул Мак, разглядывая снова порозовевшие губы Черного. — Спасибо. Черный не успел разобраться, за что его благодарят — поцелуй прямо в губы не способствует выяснению чего-либо.***
Тонкие горячие струйки воды щекотали Македонскому лицо, заставляя щуриться от удовольствия. «Как кот», — отметил про себя Черный. Он очень надеялся, что сегодня красные отметины проявились на тонком теле в последний раз. Душевой гусек шипел и всячески намекал, что ему не по силам выполнять своих гигиенических функций. Никто из них не обращал на это внимания, пока трубка не перегнулась пополам, окатив бурлящим потоком Черного с головы до ног. — Хватит ржать, — буркнул он трясущемуся Македонскому, пытаясь отжать футболку. — Не поможет, — покачал Мак головой. — Зато теперь есть повод постирать. И помыться. От неожиданной близости обнаженного тела у Черного предательски заныло в паху. Он попытался отвернуться, но взгляд никак не хотел отвлекаться от рыжих веснушек, покрывающих все тело. Абсолютно все. Македонский дождался, пока Черный снова несмело поднимет взгляд и привстал на цыпочки. Решетка впилась в пальцы ног, а губы — в губы чужие. Черный вздрогнул, на секунду растерялся, а потом прижал податливое тело к себе. Поддавшись порыву, Македонский стянул с лишенного воли Черного футболку и взялся за резинку намокших брюк, но сильные руки решительно остановили его. Македонский замер, несмело поднимая взгляд. Он примет отказ Черного. Но примет ли себя сам Черный? Черный не то, чтобы сомневался, но какой-то страх останавливал его. Страх, что после этого ничего уже не будет по-старому. Но нужно ли ему по-старому? Нужно ли снова быть одиноким? Ответ напрашивался сам собой, заставляя Черного снова привлекать к себе замершее тело. Обычно ванна в шестой не использовалась — не располагают душевые и унитазы по соседству и к приему расслабляющих процедур. Но в уединении глубокой ночи все может быть и по-другому. Македонский едва различимо вздрагивал и глухо хихикал, когда губы Черного осторожно касались его загривка. Под крепкими, но такими осторожными руками, хотелось просто таять. Македонский упирался спиной в широкую грудь и млел, чувствуя лопатками напрягшиеся соски. Ладони без ведома хозяина пробежались по крепким бедрам и сжали чужие колени. Черный никогда такого не чувствовал. Ему хотелось спрятать подрагивающее в его руках тело, защитить ото всех на свете. Но и кое-что другое сделать тоже хотелось. Он скользнул ладонями по впалому животу, чувствуя, как его самого пробирают мурашки. Македонский как мог развернулся и коснулся губами подбородка Черного. Тот поспешил найти их и ответить. Мягкость и жар сводили с ума, заставляя бездумно стискивать чужое тело, прижимая к себе и лишая воздуха. — Ты это уже делал? — прошептал Черный в самое ухо, путаясь в каштановых волосах. — Нет, — такой же тихий шепот в ответ. Вообще-то, неправда, но смущать Черного лишними подробностями не хотелось. Напряженный орган уперся Македонскому в ягодицы, заставив резко выдохнуть. Когда нежная кожа скользнула по нему, Черный закусил губу и стиснул худые бедра. Он уже не мог себя контролировать. В голове маячило только одно желание — обладать. Македонский выгнулся, ерзая на возбужденном члене и направляя его к кольцу мышц. Черный ахнул, вжимаясь лбом в чужой затылок, и чувствуя, как эрекция непреодолимо усиливается. Руки поползли к набрякшему члену Македонского, заставив того зажмуриться и сладко застонать. Это лишило Черного последнего самообладания, и он сам толкнулся в тугое тело. Мак вскрикнул уже от боли и замер, инстинктивно сжимаясь. — Прости, — испуганно замер Черный. — Ничего, — Македонский успокаивающе коснулся его щеки. — Просто не спеши. И он не спешил. Уже медленно толкнулся в податливое тело, чувствуя, как восторг замирает в груди. Тело наполнялось ощущением блаженства. Македонский жарко выдохнул, прикрывая глаза и расслабляясь от жара в паху. Проникновение скоро перестало ощущаться чем-то инородным, и Македонский сам двинулся, насаживаясь на крепкий член. Этим он выбил из Черного первый стон. — Тише, — захлебываясь, Мак постарался ладонью зажать чужой рот. — Стая услышит. Но Черного это не волновало. Он перехватил длиннопалую ладонь и впился губами в острый локоть. Сдерживать себя стало слишком сложно, и Черный сделал резкое движение бедрами, от которого проняло все тело Македонского. Теперь уже Мак не заботился о громкости своего голоса. Отсутствие сопротивления окончательно стащило Черного с тормозов, и он принялся двигаться, все глубже и быстрее. Если Мак сейчас попросит остановиться, Черный не сможет. Но Мак не просил, а только тихонько поскуливал, поддаваясь сладкому блаженству, все резче и резче ударяющему в пах. Мак сжался, очень сильно насаживаясь на Черного, и тот превратился в одно сплошное удовольствие, ради которого можно сделать что угодно. Еще несколько рваных движений вытянули из горла протяжный стон, ознаменовавший наступление бурного оргазма. Это было в тысячу, в миллион раз сильнее и блаженнее самоудовлетворения. Черный, с трудом возвращая себя в этот мир, сжал все еще стоящий орган Македонского и принялся как во сне водить по нему рукой. Македонский сжимался и стонал прямо ему в губы, дрожа и выгибаясь. Черный изо всех сил сжал коленями его бедра. Протяжный стон и ставшая влажной рука стали Черному наградой. Оба обмякли, шумно дыша и тщетно пытаясь собрать мысли воедино. Черный дунул на каштановую прядь, щекочущую нос. Македонский вздрогнул и развернулся к нему. Он молча смотрел своими пятнистыми глазами на Черного, на лице которого блуждала глуповатая улыбка. — У тебя даже в глазах веснушки, — хихикнул он. Македонский представил себе, как выглядят веснушки в глазах и не смог сдержать смеха. Черный сначала опешил, но не смог не поддержать заливистого хохота. Выкарабкиваться из скользкой ванной было тяжело, а вытаскивать оттуда Македонского еще тяжелее. Но Черный справился.***
С самого утра что-то скребло у Черного в груди, хотя объективно все было по-прежнему. Когда ноги сами понесли его в Кофейник, он уже чувствовал, что опоздал. Неся плачущего Табаки в четвертую, он сам боялся туда заходить. Так и сидел в коридоре, дожидаясь, когда же все покинут спальню. И покинут ли вообще. В конце концов, выходящий последним Сфинкс поймал его взгляд и молча кивнул, приглашая. Внутренне содрогаясь, Черный залез на кровать Лэри. Увиденное несколько успокоило его — судя по сбивчивым рассказам очевидцев, он должен был обнаружить горящий шар со щупальцами. Но это определенно был Македонский, просто кожа его покрылась красным и сделалась похожа на чешую. Черный, сам не зная почему, облегченно выдохнул. Македонский же, увидев его, поспешил спрятать лицо в подушке. — Что, собрался на поиски принцессы? — как можно более мягко спросил Черный, касаясь выглядывающего из-под белого рукава локтя. Македонский робко выглянул из-под челки и долго изучал Черного. Большой и спокойный. Не осуждающий и не задающий мучительных вопросов. Добрый и, кажется, понимающий. Македонский слабо улыбнулся и перехватил большую ладонь. Черному показалось, что на тонких пальцах мелькнули когти. Но только на секунду. Потом это была самая обычная, до боли знакомая ладонь. — Не знаю насчет принцесс, — пробормотал Македонский. — Но принца я уже нашел. Черный скорее почувствовал, чем увидел несмелую улыбку на веснушчатом лице.***
Дождь прервал смиренную прогулку домовцев, превратив ее в визгливую кучу малу. Измученные жарой и ожиданием выпуска воспитанники с радостью отпустили себя под освежающей летней грозой. Черный, закатил коляску Курильщика на крыльцо, под навес, и присел на перила. Курильщик тоже не торопился возвращаться в корпус. — А знаешь… — он сделал паузу, вытирая лицо от накапавшей с карниза ржавой воды. — Не смущает… Вообще не смущает. Здесь творятся и более странные дела. Черный не сразу понял, о чем говорит Курильщик. А когда понял, едва удержался от того, чтобы потрепать парня по волосам. Хоть Курильщик и выглядел моложе своих лет, обращения как с малолеткой не любил. Поэтому Черный просто улыбнулся и пожал тому плечо. Курильщик кивнул и продолжил рассказывать про художников Ренессанса. Черный слушал и не слушал одновременно. И думал, как хорошо, когда тебя принимают.***
Лента от походной панамы натирала шею, но Черного это не волновало. Не волновался он и залезая в водительскую кабину. Что может случиться с теми, кто находится под защитой настоящего Дракона? Особенно, когда Дракон сам едет в этом же автобусе.