Монохромная симфония

      Монохромный космический корабль, как и бесконечное количество времени назад, рассекал просторы Вселенной. Его единственный пассажир, такой же монохромный, как и окружающее его пространство, стоял у иллюминатора, меланхолично наблюдая за плывущими по чёрному небу звёздами, планетами и туманностями. Пианино у стены, казалось, заскучало без тех причудливых мелодий, которые нередко звучали в этом помещении с кипельно-белыми стенами, но Масаде сегодня совсем не хотелось играть. Он словно размышлял о чём-то вечном и непостижимом…       Тихий смешок заставил пианиста обернуться к дверному проёму, в котором показалось ещё одно монохромное существо, похожее на сгусток непроглядной тьмы, среди которой резким контрастом выделялась белая маска с кривыми глазами и глумливо ухмыляющимся ртом. Не дожидаясь разрешения войти, существо протиснулось в дверь, оставляя чёрные следы на белоснежном полу.       — Ну вот, опять наследил, — тяжело вздыхает Масада. — Я только сегодня здесь прибрался… Когда же у тебя появится хоть крупица совести, Убоа?       Призрак в ответ только хрипло хохочет, а затем, сбросив свой смоляной покров, принимает человеческую форму. Только маска остаётся на месте, полностью скрывая лицо, обрамлённое копной взлохмаченных чёрных волос.       — Опять хааандришь, Маааэстро? — произносит Убоа в своей привычной манере, вальяжно растягивая букву «а».       — Да так… — Масада пожимает плечами, обводя печальным взглядом оставшиеся на полу следы и кучу вязкой черноты, оставленной призраком у двери.       — Слушааай, мы с тобой тааак дааавно друг другааа знаааем, порааа бы уже привыкнуть, — заметив, куда смотрит пианист, усмехается Убоа.       — Тогда сними эту нелепую маску, — Масада невольно улыбается, чувствуя себя уже не таким печальным, как минуту назад. — Ты ведь прекрасно знаешь, что посторонних на этом корабле не бывает, и никто кроме меня твоего настоящего лица не увидит.       Убоа усмехается и сдвигает маску, открывая мертвенно-бледное лицо, рассечённое глубоким неровным шрамом. Кроваво-красные глаза вспыхивают яркими пятнами, нарушая монохромность окружения, а тонкие губы расплываются в ухмылке, обнажая недлинные, но очень острые клыки. Однако, в следующий момент призрак резко меняется в лице и тянет носом воздух. Запах, витающий в помещении, явно ему знаком…       — Что такое? — обеспокоенно спрашивает Масада, подходя ближе к гостю.       — Что же ты мне врёшь? — Убоа снова ухмыляется, но на этот раз на его лице проскальзывает тень гнева. — Не бывааает посторонних, кааак же… Здесь ведь буквааально несколько минут нааазааад былааа девчонкааа с косичкааами, кааак тааам её…       — Мадоцуки… — Масада называет имя девочки, но тут же спохватывается. — Погоди… Так ты тоже её видел? Надеюсь, ты не сделал ей ничего плохого?       — Видел, ааагааа… Угораааздило меня заааявиться к Понико кааак раааз в тот момент, когдааа к ней пришлааа этааа Мааадоцуки… — небрежно произносит Убоа и снова скалится. — Ааа чего это ты тааак зааа неё беспокоишься?       — Она моя бывшая ученица, — отвечает Масада, серьёзно глядя в алые глаза призрака. — И ты не ответил на мой вопрос… Ты ведь ничего ей не сделал?       — Дааа онааа сааамааа кому угодно что угодно сделааает, — фыркает Убоа. — Онааа нааа меня нааапааалааа, ясное дело, что я перенёс её в тот ааадский сон… Вот только умааа не приложу, кааак она сумелааа из него выбраааться…       — Быть не может, — Масада качает головой. — Мадоцуки хорошая девочка, она никому не способна причинить вреда…       — Вот знааачит кааак, — Убоа злится сильнее и наступает на пианиста, заставляя того попятиться к стене. — Знааачит, ты скорее поверишь ей, чем мне?       — А ты что, ревнуешь? — Масада невольно усмехается. — Напрасно, напрасно… Заметь, я ведь не ревную тебя к Понико…       — Потому что ты знаааком с ней тааак же дааавно, кааак и со мной, и прекрааасно знаааешь, что у нааас нет и не может быть никаааких чувств друг к другу, кроме взаааимной выгоды, — огрызается Убоа, испепеляя пианиста взглядом. — Я для Понико — всего лишь пааарааазит, который питааается её жизненной энергией, чтобы не исчезнуть, ааа онааа взааамен получааает от меня возможность видеть сны. И ты это знаааешь. Ааа я не знаааю, что у тебя тааам было с твоей бывшей ученицей… Или может до сих пор есть?       — Убоа… Ты… — договорить Масада не успевает — призрак впечатывает его спиной в стену и грубо, властно целует, прокусывая губы до крови. Пианист судорожно всхлипывает и пытается вырваться — он ведь так боится боли, что даже малейшая царапина способна вызвать у него приступ паники. Но Убоа только сильнее вжимает его в стену, не давая даже пошевелиться, а спустя минуту внезапно отстраняется сам. Довольно облизывается, вглядываясь в белое как мел лицо Масады, любуясь так ярко выделяющимися на нём алыми капельками крови. Ухмыляется, невесомо проводя кончиками длинных чёрных когтей по щеке пианиста, потом — подушечками пальцев по губам, стирая кровь.       — Ты что-то хотел скааазааать, Мааасааадааа? — призрак как-то по-особому тянет уже ставшее родным имя, словно смакуя каждый звук.       — Я хотел сказать, что ты зря себя накручиваешь, — уже отошедший от шока пианист тепло улыбается. — Да, я переживаю за Мадоцуки, но как учитель. Как старший товарищ. Ничего более.       — Верю… — неожиданно ласково произносит Убоа и снова целует своего Маэстро, но на этот раз мягко, уже не стараясь причинить боль. Тот в свою очередь запускает руки под мешковатую кофту призрака, скользя длинными тонкими пальцами по его телу, сплошь покрытому шрамами и рубцами разной свежести. Он знает каждый из этих шрамов, помнит наизусть все истории, связанные с тем или иным ранением. У всех одинаковый конец — любой, кому довелось хотя бы поцарапать Убоа, отправлялся в кошмар, из которого нет выхода. Исключением стала только смышлёная Мадоцуки, которая знает, что для того, чтобы найти выход из любого сна, нужно просто проснуться, ущипнув себя за щёку.       Внезапно пальцы Масады натыкаются на свежую, ещё не зажившую до конца рану на груди призрака.       — Ну что, всё ещё считаааешь, что твоя ученицааа не способнааа причинить вредааа? — усмехается Убоа, не без удовольствия наблюдая за меняющимся выражением лица пианиста.       — Как это случилось? — подавленно спрашивает Масада, осторожно поглаживая края раны.       — Похоже, я её здорово нааапугааал, но онааа сааамааа виновааатааа, — хмыкает Убоа, перехватывая руку пианиста.       — И что же она сделала не так? — тон Масады становится заинтересованным.       — Пришлааа в костюме кошки, ещё и мяукнулааа… — отвечает Убоа, состроив обиженную моську. — Ты же знаааешь, кааак я люблю кошек. Потянулся к ней, хотел зааа ушком почесааать, ааа онааа срааазу за нож схвааатилааась…       Масада не удерживается и тихо беззлобно смеётся. Да, они знают друг друга уже очень давно, но факт, что у такого монстра как Убоа могут быть такие милые слабости, не перестаёт удивлять пианиста.       Призрак сипло смеётся за компанию, а потом, обняв Масаду, тихо просит:       — Сыграааешь для меня, Маааэстро?       И Масада, не в силах отказать, садится за пианино. Делает глубокий вдох и почти невесомо касается пальцами клавиш, выводя мелодию, которая, кажется, берёт свои истоки откуда-то из глубины души. А Убоа, усаживаясь рядом с пианистом, прислоняется к нему боком и прикрывает глаза, спокойно внимая космической музыке. Так бывает каждый раз, когда он приходит к Масаде, но эта традиция никогда не надоест, ведь Маэстро каждый раз сочиняет что-то новое. Каждое из его произведений по-своему очаровательно, но сегодня… Сегодняшняя симфония, считает Убоа, самая прекрасная из всех, что ему довелось услышать за его долгую чёрно-белую жизнь. Словно Масада играет для него в последний раз, и поэтому решил выложиться по полной…       Пианист, будто прочитав мысли призрака, внезапно прерывает мелодию на кульминационной ноте и опускает руки.       — Что тааакое? — Убоа открывает один глаз, косясь им на Масаду. — Почему перестааал?       — Я… просто подумал… — тихо произносит Маэстро, с ноткой горечи в голосе. — Что если однажды случится так, что Понико больше не сможет давать тебе свою энергию? Что если ты и правда исчезнешь из этого мира? И из моей жизни… Я не представляю, что со мной случится, если ты однажды не придёшь…       — Ааа что с тобой может случиться? — невозмутимо произносит Убоа. — Здесь полно других призраааков, дааа и твоя Мааадоцуки нааавернякааа ещё не раааз заааглянет к тебе…       — Ты не понимаешь… — Масада вздыхает, опуская голову. Убоа тоже тихо вздыхает — он-то как раз всё прекрасно понимает и сам боится не меньше. Боится оставить своего Маэстро, который к нему так привязался. Он хочет высказать всё, что наболело, прямо сейчас, но вместо этого лишь улыбается, зарываясь носом в волосы пианиста.       — Не зааабивааай голову ерундой. Живи сегодняшним днём и продолжааай рааадовааать меня своей музыкой. А я… я уж постааараааюсь быть рядом кааак можно дольше…       Монохромная симфония звучала на монохромном космическом корабле. Двое монохромных существ молча наслаждались звучанием волшебной мелодии. И только их чувства друг к другу были далеко не монохромными…