***
Хэ Сюань с холодом посмотрел на трясущуюся жалкую фигуру, а в его руке продолжала болтаться голова Ши Уду. Кровь до сих пор капала с его разорванной шеи. На заднем плане безумцы, собранные им, всё ещё кричали и прыгали в возбуждении, будто обезумевшие звери. Ши Цинсюань продолжал беспомощно лежать, крепко зажмурив глаза, как если бы он был способен отгородиться от всего мира. В нетерпении Хэ Сюань потянулся вперёд и, схвативши за подбородок, поднял его голову. Глаза Ши Цинсюаня внезапно открылись, одарив его безжизненным взглядом. Хэ Сюань наклонился и в отвращении прошипел: — Неужели хочешь умереть? Ну уж нет, только в твоих мечтах. В качестве покаяния живи и страдай всю оставшуюся тебе жалкую жизнь. Всё, что произойдёт с тобой далее, — лишь то, что ты на самом деле заслужил, не более. Тем не менее, были ли его слова услышаны, он не мог знать. Взгляд Ши Цинсюаня окончательно потускнел и опустел. Раздражённый этим, Хэ Сюань попробовал ещё раз: — Тело твоего жалкого брата у меня, и есть способ, который заставит страдать его ещё сильнее. Если ты попробуешь совершить самоубийство, я вытащу его никчемную душу с того самого света и заставлю страдать за тебя. — Ложь чистой воды. Вернуть умершего не было чем-то простым, он, как никто другой, знал об этом. Ведь ранее он уже пытался вернуть свою невесту и семью. Наконец вспышка чего-то промелькнула в безжизненных глазах. Прозвучал прерывистый, едва слышимый, шёпот: — Д-да. Получив удовлетворительный ответ, Хэ Сюань с легкостью уничтожил цепи на теле Ши Цинсюаня и потянул его за руки. Им пора идти — небесные чиновники вскоре прибудут на остров для того, чтобы найти его. Это лишь вопрос времени. Он бросил его в Императорской Столице — этот фальшивка любил частенько наведываться сюда. Когда Ши Цинсюань наконец пришёл в сознание, то обнаружил себя рухнувшим на краю дороги, уставившимся в очень знакомые ему ворота.***
Жизнь нищего была крайне тяжела. Жизнь без брата была еще тяжелее. Он ощутил холод, голод и боль — чувства, с которыми ему не доводилось сталкиваться на протяжении сотен лет. Тягости смертной жизни разрушали его, причиняя боль куда более сильную, чем когда-либо прежде, сколько он мог вспомнить. Возможно, это по причине того, что он знал: ему не было, куда возвращаться и где искать утешение. Первую ночь он, свернувшись в клубок от холода, провёл, безнадёжно молясь всем, кому только мог, о помощи в столь тяжёлое время. Своим старым и близким друзьям. Генералу Пэю, Линвэнь. Его Высочеству. Всем тем, с кем дружил на Небесах. Но он не получил ответа. Разве могло быть как-то иначе? Он — всего лишь простой смертный. Нет, даже хуже — смертный, обманувший богов. Даже если бы случилось так, что они каким-то образом услышали его, их гнев, возможно, был бы до такой степени велик, что ни о каком ответе и речи идти не могло. Он обязан страдать — принять участь, уготованную ему с самого начала. Страдать — равно как страдал Хэ Сюань вместо него. На второй день рука и нога Ши Цинсюаня оказались сломаны. Из того, что происходило в тот момент, он не понимал ничего. В памяти воскресли рассказы Его Высочества о нищих, которые попрошайничеством добывали себе еду, и Ши Цинсюань обнаружил, что блуждает по улицам в поисках мусора на продажу или же объедков, которые можно было бы съесть. Он проходил мимо главной улицы, и именно в этот момент на ней произошло своего рода происшествие: повозка купца, вёзшая тяжёлые бочки с овощами и фруктами, перевернулась. В мгновение ока улицу заполнили бедняки и собаки, каждый рвался выхватить что-то для себя. Ши Цинсюань колебался слишком долго, и к моменту, когда он достиг места действия, почти вся толпа разошлась. Разъярённый купец вышел разогнать воров дубинкой; слишком медленный, Ши Цинсюань не успел убежать. Выкрикивая извинения, он поднял руки, заслоняя себя от ударов, и ощутил, как с отвратительным хрустом ломались его кости. Боль относилась к числу тех вещей, что ему никогда не доводилось испытывать. В дни бытия смертным его брат охранял его, ограждая от всех невзгод. Пусть их жизнь и была нелегка, но самым худшим, с чем он когда-либо сталкивался, являлись всего лишь порезы и царапины. Ни разу его кости не были сломаны, сколько он ходит по белому свету. Ужас полностью охватил его; он сжался в клубок, пытаясь защитить голову от жутких ударов, обрушенных на него купцом в гневе. — Пожалуйста, нет! Я не хотел! — выкрикнул жалобно он. — Грязные, отвратительные воры. Все вы, ублюдки, одинаковые и никогда не меняетесь. Крадёте мой тяжёлый труд? Тогда я убью всех вас! — кричал купец. За один день он потерял весь свой товар и просто хотел выплеснуть всё накопившееся на первом, кто попался под руку. Со стоном Ши Цинсюаню кое-как удалось подняться на ноги, чтобы сбежать от избиения. Схватившись за свою руку, он принялся бежать, спотыкаясь то тут, то там. Купец не имел никакого желания пускаться в погоню, да и некогда было, но всё же бросил тяжёлую дубинку в удаляющуюся фигуру. Ши Цинсюань поистине был теперь проклят. Дубинка пролетела по воздуху, врезавшись прямо в его колено. Болезненный вздох вырвался наружу, сопровождая его очередное падение. Его колено оказалось всё же сломано. Немногое из того, что произошло дальше, хорошо отложилось в его памяти. Страх и адреналин направляли его; каким-то удивительным образом ему удалось уйти с улицы. Он прихрамывал, стараясь как можно реже наступать сломанной ногой. Спустя несколько шагов по улице он повалился в одном из переулков. Кровь гремела в его голове, и боль наконец настигла его. Он потерял сознание.***
После того, как месть Хэ Сюаня свершилась, жизнь провалилась в тревожащую тишину. Он должен быть доволен. Он наконец отплатил тем, кто стал причиной всех его долгих страданий. Его родители, невеста, он сам… всё должно было стать хорошо. Он без особой цели брёл куда-то. Он не знал, что делать теперь дальше. Большую часть его демонической жизни его терзали ненависть и желание отомстить, и теперь, наконец, получив то, чего он так жаждал, он чувствовал себя… он чувствовал себя потерянным. «Мин-сюн!» Он задумчиво дёрнул головой и после ругнулся на себя. Теперь уже всё кончено. Этой фальшивки больше нет. Вновь стал смертным, обречённый страдать всю свою оставшуюся жизнь — равно как и должно было быть изначально. Вздохнув, он присел и перевёл взгляд на своё море. Он позволил небожителям уничтожить его прошлый остров, отступив после к более секретному убежищу. Ему было нужно на какое-то время залечь на дно, дабы предотвратить привлечение внимания в дальнейшем. Перед тем, как он понял, насколько опустела его жизнь, прошёл год. Следом минул ещё один. Он наконец отыскал новый остров и обустроился на нём, поместив кремированную голову Ши Уду в горшок и убрав его куда подальше. Он не имел ни малейшего представления, почему просто не взял и не выбросил её в море на съедение костяным рыбам. Какая-то его часть настаивала на том, чтобы он оставил её. Ах, точно. Он ведь сказал Ши Цинсюаню, что проклянёт его брата, или что-то такое, так ведь? Именно по этой причине он и продолжал хранить её. Он посмотрел на полку около его стола. На ней лежал сломанный Веер бывшего Повелителя Ветров. Изначально этот веер предназначался именно ему, и он решил, что сохранит его — в конце концов, он по праву принадлежал ему. На какое-то время ему стало интересно, чем же занимался Ши Цинсюань теперь, когда он являлся всего лишь обычным смертным. Он был оставлен в Императорской Столице, и… больше на ум ему ничего не пришло. Ему внезапно стало необходимо знать. Знать, страдал ли он. Убедиться, что он страдал. Рисование магического поля для Сжатия тысячи ли для перемещения в Императорскую Столицу не потребовало много времени. Куда больше отняла починка и придача формы сломанному Вееру Повелителя Ветров, чтобы тот привёл его к своему бывшему обладателю. Ши Цинсюань очень любил этот веер. Что бы ни произошло, он ни при каких обстоятельствах не выпускал его из своих нежных рук. Даже несмотря на то, что теперь он был простым смертным, его сущность продолжала являться частью веера. Стояло лето, и в городе, хоть и была глубокая ночь, царила угнетающая жара. Под покровом тьмы Хэ Сюань шёл по городу, позволяя вееру указывать ему путь. Сжатый в руке одного из непревзойдённых, он слабо тянул её вперёд, стремясь вернуться к своему владельцу. Он петлял по беднейшим местам, какие только можно было найти, но спустя какое-то время понял, что вышел в район развлечений. Хэ Сюань нахмурился: неужели Ши Цинсюань не страдал? Неужели он праздно распивал вино, предаваясь похмелью, как прежде делал это постоянно? Нет, веер провёл его мимо главной улицы, прямиком в какой-то переулок. Стали слышны неприличные звуки: протяжные стоны, шлепки тела о тело. Он оказался в подобном месте. Переулки, где у шлюх был хороший шанс подцепить какого-нибудь пьяного покровителя, находившегося поблизости. Шлюхи, не подходившие под высокие стандарты публичных домов, показывали себя прямо на улице. Он предполагал, что через этот переулок веер выведет его на основную улицу рядом, но вместо этого он резко повернулся и замер. Поразившись, он поднял взгляд, увидев какую-то хижину. В ней не было ничего особенного, что бы выделило её из числа прочих хижин, наспех построенных на улице с целью создания видимости личной жизни. В этот момент он услышал это. Крайне знакомый ему голос. Какое-то ворчание. Звуки грубого секса. — Ах, прошу… Господин, слишком сильно, — ахнув, произнёс знакомый голос. Хэ Сюань замер так, будто его поразила молния. Что-то неописуемое вихрем пронеслось внутри, одновременно холодное и горячее. Ему хотелось раздёрнуть занавески. Ему нужно было узнать. Послышался стон другого мужчины, а за ним резкий голос: — Маленькая шлюшка, ты говоришь так каждому, для кого раздвигаешь ноги? — Ах… ах… ах, — тонкий, сдавленный вопль, внезапно чем-то прерванный. И, наконец, удовлетворённый стон заканчивающего клиента. — А ты не так уж плох в этом, несмотря на странные требования. Вот, твоя оплата. Звон монет. — Спасибо, добрый господин. Пожалуйста, приходите снова, — ответил монотонно. Послышался шорох одежд, и затем крупный смуглокожий мужчина раздвинул шторы и вышел на улицу, на ходу поправляя штаны и потуже затягивая пояс. Хэ Сюань поймал себя на том, что от нахлынувшего желания убивать на мгновение потерял контроль над собой. Он хотел убить этого мужчину. Хотел со всей силы впечатать в стену и разорвать на куски каждую его бесполезную конечность. В недоумении он отшатнулся назад, вглубь ниши. «Что?» Часть его, о существовании которой он попросту никогда прежде не знал, выла от страшной боли. Чувство, словно его грудь внезапно зажали в тиски, словно ещё немного, и его разорвут на маленькие части, не оставив и следа. «Почему?» Неважно, как низко пали Хэ Сюань и его семья, он бы никогда… Он бы никогда… Он бы никогда не отчаялся на… Даже его сестра и невеста никогда… Он скорее бы умер, чем… В памяти против его воли вспыхнул образ Ши Цинсюаня, смеявшегося безмятежно, пока ветер играл вокруг него. Он выглядел так свободно. Так невинно. Невинно — потому что в течение всей его жизни брат изо всех сил оберегал его, сдувая каждую пылинку. Брат, умерший от руки Хэ Сюаня. «Я никогда не хотел…» — в голове царила неразбериха, в одно мгновение всё словно оказалось перевёрнуто вверх дном. Рой беспорядочных незаконченных мыслей вихрем проносился в голове. Всевозможные чувства: боль, сожаление, тоска — неожиданно нахлынули на него, и он не имел ни малейшего представления, куда их теперь направить. Пока он продолжал пытаться хоть немного переварить собственные мысли, занавески осторожно колыхнулись вновь. Он ещё сильнее окутал себя тенью и после замер, словно увидел что-то, о чем никогда не знал. Наружу показался бывший Повелитель Ветров. На нём была одежда из тонкой, порядком изорванной ткани; неприлично глубокий вырез открывал вид на шею и плечи. Образ дополнял кричащий макияж, ярко-красная помада и разнотонные румяна. «Он бы никогда не нанёс себе на лицо подобное». Хэ Сюань знал, как сильно Ши Цинсюань заботился о своей внешности. Даже в женском обличии его макияж был искусен и нежен. Этот же… он был… непристойным. Он вновь сосредоточил внимание на теле Ши Цинсюаня. Он заметно исхудал, под макияжем скрывалось болезненное и измождённое лицо. Глаза, казалось, были страшно воспалены, а его рука… Левая рука Ши Цинсюаня была неестественно вывернута, словно неправильно сросшийся перелом. Правая нога волочилась за ним, и, опираясь на палку, которая служила костылем, он ковылял по переулку. «Чтобы найти… ещё больше клиентов?» Хэ Сюань последовал за ним тенью, не представляя, что тот ещё мог сделать. Часть его находилась в полном ошеломлении; он непонимающе наблюдал за искалеченным человеком. Ши Цинсюань был самим воплощением света и чистоты, всегда был. «Пока ты не убил его брата. Не разрушил его жизнь», — прошептал тоненький голос в голове. Хэ Сюань знал, что тогда, убив его брата и заставив огонёк в глазах Ши Цинсюаня потухнуть, он навсегда погубил что-то внутри него. «Это было заслужено», — мысленно возразил он себе же в ответ. Он вновь и вновь повторял это, словно пытаясь убедить себя. В его мести справедливость была целиком и полностью на его стороне. Ши Уду уничтожил его жизнь и убил любимую семью — Хэ Сюань лишь отплатил той же монетой. Но почему? Почему его не покидало чувство… Незавершённости? Как будто бы он лишь глубже ранил себя? Ши Цинсюань остановился прямо перед выходом из переулка и, повернувшись, направился к другой хижине. Дойдя до неё, он легонько постучал по деревянному столпу. Изнутри раздалось чьё-то ворчание, и из-за отдёрнутых занавесок показалась преклонного возраста женщина. — Это снова ты? Так скоро вернулся? — сказала она, нахмурившись. — Да, я… ещё одну банку с нектаром лотоса, пожалуйста, — трясущейся рукой Ши Цинсюань вложил ей в ладонь несколько монет. Монет, которые он только что заработал не самым лучшим способом. — Как ты так быстро закончил? — женщина вдруг умолкла, вздохнув. — Ох, ну ладно. Деньги есть деньги. Я никогда не слышала, чтобы кто-то пострадал от нектара лотоса, — она повернулась, вновь скрывшись в своей хижине, и вскоре показалась с небольшой баночкой в руках. Пробормотав слова благодарности, Ши Цинсюань направился обратно к себе в хижину. Теперь его движения казались куда более спешными, чем до этого. Хэ Сюань наблюдал за ним, охваченный беспокойством. Что-то в поведении Ши Цинсюаня казалось ему… совсем неправильным. Когда он ушёл достаточно далеко, Хэ Сюань снял с себя покров теней и двинулся в сторону ларька женщины, что продолжала наблюдать за удаляющимся от входа силуэтом Ши Цинсюаня с лёгкой морщиной на её лице. — Что ты такое продаёшь? — резко спросил Хэ Сюань. Женщина подпрыгнула и взвизгнула от удивления: — А! Ты напугал меня до смерти, предупреждай старушку хоть немного! — Что ты продаёшь? — нетерпеливо повторил он. — Ничего такого, всего лишь нектар лотоса, — объяснила коротко она. — Это… это какой-то алкоголь? — в недоумении спросил Хэ Сюань. Он никогда не слышал о нём при жизни, и Ши Цинсюань никогда не упоминал его прежде. — Что-то вроде, — ответила женщина. — Всего лишь небольшое развлечение, понимаешь? Не опьяняет, как это делает обычный алкоголь, но заставляет чувствовать себя хорошо. Иногда даже позволяет тебе ненадолго вернуться в свои самые счастливые воспоминания, которые ты пережил раньше. — Наркотик? — резко спросил Хэ Сюань; беспокойство внутри с каждым мгновением лишь нарастало. — Нет-нет, совершенно нет. Он ещё ни у кого никогда не вызывал привыкание, — она издала небольшой смешок. — Будь он опасен, они бы и вовсе не позволили нам торговать им. Как я и сказала, это просто небольшое развлечение. Он не оказывает сильное влияние на молодых людей, вроде тебя. На старых людей, таких, как я, он влияет значительно сильнее. Забирает боль твоих суставов и позволяет возродить в памяти и предаться грёзам по дням юности. Сделав короткую паузу, она продолжила: — Полагаю, он может представлять опасность лишь в очень глубокой старости. Очень часто такие люди имеют склонность забываться в своих мечтах. Хэ Сюань узнал достаточно. Наркотик, позволяющий людям воскрешать в памяти счастливые дни из их прошлого? С куда более сильным воздействием на людей в возрасте? Людей в возрасте, которые, в сравнении с молодыми людьми, имеют куда больше воспоминаний, которые можно пережить вновь? Какими же окажутся последствия для смертного, за спиной у которого сотни прожитых лет и бесчисленное множество воспоминаний? Не сказав больше и слова, он повернулся и поспешил назад, в хижину Ши Цинсюаня. Хэ Сюань колебался лишь мгновение перед тем, как отбросить занавески и ступить вовнутрь. Ши Цинсюань лежал на бамбуковом матраце с бессмысленной улыбкой, игравшей на губах, и блаженно смотрел в никуда остекленевшими глазами. Банка с нектаром лотоса уже была открыта; вокруг повсюду валялось множество таких же — все они были пустыми. Теперь, когда Хэ Сюань находился ближе, он мог рассмотреть во всех деталях, насколько ужасающе слабо выглядел Ши Цинсюань. У его глаз виднелись морщины. Они появились от боли? Возраста? Неужели прошло так много лет? Кожа Ши Цинсюаня под спёкшимся макияжем казалась ломкой, словно с годами засохшая бумага, которая уже давно выцвела. Остекленевшие глаза были сильно воспалены. Ши Цинсюань бессмысленно махал руками в разные стороны, улыбка на его лице становилась шире, пока в памяти воскресали забытые воспоминания, содержание которых было ведомо лишь ему одному. — Брат, видишь? Я тоже так могу! — пробормотал он. Всё его тело дёргалось, а руки старались ухватиться за что-то, словно тот пытался продемонстрировать какое-то действие. Пока Ши Цинсюань пинался, совершенно не обращая внимания на покалеченную ногу, вся его одежда собралась в различные складки, открыв вид на когда-то красивые ноги, испещрённые теперь многочисленными синяками. Хэ Сюань отвёл от них взгляд, сфокусировав его на бамбуковом матраце. Пятна. Пятна, напоминающие застывшую кровь, и… что-то ещё… К горлу Хэ Сюаня внезапно подступала тошнота. Он был тем, кто сделал это с ним. Человек, когда-то звавший его своим лучшим другом, превратился в… это. Нищий. Калека. Проститут. Наркоман. Жалкое существо, судорожно дёргающееся на бамбуковом матраце, отчаянно желающее вновь пережить счастливейшие воспоминания из своей жизни. Хэ Сюань рухнул на колени, опустив голову, охваченную раздирающей болью. — П-прости, — с трудом произнёс он. «Прости. Я никогда не хотел, чтобы что-то подобное произошло».