****
– Сломан нос, выбито плечо и трещина в бедре. Андрей косится на вип-палату, где лежит его младший сын, а потом переводит взгляд в конец коридора, где ждёт старший. На часах – девять вечера, посещение давно закончено, но для них сделали исключение. – Основная проблема – это, конечно, восстановление каналов… – продолжает врач. – Возможно потребуется ещё одна операция. – Я слышал, у вас работает лучший в Москве пластический хирург. – Ну, лучший – не лучший, – отводит глаза врач, – но своё дело знает. Однако его услуги обойдутся недешево. – Ничего страшного. Дежурный врач кивает. После чего тяжело вздыхает. – Знаете… – снова заговаривает он, но не особо решительно. – Это, конечно, не моё дело, но… кхм… скажите, у вашего сына нет проблем с… м-м-м… – Не тяните, – у Андрея нет ни малейшего желания играть в эту игру со смущением. К тому же его терпение не безгранично. – Хорошо. Как скажете. В общем, Георгий Соболев ещё несовершеннолетний, к тому же вряд ли он мог нанести себе подобные повреждения сам… и мы, в общем, должны были установить характер травмы, взять на анализ образцы с его кожи и… – И? – начинает притоптывать Андрей, чувствуя, как злость закипает где-то прямо в горле. – …и мы обнаружили несколько подозрительных отметин на его запястьях, будто его связывали. А ещё следы спермы на коже, в том числе с области перелома. – Вы… хотите сказать… на лице? Вот теперь-то до Андрея доходит, чего это врач мнётся, словно девственник на первом свидании. У него у самого не получается произнести всю фразу за раз. – Да, это именно то, что я хочу сказать. Глаза за квадратными оправами очков смотрят на Андрея с ожиданием. Но ему нечего сказать. Только спросить в ответ: – А Гошик… сам ничего не- …я имею в виду… вы всего его осмотрели? – Да, пока он был без сознания. Однако никаких признаков какого-либо ещё насилия не обнаружили… к тому же, что касается перелома, похоже, что ребята, которые его привезли – сказали правду: парень упал на пол лицом вниз. Но достоверно я могу утверждать лишь то, что нос ему сломали не кулаком. И то, что он по какой-то причине не смог смягчить своё падение, выставив руки… И потому я просто обязан сообщить о происшествии в милиц- …то есть, полицию. – Подождите, сначала мне нужно поговорить с сыном. – Он сейчас спит, так что… – кивает врач на палату. – Нет, не с этим… с другим.****
Дима ещё никогда так не нервничал. Даже когда Гошик едва не утонул. Но сегодня, расстёгивая затянутый ремень на его запястьях и натягивая обратно рубашку, Дима едва заставлял свои пальцы слушаться, настолько они одеревенели. Шалавы испарились ещё до того, как Суровый вызвал скорую, однако сам он не свалил. – Будет быстрее, если поедем на такси, – попробовал Дима взять ситуацию в свои руки. – А если у мелкого в голове что-то повредилось? И его растрясёт? Возразить оказалось нечем, и они дождались машину с крестом. А потом, когда врачиха осмотрела Гошика, отнесли его вниз. С утра мать наорала на Диму за то, что обидел Лару, даже не зная истинной причины их ссоры, так что весь день он был не в духе, и всё же заподозрил, что Суровый не станет без особых причин подгонять ему тёлок, да ещё и любезно снимать для них хату… однако присутствие Гошика… вид того, как тот сосётся с какой-то рыжей сучкой – взбесил Диму неимоверно. И в то же время ему до ужаса захотелось увидеть, как тот занимается с ней сексом. Возможно, впервые в жизни. Так что, пока они были в баре, взгляд сам собой постоянно возвращался к брату. И девчонки это заметили. Но почему они истолковали всё настолько извращённо? Дима злился, что Гошик пьёт, как не в себя, но сам, хоть и старался не подавать вида, тоже знатно наклюкался… иначе как объяснить, что он пошёл на поводу у двух шлюх? Которые, возможно, даже не были школьницами?! – Ты их нанял, да? Сейчас они с Суровым сидят на жёстких стульях в зелёном уголке между двух отделений хирургического этажа. Больные сюда не выходят, столовая тоже закрыта, свет приглушён. – Да, – кивает Суровый, рассматривая ноготь на большом пальце. – Чтобы подставить перед Ларой? Не то чтобы Дима не знает ответа, однако молчание угнетает. Он даже почти что не злится – в конце концов, чего ещё стоило ожидать от этого парня? Они никогда не были достаточно близки, чтобы даже называться приятелями – самое большее: временными компаньонами в паре сделок. Ну и одноклассниками в последние два года, с тех пор, как четыре девятых класса превратили в два десятых. – Подставить? Хм… кто знает? – вместо ожидаемого ещё одного "да", Суровый пожимает плечами. – Может, я просто хотел помочь Гошику… то есть, Грегу, вступить во взрослую жизнь? …ну или, чтобы он увидел, как к нему на самом деле относится старший брат? "Бред", – почти срывается с языка. Но вместо этого Дима оборачивается на звук открывшейся двери в отделение. – Как там? – встаёт на встречу отцу. И вздрагивает, когда тот вдруг хватает его за лацканы пиджака. Отец уже не молод, да и никогда не был качком, однако сейчас в его руках чувствуется яростная сила, лицо же неожиданно оказывается искажено в гримасе отвращения и злости: – Какого чёрта вы устроили?! Отец не кричит, но у Димы всё равно закладывает уши. – Ничего особенного, Андрей Сергеевич, – встаёт со своего места Суровый. – Просто… – А ты помолчи! – кидает отец на него предупреждающий взгляд. – С тобой, Коля, у меня будет отдельный разговор. Или лучше сразу связаться с твоим отцом? – Понял. Умолкаю. Хотя, если с Гош- …с вашим младшим сыном всё в порядке, то я и вовсе, пожалуй, удалюсь. – С ним не всё в порядке. И тебя пока никто не отпускал. Скосив взгляд влево и вправо, и видимо, убедившись, что посторонних нет, отец нервно сглатывает и спрашивает уже более сдержанно: – Так вы, ребятки, геи? У Димы перед глазами проносится херов хоровод из последних событий, Суровый же вздыхает и разворачивается полубоком к выходу на лестницу: – Андрей Сергеевич, я думаю, мне всё же лучше уйти. – Почему ты так думаешь? – Потому что этот разговор касается только вас… и ваших сыновей. – Это правда? – возвращает отец взгляд на Диму. Тот кивает. И тогда его пиджак отпускают. – Ладно, Коля, пока можешь идти. – Благодарю. Передавайте Гошику привет. Пластиковая дверь не хлопает за его спиной, а медленно закрывается, сдерживаемая специальным пружинным механизмом, и в душе Димы словно точно так же медленно сжимается сердце. – Итак, я тебя слушаю. Отец обходит его и садится на стул, Дима же остаётся стоять, словно провинившийся ребёнок. И ему это совершенно не нравится. – Мы просто хотели расслабиться. – Так. – С нами были девушки. – О… дальше? – Пап, мне обязательно это рассказывать? – Расскажи, как так вышло, что вы связали Гошика и обкончали его с головы до ног? Или хочешь сказать, что подобные игрища теперь входят в понятие "расслабиться"? Отец никогда не читал ему нотаций на подобные темы – все вопросы, касаемые полового воспитания, взяла на себя мать… и кажется, у отца довольно ханжеский взгляд на секс. Не то чтобы Дима сам считает случившееся нормой, но… отцу даже не пришло в голову, что всё могло произойти и более мирно. Например, что Гошика связала одна из девчонок. А сперма – вообще его собственная. Кстати, откуда он вообще об ней узнал? – Молчишь? Необходимость оправдываться унижает достоинство, но если он продолжит хранить молчание… …то что? Хуже уж точно не станет. – Я не гей, – наконец озвучивает Дима главную мысль. – И мне жаль, что Гошик напился и упал. Я должен был уделить ему больше внимания. – "Больше" – это как? – неожиданно резко реагирует отец, хотя ожидалось, что признание вины смягчит обстановку. – Я не должен был разрешать ему напиваться. И не должен был брать с собой на квартиру. Дима и не думал, что когда-нибудь увидит у отца такой жёсткий взгляд. И такой холодный. А хуже всего, что направлен тот будет на него. – …прости. Я действительно виноват.****
Ему кое-как удалось замять дело, и дежурный врач согласился ни с кем не делиться подозрениями. Андрей даже немного успокоился. Однако когда заглянул в палату и увидел повязку на распухшем, покрытом красно-буро-малиновыми разводами лице младшего сына, ему вновь очень сильно захотелось ударить что-нибудь или кого-нибудь. Может, даже себя. Это ведь он виноват? Что не уследил? Не рассмотрел… Не то чтобы Андрей никогда не слышал о геях, просто раньше подобное не особо афишировалось. Но узнать, что один твой сын испытывает нечто такое по отношению к другому… Конечно, существует вероятность, что Дима не причём – однако врачи из скорой сообщили, что в квартире не было никого, кроме трёх парней, включая пострадавшего… да и Дима не стал бы молчать, если бы не был замешан. Таков уж его старший сын: чем придумывать убедительную ложь в оправдание, скорей промолчит. Так было в истории с сигаретами, так было, когда его друга поймали на разблокировке украденных телефонов… да, обычно Димка признавал всё, как есть, и потому Андрей легко шёл ему на уступки и даже помог спасти Никиту Мартынова от суда. Но сейчас… "Боже, в чём же провинился этот малец? За что ты с ним так?" Вернувшись домой, Андрей велел Диме идти в свою комнату, а сам отправился на кухню. Жена как раз налила горячий чай в его любимую чашку. – Ну что там? – Как твоя голова? – вместо ответа поднял на неё взгляд Андрей, садясь на любимый стул. Когда он позвонил домой, чтобы рассказать о случившемся, Женя сказалась больной: "давление, голова болит и кружится, не могу встать с постели" – но судя по её виду, ей уже значительно лучше. – Нормально… Что с Гошиком? – Нос, плечо, бедро… – С кем-то подрался? – Если возможно подраться, когда у тебя связаны руки, то можно и так сказать. – Что это значит? – нахмурившись, Женя садится напротив и сцепляет перед собой руки. – Разве ты не сказал по телефону, что он упал? А Дима? Он в порядке? – Димка-то? Боюсь, что именно Дима во всём и виноват. – Не может быть! – резко мотнув головой, Женя морщится. – Нет-нет, это Гошик, наверняка, его втянул! Я так и знала, что эта гниль однажды проявит себя… и вот, ты только посмотри, опять он "бедный-несчастный", а все вокруг виноваты. Нечто подобное она говорила и раньше, но Андрей постоянно отмахивался, списывая всё на обычное ворчание, но… "гниль"? Сегодня он уже столкнулся с одной ужасающей правдой, и потому слова жены кажутся ему непривычно чужими и даже пугающими. Неужели она… – Ты так его ненавидишь? – Кого? – пару раз моргает Женя, словно очнувшись. – Гошика? Ну, не могу сказать, что я его люблю. – А по-моему, ты его ненавидишь. – И что?! Вдруг всплеснув руками и ударившись ими об стол, Женя вскакивает, закинув на плечо полотенце. – И что?! – повторяет громче, пронзая Андрея взглядом сверху вниз. – Тебе было мало его усыновить, так теперь ты из-за него со мной разведёшься? Или, может, откажешься от родного сына? Что? Что ты сделаешь? Андрею трудно поверить своим ушам. Он просто онемел. И видя такую реакцию, Женя немного успокаивается. Она садится обратно на табурет, берёт его руки в свои и наклоняется, робко заглядывая в глаза теперь уже снизу вверх: – Димочка ни в чём не виноват… он просто болен… понимаешь, это такая болезнь, поэтому… ну давай найдём ему врача? Правда, сейчас его ждут экзамены, и отвлекать от учёбы… а потом он уже уезжает… – Ты знала? – осознав, что именно услышал, Андрей вновь обретает способность говорить. – Ты знала, что Димка… Гошку… – Тц! "Гошик" то, "Гошик" сё! Ты даже позволяешь его никчёмным родителям тянуть из тебя деньги! Если бы ты только не привёл этого мальчишку, ничего бы н- – Я понял, – второй раз подряд перебивает её Андрей. – Я наконец-то всё понял. Да. Это была моя ошибка. Полностью и целиком.**** Конец 3 части