Больше, чем просто спасибо.

— Стась… Вытягивает как может знакомое имя Ипполит, по стеночке съезжая на пол. В голове туман, ноги едва держат, а голос тихий такой, с хрипотцой пьяной, что едва слышен. Стас внимания не обращает на пьяное завывание своего имени рядом и продолжает искать ключи по карманам чужой куртки. — блять, Стась… — Поль, завались. — Стась… Поля не унимается и продолжает вытягивать чужое имя. Анастасий ломается и обращает наконец ДОЛЖНОЕ внимание на пьяное тело, что подперло собою стену. — чего? — кл…ик. ключи говорю. — да знаю я, только в куртке их нет. они у тебя? Муравьёв не отвечает, только медленно кивает головой и протягивает Кузьмину связку ключей. Помимо ключей на связке, красовался там ещё и симпатичный брелок в виде Эйфелевой башни. Анастасий сразу вспомнил, как Ипполит рассказывал ему о поездке в Париж, как они с братом провели время, фотографии показывал. Взять его с собой в следующий раз пообещал, но Стась только улыбался на это, отпивал глоток кофе и снова смотрел в глаза напротив. Ясные, красивые глаза напротив. Только сейчас эти «ясные глаза напротив» были отнюдь не ясными и смотрели не на него, а куда-то через него. Как будто куда-то Кузьмину за спину. Это одновременно и пугало, и смешило, и завораживало. Чем только — без понятия. Своей стеклянностью или туманностью? Возможно и тем, и тем. — спасибо. Апостол загадочно молчит, кидая в соседнюю дверь взглядом молнии, пока Анастасий с ключами убивается. Пять штук и все разные, поди подбери, но у него это выходит со второй попытки. Щелчок — и дверь открылась с характерным металлическим скрипом и останавливается аккурат у ботинок Ипполита, коснувшись углом носка. — давай, вставай. — не хочу, хочу тут сидеть. тут хорошо, тут прохладно в спину. — сначала прохладно, а потом больно. давай, самурай, вставай. город сжигать не будем, но тебя в душ точно запихнем. — душ? — да, душ. на тебя будет капать сверху водичка. Апостол просверлил Кузьмина т а к и м взглядом, мол, «какого черта ты мне это объясняешь, я ж не тупой, пьяный, но не тупой», но продолжает молчать. Мальчишка делает попытки встать, но его мягкое место будто клеем приклеили к бетонному полу подъезда. Стась решает помочь нерадивому пьянчуге встать, но сам чуть не падает, когда Полька, такой, казалось, мелкий Поля чуть не втянул его к себе, на пол. — давай, держи меня за плечи. — держи меня, соломинка, держи… Напел Муравьёв мотив известной песни Аллы Борисовны, но икота взяла свое, и он снова замолчал, обнимая чужие плечи, благодаря которым он сейчас, пусть и не совсем твердо, стоял на ногах. Кузьмину пришлось руками обнять Ипполита за талию и к себе прижать, чтобы они могли спокойно перешагнуть порог полькиной квартиры. Стася перешагнул порог чужой квартиры, придерживая тело Польки руками и волоча его почти за собой. — да где ж столько веса в этом теле… — в голове. это мысли такие тяжёлые… Философски подмечает Ипполит, сам себе в зеркале улыбаясь. Картина маслом, запечатлеть бы это ещё, что б потом при удобном случае показывать в с е м. Но Анастасий не такой, он порядочный до мозга костей и совесть ему просто не позволит. — Поль, давай, мне тяжело тебя тащить. — брось меня тут, я сам доползу… И Стася бы прямо сейчас его отпустил, но все же решил дотащить бренное тело до ванны. Поля уже не сопротивлялся, вообще был спокойным. Как удав. И с одной стороны Стасе это было выгодно, хотя б из рук не вырывался, а с другой… Сука, ну и тяжелый же он. Кузьмин наконец открывает дверь, затаскивает туда Ипполита и усаживает его на бортик ванной, чуть придерживая за плечи. Что б не навернулся. — так, сиди тут. я пошел за одеждой. твоя белая рубашка убита в хлам. — мгм… — ну? Анастасий демонстративно упирается руками в бока, пока Муравьёв не поднимает на него своего затуманенного взгляда. До него не сразу доходит, что этим своим «ну» хотел сказать Анастасий, но до него все же снисходит озарение. — че? а, второй комод от стены. — все, жди. я сам выберу тебе одежду. Апостол только кивает на прощание исчезающему где-то в коридоре Кузьмину. Решив, что повертеть головой — это отличный способ привести себя в чувства, он сделал только хуже. Голова начала болеть сильнее, но и это не все. Рука Ипполита соскальзывает с края и он падает спиной в ванну, чудом не ударившись головой об борт. — что случилось?! На шум-грохот прибегает Стась с чистой одеждой в руках. Глаза, да и выражения лица в целом были просто нечто, настолько он испугался за пьяного идиота, что чуть не сшиб по пути тот несчастный комод, пока бежал от комнаты в ванну. — Поль, ты… ты как? — ты про состояние или как я это сделал? — оба. Поля хотел встать, даже руку протянул Стасе, что б тот помог ему вернуться в вертикальное положение, но тот не помог. Стас просто стоял и смотрел, как Ипполит тянет к нему руку и просит помочь с каменным выражением лица, будто Полю ему не жалко от слова совсем. Но на самом деле жалко. — Стась… Снова протягивает родное имя Муравьёв, максимально трезвым взглядом стараясь посмотреть в глаза Кузьмина. — давай я лучше так тебя оставлю, м? — бля, Стась, ты чего? сложно что ли помочь? — нет, но ты же помнишь, что я сказал, что тебя запихнем под душ? — так… — ну вот. Анастасий подходит ближе и резко поворачивает кран смесителя в сторону холодной воды и включает душ. Ипполит трезвеет мигом, буквально подскакивая на месте, но встать все еще не получается. — Стась! — протрезвел? — да! Кузьмин плавно поворачивает смеситель в сторону горячей и наблюдает за Полей, который волосы мокрые назад убрал, что б в глаза не лезли. А еще Поля дышит шумно, глаза потирает, взгляд приводя в норму. — о, тёпленькая пошла…

***

Ипполит из ванны выходит в одном полотенце. Анастасий бросает на протрезвевшего Полю быстрый взгляд, пока сам по кухне ходит туда-сюда, пытаясь что-то да приготовить, пока на столе стыли две одинокие кружки чая. — с протрезвлением. — не язви, черт патлатый. я просил помочь, а ты наблюдал. — а давай возьмем не отдельный кусок времени, а конкретно весь день. — а давай. Казалось, Поля берет Стася на слабо. Но Кузьмин не лыком шит и, плюхаясь на соседнюю табуретку с куском колбасы в зубах, начинает перечислять. — смотри, Серёжа позвонил мне и попросил тебя на машине забрать. было? — было. Муравьёв соглашается, отпивая из одной из кружек холодный чай. — терпел твое пьяное пение на протяжении всего пути. было? — я не помню, а че я пел? — ебу? — видимо, нет… хорошо, дальше. Поля снова делает глоток и вдруг морщится. До него только сейчас доходит, что чай этот без сахара и вообще пакетик порвался, горькие чаинки липли к языку и зубам. — так, что еще… — да понял я, понял. не продолжай. Чай выливается в мойку, кружка ставится туда же и заливается горячей водой со средством. Анастасий взгляда от щеголяющего в одном полотенце Ипполита не отрывал, да и, признаться честно, не хотелось. Его тело было таким красивым, одна спина с аккуратно торчащими позвонками чего только стоила. Стасу хотелось обвить руками талию полькину, прижаться щекой к коже нежной и горячей после душа, и не отпускать. Аромат чужой шумно хотелось вдыхать, голову на плече устроив. Из мечт неземных о теле земном его вернули звонкие щелчки перед носом, которыми Муравьёв решил вернуть Кузьмина на землю. — ты чего завис? — да так, задумался. — о чем? ну, если не секрет. — как ты говоришь мне спасибо. — да ты… черт, да скажу я тебе это спасибо. позже только. Стась не понял. Что сложного было сказать простое «спасибо» прямо сейчас, а не ждать какого-то определенного момента? Но Поля не признавался, только ходил туда-сюда, от шкафчика к шкафчику. А потом все же нашел то, что искал, но дотянуться до этого не мог. Стася долго наблюдал, как Апостол вставал на носочки и тянулся к заветному, но каждый раз проигрывал. Уж слишком высоко были сушки, которых Поле так сильно захотелось. Представление представлением, но оно начинало переходить в тихое издевательство над Ипполитом, поэтому Анастасий решил помочь. Он подошёл к Поле, подвинул его в сторону толчком бедра в бедро и достал эти несчастные сушки. Ему даже на носочки вставать не пришлось, только руку протянуть. — держи. — а раньше не мог? — ты сделал кучу ошибок в слове «спасибо». Стась положил упаковку перед Полей и хотел было вернуться на прежнее место, на стул у стены и продолжить пить холодный чай, но был остановлен. Чужая рука схватила его за запястье и потянула на себя. Поля убирает руку с запястья, тянется к вороту джинсовки, которую Стас забыл снять, тянет на себя и целует нагло, в губы впиваясь. Кузьмин одновременно и в шоке, и в ступоре, и вообще не знает, что ему делать, куда себя деть и как реагировать, поэтому просто кладет свои руки Польке на бедра, пальцами едва сжимая махровое полотенце. (да, все это время Поля был в полотенце) — спасибо. Поцелуй долгий разрывая говорит Муравьёв и улыбается так самодовольно и даже не подозревает, какой механизм он запустил. — ты чего? — спасибо, не услышал? могу повторить… И Поля хотел было повторить свой дерзкий поступок, но был остановлен Стасей, который резко усадил Полю одним движением на лакированную столешницу. — что, боишься сорваться? — да. Кузьмин отвечает честно, без какого-либо притворства, ведь перед таким мальчишкой, как Апостол, устоять сложно, порой невозможно. — тогда чего ждешь? С улыбкой Поля нагло запустил руки парню под майку, задирая одежду все выше. Пальцами он очерчивал каждый изгиб чужого тела. Он приблизился лицом настолько, что дыхание чужое и горячее мог щекой почувствовать. Его не останавливали, не просили прекратить, а просто давали делать все, что ему захочется. А ведь могли, но не хотели. Вместо этого Стась потянулся за поцелуем. И получил его. Горячий, смазанный, долгий, пока воздуха двоим хватать не стало. — не знал, что ты так можешь. — я и не такое могу. И только Ипполит хотел что-то сказать, как был подхвачен на руки. Он руками шею чужую обвил и носом в нее уткнулся, горький аромат чужого одеколона вдыхая. Секунда и он уже лежал на кровати, прижатый к ней Анастасием. На лице второго улыбка хитрая и взгляд горящий, словно у хищника перед броском. — не соврал. Поля снова к губам чужим прижался, языком своим касаясь чужого. Стась движениями быстрыми стянул с себя джинсовую куртку, оставаясь в ненавистной Ипполиту майке. — сними ее. Просит голос сбитый, поцелуй разрывая и в глаза горящие смотрит взглядом еще порядком затуманенным. И Стас повинуется, словно это не просто просьба, а приказ свыше, перечить которому себе дороже. Дыхание его горячее и Поля чувствует его шеей, когда тот тянется поцеловать ее, оставить свой след, багровеющий на коже размытым пятном. — штаны. Все еще сбито тараторил Муравьёв, целуя чужую шею в ответ. Он пальцами по шее тонкой ведёт и целует, языком обводит поцелуй и снова целует. Анастасий дышит шумно в шею чужую, грудью своей касаясь чужой. Поля руку от торса убирает и к ремню на штанах Стаси тянется, отстегнуть хочет, стянуть их наконец. Но его останавливают, его руку своей накрывают, помогают отстегнуть пряжку, вытянуть ремень из шлёвок и бросить куда в сторону с глухим звоном металла от пол. — Стась… — чего? — штаны, прошу же… Казалось, мольба. В голосе тихая мольба и только взгляд затуманенный. У Поли глаза красивые, голубые, с едва заметным зеленым блеском, которого, если не всматриваться, и не видно. Но Стась рассмотрел его, у него было много времени насладиться этими глазами: когда они встретились впервые на дне рожденья Миши, куда их обоих позвал Серёжа, помогавший имениннику с подготовкой. Поля тогда тоже был пьян, но не настолько. Он столкнулся с ним совершенно случайно, когда на балкон покурить вышел. Стась тогда тоже был пьян, искал, у кого можно «стрельнуть» сигарету и наткнулся на скучающего Полю. Они тогда разделили на двоих пачку ментоловых сигарет, которые Кузьмин обозвал «говном дешёвым», а Муравьёв только посмеялся, спросив, какие же тогда лучше. Тогда-то он и рассмотрел в тусклом свете фонарей с улицы глаза его. Поля тогда тоже рассмотрел то несчетное количество колец на пальцах Стаси тонких, представил их на талии своей, как они холодят кожу приятно, контрастируя с горячими пальцами. Поля ногтями кожу нежную царапал, оставляя едва заметную дорожку на лопатках, ребрах. Стась его потом за эти дорожки ругать будет, но это потом. Все будет потом, а сейчас они вдвоем и ограничений нет, сняты они. Ровно как и штаны Кузьмина, которые полетели куда-то на пол, куда пару минут назад полетела майка, а потом и ремень. Теперь они с Полей равны: оба почти раздеты, оба уже порядком взмокли, оба дышат сбито, прерывисто целуют друг друга, а еще они оба хотят одного — друг друга. — Стась… — м? — защита… И Стась понимает, чего этот голос томный просит. Он по волосам темным рукой проводит, смахивает пряди, что ко лбу клеились, но они снова падали, что обзор закрывали и мешали. Мысленно Кузьмин пообещал себе, что сострижет эту чертову гриву к тем самым чертям. Но потом передумал, ведь Апостол будет крыть его благим матом за испорченную прическу. Кузьмин отстраняется от горячих губ Муравьёва, выпрямляется и чувствует, как в спине неприятно хрустит. Все уже порядком затекло в одной и той же позе. Он тянется к карману куртки, которая покоилась вместе с другими вещами, и достает оттуда один презерватив в серебряной упаковке. Поля неожиданно перехватывает руку Стася, забирает из рук его контрацептив и, присев на кровати, говорит, дыхание сбитое переводя. — дай я. — как скажешь. Только и успевает ответить Анастасий перед тем, как оказаться самому спиной на холодной простыне. Ипполит седлает чужие бедра, руками в грудь упирается и дышит так сбито и часто не то от волнения, не то от возбуждения. Меж пальцами все еще зажата серебристая упаковка, а полотенце на его собственных бедрах вообще каким-то чудом держалось, но в ту же минуту полетело на пол. Поля остался совсем голый, в то время как Стасе оставалось снять только боксеры — и они вновь равны во всем. Только он не спешил. На лице Апостола ни капли смущения, только лёгкий стыд, прикрытый хитрой улыбкой и горящим взглядом. Он смотрит на Кузьмина так жадно, что второму невольно начинает казаться, что его сейчас съедят. Но беспокойство уходит, когда Поля на бедрах чужих ерзает, спускаясь ниже, на коленях устраивается. Он наклоняется, Стасю в грудь целует, пресс, живот, останавливается у резинки, чтобы взглянуть Стасе в глаза, словить тот самый блеск и улыбнуться хитро. Поля зубами отрывает часть упаковки, пальцами оттягивает резинку на трусах, стягивая их ниже и обхватывая возбужденный член Стася рукой. Откуда-то сверху слышится тихий стон вперемешку с кашлем. Поля только пуще прежнего улыбается, презерватив по члену раскатывая. Когда все было надето, Муравьёв вернулся в прежнюю позу, восседая у Кузьмина на бедрах и дразня его не только всем своим видом, но и действиями, движениями, стонами. — твою мать, Поль, ты… — замолчи. Поля снова наклоняется, затыкает Стася очередным поцелуем. Долгий поцелуй разорвался на несколько, пусть и коротких, но таких же горячих и страстных, от которых разум уносится куда-то далеко. Анастасий, череду поцелуев прекращая к шее чужой губами тянется, на локтях приподымаясь, он целует багровое пятно, оставляя рядом еще одно такое же. Ипполит стонет глухо, плечи пальцами тонкими до бела сжимает. — Стась… Кузьмин целует ключицы острые и тонкие, губами каждый сантиметр исследует, языком едва касается, след мокрый оставляет. Свой след. След, который Апостол смыть не решится, который захочет оставить. Он снова по спине чужой ведет, от лопаток, позвонки выпирающие обводит, к копчику ведет. Пальцы у него горячие с контрастирующими на их фоне холодными кольцами, от которых у Ипполита мелкая дрожь по телу проходит. Стась вводит сначала один палец, затем второй, наслаждаясь тихими стонами в свое плечо. Прикосновения холодного латекса к анусу вызывали одновременно приятные и не совсем ощущения. Стася на бедра Польки давит, сесть заставляет, принять. Медленно, давая привыкнуть, словно в первый раз. Словно они снова в машине, снова на той ночной стоянке — да все напоминало ту ночь. Ипполит рот рукой прикрыл, стараясь стоны свои тихие скрыть, но Анастасий убрал ее и накрыл его губы своими. Пока поцелуй длился, Поля смог сесть полностью, стараясь привыкнуть к горячему чувству внутри, пока Стася продолжал целовать его, своим языком с его соприкасаясь. — привык? Разрывает поцелуй Кузьмин и в глаза прикрытые заглядывает, желая помимо зелёного блеска и затуманенного взгляда что-то ещё найти. Муравьёв дышит тяжело, хрипит почти, в спине выгибается, когда Стас руками на бедра давит. Внутри горячо, узко и так приятно, даже через скользкий латекс Стася чувствует все. — Поль? — все… нормально… А Поля только и может, что на выдохах говорить, жадно хватая губами воздух. Внутри все горит и пульсирует. Он снова прижимается своими губами к губам Стася, едва ли не ударяясь зубами. Когда он окончательно привык, тогда Поля начал плавно подниматься и опускаться, поцелуй стараясь не разрывать. Но каждый новый толчок делал его смазанным и быстрым, вновь превращаясь из одного в несколько. Но так даже лучше, ведь в коротких промежутках Анастасий мог насладиться сладким голосом Ипполита, тихими стонами. Стася отвечает на движения Поли тем, что обхватывает его член рукой и, надавив ладонью на головку, размазывая по своей длине его собственную смазку. Снова глухой стон куда-то Стасе в плечо, протяжный и такой сладкий. Кузьмин сам невольно прикрыл глаза, в шею тонкую носом уткнулся, прямо в свои же поцелуи багровые, и слушал. Слушал, как Муравьёв стонет, как стучит его и собственное сердце с силой бешеной, пытаясь из груди вырваться, слушал глухие шлепки плоти об плоть. — Стась, я… Предупреждает тихо Поля, кладя Стасе руки на плечи и вдыхая аромат горечи одеколона. Стася кивает понимающе, одобрительно. Чувствует как чужой член в его руке пульсирует, чувствует сближающийся конец. Минута и Поля кончает, а Стась следом за ним. В руке Кузьмина липко и мокро, что-то попало на живот, но плевать. Все можно будет смыть, стереть. Сейчас главное то, что им хорошо, что дышат они так сбито, губами соприкасаясь и жадно целуют друг друга. — спасибо… Тихо, в улыбке расплываясь, говорит Апостол в поцелуй. Анастасий только смеется, поцелуй горячий разорвав и заглядывая в глаза, что блеском пуще прежнего горят. — повторим? Словно с вызовом говорит Ипполит, руки на шее чужой сложив. — с удовольствием. К Поле снова тянуться за поцелуями, снова получают их, снова улыбаются едва заметно уголками губ.