Почему ты так ненавидишь троллей?

— Я же не спрашиваю, гей ли твой приятель Гульмен или почему ты перекрашиваешь волосы почти каждую неделю?! — опрокидывая на пол очередной горшок с кактусом, кричит Сцилла. Гульмоника же при этом само хладнокровие. Она спокойно рассматривает свою женщину, пытаясь соотнести некоторые детали, которые выдают ту с головой. Всегда этот Кузя. Казалось бы, пора бы оставить это тролля, чтобы тот спокойно жил вместе со своей семьей, но Сцилла словно лезет в одну и ту же петлю всякий раз, пытаясь навредить тому или сделать несчастным. Как и ожидается, страдает только она сама. Такой мазохизм Гульмонике не понятен и кажется просто непрактичным. Планы надо продумывать до мелочей, а не кидаться с первой же идеей в бой. Все же порой Гульмоника усмехается своим мыслям и благодарит этого Кузю за сам факт его существования — не будь его, она была бы до сих пор одинока. Словно это было вчера, перед ней предстает тот самый день, когда она увидела Сциллу впервые. Та как обычно была над землей, поэтому заметить ее было непросто. Очередной артефакт («Едрить его в корень!»), который Гульмоника обещала достать для Гульмена по старой дружбе, ориентировочно располагался в самой гуще леса. Естественно, не выдавая никаких подробностей, Гульмоника сама рассказала ему об этой находке, просто надеясь на то, что Гульмен взамен не станет оглашать ее темные дела общественности. Это был особый самоцвет, который по легенде местным даровали жители небес, и он обладал особой силой исполнять желания, если дождаться темноты. Так как был еще день, Гульмоника, следуя давней традиции ведения своих дел, была осторожна и вела наблюдение издалека, чтобы тихонько его выкрасть, а заодно, если будет настроение, проверить. Каково же было ее удивление, когда рядом с самоцветом, все это время находившимся в доме старейшины, оказалась черноволосая дама. Та не стала церемониться и перепугала всех, у кого более менее было в порядке зрение и слух. Ведьм до этого Гульмоника не встречала, поэтому первое впечатление было самым сильным: зеленоглазая, капризная, злая. Сразу заняла ту самую землянку, где был старейшина общины. Несмотря на то, что дело Гульмоники, казалось, близилось к провалу, улыбка растягивала ее губы. Она сразу просчитала изъян в тактике ведьмы — та была через чур уверена в своих силах, а, слушая разговоры, в которых чуть ли не десять раз было произнесено имя «Кузя», пришла к выводу, что весь этот раскатистый хохот, зловещие ухмылки и сощуривание глаз только ради мести. Гульмоника, тихо смеясь, покачивала головой. Нет, так дела не делаются. Надеяться прежде всего стоит на себя, а не на какую-то побрякушку. Что прикажешь делать, если окажется, что она просто пустышка? Гульмоника, видя перед собой эту горячую, с волосами цвет воронова крыла, голову решила избрать выжидательную тактику и все же дождаться либо загаданного желания ведьмы, либо самого, непонятного ей Кузи… Смех ее поражает второй раз, когда она слышит желание ведьмы с наступлением темноты — волшебное зеркало. Именно в этот момент Гульмоника напрягает зрение и замечает трое нетипичных человечков: они низенькие, немного лохматые и у них большие ноги, один похож на взрослого, двое других еще малыши. Гульмоника догадывается, что эти существа как-то связаны с этим Кузей. То, что ведьма проделывает с зеркалом, заставляет ее присвистнуть: взмахивая руками и прознося странные фразы, она помещает всех троих в зеркало. Гульмонике даже было завидно таким возможностям в какой-то момент, но это быстро прошло. Где-то на третий день она замечает поблизости еще одно существо, похожее на тех, что пленили. Гульмоника понимает — это Кузя. Этот юркий человечек разобрался с ведьмой довольно быстро: пока та делилась своими планами с немногими подручными, он собрал вокруг себя распуганных жителей и подговорил их действовать решительно. Уже вечером этого же дня он пробрался в землянку, схватил тот самый самоцвет и загадал свое желание, как итог — ведьма оказалась в зеркале, а три плененных человечка на свободе. Гульмоника весело смеялась над всем этим действом, жалея бедняжку. У нее вызывала искреннее умиление ее непонятная жажда мести, методы и попытки быть злой. Забравшись в тот землянку под покровом ночи, увидев, что жители заняты празднованием победы, Гульмоника замечает первым делом метлу, а уже потом разбитые осколки стекла, а в них злые, полные невысказанного гнева изумрудные глаза. Они смотрят внимательно, и всем своим видом высказывают отвращение. Гульмоника же чувствует от их вида не то тепло, не то радость. Она сама бывает коварной и неискренней, нрав ведьмы ей очень близок. Ничего не говоря, она взяла тогда в руки самоцвет и решила загадать странное желание: «Хочу, чтобы эта выскочка была счастлива». В тот же миг перед ней возникла Сцилла, не зеркальная и состоящая из осколков, а живая и нахмуренная, но уже не злая. Та стояла напротив Гульмоники, рассматривая ее с нескрываемым интересом. Первыми словами ведьмы были: «Странно… Я что-то чувствую… Что-то мне незнакомое. От этого так жжет в груди… И… Ты…» Гульмоника тогда поняла, что зачаровала ведьму на какое-то время. Она не ошиблась, потому что та, рассматривая Гульмонику во все глаза, больше интересовалась ей, а не самоцветом. В тот раз Гульмоника проводила Сциллу до ее дома, а через несколько дней доставила артефакт Гульмену. Отношения с ведьмой — та еще кадриль. Сцилла, даже зная, что она жертва желания Гульмоники, проявляла себя во всем с самой ведьминской стороны: мешала вылазкам за информацией, устраивая сцены ревности, откровенно презирала огнестрельное оружие, требовала всего свободного времени, ну и, конечно же, делилась своими планами о том, как наконец-то прикончит Кузю. Гульмоника все это воспринимала спокойно, так как узнала основное — та была очень одинока и в глубине души этому ничуть не радовалась. Правда оказалась в том, что ведьме для счастья не нужна была смерть Кузи… Первая такая вспышка гнева с битьем посуды была довольно давно, когда Гульмоника осторожно поинтересовалась, почему конкретно один единственный тролль, когда есть кучка других, таких же и ничуть не хуже. Тогда Сцилла ушла сама не своя, мстить в очередной раз, причем под Новый Год. Вернулась она через три дня, с очередной неудачей и очень мрачная. Единственное, что ее спасло от уныния тогда — это объятия, хотя, поддерживая имидж закоренелой мерзавки, она всегда говорила, что терпеть их не может. Оказалось, еще как может, ведь цеплялась за Гульмонику так, что казалось практически невозможным отцепить ее руки, спустя пять минут. Бывали случаи, когда Гульмонике приходилось откладывать все свои дела, чтобы вызволить Сциллу из очередной передряги, рискуя жизнью. Кузя в такие моменты ее даже пугал своей находчивостью — в какую бы хитросплетенную ловушку он бы ни попал, он всегда выбирался, а на то место затягивал ведьму. Гульмоника после нескольких таких показательных случаев стала осторожнее с Гульменом, стараясь с ним лишний раз не сталкиваться, а свою ведьму пыталась даже отвести к психотерапевту, чтобы тот хоть немного исправил ее манию вредить одному единственному троллю. Собственно, с этой целью сегодня, заботясь о ведьме, она задает тот самый вопрос, который вызывает бурную истерику: «Почему ты так ненавидишь троллей?» В ответ никаких историй детства, признаний или откровений — только бесконечный поток ругани. Гульмоника внимательно наблюдает за тем, как портится имущество в доме, ожидая момента затишья. Собственно, пока никаких дел у нее нет, поэтому все же дождавшись момента, когда ведьма, крикнув что-то, уставится на нее, четко проговаривает: — Хочешь, помогу тебе поймать его сегодня? Повеселимся вместе. Как и ожидалось, Сцилла замирает в неверии, но в ее чарующих глазах проскальзывает истинная радость. Она делает всего два шага вперед, обвивает шею Гульмоники руками, а потом оставляет на ее губах долгий поцелуй. Гульмоника воспринимает это как согласие. Во всяком случае у нее будет время нагнать Кузю и попросить его хоть раз поддаться, а о том, чтобы ловушка оказалась несмертельной она позаботится. Никаких троллей, когда речь идет о личном счастье.