автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
47 Нравится 24 Отзывы 13 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
«Говорится среди эльдар, будто люди пришли в мир в те времена, когда над землею простиралась Тень Моргота, и быстро подпали под его власть, ибо Враг выслал к ним своих лазутчиков, и люди вняли злобным и коварным речам и стали поклоняться Тьме, хотя не внушала им Тьма ничего, кроме страха» [1] Именно в таком ключе в «Сильмариллионе» впервые упоминаются темные культы. Большинство информации, известной нам о культах Первой эпохи, содержится в «Легенде Аданель» из «Атрабет Финрод Ах Андрет». Поскольку я предполагаю, что большинство толкинистов хорошо знают первоисточник, мне показалось интересным рассмотреть эту ситуацию более глубоко и, возможно, с непривычной точки зрения. Я счел, что не обладаю достаточными знаниями в области мифологии и религии, поэтому решил попробовать дать внятный ответ на вопрос, что заставляло людей служить тому, кто вызывал у них страх, и почему далеко не все решились на «бегство от Тьмы» или сочли его правильным. Чтобы вникнуть в эту проблему, ответ на которую, казалось бы, лежит на поверхности, стоит проанализировать не столько формальное соответствие «культа Мелькора» различным верованиям и религиям, сколько попробовать проникнуть в человеческое мышление, которое сочло бы такое положение вещей удобным или приемлемым, не наделяя эти объяснения осуждением. Моим главным помощником в этом подходе выступила книга «Психоанализ огня» Гастона Башляра, французского философа и искусствоведа середины ХХ века. Бояться слова «психоанализ» не стоит, поскольку в данном вопросе вряд ли можно подобрать более емкое слово для попытки вникнуть в иррациональное с виду поведение людей. Поскольку «как раз такой психоанализ позволяет уловить неразрывность связи между мышлением и фантазией и показывает, что в этом союзе мысли и грез всегда именно мысль искажается и терпит поражение». [3] Согласно «Сильмариллиону» люди пробудились «At the first rising of the Sun» [1] — в первый год солнца. Очевидно, что без Мелькора они существовали около 60 лет — поскольку он покидает Ангбанд в год, когда Тангородрим еще не взят в кольцо осады, но война уже началась. Поскольку пробуждение людей «показалось то ему событием столь великой важности, что Моргот сам, тайно, под покровом тьмы покинул Ангбанд и отправился в Средиземье, доверив Саурону ведение войны». [1] За столь долгий срок люди почти наверняка освоили базовые навыки выживания — у них были некие жилища (Мелькор в разговоре с людьми использует слово «dwellings» [2]), и я практически уверен, что в этих жилищах уже был огонь. Но «человеческий разум начинается не так, как урок физики. Падающий с дерева плод и текущий ручей не представляют для наивного разума никакой загадки» [3], в то время как огонь должен был содержать нечто опасное и необъяснимое для разума человека, едва познавшего мир. Пламя становится преобразующей стихией — «то, что лизнул огонь, приобретает новый вкус на губах человека. То, что опалил огонь, навсегда сохраняет полученную окраску. То, что огонь ласкал, любил, обожал, обрело воспоминания и утратило невинность». [3] Несмотря на явную чувственность этих строк, сформулированных в книге Г.Башляра, это легко переносится на очевидные для любого человека знания — огонь оставляет пятна, подпалины — то, чего он коснулся непосредственно, изменяется необратимо и больше не выглядит «чистым», либо полностью переходит в иное качество. Это касается и пищи, и сгоревшего дома, от которого остается только пепел — огонь может как обогреть и накормить, так и разрушить. Легко смыть след этого прикосновения невозможно — это необходимо соскабливать и выводить, но то самое «воспоминание» вещи, некая отметина — обязательно останется. Возможно, некоторые уже начали догадываться, какие именно ассоциации я пытаюсь провести. В Преображенных Мифах мы встречаем следующее: «Его первой страстью (и оружием) были огонь и жар» — «His first desire (and weapon) had been fire and heat». [4] Упоминания об огненной сущности Мелькора встречаются даже в «Падении Гондолина» — маленький Эарендил в слезах, когда просыпается от нападения на город, первым делом вспоминает страшные сказки «об огненном Мэлько» («his nurse Meleth had woven him concerning fiery Melko at times of his waywardness came to him and troubled him» [5]). Еще одно любопытное совпадение встречается и в другом месте. В донаучном мире «алхимики признают ценность золота именно в том, что оно является средоточием элементарного огня: «Квинтэссенция золота — чистейший огонь». [3] И почти зеркальное упоминание мы видим в «Преображенных мифах» - «Мощь Моргота рассеяна в Золоте, где бы оно ни находилось (это был элемент Моргота в Материи)» [4]. Имея на руках эти, казалось бы, очевидные упоминания, мы имеем возможность заглянуть глубже. Следующая параллель, которую хотелось бы привести, лежит в общении Эру с людьми. «В ту пору мы часто взывали к Голосу, и он отвечал нам. Только он редко отвечал на наши вопросы, но говорил лишь: «Сначала попробуйте найти ответ сами. Ибо в том обретете вы радость, и станете старше, и исполнитесь мудрости. Но не спешите повзрослеть до срока». [2] У Г.Башляра встречается такой фрагмент: «Огонь причиняет боль — и для этого ему не обязательно обжигать. В каком бы обличье ни выступал огонь: будь то пламя или жар, лампа или печь, — родители никогда не теряют бдительности. Итак, огонь изначально подлежит всеобщему запрету; отсюда вывод: социальный запрет — это наше первое всеобщее знание об огне. Раньше всего мы узнаем об огне то, что его нельзя трогать». [3] Казалось бы, одно с другим не связано — ведь Эру, создавая независимо мыслящие сущности, вряд ли мог позволить себе прямые запреты с первых лет жизни людей. Но учитывая, что все его предостережения должны были восприниматься с исключительным вниманием — выходит, раньше всего люди узнают о Мелькоре, даже не зная его лица и имени, что им стоит остерегаться знания, полученного без труда, миновав болезненную стадию выработки собственного опыта. И в этом Единый — как и родители — не терял бдительности, как бы передавая своим детям совет «не играть со спичками». Но именно это становится первым шагом к падению, удержаться от которого становится почти невозможно — ведь «огонь доказывает свою человечность именно таким образом: он всегда дарит нам некое роскошное наслаждение, вроде десерта». [3] Роскошью для людей в условиях их жизни становится знание и желание поскорее обрести все, что нужно — и пусть Мелькор «не спешил рассказать нам, как отыскать или сделать все то, чего нам хотелось, а лишь распалял желаниями наши сердца»[2], он все равно демонстрирует обманчивую щедрость: «Однако если кто сомневался в нем или являл нетерпение, он сразу же мог принести и подарить все, что угодно»[2]. И именно здесь начинает зарождаться фундамент поклонения — если Саурон, «все же поначалу учитывал и благополучие (экономическое) других обитателей Земли» [6], Мелькор в данном случае работает с куда более тонкой материей, сродни грезе или фантазии. Г.Башляр выделяет в своей книге особый род такой грезы — «мечтание у очага», знакомое любому человеку, сидевшему у камина или костра — «прирученный» огонь приглашает нас к отдыху и размышлению, почти медитативному состоянию, когда каждый может подумать «о своем» и отрешиться от мира вокруг, погрузившись в тишину и собственные мысли. И в присутствии как будто бы «прирученного» и «живого огня» в лице одного из Валар люди словно оказываются во власти этой грезы. «Так он пленил нас, и мы почитали его, и жили во власти его даров, а прошлая жизнь казалась теперь нам такой бедной и трудной, что мы страшились вернуться к ней. И мы верили всему, чему он учил, потому что хотели побольше узнать о путях мира: о зверях и птицах, деревьях и травах, что растут на Земле; и о том, как мы сами пришли в мир; и о небесных светочах, и бессчетных звездах, и о той Тьме, что окружает их». [2] Но вместе с грезой о знаниях и необъятности мира приходят и другие чувства. «Огню не свойственно абстрактное однообразие водного потока; он растет и меняется быстрее, чем птенец в гнезде среди кустов, за которым наблюдаешь изо дня в день, — и потому он вызывает жажду перемен, желание ускорить время, подвести всю жизнь к завершению, к пределу потустороннего. Такая мечта, поистине захватывающе-драматичная, расширяет горизонты человеческой судьбы, связывает малое с великим, очаг с вулканом, существование куска дерева с бытием целого мира. Зачарованный человек слышит зов огня. В разрушении ему видится нечто большее, чем просто изменение, — обновление». [3] И вслед за этим возникают первые ростки слепого поклонения, и первые же следы нарушения совета Эру — вместо того, чтобы поблагодарить воздающего знания и пойти своей дорогой, чтобы обрести опыт через ошибки и проверку обретенного знания — человек стремится к знанию более легкому, поданному в готовом виде. И в этой надежде перед ним из советчика уже появляется «божество охраняющее и устрашающее, щедрое и свирепое. Огонь противоречив, и потому это одно из универсальных начал объяснения мира». [3] И первое, что поднимает Мелькора в глазах людей до бога, который говорит с ними и снисходит до них — звучит именно так. «Я пришел из Тьмы, но я Ей хозяин. Ибо я создал Свет. Я создал Солнце и Луну и бессчетные звезды. Мне дано защитить вас от Тьмы, а иначе Она может погубить вас». [2] При подобной точке зрения выбранная Мелькором «легенда» перестает выглядеть личной прихотью или просто случайностью. Даже его капризная требовательность к мыслям других может обрести для человека, уверовавшего в присутствие огромной силы, защищающей его, огромный смысл, сопоставимый с пониманием природы стихии. Но об этом чуть дальше. «Он долго не появлялся, и мы были несчастны, не получая его даров. А потом настал день, когда свет Солнца вдруг начал меркнуть и погас вовсе, и глубокая тень пала на мир; и всех птиц и зверей объял страх. Тогда он вернулся, шествуя в сумраке, точно яркое пламя». [2] Это важный момент — люди в ужасе перед павшей на землю тенью, и Мелькор при возвращении к ним будто бы тщательно разыгрывает выдуманный им самим миф, что весь свет, что есть в мире — лишь отражение его огня. Это появление, роскошное и драматическое, вероятно, должно было заставить поверить даже самых больших скептиков в то, что они имеют дело с живым воплощением начала мира, которое дает не только разрушения, но и тепло, и пищу, и лекарства, а потому будет их охранять и беречь, если выказывать ему должное почтение. В этом контексте не возникает вопросов, какой из обликов Мелькора — «человеческий» ли, или «огненный» — является подлинным в тот момент его существования. Безусловно, «человеческий», поскольку яркое пламя, окружающее его, больше всего похоже на то, что Толкин называл «гоэтическим эффектом»[6] — но если у эльфов подобное носило «исключительно художественный характер»[6] и «на обман не направлено»[6] — в данном случае Мелькор использует гоэтейю с той самой целью, о которой упоминалось в письмах — «чтобы запугивать и подчинять»[6]. Также важно, что подобное поведение не обязательно могло быть разыграно Мелькором сознательно — с тем же успехом речь могла идти об обмане, основанном на филигранном чутье. «В любых обстоятельствах огонь обнаруживает свою злонамеренность: его трудно зажечь и так же трудно погасить. Субстанция капризна; значит, огонь — личность». [3] Своим внезапным исчезновением и появлением Мелькор как будто только подтверждает в сознании людей этот принцип — и укрепляет его своей последующей прихотью. «Теперь возведите Мне дом на холме и именуйте его Домом Господа; Я буду являться там, когда пожелаю, а вы станете в том Доме взывать ко Мне и возносить Мне молитвы» [2] Абсолютно прямую связку между данными фрагментами образует сам же Мелькор — поскольку ставит людей в положение, когда любой исход зависит лишь от его настроения. В этом его поведение не меняется и продолжает оставаться таким же непостоянным, жестоким и свирепым. «он предстал перед нами, словно огромный дымный огненный столп, чей жар опалил нас, и — канул; и воцарилась тьма, чернее, чем ночь, […] и после всегда преследовал нас ужас Тьмы». [2] Но интересно, что при этом люди не прекращали умолять о помощи и не прекращали надеяться, что Мелькор проявит благосклонность — ведь дары не закончились совсем, а попросту «he brought few gifts» [2]. «Но мы слышали его голос и внимали его повелениям, если в отчаянии просили о помощи, осмелившись войти в Дом. Ибо теперь, прежде, чем выслушать наши мольбы, он приказывал нам исполнять его волю или требовал жертвы; и раз от разу ужаснее становились его повеления, а угодные ему жертвы — все тяжелее». [2] Помимо извращенно-азартной надежды, которую порождает вера в некое «чудо», не имеющее логической закономерности, возникает и самый интересный момент мышления человека, оказавшегося в таком обществе. Такое «божество», как Мелькор — может быть почти сколь угодно жестоко, но для человека с мифологическим мышлением это будет абсолютно логично. С каждым разом он будто укрепляется в вере, что имеет дело с живым пламенем — ведь и огонь может либо разгореться, либо нет, а может и вовсе полыхнуть, перекинуться искрой на сухой материал и устроить пожар в доме. Каждый ответ мог восприниматься как чудо, каждый дар после ужаса и жестокости вызывать эйфорию. И подтверждать, что огонь нужно «задабривать», ежедневно находя отражение в собственном очаге: без «подкормки» пламя угаснет. Это своего рода обмен, необходимый, даже если недобровольный. «Принцип: все, что горит, должно получать pabulum ignis [пищу огня] — это действительно закон для донаучного мышления. Так, в космологии Средневековья и донаучной эпохи идея питания светил является чем-то вполне общепринятым». [3] Наше кольцо размышлений может замкнуться именно здесь. Мелькор солгал людям, будто является хозяином Тьмы (той самой, с большой буквы) и создателем всех небесных светил. С его уходом на землю пала темнота. Учитывая все вышесказанное, может напрашиваться вывод, что люди Хильдориэна вполне могли верить, что если они перестанут приносить ужасные жертвы, которых от них требовали — Мелькор не только перестанет давать те скудные дары, что, вероятно, помогали им выжить в отдельных случаях, но при этом разгневается и погасит и солнце, и луну, и звезды — ведь они верят, что их создал именно он. Нет ничего удивительного в том, что в подобных условиях появились люди, которые стремились ему угодить — пусть в легенде они и описываются как «the strongest and cruellest»[2], потому что такая вера требовала и силы, и жестокости, учитывая требуемые Мелькором жертвы. «Друзья его, наши хозяева, повелевали, чтобы всякого, кого схватят, приводили в Дом, — и там бросали в огонь. И друзья его говорили: поистине, это весьма угодно ему; и в то время нам показалось, что дни наши и правда стали не так горьки». [3] Несмотря на всю дикость и жестокость происходящего, которую легко осознает современный человек — для людей Хильдориэна было сложно сопротивляться подобному, поскольку такой порядок, даже продиктованный страхом, все еще не противоречил их пониманию сути вещей и того, что можно назвать «механикой функционирования стихии». Если питаться для огня — естественно, а Мелькор — пламя, породившее все светила, можно сделать вывод, что его требование себе жертв могло восприниматься не как убийство, а как ужасающий, но все же переход жертвы в иное качество и естественную составляющую жизни первобытной силы, которая должна питаться, чтобы гореть и продолжать светить. Сам выбор не случаен — даже в нашем сознании очень прочно укрепилась метафора об «огне души» — самом сильном и самом ценном, который можно отдать. Божеству не подойдет обычное топливо, на котором варят суп или обогревают жилища. Для человека, который не знал ничего другого, жизнь без жертвы «огню» для защиты — будет лишь призрачной надеждой, воспринимаемой как сказка, что огонь может гореть и согревать без дров. Возможно, этим объясняется именно то, что даже впоследствии, в Войну Гнева, «бо́льшая часть людей — будь то из народа Улдора или из числа других, недавно явившихся с востока, — примкнули к Врагу». [1] На мой взгляд, это может свидетельствовать лишь о том, насколько укоренилось у большинства людей представление о «естественности» поклонения того рода, о котором шла речь в «Легенде Аданель». Список источников: 1. Толкин Дж.Р.Р. Сильмариллион / Пер. С. Лихачевой. М.: АСТ, 2015 2. Tolkien J.R.R. Athrabet Finrod ah Andreth// The History of Middle-Earth: Volume X — Morgoth’s Ring. Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. Атрабет Финрод ах Андрэт (Речи Финрода и Андрэт / пер. А. Хромовой, ред. К. Кинн 3. Bachelard G. La psychanalyse du feu. / Русский текст приводится по: Гастон Башляр, «Психоанализ огня» / Пер. с франц. Н.В. Кисловой, при поддержке министерства иностранных дел и посольства Франции, изд.группа «Прогресс», 1993 г. 4. Tolkien J.R.R. Myths Transformed // The History of Middle-Earth: Volume X — Morgoth’s Ring. Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. Преображенные мифы /Пер. А. Кутузова. 5. Tolkien J.R.R. The History of Middle-Earth: Volume 2 — The Book of Lost Tales: Part II. Русский текст приводится по: Толкин Дж.Р.Р. История Средиземья. Том ΙΙ. Книга утраченных сказаний. Часть ΙI. /Под ред. К. Р. Толкина./ Пер. с англ. ТТТ, 2002 6. Толкин Дж.Р.Р. Письма / Пер. С.Лихачевой под ред. А. Хромовой и С. Таскаевой. М.: ЭКСМО, 2004.
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.