Секунду назад

Секунду назад было нежно и тихо, Летали, шептали, любили, затихли — И так без конца. Мокрые от пота простыни, которые прилипают к спине, лёгкое головокружение после накрывшего её оргазма, запах сигарет в воздухе, Юра опять не закрыл балконную дверь, сломанный в кровь о спину супруга ноготь. В очередной раз было так хорошо, так сладко, так мучительно, что Аня долго не могла прийти в себя. В темноте лицо мужа, склонившегося над ней, выглядело так, будто он ожившая статуя. Аня сдерживала стоны, кусала губы, но в особо чувственные моменты Музыченко приходилось закрывать ей рот рукой, лишь бы та не разбудила дочку. Мокрые пряди его волос растрепались, то и дело откидывал их назад, сбивался с привычного ритма и заставлял их старенький диван жалобно поскрипывать. Муж знал, как довести её до исступления, как заставить молить о продолжении, какую похабщину прошептать на ухо, чтобы между бёдер стало ещё мокрее и от желания сводило пальчики ног. Знал, где лизнуть, где погладить, где прикусить, где подуть, чтобы у неё побежали мурашки и затвердели соски. Знал и пользовался её беспомощностью в постели, будто хотел выжать из неё все соки. В последнее время секс был чаще и жарче, страстнее и громче, чем обычно. Музыченко будто старался угодить ей, был настойчивым и одновременно таким сладким и нежным, будто просил за что-то прощения, и Аня долго не могла понять, за что. Секунду назад было нежно и сладко, Ты спал, я тобой любовалась украдкой, Касалась лица. Юра долго ворочался, а телефон рядом с ним разрывало от уведомлений. Тяжело вздохнул, наощупь отключил звук и отвернулся к стенке. Жена не обратила внимания, редко выдавалось, чтобы они спали в обнимку. Аня уставилась в окно, черные ночные облака плыли как-то слишком быстро и на фоне огромной желтоватой Луны это было заметно, как никогда. Снова всем, что ей осталось для наблюдения, были рисунки на его коже. Для любой другой женщины его татуированные спина и плечи выглядели бы пугающе, Аня со временем просто перестала уделять этому какое-то внимание. Ей нравилось, как тату выглядят на муже, те полностью отражали его сущность и поистине рок-н-рольный образ жизнь, но сегодня что-то в его поведении было странным. Вернулся со студии поздно, убедившись, что дочка спит, накинулся на жену с нетерпеливыми поцелуями. Уловив странный, несвойственный Юре аромат от его одежды, Аня не придала этому особого значения, уж слишком настойчиво влажные и горячие губы супруга ласкали её шею и открытую грудь. Аня протянула ладонь и легонько провела по окрепшим мышцам. Музыченко мгновенно напрягся и тяжело выдохнул, Анечке на миг даже показалось, что сквозь зубы, будто прошипел что-то. Стал засыпать, а она разбудила? Поворачивается. Глаза в глаза, буквально впился своими карими в её. В Аниных блестящих глазах спокойствие и радость, Юрин же взгляд суровый и пугающий. Резко садится, опустив ноги на ледяной пол, отопление как раз отключили, а тёплой погодой Питер не спешил радовать.Трус, не сможет он сказать ей всей правды в глаза. Запустил пальцы в свои смоляные волосы, сжал, в следующий миг заскулил, будто загнанный пёс. Так больше не могло продолжаться, Аня не заслужила такого.  — Я подлец, Ань. Я испортил всё. Я уже месяц трахаю другую. Секунду назад было столько впервые, Захлопнули двери в нелепом порыве… Апрель не помог.  — Убирайся. Единственное, что сквозь клокочущие от нервов зубы и перекрывающееся дыхание смогла сказать Аня. Не слышала его оправданий, а говорил он что-то долго и при этом бурно жестикулировал. Сидела, закрыв уши руками и зажмурившись, как маленькая девочка. Пыталась выдавить из себя хоть слезинку, но не выходило. Тело и разум отказывались принимать происходящее. Он ползал на коленях, его губы двигались в каком-то нереальном ритме, Юра никогда так не тараторил. Отталкивала его руки, он теперь казался таким грязным, что даже находиться рядом с ним было мерзко и противно. Предал. Музыченко собрал вещи, забрал начатую пачку сигарет с подоконника, чмокнул дочь и ушёл. Бросил мимолётный взгляд на жену, тяжко вздохнул, прошептал «прости, если сможешь», но Аня этого уже не слышала. Из-за сквозняка дверь звучно хлопнула, и от этого звука у Ани заложило уши, в тело будто вонзились тысячи маленьких иголочек, бросило в холод. В глазах на долю секунды потемнело, в носу застрял запах Юриного парфюма. Захотелось промыть нос с мылом. Да что там нос, всю голову, всё внутри себя. Ее предали. Ее растоптали. На пороге комнаты стояла дочка. Она впервые видела, как при ней ссорятся родители: мама сидела, мотала головой и шёпотом что-то бормотала, отец растерянно стоял на коленях и повторял, что любит маму. Она впервые в жизни поняла, из-за чего поссорились родители, уловила несколько фраз, которые слышала в сериале, который смотрела бабушка. И ей было по-настоящему страшно. Секунду назад оборвали все нити, Я больше не верю в любовь, извините, Жестокий урок. Красивое противопоставление десяти лет брака и одного месяца секса. Он ведь рок-звезда, ему положено иметь любовницу, а то и несколько. Только вот спохватился он поздновато. Подумать только, столько лет строить из себя примерного семьянина, чтобы в тридцать два попасться на измене и самостоятельно в этом признаться жене. Жене, которая прощала все косяки, запои, долги, оскорбления, потому что знала, что муж никого в мире не любит так крепко, как её. А вот, как оказалось. Не выдержал, совесть замучила. Слишком они друг другу доверяли, чтобы так долго держать в себе правду и нагло лгать. Говорил ли он правду, когда целовал её по утрам с нежным «я тебя люблю»? Нагло лгал в глаза, а после трахал другую. Любил. Бес попутал связаться с той девчонкой, невесть откуда раздобывшей его номер и так яро написывавшей в Телеграме. Они тогда поскандалили с самого утра, а вечером он уже раздевал молодое и горячее тело в подсобке «бэкстейджа». Вадик с Альтаиром пришли слишком не вовремя, а за ними подоспела и Анечка Смирнова. В тот же вечер приняли решение уйти, чтобы не проболтаться Ане. Слишком много видели. А Серговна, как и поклонники, так и думала, что решили уйти они по собственному желанию, чтобы развиваться в другом направлении. Дура. Слепая дура. Ей тридцать восемь. Она чертовски красива, успешна и талантлива, её женственности и какому-то магическому шарму можно лишь позавидовать и восхититься. Сможет ли она ещё полюбить так, как в свои двадцать три? Никогда. Не было больше в мире таких мужчин, как Юра. Я падаю с неба сгоревшей кометой, Я лбом прижимаюсь к стеклу до рассвета, Музыченко приехал на студию в третьем часу, только там он мог наконец прокричаться и понять, что же натворил. Ему бы сейчас машину времени, или волшебную палочку, или лампу с джинном внутри, или хотя бы одно единственное желание, он бы не раздумывая вернулся в тот чёртов день и сделал всё, чтобы они с женой не поругались и ему не пришла в голову идея развлечься в компании симпатичной фанатки. Чем он думал тогда, ставя под угрозу их идеальный брак? Поздно. В этот раз он испортил всё окончательно. Внутри было так паршиво, тянуло блевать от самого себя, от того, что ждёт его впереди, от реакции его дохуя правильных друзей, вроде Ильича, родственников, от того, что Лиза всё слышала и всё знает. Лиза. Так усердно уберегали дочь от их ссор, не хотели, чтобы дочка думала, что родители не любят друг друга, что у них бывают проблемы, а здесь будто совсем о ней забыли. Ребёнок невольно выслушал всю грязь, все нелепые оправдания, просто оказался в ненужное время в ненужном месте. Винил в случившемся только себя. Забарабанил рукой по столу, будто пытаясь выместись всю агрессию, скопившуюся внутри, сжал зубы. Сквозь собственный вой пробился жалобный всхлип. Всё, алес. Музыченко заплакал. Сперва глухо, как будто кто-то мог его услышать, а когда окончательно пришло осознание, то уже не мог сдерживаться, рыдал, как отверженная малолетка. Поймал себя было на мысли в окно выйти, но какое там, общественность дураком посчитает, мама с ума сойдёт и дочери детство закончит раньше времени. Слишком лёгкое наказание за то, что он сделал. Придушить себя хотелось, как мошку. Аня ни за что не простит. Твой смех на повторе в моем диктофоне И важное что-то ты просто не понял. До утра Аня уничтожала свою психику. Сперва с улыбкой смотрела старые фото, вроде тех, которые были сделаны на свадьбе или во время учёбы, находила в закромах жёстких дисков архивные видео со времён их студенчества, где они такие влюблённые и счастливые, что аж противно. Тогда и скурила первую за ночь сигарету, за ней вторую, а потом и вовсе потеряла счёт. В груди жгло, кончики пальцев немели, голова раскалывалась и от этого стало подташнивать. Плакала. Курила. Плакала. Курила. Брала телефон и уже было набирала его номер, но затем здравый смысл брал над ней верх и Аня понимала, что это конец. Тот самый конец, которого они так боялись. Овации зала, цветы, занавес, всё, как в театре. Всё прощала. Много лет закрывала глаза на его выходки, потому что на выходе получала такую искреннюю любовь и заботу, что многие завидовали. Его хриплый, до безумия сексуальный и прокуренный голос настойчиво не замолкал в её голове, как бы она ни просила. Ближе к утру это уже походило на сумасшествие. Аня просто лежала, уставившись в одну точку в темноте. По щекам текли слёзы, создавая на высохших дорожках новые солёные следы, грудь судорожно вздымалась, её всю колотило то ли от холода, то ли от пережитого стресса и собственных мыслей, руки не слушались, в голове крутилась вереница Юриных фраз, которые он когда-либо произносил, начиная с первой встречи и до сегодняшней ночи. В голове ярко вспыхнуло воспоминание с их финального концерта в Питере и «Милая». Юркина горячая ладонь так крепко сжимала её, что даже больно становилось. Он пел, она верила. «Грусть, тоска на нём Но в ритм и кровь качает И болит оно Сердца без тебя не хватает Вот-вот остановится». Судорожно закрыла мокрое лицо ладонями, до дрожи сомкнула челюсти, чтобы не выпустить ни звука той боли, которая сдавливала тисками всё внутри и не давала дышать. Что должно произойти с человеком, чтобы после таких громких признаний пойти в постель к другой? Заслужила? Знать бы ещё, чем. Она всегда так сильно доверяла ему, что ни разу за десять лет не задумывалась, как бы отреагировала на измену. С её характером было бы свойственнее заехать по лицу разок, усмехнуться и послать на все четыре стороны, но в момент, когда она услышала ранившую её правду, внутри будто что-то сломалось. Какая-то тонюсенькая струна лопнула. Ещё чуть-чуть и умом тронется, а ей никак нельзя, у неё дочка. Зачем мне теперь красота? Я без тебя сирота… Около семи утра она почувствовала, как что-то тёплое обняло её и стало гладить по голове. Пахло стиральным порошком и кокосовым печеньем, которые они с дочерью пекли вечером перед приходом Юры.  — Лиз, набери бабушке. И запах сандала, и запах скандала, Пустое шоссе, пять минут до вокзала, Только ближе к вечеру следующего дня, когда она окончательно проснулась после убойной дозы успокоительного, которое её заставила принять обеспокоенная мать, Аня поняла, чем в тот вечер так пахло от мужа. «Jadore» от Диор, сандал в нём она узнавала с закрытыми глазами, этот древесный аромат улавливала даже в бесконечном потоке прохожих, слышала в толпе на концертах. От него начинала болеть голова и тошнило. В вечернем воздухе пахло грозой, Аня ехала к Мустаеву, чтобы расставить все точки над i. Никакой больше музыки, для творчества будет только театр, как она когда-то и мечтала. Она вновь много курила, пришлось сменить сигареты, запах старых то и дело возвращал в те дни, когда они ссорились, и был своеобразным «запахом скандала». Ладони на руле потели, в тишине было ехать невыносимо, но музыки боялась ещё сильнее, чем тишины, в голове от лекарств был такой туман, что она пропускала некоторые знаки, разметку и едва не свернула в неправильном направлении. Штрафы сейчас волновали ее меньше всего. Она была такой сильной и как же просто оказалось её сломать, кто бы мог подумать. Выглядела Аня под стать своему состоянию, поэтому Даня, открыв дверь, сразу всё понял. Ей нужна помощь. Сама она не справиться. На выходе сунул ей клочок бумаги с номером телефона хорошего психолога. Мы страны делили все поровну вместе, Но в них без тебя мне не интересно. Не будет никакого весеннего тура, Европы, Прибалтики, обещанного нового звучания группы и толп ревущих от восторга фанатов. Ни-че-го. Будет едкий запах лекарств, взволнованная мама, звонки от друзей, которые она будет сбрасывать, попытки Прусикина, Мустаева, Бабурина и даже Аньки Высочиной вправить Музыченко мозги, в то время, как Рудбой, Кикир и Пашка просто отказались с ним даже разговаривать; блистеры с антидепрессантами, десятки часов работы с психологом, а затем бракоразводный процесс, суд и его бесконечно виноватые карие глаза. И своей реакции на его глаза Аня боялась сильнее всего. Зачем мне теперь красота? Я без тебя сирота…