irrationality

Я полностью растворил и растворился в Биоматрице. А это неплохо, в принципе… Конечно, привычней наблюдать всё из собственного тела, но и собственное тело наблюдать со стороны, будучи и собой, и не собой одновременно определённо затягивает. Девять из десяти ставлю. За спецэффекты. Доктор Громов, кажется, пытается что-то из себя выдавить — заикается и дрожит как осиновый лист, отползает, беспомощно прикрываясь руками, когда мои красные отростки-конечности тянутся к его персоне. В какой-то степени он жалкий неудачник — это ж надо похерить весь мир, убить своё величайшее творение-защитника, умереть двадцать шесть раз наитупейшим способом (нет, себя я в расчёт не беру, ведь я делом был занят), однако, глядя на трепыхающееся в красных нитях тело, мне в равноценной степени стало его жалко. Какая-то недостойная его жалость всё же отбила отросток, да. «Сломай ему шею» — прошелестела Боиматрица. — «Он нам больше не нужен». Я проигнорировал её подсказки. Только сформировал себя-человека, чтобы не пугать Энджи, а то глядишь и правда откинется — всё-таки психика у него оказалась куда нежнее моей. Вижу инфракрасным зрением, как у того челюсть отпадает — что, не ожидал старину Чарли увидеть? Громов в приступе иррациональной паники тянется ко мне, как дитя малое к мамке, а когда, видимо, с запозданием осознаёт, что красная субстанция, захватившая Луну и подмявшая Доктора Громова «В» в свою структуру, отняв все авторские права, принадлежит мне, только нелепо ойкнул, всхлипнул и обмяк, сползая к моим ногам. Странный ты, директор, когда видишь нечто потенциально опасное надо как раз не падать в обмороки, а то рискуешь найти свою голову отдельно от тела. На самом деле я действительно разрывался между «добить, чтоб не мучился», и «всё-таки он человек». Кажется, последний человек на Земле (и Луне), который не… ах, да. В любом случае я положил его на импровизированный органический стол — фантазии хватило только на это — пока Биоматрица восхищённо поглощала все системы подобно прожорливому червю. Поразмыслив, я запустил самые тонкие отростки под куртку Александра, подсоединяясь к нервным окончаниям, сканируя. Да у него нервный срыв как минимум!.. — R: Контроль администратора одежды. Полное восстановление. — Тогда его органы будут моими, — по-старому требовательно и недовольно прошипела Биоматрица, но её голос уже не имел столь веского значения. Я не знал, сработает ли эта команда на ком-то другом, но, видимо, сработала. Громов дёрнулся, открыл глаза и испуганно застыл, уставившись на меня. Точнее, на мои рога. А потом проследил мясистые отростки к своим рукам и тут-то его накрыло: он вдруг заорал так, что меня чуть звуковой волной не сшибло, заизвивался, как уж на сковородке, и мне реально пришлось привязать его к столу. Но свободная рука Громова успела цапнуть «подключение» и рвануть от себя, что тут же отразилось болью на обоих. — Успокойся, — с раздражением, строго приказал я, нависнув над запыхавшемся директором. — Иначе мне придётся тебя ударить. Ты же не хочешь этого? Вдруг мне захотелось ему отомстить. Да, я почувствовал ту самую власть, ту самую вседозволенность над чужой жизнью, вспоминая с каким трудом мне давался перевод в тур-гиды, а потом ещё и гонения, как Неподключаемого. А астрономические штрафы ни за что!.. Биоматрице Александр явно не нравится, раз она так старательно подливает масла в огонь, а это точно она мне архивы воспоминаний подкидывала, точно. И я, сжав Громова, буквально вдавив в стол, насильно впился сотнями отростков под кожу. О-о, сколько боли в нём… Душевной, в смысле. И ему нравится в ней прямо купаться… Моральный мазохист. Кажется, он искренне раскаивается. Ага, мысли о суициде, тварь ли он дрожащая, или право имеет… Так. Стоп. Я копаюсь в его мыслях? Громов только страдальчески проскулил что-то, похоже, то ли устав бороться, то ли просто приняв уже свою судьбу, то ли решил лучше не дёргаться. Расслабился, распластался подо мной, и мы оба как-то прислушались, как восстанавливаются, покалывая, сожжённые нервные клетки. Это больно. Достаточно больно, я б сказал. Мне вот было бы неприятно, к примеру. Мне. Но не Громову. Он так мысленно простонал это «чё-ё-ёрт», что мой член внезапно заинтересовался происходящим. А Громов испугался своих же мыслей; сразу заелозил в очередной недо-попытке вырваться. Недолго думая, из чистого интереса, я вогнал шипы ему прямо в вену на сгибе локтя как конченному наркоману. И знаете что? Ему нравилось! Он стыдился своих желаний, но, блять, ему нравилось! — Н-не надо!.. — беспомощно тихо выдохнул Энджи, когда мои руки — которые руки — потянулись к его маске. Одна предупреждающе легла на горло, а вторая стянула респиратор и очки. Здесь достаточно кислорода, чтобы он мог дышать. Вот и пусть дышит. Дыши, директор, не забывай. На меня уставились заплаканные карие глаза жертвы. Иначе это не назвать. Жертвой себя Громов считал, наверное, больше всего, причём как в психологическом плане, так и в плане искупления или чего-то такого, хрен его знает, я не стал копаться в его пиздостраданиях. У Энджи чертовски красивые глаза. Биоматрица фоном упомянула, что они теперь принадлежат ей, я шикнул на неё, и она обиженно поползла взламывать остатки серверов. Стоит ли говорить, что я потерял совесть? Мне совершенно не стыдно облапывать, рассматривать и пользоваться Громовым, внутренне смеясь с его чувства неловкости. Смешной, перед кем тут стесняться? Капитан пока занял Аннет; Биомяутрицу, которая, блин, никак не могла стать обратно устрашающим скелетом? Ха! Я наклонился над загнанным бывшим начальником и с упоением вгрызся в его обкусанные губы, будто собирался сожрать. Хочешь быть жертвой? Окей, я тебе помогу. Возможно, он слышал мои мысли, — задним числом подумал я, — мы ведь связаны сейчас и всё такое, но какая разница? А, Громов? Какая разница? Вот и мне кажется, что никакой. Поэтому я стягиваю его штаны до колен, и то ли это моё вмешательство так работает, то ли на Луне действительно климат отлично поддерживался: здесь не холодно, но ощутимо, отчего тело покрывается мурашками; русский внезапно тихонько так вздыхает, и я, кажется, понимаю, о чём он думает. Ожидает даже. А я как-то даже не думал… в таком ключе. Что ж, я человек простой — просят, значит, сделаем, и ощутимый страх и беспокойство Громова тонет в его громком, несдержанном стоне. Он стискивает зубы, до скрипа, выгибается, старается контролировать себя, но я-то слышу в его мозгу бегущую строку из — чёрт! -чёрт! -чёрт!.. А Биоматрица права была, на счёт количества конечностей — одна моя мясистая. хм… «рука» отлично заполняет мечущегося Громова, старательно растягивая, пока другие две держат непослушные ноги, что норовят свести коленки. Он практически распят подо мной, на мне, и дремавшее из-за стресса (да и в целом не очень располагающей обстановки) животное желание трахаться проснулось в полной мере. Стянув с себя респиратор, я снова вернулся в нормальную форму, попутно другими конечностями снимая с Громова штаны. Блять, я, кажется, рехнулся, но вы знали насколько крышесносно чувствовать себя в другом человеке? Себя через ощущения другого человека. Охуенно, если честно. Я просто придавливаю директора собой, с упоением запрокидываю ему голову, намотав в кулак отросшие волосы, и без лишних прелюдий толкаюсь в его тесный зад, заглушив собственный рык укусом. Бедняга Громов, кажется, он реально поверил, что я хочу перегрызть ему глотку… Я же просто кусаюсь. Потому что хочется. Оставляю лиловые следы зубов и трахаю его так, что тот аж пищит. Его сознание лихорадочно мечется с мыслью о Биоматрице, что здорово отвлекает, и я хмурюсь, крепко удерживая его в такой открытой позе; мокро лижу по шее за ухо, выдыхая: — Закрой глаза. Громов… подчиняется. С сомнением, но подчиняется, и я уже не отдаю себе отчёта, что полностью подавляю его волю. Я жадный. Я голодный. Именно я. Я вижу красную заразу в чужих расширенных зрачках. Александр отчаянно хватается за мои плечи, больно сжимает. Из его глотки вырывается что-то похожее на придушенный вскрик; он запрокидывает голову сам, подставляясь. Я чувствую, как надломанные какие-то личные шаткие моральные устои трещат у него по швам, а потом с треском рушатся, пробивая дно. Громов сам выгибается навстречу, видимо, чисто из вредности, потому что я и так знаю под каким углом нужно его драть. Как хорошо, а как — заебенно. Как бы я нас не удерживал на грани, директор всё же кончил первым, едва потянувшись подрочить: выгнулся с открытым ртом, а потом нелепо раскинулся тушкой, переваривая случившееся, пока я сам заканчивал, параллельно «отсоединяя» здоровые нервные клетки от не совсем здоровых моих. А я тем временем сыто размышлял о кусочке любопытной информации: раз уж ты думал о тентаклях, то, так и быть, я тебя трахну ими, не сомневайся, только когда натрахаюсь вдоволь сам. Вполне вероятно, что я сказал это вслух, потому что доктор Громов побледнел, покраснел и нервно сглотнул.