Топь

Сундук поглотил платье цвета корицы, которое несколько минут назад попало в немилость хозяйки, хотя вечером оно было выстирано и надушено остатками воды из садовой розы. Эдгар не позвал на похороны жены свою сестру, избавив её тем самым от переживаний насчёт того, достаточно ли траурным выглядит выбранный наряд. Он даже не хочет услышать соболезнования из уст Изабеллы, не хочет, чтобы она утешила его, как умеют утешать только родственники. Она готова терпеть упрёки и оскорбления, может схватить её за худые плечи и с обезображенным гневом лицом трясти, пока не заходят её торчащие из-под лифа кости, может упиваться перезвонами коротких ударов по её щекам, а потом отскочить от неё и застыть на несколько мгновений, чтобы, сломя голову, обняться с ней, будто боясь, что её унесёт ветер. А она станет гладить его по сгорбленной спине, когда его хватка ослабнет и сам он задрожит от раскатов рыданий. О такой встрече Изабелла бы никогда не пожалела, она никогда не полоснёт её холодным воспоминанием по сердцу. А вот если он с безразличным раздражение глянет на неё и не удостоит даже кивка, то это будет хуже побоев Хитклифа. Быть может, судьба щадит её, избавляя от такого эпизода. Или Эдгар решил пожалеть себя и не усугублять горе от потери жены осознанием того, что разлучен ещё и с дорогой сестрой. Хиндли оставил первый этаж в распоряжении Изабеллы, удалившись к себе в комнату. Причина крылась в том, что официального хозяина Перевала пригласили попрощаться с Кэтрин, и явиться туда ему подлежало в виде, напоминающий приличный, что противоречило его привычке напиваться до умопомрачения. Припасы были оставлены на кухне, а сам ушёл наверх, не рассчитывая на то, что ему хватит воли удержаться от соблазна выпить за упокой безвременно ушедшей. До ночи, листая книги из библиотеки Кэтрин и поглаживая пушистую морду приблудившегося Удава, Изабелла пыталась устать посильнее, дабы не прислушиваться утром с облепившей сердце завистью к сборам Эрншо. Ветер обдувал дом холодом, предвещая непогоду, казалось, всё за стенами мёрзло и ломилось внутрь погреться. Момент этот мог бы показаться приятным, но вечная тоска уже залегла в ней, и теперь она думала о том, что таких мгновений будет немного. Дремота укачала её прямо здесь , будто она жутко устала за сегодня, хотя на самом деле она просыпалась без сил, и каждая ночь приносила большее истощение. Холод растормошил Изабеллу гораздо раньше, чем она планировала. Тянущиеся через двор следы не нарушали равномерности белизны. Конь Хиндли сиротливо бродил у стойла, коротая время. Значит ей придётся лицезреть, как остатки семейства Эрншо и Джозеф уходят без неё. С болезненного неба рассеяно падал снег. Странно, но она пошла дальше мёрзнуть на крыльцо, а не заворачиваться в одеяло. Она собрал горстку снега, припорошившего ступеньки, вместе с пылью, с которой со времён Френсис никто не боролся. Вместо снежка получился грязный кусочек льда, который быстро тая, оставил на её ладони красные контуры. Развлекаясь так, она окончательно заморозила свои руки. Она решила, что такая погода ей больше по душе, а лето будет выглядеть издёвкой, заходя обратно и оставляя крохотные лужи своими домашними туфлями. Дверь кухни отворилась, сделав, на удивление, ласковый голос Джозефа отчётливей, так как он был обращён к его воспитаннику, который негодовал по поводу несоответствия погоды сезону. Хиндли с торжественной злобой ввалился с кухни с початой бутылкой. — А, мисс Изабелла, — нагло протянул он её имя, как будто он изобличал её в чём-то недостойном. Она посмотрела с обидой и укором, не понимая, почему он переменился к ней, и почему он не на полдороге к церкви. Причина крылась в том, что своё решение Хиндли не одобрял и был не рад свидетелю, который оценит его также. Смекнув, что поступок его усугублен ещё и грубостью, он в плотную подошёл к окну. Серьёзный взгляд назойливо трепал по спине, и он знал, что к непониманию должно присоединиться порицание. — Вы не опаздываете на похороны Кэтрин? — спросила она, наблюдая яркое пренебрежение временем. — Я не пойду, — ответил он сухо. Она бы отдала руку за приглашение, а он не собирается идти туда, но ведь собрался, так что случилось? Они все сговорились смеяться над ней. Хиндли приблизился к её креслу, будто выпрашивая наказание, но не получил его. Она ничего не сказала, в её виде не было даже колкости. Дело в том, что она осознала какое-то омертвение в нём и показалась себе такой одинокой, заброшенной, отрезанной от людей. Но самым жутким было то, что она понимала задворками ума нежелание Хиндли посещать это мероприятие. Продёт немного времени, и она очутиться на пороге того же бессилия. Грусть, вызванная жалеть Эрншо, на самом пришла оплакать Изабеллу из недалёкого будущего. — Я должен что-то передать от вас? — отозвался он, опуская непривычно полную бутылку к своим ногам. Подавленное состояние его соседки тяжело было не заметить, и он связал его с тем, что какой-то фрагмент её плана был уничтожен. Интересно, пошёл бы он её гонцом, если бы она попросила. Эта мысль ей так понравилась, что она тут же переменила своё мнение и великодушно пожаловала ему самые хвалебные и достойные титулы. Отказы ей опостыли, поэтому она остановилась на том, что Хиндли с превеликой радостью помчался бы исполнять её волю верным Ланселотом, и Эдгар бы передал с ним самый слёзный привет. — Нет, — задумчиво ответила она перед тем, как уйти на кухню умываться и завтракать, благо, занятость Джозефа позволила ей остаться в полном одиночестве. Мистер Эрншо прошипел ей вслед «маленькая дрянь», так как считал ореол туманной печали и разочарования вокруг неё посягательством на его дела. Кто она такая, чтобы дуть губы от того, что он поступил дурно. Такого не позволяла себе даже покойная сестра, а уж Изабелла тем более должна знать грань дозволенного. Что ей от него нужно? Чего она пытается добиться своим видом? Пусть устраивает муки совести муженьку, тот заслужил. Сам он тоже отомстит ему когда-нибудь, только наберётся смелости и дождётся нужного момента, хотя, наверное, лучшие астрологи не назвали бы ему подходящую дату. Вот тогда она поймёт, что у них один враг, и нельзя вот так, волком смотреть на собрата по несчастью. Бегая от картины свежей могилы, Изабелла могла бы сойти за работящую опрятную хозяйку: она сделала начёс расписным гребнем и даже не швырнула его в угол со злым взвизгом, случайно дёрнув слишком сильно, собрала в пучок чисто вымытые волосы, расставила утварь с намёком на порядок, подняла метлой пыль и со временем смогла смести её часть за порог. Даже обед и ужин, пропавшие из её обихода, были приготовлены на всех. Сумерки она встретила с шитьём в руках: толстые нити загораживали пробел между лифом и рукавом и дыру на её голубом платье, раненное Хитклиффом в день её побега. Аккуратность не затянула её занятие достаточно, чтобы её сморил сон. А больше дел она себя не придумала. Можно было подняться к себе наверх и, положив себе локти под голову, слушать вопли метели, такие же, как на кладбище. Вот так, из бархатной прихожей Мызы в замирающую от мороза землю. Вместо этого она снизошла до компании Эрншо, водя глазами по чужим жалобам, впитавшимися в страницы книги. Хиндли был слишком трезв, чтобы спокойно сидеть, чудное беспокойство дёргало его руки и голову, вырывало проклятия и поднимало на ноги для хаотичного и короткого кружения по комнате. Удивительно, но теперь он больше походил на пьяного человека в окружении свиты ярости и неистовства, возвращённых из опалы полной кружкой чего-то крепкого. Но Изабелла сумела не обращать внимания, хотя она уже прочла большую часть своего подарка покойнице и теперь поглядывала на стопку книг на столе, прицелившись на собрание баллад. Среди монотонного бормотания и порывов северного ветра, она услышала, что её законный супруг уже ломится в дом через дверь на кухне, не желая ни с кем встречаться, но был вынужден пройти через парадный вход. Вскочив на ноги, она зашла за столик, будто эта шаткая конструкция могла послужить ей убежищем. Унылое «почему же?» было произнесено слишком громко, но тирада Хитклиффа, отвечающая на этот вопрос, не пугала её. Главное, чтобы присущая ему суеверность не намекнула ему, что жена очутилась тут неспроста, пусть говорит что угодно, лишь бы не трогал. Но Хитклифф ещё не открыл дверь, и её возглас услышал только Эрншо. — Я подержу его за порогом, а, мисс? — сказал он, ободрённый тем, что их чувства были на один пошиб. — Сколько вам угодно, заприте засов и вставьте ключ, — соучастник Изабеллы достаточно шустро для своего состояния исполнил это и торжествовал, заглядывая ей в глаза, и, похоже, ожидая, что она расскажет о дальнейших действиях. Он приблизил к ней лицо, ей сделалось дурно не то от запаха, не то от зловещей ухмылки, бредущей по его губам. Ей показалось, что он ждёт благословения на кровожадное дело, отчего сердце её зашлось, отзываясь в висках– так страшно ей было только первые дни здесь. — У нас с вами должок к человеку за дверью. Вы такая же трусиха, как ваш брат, и будете терпеть до конца или поможете мне отомстить ему? — Надоело мне терпеть, я бы рада ему воздать по заслугам, да только мне это дорого обойдётся, хотя я каждый день только и думаю, чтобы несправедливость, причинённая мне, вернулась к нему в худшем обличии, — ответила она со злыми слезами качающимся голосом. Его безумные речи баюкали её, она послушно слушала их, думая, что ненависть, тлевшая в нём, загорелась с новой силой после наблюдения страданий, принесённых ей мужем. Изабелла почти пообещала ему не издавать ни звука, когда смысл его слов настиг её – он решился расправиться с ним. На секунду лицо Хиндли вытянулось, затянулось загаром, щетина сгорела, обнажив острую скулу, только глаза остались прежними, им не пришлось маскироваться под Хитклиффа. Лучше бы перед ней стоял муж, она знала его злобу и считала её самой ядовитой из тех, что может породить человеческая душа, остальные просто были не способны на такую. Но теперь её соратник был похож на мучителя. Нет, глупости, ей померещилось. Хиндли взял орудие возмездие в руки, направляясь к окну, но, видимо, полагал, что любое злодеяние положено совершать в полной тьме, и потянулся своим смрадным дыханием к свече, пока она не вцепилась в него. — Не отворяйте ему и всё, я не стану молчать! — закричала Изабелла, оттягивая его вглубь комнаты. — Это страх сделал вас из вас набитую дуру, но ничего когда-нибудь вы с теплотой вспомните об услуге, оказанной вам висельником Эрншо. Кэтрин не придётся краснеть за меня теперь. Да отцепитесь вы от меня!? — заревел он, легко вырвавшись из её рук, которыми она вцепилась в его плечо и в лихорадке мелко трясла. Всякая власть над ситуацией упорхнула от неё, она в начале хотела снова броситься на него и остановить маленькими кулаками и слезами, но в итоге она побежала к окну, опередив своей заполошной торопливостью его торжественную медлительность. — Убирайтесь прочь, или мистер Эрншо пристрелит вас, — не без злорадства обратилась она к беспокойному силуэту, видневшемуся среди плотно жмущихся в диком беге хлопьев. Хорошо, что они оба стали упрекать Изабеллу в помощи врагу, и от кого какой лестный отзыв она получала, ей не удалось разобрать. Хиндли закружил по комнате, пытаясь вернуть свою хищную сосредоточенность, прибившись к столу, он с раздражением задул огонь. Хитклифф тем временем требовал от супруги открыть дверь на кухне, но она только глупо язвила и грозилась воинственным настроением Эрншо. Изабелла присела под окном, не набравшись храбрости сесть на прежнее место и ожидая, что маячившая фигура исчезнет, как положено злым духам. Вдруг стекло за ней зазвенело, и с задубевшими тёмными руками, по которым кое-где бежала кровь, ворвалась свора снега. Хитклифф потянулся к её плечу, но она с неуместным смешком отскочила от окна. Преимущество в этой игре было явно на стороне девушки, но Хиндли с воплем уже подлетел к окну, открывающему вид на взбешённого врага. Он высунул правую руку, направляя дуло пистолета в лоб Хитклиффа, но тот только взбесился и, неестественно напрягая пальцы, отвёл пистолет в бок. Видя, что времени у него осталось немного, Эрншо поспешил и судорожно нажал на курок, но пуля потерялась в метели. Хитклифф сразу после выстрела дёрнул на себя оружие, раскрыв доселе отдыхавший нож прямо в запястье противника. Он покачнулся, падая на груду стекла. Снеся остатки окна, Хитклифф запрыгнул в комнату и в зверином гневе стучал головой поверженного об пол. Изабелла рванулась к лестнице, но муж, не забыв о ней, удержал её, но быстро отпустил, осознав, что никто ему не помешает. Она, чуть не рухнув несколько раз на лестнице, добралась до двери комнатушки Джозефа. Тот не успел разозлиться на неё, вычленив их бессвязного рассказа, что его хозяин либо в смертельной опасности, либо уже отправился к праотцам. Когда она догнала его, то Джозеф уже пререкался с Хитклиффом. Стоящий на коленях у лужи старик глядел в потолок и шевелил губами, а так как хмурость и обеспокоенность навсегда застыли на его лбу, то сейчас не казалось, что он пребывает в каком-то особенном расположении духа, также он бы мог отреагировать на вполне будничное событие. То, что происходило было так от неё далеко, что она смогла даже посмеяться над слугой. Хитклифф обратил на неё внимание и уже хотел затащить её из зрителей в действующие лица, но её вялые ответы на его вопросы, подтверждающие, что зачинщиком был не приходящий в себя Эрншо, не позабавили его или туман, разлившийся вокруг неё, перекинулся и на него. Почётная миссия убрать следы противостояния перешла к Изабелле, так как Джозеф возился с хозяином. Принесённая ним свеча заставляла разлетевшиеся осколки мерцать как драгоценности в гномьих пещерах. Она потянулась к куску покрупнее, но прежде почувствовала рукой вяжущую теплоту. Подняв пальцы к лицу, она заметила, что вымазалась в тёплой крови, такая же потешалась над ней на полу. Ей вдруг стало отвратительно тесно, как если бы она уменьшилась, а внутренние органы остались прежнего размера. Через мгновение её подошвы стучали на втором этаже под сопровождение высоких взвизгов-всхлипов. Она бросилась на постель, спрятав под рыхлую подушку грязную руку, надеясь, что без напоминания о произошедшем её перестанет трясти. Утром желание остаться в спальне и не попадаться никому на глаза отважно оборонялось от голода и любопытства, но к полудню было разбито в пух и прах. Затаённое превосходство чистой совестью наделило её некоторой наглостью, она села с тарелкой подле особенно зловещего сегодня Хиндли, его как будто разбил паралич, не тронув только глаза. Он потянулся к кувшину с водой, а остальные напитки Джозеф душеспасительно убрал. Изабелла предугадав этот жест, налила ему стакан. — Как вы после вчерашнего? Наверное, этот ирод на вас и живого места не оставил, — спросила она, положив свою кисть возле его и полагая, что нежности с её стороны, без сомнений, ободрят его. — Я бы хотел похуже, мисс. А что, он ударил меня? — проговорил он тяжко. — Ударил? Он избил вас до полусмерти, в него точно бес вселился, — прошептала она, пододвинувшись к нему. — Я готов понести любое наказание, лишь бы знать, что отправил его в преисподнюю, а дальше можно и за ним,– да, вчера она заметила это. Он попытался подняться с кресла, но она усадила его обратно. Хитклифф, которого она поначалу не заметила, как ни старался не отвлекаться от своей тоски на ничтожный заговор, адресовал им презрительный короткий взгляд. Вид его вопил о том, что сон не навещал его несколько ночей, горе пьёт из него все соки, а сам он на грани помешательства, но эта грань хоть и отразилась на его рассудке, не дала забвения. Ехидство задушило сочувствие в его супруге, науськивая: «бей его, самое время». — Что вы! Достаточно смерти вашей сестры, ведь это он свёл её в могилу. У неё было чудесное здоровье, до неприличия чудесное, но кто подкосил его своей пропажей? Кто сделал из неё помешанную затем? От чьего общества прячется она под землёй? — сообщила она громче, обращаясь скорее к Хитклиффу, чем к собеседнику. — Вон, пошла вон, — приказал он, хотя тон его больше подходил для просьбы. Изабелла разворошила ту часть скорби, которую он скрывал от себя — собственную вину. От лица его отхлынула кровь, собравшись в ком у сердца. Как ненавидел он обладательницу слишком высокого голоса, повторявшего слова, которые сказала Кэти ему в их последнюю встречу. Заметив, что попала в цель, она только улыбнулась и продолжила: — Никуда я не пойду от мистера Эрншо. Кто знает, когда распогодится и вы вернётесь на свой пост? Пока же вы тут, я должна следить за тем, как с ним обращаются. Это мой долг перед покойной Кэтрин, а ведь они так похожи… — Замолчи, или я вырву твой язык, — прокричал Хитклифф, приближаясь к ней, но она только схватилась за Хиндли посильнее. — О, Кэтрин должна быть мне благодарна. Я терплю муку быть вашей женой вместо неё. Её гордая натура не перенесла бы подобного унижения, — сейчас или никогда, он ничего нового уже не сделает, но по тому, что он потерял своё хвалёное самообладание, ей стало понятно, как она терзает его. Её ссадины-то сойдут, а его останутся навсегда. В не находящей выхода ярости он схватил нож и швырнул в неё. Но металл остановился в спинке кресла у её уха, хотя во время его стремительного прыжка могло показаться, что он выберет местом отдыха её горло. Пока Хитклифф справлялся с поражением, она уже выросла у двери, заявив напоследок: — Из-за вас мой брат овдовел, а племянница осиротела, да-да, Кэтрин родила моему брату дочь, его дочь, потому что она его жена, а не ваша. Вам досталась я, мой дорогой, — он её задушит, она знает. Ещё два шага и вцепиться в неё. Но её преследователь был повален Хиндли, прежде не вмешивающимся в их воркование. На кухне она, предложив Джозефу разнять господ, толкнула Гэртона с венком маков в руках. Так уже цветут маки, она должна посмотреть на них и посмотрит. Не бросится же он за ней сразу, а если бросится, то она с притворным умилением скажет, что ни минуты её милый Хитклифф не может без любимой жёнушки. Туфлями, а иногда спиной, она снимала с земли корку снега, из-под которой проглядывались сморщенные предательскими заморозками цветы, выбравшиеся из своего убежища слишком рано. Отчаянье прикинулось храбростью и задором, но выдало себя обещанием, не даться им живой. Сомнения поймали беглянку на закоченелых болотах, когда вдали осуждающе закачали головой огни Мызы. Ничего, её не успеют выставить, дольше пары месяцев она тут не пробудет, а лучше не искушать судьбу и уехать завтра же. Злоба изгнанника, заставляющая принижать недоступное, не смолчала и про жителей здешних мест. Они не потревожат её больше, не заставят давиться комом в горле, ни Хитклифф, расшибающий всякую гордость, ни Гэртон бесцеремонным пеленанием крысы в её носовой платок, ни Джозеф баснями о наказании за уныние и праздность с намёком на неё, ни Эдгар своим фарисейством, ни Хиндли односложными репликами. Имя Эрншо отозвалось в ней каким-то тяжёлым проседанием в груди. Она только утром обещала, хоть и обращаясь к мужу, присматривать за ним. Бедняжка, жестоко вот так обнадёживать. Тут Изабелла стряхнула пыль со старой песни о глубочайшей привязанности, почти рыцарском обожании с его стороны. О да, сколько тоскливых взглядов она на себе поймала, сколько выдумала недосказанностей, он искал её одобрения и гнал от себя, когда поступал недостойно. А как он защищал её, как бросился на Хитклиффа сегодня, дав ей уйти и найти более спокойное место, пусть и вдали от него. Подобное преувеличение благородства Эрншо должно было существовать ей на радость, но при этом заставляло упрекать себя в том, что она оставила его в горьком одиночестве. С удивлением, она заметила, что стала не такой проворной, так как пока она дошла к родному парку осыпавшие её путь хлопья уже натрудились на небольшой сугроб. Изабелла кралась вглубь как воровка, боясь быть замеченной кем-либо. Но влечение к невидимости прикорнуло, успокоенное видом знакомых мест. Ей подумалось, что сад притворяется зимним, вырезая два месяца их разлуки. Ветки шатались, приветствуя старую подругу. За этими расшаркиваниями она не заметила, как её подкараулило поместье. Вспыхнувший на первом этаже огнь произвёл на неё тоже впечатление, что испытывает ребёнок, когда взрослый приседает, раскидывает руки и чуть шевелит пальцами, зовя к себе. Спальня хозяина тоже не пустовала, судя по тени, прячущейся в неловком свете. Значит, в гостиной только её любимая Нелли, тогда не нужно неуверенного топтания у порога. Дверь, как полагается, заскрипела от нелюбезного обращения, паркет задорно хлопал под её каблуками, и в гостиную она вломилась достаточно шумно, ободрённая тем, что дом не изменился. — Тише! Миссис Линтон вчера похоронили, а вам один смех, — заворчала Нелли, сидящая в потёмках, из-за крохотного свертка, обижающегося на яркий свет. — Прости, Нелли, но это же я, — ответила шёпотом Изабелла, уже готовая было хныкать, что её не рады видеть, усаживаясь на пушистый ковер у дивана. Тревожный расспрос, ласковый тон и широкая амплитуда ресниц убедили Изабеллу, что расположение к ней, пожалуй, даже усилилось. Короткая и внезапная дружба с племянницей, выражавшаяся раскачиванием указательным пальцем пурпурных ладоней, была прервана тем, что служанка забрала Кэтрин, ведь к Нелли вернулась прежняя подопечная, требующая, чтобы ей принесли вещи, заложили коляску, и дёргающаяся каждый раз, когда ей пытались перебинтовать ухо. Любившая ясность миссис Дин решила выполнить каприз барышни, видя, что до этого та не объяснит ей ничего толком. Правда, из того, что она уже услышала, не было ничего неожиданного, разве что ненависть говорящей, которая, похоже, была для неё непосильной ношей, приносящей страдания. Нелли оставила свою мисс, чтобы выполнить её поручения, хотя некоторыми она пренебрегла, желая поскорее услышать, что конкретно произошло, и не примчится ли сюда через минуту Хитклифф. Тошнотворное ощущение, будто вышедшая поверенная потянула из груди нитку, разматывая пряжу, пришло составить компанию Изабелле. От начинающихся сумерек стены посерели, напоминая мокрые, сад перед домом замер. Гостиная, кажется, уже грустила, задумавшись о том, что они проводят, может быть, последний час вместе. Бездомной быть лучше, чем миссис Хитклифф, но всё же вряд ли новая роль будет по ней. «Ну куда Нелли запропастилась?» — вздыхала она, потирая родную стену у окна. — Изабелла, — позвали сзади удивлённо. Она дёрнулась, испугавшись, что брат всё-таки застал её тут. Линтонов не раз подозревали в трусости, и сейчас они полностью подтверждали этот слух. Разве могут родные брат и сестра так затравленно, перепугано смотреть друг на друга? Он стоял в дверях растерянный и старый, глядя на дымчатый образ. В ней не было ни одного тёплого, яркого цвета: светлые волосы потускнели, часть лица, повёрнутая к окну, была почти прозрачной, а бледно-голубое платье не составляло контраста коже. Только на шее набралась ленивая алая капля. Боже, он зарезал её, а её призрак пришёл корить его! Страх и вина уже жадно сминали его сердце, но она прервала загадочное молчание: — Я не хотела видеться с тобой, — сказала Изабелла горько. Он вдруг потемнел. Какой бред, она хотела его видеть всё это время! Даже, когда проснулась на постоялом дворе и, смущённая, спросила у Хитклиффа, когда они предстанут в новом качестве супружеской четы перед роднёй, и ей казалось, худшее, что он может сделать – это не жениться на ней.– Нет, я скучала по тебе, Эдгар,– всхлип подрезал мягкий голос,– но я не желаю слушать, как ты разглагольствуешь о том, что я сделала свой выбор и отныне чужая тебе. Он не представлял этот разговор, не готовился к нему, а от сердца говорить он не мог. Оставалось только мямлить, устало моргать и ждать, что сестра исчезнет и перестанет тянуть из него жилы. — Ну скажи мне что-то на прощание, — обратился призрак, опустив глаза на зазывающий рухнуть ковёр. — Ты не останешься? — немота рассеялась. Разве она может уйти, чтобы бросить его снова? Разве она не утешит его и не будет утешена им? Обрадованная тоской в этом вопросе, она подскочила к изумлённому брату, хватая за локти слабыми руками. — Ты не сердишься больше? Ты же скучал по мне, хоть немного? — спрашивала Изабелла, сиротливо утыкаясь виском в его рубашку. Тёплые руки легли на торчащие лопатки, но не прижали к себе. Чуть длинное лицо приняло такой несчастный вид, какой бывает у святых на старых католических иконах, что-то мерзкое напускало дым в его голове. — Я так ревновал тебя, — с судебной церемонностью прошептал он, — даже больше, чем Кэтрин. Обедал один и злился на тебя, смотря на пустой стул, и мучился, думая, чем он вас прельстил, чем я хуже его? — Ничем, Эдгар. У него нет жалости. Я должна была сбежать в первый же день, а не ждать, что он соизволит честно со мной поступить. Я бы что-то сделала с собой, если бы мне пришлось терпеть подобное обращение дальше, — тараторил пушистый ком, вжавшийся ему под подборок. — Останься тут, ты ведь кокетничала, говоря об отъезде? — заглядывая ей в лицо, старался он убедить и себя, и её. Но, кажется, такие хитрости были больше присущи его жене. Оставалась надежда, что она восприняла его молчание превратно и считала, что её вот-вот прогонят. — У меня будет ребёнок, — на удивление, спокойно произнесла она, рассматривая мутного от поражения Эдгара. Ему сделалось противно, что этот мерзавец прикасался к его сестре. Да как она вообще могла от него забеременеть? Разве не противоречит природе, что у такого негодяя может быть отродье с этим ягнёнком? Он даже не присматривал ей мужа, полагая, что она ещё слишком юна, а соседи не подходили либо по возрасту, либо по состоянию, либо были слишком грубы даже для такой глуши. Где-то, придя в себя напоследок после продолжительной агонии, угас план отвезти Изабеллу на сезон в их крохотный домик под столицей, больше похожий на беседку, чтобы развлечь её и наметить несколько кандидатур на роль жениха. Изящный наряд, немного по-детски пухлые щёки, напоминающие недозрелые яблоки, беззаботная, добродушная и тихая – нужно почаще вспоминать её такой, или при каждом упоминании о сестре будет возникать худая, замученная девушка, обречённо прикрывающая глаза, до ужаса медленная, или это он сам так делал? Уже не упомнится. Изабелла заметила, как исказилось лицо Эдгара после её слов, он отнял от неё руки и отошёл на пару шагов, но стал таким далёким, как отражение в дрожащей воде. — И всё это время он издевался над тобой, — отозвался он, присматриваясь к слишком синей тени от её рукава, — и не позволял уйти, — она всё ждала, что муж переменится к ней, — без друга, без соратника, — у неё был мистер Хиндли, утренняя сцена тому подтверждение. — Ты поедешь в Лондон? — спросил Эдгар, беря её за руку в попытке разорвать отстранённость. Она кивнула, хотя до этого момента не придумала, где будет жить, но дом, принадлежащий их семье, был хорошим пристанищем, и она предпочла не пугать брата тем, что не знала, где будет жить. — Ты ведь будешь мне много писать? — а вдруг он станет так скучать по ней, что заведёт привычку навещать её. Вероятно, они обнимутся ещё много раз, а их дочери будут подругами. Уже в кромешной тьме Нелли, замотав свою мисс в прожорливый плащ, усадила её в карету. На коленях в качестве вертлявой муфты лежала Фанни, единственная с Мызы, с кем Изабелле не пришлось попрощаться на расплывчатый срок после короткого воссоединения. Она уныло посмотрела на Мызу Скворцов, разочаровавшись своим визитом, раньше ей казалось, что она скончается от восторга в этих стенах, а она осталась жива и даже не упала в обморок, счастье потеряло конкретные очертания, и в чём его искать было непонятно. Осунувшийся вид брата не тронул её, когда он провожал её, поцеловав в лоб, только вызвал самый дурной триумф, что она оставляет его с разбитым сердцем. Осенью, возможно, она получит более светлую и пристойную отраду, но пока её трясло на заснеженной дороге, ей оставалось успокаивать себя только тем, что она не одинока в своих страдания.