Фея снов

Лева проснулся первым и долго лежал на спине, старясь до мельчайших подробностей припомнить свой сон. Здесь, на взморье, сны снились редко. Точнее, они, конечно же, снились, только он не запоминал их. Иначе было там, в далеком шумном городе, где после концертов и застолий сон долго не приходил. А когда все же являлся, то приводил с собой целый хоровод видений. Видения эти не годились ни для песен, ни для клипов – они были просто комбинациями его привычных будней, и не было в них ни свежести, ни загадки. А здесь, на испанском побережье, где почти круглый год жила с детьми Ася, сны были бесплотными, невесомыми, словно крылья мотылька. После них в сознании оставалась ароматная пыльца, которую легко развевал утренний бриз. Но этот сон… Светлая глубокая река стремительно несла свои воды. Прохладные сочные травы плотным ковром покрывали берег. Казалось, он уже вечность стоял здесь, хотя хорошо помнил, что вышел из темной чащи только сейчас. В лесу царил зеленый сумрак. Там, в самой густой чащобе, мягко ступали звериные лапы; в трухлявых пнях гнездились гадюки, а голое тело порой натыкалось на колючки и острые сучья. И все-таки там было безопаснее, чем на солнечных лугах, раскинувшихся за лесом. Тут, в лесу, он, русоволосый туземец, был свободен; каждое дерево, каждый куст, каждая покинутая зверем берлога были ему приютом. А там, на лугах, за его свободой охотились сети и арканы; там были пыльные смрадные селения, где для таких, как он, приготовлены тесные клети и ярма. Там живут «новые» - те, которым ничего не говорят древние храмы, затерянные в сердце этих лесов. Они живут в тесных мирках своих селений, монотонно роются в неласковой, выжженной солнцем земле, дрожат перед своими мстительными главарями. Лесовики для них – желанная добыча; красивые и сильные рабы – они способны годами тяжело работать на своих хозяев и рожать таких же красивых сильных детей. Он хорошо помнил, с каким тупым интересом «новые» прислушивались к священным гимнам, которые пели у вечерних костров его товарищи-невольники, утомленные дневной работой. Теперь он пел эти гимны в родных лесах, и костры им приходилось прятать в пещерах и глубоких лощинах. И все-таки это была свобода. И любовь. Он еще раз взглянул на стремительные светлые воды. За поворотом реки, где крутой песчаный берег заливало солнце горячего полдня, чаща становилась еще темнее. Там в крошечной хижине, сплетенной из ветвей старой ивы, купающей свои ветви в быстрой воде, ждет его она. Он отправился туда неприметной тропинкой, идущей вдоль берега и надежно защищенной от постороннего глаза густой травой и камышом. Она подняла на него улыбчивые глаза – пышнотелая светлокожая женщина, вся в россыпи веснушек и солнечных пятнах. Между скрещенных ног она пристроила каменную ступку, в которой толкла сушеные листья для целебной мази. Он остановился на краю крошечной поляны. Они молча смотрели друг на друга – двое счастливых людей с волосами, подсвеченными солнцем. Потом она поднялась, вытирая руки о коротенькую полотняную юбочку, прикрывавшую ее бедра, сделала шаг ему навстречу. Шелковистое прикосновение тела к телу. Она замерла в его объятиях, щекотно дыша ему в грудь. Он прижался к ее золотистой макушке губами, потом – щекой, с наслаждением вдыхая ее запах. Впервые он почувствовал этот запах в темной клети, где их заперли, словно животных. Его хозяин, грубый темный крестьянин, был должен старосте и, чтобы рассчитаться с долгами, на полгода отдал ему своего невольника – крепкого зеленоглазого лесовика. Старосту устраивало такое условие – он решил случить раба со своей невольницей – милой, веселой и умной лесовичкой, взятой в плен прошлым летом. Староста гордился своей служанкой, умевшей рассказывать удивительные истории, прекрасно готовить, мудро и остроумно поговорить с каждым – и с крестьянами, и со старейшинами. Теперь ему в голову пришло, что у славной рабыни и ребенок будет славный – еще одна ясная голова и еще одна пара крепких рабочих рук. Красивый, сильный и расторопный лесовик, которого бедняк сосед дал ему в счет старого долга, мог пригодиться старосте. Невольники быстро нашли общий язык. Правда, сперва, оказавшись в загоне с чужим, почти голым, мужчиной, девушка расплакалась от возмущения и стыда. Раб хмуро молчал, опустив глаза. Но на третью ночь староста наведался в сарай и увидел, что оба мирно спят на свежей соломе. Невольник держал девушку в объятиях, и ее голова спокойно лежала на его широкой груди. Староста вздохнул спокойнее. Эти двое, конечно же, подарят ему прекрасное потомство – оба красивые, ладные, оба веселые и смышленые. Слишком смышленые. Уже через неделю утром клеть оказалась пустой. Староста быстро снарядил погоню, но беглецы как сквозь землю провалились. Это случилось год назад. С тех пор они жили в родных лесах, среди немногочисленных, но и неуловимых друзей-лесовиков. Чужаки не нарушали покоя их дикого края, и туземцы наслаждались миром и свободой: вместе охотились, вместе собирали плоды и съедобные коренья, вместе рыбачили на берегах тихих озер, а в священные дни прославляли Небо и слушали, как жрецы читают старинные свитки, спасенные от нашествия «новых». В этот ясный летний полдень ему не хотелось вспоминать прошлое. Он был свободен, силен и счастлив. И здесь, в уютной хижине, кружевной от солнца и теней, ждала его она. Девушка отстранилась, взяла его лицо в ладони, пристально посмотрела в глаза. Нежная, доверчивая улыбка тронула ее губы, которые он жадно накрыл своими. Потом он припал губами к ее белой шее и наконец – к груди в россыпях веснушек, чуть тронутой розовым загаром. Она подчинялась ему, тая от наслаждения, и он всей поверхностью тела, каждым нервом ощущал, как раскрывается ему навстречу его нежная, веселая подруга. Когда его сильная плоть скользнула в ее податливое, горячее лоно, она прерывисто вздохнула и, покоряясь его сильным движениям, словно в сонном забытьи, стала целовать его в грудь. Лева повернул голову, взглянул на жену. Ася спала на животе, сплющив о белоснежную подушку смуглую щеку. Она уже успела порядком загореть, впрочем, как и мальчишки. Похоже, он был самым светлокожим из всей их веселой летней оравы. Еще бы – он прилетел только вчера. Поздно вечером у них с Асей случился секс. Технически все прошло вроде бы неплохо – Лева всегда считался хорошим любовником, и все же было что-то не то… Так бывает, когда пишешь без вдохновения – просто чтобы доказать самому себе, что горячность твоя и темперамент по-прежнему живы. И все, в самом деле, прекрасно: все слова вроде бы на месте, и ассоциативность в порядке, и твоя обычная грустная ирония. И все же… Чего-то нет. Может быть, именно той юношеской расхлябанности, которая заставляла вырываться из строя, влекла за океан, носила по свету. Тогда мастерством и не пахло, зато было другое – свежесть, бесстрашие, драйв. Ася вздохнула во сне, поправила голову на подушке, но не проснулась. Обычно бывало иначе – она просыпалась первой, хлопотала на кухне и к тому моменту, когда он открывал глаза, являлась в спальню с маленьким подносом, на котором дымились две чашки кофе. Они пили горячий кофе, смеялись и целовались, глядя на море через панорамное окно, пока не просыпались мальчишки – их вопли, доносившиеся сверху, сразу давали сигнал к окончанию утренних ласк. Их стильный дом, наполовину состоящий из солнечного морского ветра и стекла, сотрясался от топота двух пар босых загорелых ног, несущихся на кухню. Иногда Лева спрашивал себя: были бы в их жизни такие утренние идиллии, если бы они виделись чаще? А уж тем более, если бы жили бок о бок много лет? Впрочем, он старался не задаваться этими вопросами. Лева тихо поднялся, натянул шорты и футболку, со вчерашнего вечера валявшиеся на ковре у кровати, и отправился на кухню. Нашел в холодильнике апельсиновый сок, отодвинул бесшумную податливую раму (кухня сразу же наполнилась запахом моря), устроился перед большим окном с видом на синюю ширь и закурил. Значит, Фея снова принялась за свое. У нее новый сюжет и новый виток интереса к нему. Милая, милая Фея… Но что это за мир, в который она увлекла его сегодня ночью? Что за лесовики, что за «новые» люди? И почему, в конце концов, в этом мире они были рабами? А ведь бывали времена, когда они встречались в императорских дворцах и спали под парчовыми балдахинами. И все же… какое неистовое, просто-таки животное наслаждение… И какая небывалая нежность… Фея определенно раскрепостилась. Она гораздо меньше придает значение своему весу, да и всей этой бьюти-индустрии. Гораздо меньше, чем Ася. У нее попросту нет на это времени. И нет желания удержать его любой ценой. Она думает только о наслаждении. И о своих сюжетах. А он ей нужен исключительно для вдохновения. Так-то оно лучше. - Ты уже встал?.. Это Ася. Заспанная, теплая и растрепанная со сна, она босиком пришлепала на кухню – загорелые ноги с накрашенными ногтями соблазнительно темнели на кремовом полу. - Что так рано? И уже накурил… Ася подошла к нему, обняла мужа сзади, охватив его шею скрещенными руками, словно ярмом. Лева быстро погладил ее смуглое предплечье, сказал насмешливо-сердито: - Кофе. Не видишь: у меня новая идея. - Ага. Потому и дымишь, - в тон ему пробурчала Ася, сдерживая улыбку. - Я придумал новый клип. Думаю, ты не откажешься в нем сняться. Только тебе придется изображать невольницу. - Да ни за что! - Да-да, придется. И тебе, и мальчишкам. - Это еще почему? - А где я возьму такую красивую массовку? - Детей мучить я не дам, - то ли шутливо, то ли всерьез сказала Ася. - Почему мучить? Сейчас очень популярны акции протии торговли людьми. Мы прекрасно в них впишемся. И возглавим рейтинги. Ася фыркнула, отвернулась к плите, взяла из шкафчика турку и жестяную банку с кофе. Тяжелый, дурманящий аромат защекотал Левины ноздри. Ася зажгла огонь на плите. Докуривая сигарету, Лева смотрел, как ходят под загорелой кожей ее крепкие лопатки. Красивый изгиб шеи – изящной, но не слишком длинной и не слишком тонкой – так и манил прикоснуться к нему губами. Лева представил сочную, загорелую до дубленой коричневости Асю с ее резкими, красивыми особой грубоватой красотой чертами лица, с пышной грудью, на которой четко выделялись коричневатые соски, с выбеленными, да вдобавок еще и выгоревшими волосами, в рабском караване, покрытую пылью и потом, покачивающую бедрами под суровыми взглядами надсмотрщиков. И вмиг ощутил нарастающее желание – такое, какого не испытывал уже давно. Он отодвинул стул, бесшумно подошел сзади к жене, прижался подбородком к ее плечу, одновременно лаская загорелые предплечья, приник губами к шее под узлом светлых волос. Почувствовал, что Ася улыбается, делая вид, что ничего не происходит и продолжая орудовать у плиты. И тогда он резко крутанул ее к себе – она даже вскрикнула. Он хищным, нарочито-медлительным жестом забрал у нее турку, обшаривая руками Асино тело, стал подталкивать ее к столу. Она смеялась, слабо пытаясь отстраниться. Наконец уперлась в стеклянный край стола – отступать дальше было некуда. Лева мягко опрокинул ее, резко вздернул вверх длинную юбку и раздвинул Асе ноги. Она уже тяжело дышала, обвивая его шею руками и мешая мужу. Потом неловко, как в угаре, принялась стягивать с него футболку. Лева чувствовал ее пальцы в своих растрепанных волосах, и продолжал мять губами ее губы, вслепую стягивая с себя шорты. Наконец Ася распростерлась под ним – открытая, покорная и нетерпеливая. Теперь они лежали – живот к животу, и он уже взял ее… Но видение не уходило. Лева видел себя шагающим в том же караване, с веревкой на шее, со связанными за спиной руками, с растрепанными волосами, которые он откидывал назад дерзким движением головы. Он был рабом. Был им уже давно – так давно, что припоминал, как сон, то время, когда свободно жил среди родных лесов. За годы рабства он успел сменить двух господ, взять в жены рабыню из степного племени и стать отцом двух крепких, красивих мальчуганов. Сейчас его хозяин, богатый купец, держал путь в город, где получил наследство и собирался осесть, открыв несколько лавок. Своих рабов он вел с собой. Лева мог не бояться невольничьего рынка – он был на хорошем счету у господина, они с женой давно и успешно занимались гончарным делом, обеспечивая хозяину хороший доход, а дети помогали им. Никто в здравом уме не захочет лишиться таких выгодных невольников. То, что они шагали… гм… налегке и связанными, объяснялось, во-первых, жарой (рабу ведь незачем подчеркивать свой статус богатой одеждой), а во-вторых, необходимостью дисциплины (следить за рабами, связанными караваном, легче, чем за толпой). Лева оглянулся на своих мальчишек. Они браво топали по равнине – крепкие, загорелые под щедрым солнцем. Господин любил этих сильных, проворных крепышей – им доставались лакомства, а изредка – и подарки. Сейчас они шли в общем караване, на веревке, стянутой вокруг их запястий. Лева кивнул и улыбнулся им. Они устало заулыбались в ответ. Старший чуть сощурил черные материнские глаза, отцовским жестом откидывая со лба светлую прядь. Младший топал, опустив голову с копной кудрявых пепельных волос, глядя себе под ноги. Левино сердце слегка сжалось: дети устали и хотели пить, а до остановки, судя по солнцу, еще не меньше часа. Мальчишки не жаловались – рабу положено быть выносливым. И сдержанным. Оба выросли в неволе и не знали другой жизни. Но Лева все же питал тайную надежду на то, что когда-нибудь они все будут свободны. Хороший раб при благоприятном стечении обстоятельств мог выкупить себя и родных. Хотя существовали и другие возможности. По стране ползли слухи о восстании в столице – его зачинщик, беглый раб Асур Неистовый, возглавил разбойничью вольницу и уже собрал достаточно сил, чтобы начать войну. - Кофе! – сдавленно прошипела Ася, выскальзывая из-под Левы – благо, пик наслаждения был давно позади, и они просто еще не успели высвободиться из объятий. Он нехотя отпустил жену, и та метнулась к плите. И почти одновременно вниз по лестнице загрохотали мальчишки. Весь день Леву не отпускало томное, странное, тягучее, как мед, чувство, смешанное со стыдом и полузабытой мечтательностью. Раньше Фея не устраивала таких сюрпризов. Сны наяву – это то-то новенькое. Они завтракали, потом катались на велосипедах, потом отправились к морю. Но всюду его преследовали мысли об удивительной стране, которую придумала эта проказница… И наконец он не выдержал. Лева лежал в тени пляжного зонта, животом чувствуя под большим полотенцем мягкий теплый песок. Ася с детьми резвились в море. И тогда он решился написать ей. Сняв очки и выбрав в смартфоне нужный контакт, он начал чат. «Привет, Фея! Ну что же ты – добрая баба, а так нехорошо балуешься?» Она ответила почти сразу. «Привет, Лева! Рада, что тебе понравилось. Почему же балуюсь? Все серьезно!» «Снилась мне ты, а я тут Аську чуть не затрахал». Конечно, в общении с Феей это был запрещенный прием. Но она заслужила – за такие-то выходки! «Рада за тебя. Привет жене». «Ну-ну, не дуйся». «А я и не дуюсь. Я добрая». «Между прочим, я тебе благодарен. Отличная идея для клипа!» «Вот видишь». «Только почему тебе такое пришло в голову – какое-то рабство, какой-то караван…» «Ну, ты же сам сказал: я баба добрая». «А если серьезно?» «Ой, ну должна же я куда-то девать свою агрессию. Чтобы и впредь быть белой и пушистой. И потом… Ведь грань я не переступаю. Все эстетично?» «О да! Сюжетец – хоть куда! Я тебе точно нравлюсь!» «Конечно, нравишься, Лева! Учитывая особенности наших отношений, я могу быть с тобой откровенна: я люблю твое тело. Оно вызывает желание обладать. Не женское признание?» «В общем, да». «Тем не менее, это правда. Ну, а какой общественный строй предполагает обладание человеком?» «Ты страшная женщина». «Нет, я милая, кроткая, нежная. О моей маленькой тайне знаешь только ты». «Спасибо за доверие, Фея! Я хочу тебя видеть». «Ты знаешь, дорогой, это невозможно. И бессмысленно». - С кем это ты тут чатишься? – спросила чуть запыхавшаяся Ася, падая рядом с ним на полотенце и обдавая Леву каплями морской соленой влаги. - Да вот, Шурик проснулся, - недовольно буркнул Лева, поспешно закрывая чат.