Давний друг

      — Возьми нож, — тихо шепчет голос над самым ухом. Райнер дёргается и желает встряхнуть головой, отогнать эти мысли, но ничего не получается. Его руку словно кто-то берёт, а потом кладёт на рукоятку ножа. Германн никогда не был настроен так серьёзно. Он с самого детства мог подбивать его на всякие пакости мелкого характера, что обострилось в подростковом возрасте, когда Райнер наконец смог дать какой-никакой отпор ему. Однако прошло много лет, и теперь он готов полностью возместить потраченное время. Его пальцы с силой сомкнулись на пальцах Райнера, который изо всех сил старался разжать руку, но слышал лишь хруст собственных костей под давлением.       Со стороны всё выглядело слишком обыденно. Райнер просто взял нож. Каждый бы подумал о том, что тот решил порезать яблока или же не нашёл открывашки для консервированного гороха, но он с трудом сдерживался, чтобы не развернуть лезвие в чью-либо сторону. В свою в том числе.       Где-то на фоне в гостиной Габи уже заваливает Фалько на ковёр и кричит о том, что победила его и на следующих соревнованиях обязательно получит новый пояс. Кажется, Кольт рассказывает кому-то о своих достижениях в институте, а Бертольд ставит очередную мелодичную пластинку, чтобы та тихо играла на фоне и не мешала никому говорить, лишь сопровождала тихий семейный вечер. И за стенкой на кухне стоит Райнер Браун с ножом, желающий то ли вспороть себе вены, то ли зарезать всех, кто сейчас веселится и ждёт его обратно. Желает ли он это делать? Возможно, только первое. Контролирует ли он это? Никак нет. Всё это контролирует Германн, стоящий у него за спиной и медленно поворачивающий нож из стороны в сторону, рассматривающий, как блики небольших кухонных лампочек играют на самом кончике лезвия. Райнер видит своё отражение в идеально гладкой стальной поверхности и его отражение, отражение человека, который мешал ему всё жизнь.       За окном льётся жуткий дождь, но дома тепло и комфортно всем. Кроме Райнера, которого холод сжирает изнутри. Его мелко трясёт до тех пор, пока голос сзади не начинает вещать вновь. Он говорит совсем тихо, но в голове Брауна всё разносится раскатистым громом, а в глазах вспыхивают молнии, если не настоящий конец света.       — Габи слишком жизнерадостная. Начнёшь с неё, — Германн ухмыляется и давит на затылок Райнера, заставляет его склонить голову и подчиниться. Он смотрит на мраморную столешницу, широко раскрыв глаза и тяжело дыша. Он должен что-то сделать, найти выход, избавить себя и их от этого человека, но сил повернуться и ударить ножом именно его совершенно нет. Кажется, что моргни он сейчас, то очнётся в луже крови на некогда белоснежном ковре и с чьей-то головой в руках, поэтому он продолжает стоять и тяжело дышать в такт еле слышной музыке. В его душе нет ритма, нет мелодии, есть только ливень, заглушающий абсолютно всё и бьющий по каждому нервному окончанию. Ощущения такие, будто он стоит под ливнем, вся одежда прилипла в телу и вызывает табуны мурашек, а с волос капает прямо на глаза, застилает реальный мир и перемещает куда-то в несуществующую вселенную, где всё заполнено этим всеобъемлющим холодом. В ушах гудит, не слышно ничего, кроме собственного бьющегося где-то около горла сердца. Райнер пытается отдышаться, но в лёгкие попадает только ледяная вода, разрывает на кусочки лёгкие, а мозг в агонии хочет хоть как-то спастись, глотая всё больше воды в надежде на несколько молекул кислорода. Только вот он не рыба, а обычный человек, умирающий от такого. Вот и Райнер бы с удовольствием умер прямо там. Ему не нужен гроб, не нужны похороны, только чтобы его закопали куда-нибудь поглубже в землю, чтобы он никого не смог оттуда достать, чтобы ледяной дождь не проник к нему на такую глубину, а остался где-то там, далеко-далеко, за метрами земли.       Райнер осторожно поворачивает голову и видит полоску света, пробивающуюся из гостиной. Этот тёплый почти жёлтый цвет совсем не сочетался с тёмно-синим, окружающим его светом. Хотелось захлопнуть дверь, закрыться ото всех, но дверей в этом проёме не было. А Германн за спиной всё ещё был. Видимо, Райнеру хватит пяти лет счастливой и спокойной жизни без него, а теперь он должен расплатиться абсолютно за все прекрасные моменты. В его затуманенном разуме всплывает улыбка Берта, нежные руки матери, бойкий смех Габи, даже колкости Энни сейчас могут вытянуть его обратно в мир, но не справляются с этим под натиском разъярённого и взбешённого Германна, требующего насилия.       — Или… — его голос вновь ломает все стены вокруг, оставляет Райнера один на один со льдом в своей душе, который Германн желает окропить чье-либо кровью. — Твоя мать? Она всю жизнь одна заботилась о тебе, вложила в тебя даже больше, чем могла. Она заслужила быстрый конец.       — Сколько ты будешь преследовать меня? — сквозь зубы шипит Райнер.       — Ты ещё не понял? Всегда. Я всегда буду преследовать тебя, куда бы ты не спрятался. Я и есть ты, — Германн впился ногтями уже в шею Райнера, сжал так, что кожа начала лопаться. Он надеялся, что тот доберётся до позвоночника и переломит ему шею, потому что с сонной артерией будут проблемы. Он не хочет, чтобы все на следующий день оттирали кухню от литров крови.       Пара секунд проходит в молчании, пока Германн тихо не выдаёт последние слова. И говорит он их так будто просит купить молока вечером или заскочить по дороге домой в торговый центр, чтобы развлечься. Для него это всё не более, чем аттракцион, а для Райнера это целая жизнь, которая ему не подвластна.       — Не хочешь начинать с мамы, не надо. Фалько и Кольт мне не интересны. Им можно дать шанс убежать, а вот Бертольд… — он хищно облизнулся. — Вряд ли он будет тебе сопротивляться. Он слишком сильно тебя любит. Мальчишка так до конца и не понял, с кем связался. А ведь я его всячески предупреждал.       Райнер стискивает зубы до скрежета и хочет развернуться. К удивлению, его ничто не держит. Он замахивается и резко разворачивается.       Нож застывает в сантиметре от переносицы Бертольда. А через секунду звякает о пол, отскакивает в сторону. Райнер смотрит на парня со смесью ужаса и непонимания. Тот отвечает лишь страхом, пронизывающим всё его тело и заставляющем стоять на одном месте. Позади него стоит Германн и белозубо ухмыляется. Он проводит широкой ладонью по коротким светлым волосам и отступает в сторону, позволяя всему развиваться самостоятельно. Он ещё вернётся.       — Р-р… — Берт сглатывает и делает мелкий шажок назад. Райнер хочет потянуться к нему, но понимает, что лучше отойти. Он вжимается поясницей в столешницу и вытягивает перед собой руку.       — Уйдите… Все. Живо! — орёт он, но Берт осторожно берёт того за руку, выводит на задний двор, где только что прекратился ливень. Райнер ступает по мокрым камням совершенно босой. Как и Бертольд. Он отводит его к выходу из дома, не разрывая зрительный контакт, даёт тому время прийти в себя и отдышаться, вдохнуть чуть морозный влажный воздух. Райнер оседает на земле, пока Берт набирает скорую. — Я поеду в больницу?        Берт поджимает губы, осторожно кивает, откладывает телефон и садится перед ним на корточки. Райнер чувствует его ладони на своих щеках, но боится реагировать, боится мокрых шагов Германна в паре метром от них.       — Тебе нужно туда. Ненадолго, — пытается тот уговорить его спокойно. — А я буду приезжать к тебе каждый день, чтобы проведать и принести любимой еды.       Райнер хватается за голову и сжимает её изо всей силы, желает раздавить и размазать по асфальту.       — Я же обещал тебе, что буду всегда рядом.       — Даже в моменты моих обострений? — Райнер смотрит на него с надеждой, а Бертольд на него с безграничной любовью и нежностью.       — Даже в моменты твоих обострений. Мы справимся с этим, чего бы это ни стоило.       Райнер не помнит точно, что видел последним: Берта, удаляющегося вдаль Германна или же огни машины, собирающейся отвезти его на новый курс лечения. Всё смешалось в одну сплошную кашу, с которой ему предстоит разобраться.       Но только не сегодня. Только не сейчас.